Историческая память: духовно-этический аспект

75-летний юбилей Великой Победы над нацистской Германией обострил противостояния на поле исторической памяти. Проблема исторической памяти в наши дни делает более наглядным использование истории в политических целях. Пересмотр истории Второй мировой войны, «обновлённые» трактовки её итогов и вклада в победу нашего народа, по существу, выражают подлинные устремления противников укрепления суверенитета России и упрочения её позиций в международном пространстве.

Вопрос об отношении к историческому прошлому нашей страны всегда находился на пересечении науки, политики и этики. Это не только проблема достоверности исторических фактов, но также вопрос о духовных смыслах и идеалах, лежащих в основании жизни и истории народа. Потому мы должны рассматривать историческую память как духовную память, как память не только о событиях, но и о движущих силах и духовных мотивах тех, кто творил наше коллективное прошлое. Под исторической памятью сегодня имеют в виду не только данные исторической науки, но и всё то, что в культуре народа напоминает о прошлом, символизирует его. «Хранилище» исторической памяти – это музеи, архитектурные памятники, произведения литературы, документальные и художественные фильмы, народные предания. К «живой» исторической памяти можно отнести ежегодную акцию «Бессмертный полк» и звание «Участник Великой Отечественной войны». Но духовная сторона исторической памяти связана не только с прошлым, но и с будущим – воспитанием нашей молодёжи. Поэтому патриотическое воспитание напрямую связано с проблемой фальсификации истории и исторической памяти России.

Духовно-этический аспект исторической памяти предполагает уточнение понятий объективности и истинности. В связи с этим представляет интерес определение истины, данное Аристотелем, которое гласит: «Говорить о сущем, что его нет, или о не-сущем, что оно есть, – значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и не-сущее не есть, – значит говорить истинное» [3, с. 141]. Здесь Аристотель обозначил противоположность истинных и ложных суждений, когда истина является соответствием, а заблуждение – несоответствием сущему, то есть факту. Но ведь одни и те же исторические факты могут получить различное толкование, которое сегодня именуют «интерпретацией».

В попытке различать объективные и субъективные интерпретации европейская философская мысль углублялась в понимание истины и её объективного характера, что было связано с развитием представлений об особенностях индивидуального и общественного сознания. Выясняя эту диалектику, М. Е. Соболева подчёркивает, что «анализируя многочисленные теории познания можно заключить, что, как правило, возможность познания истины связывается с тем, что истина так или иначе дана сознанию» [11, с. 120]. Но в свете чего мы толкуем и интерпретируем исторические факты?

В связи с этим особое значение в исследованиях, обращённых к исторической памяти, обретают не только понятия истинности и достоверности, но и понятия правды, справедливости. И эти проблемы не раз поднимали отечественные философы и историки, которые осознавали роль изучения русской истории для освоения духовного и политического опыта, воспитания нравственных и гражданских чувств на примере событий прошлого, культуры, обычаев народа.

Основные задачи своей деятельности как исследователя истории Российского государства Н. М. Карамзин сформулировал в следующем требовании: «Не дозволять себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своём, а мыслей единственно в памят- никах; искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и всё, что входит в состав гражданского бытия людей; успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность» [7, с. 24–25].

Обратим внимание на то, что Карамзин не дозволяет себе «никакого изобретения», то есть выдумки, соединяя исторические данные в систему знаний об отечественной истории. Но научный характер его труда не отменяет поисков «духа и жизни в тлеющих хартиях». Историческое знание, согласно Карамзину, не отменяет, а предполагает руководство представлениями о гражданских доблестях и национальных идеалах. Отмечая особую заслугу Карамзина в превращении исторического знания в фактор общественного сознания, что способствовало преданию отечественной истории глубокого нравственного и гражданского смысла, О. А. Жукова пишет: «Эстетика, восходящая к классической идее идеального гражданина, усиленная просветительским пафосом, придала необычайный моральный вес историческим изысканиям Карамзина и превратила чтение и обсуждение многотомного труда (“История государства Россий- ского”. – В. Т.) в общее дело – публичное событие духовно-нравственного и политического порядка» [6, с. 140].

Более конкретно об «этическом начале в науке» писал Н. Михайловский, который, как известно, не ограничивался в познании лишь поиском истины вне нравственных проблем человека, а полагал, что в отображении мира необходимо удовлетворять «запросы нравственного чувства». Исследователь его творчества В. К. Блохин подчёркивал, что созданное Михайловским учение о «системе правды» представляется как «уче- ние о целостном восприятии науки», в котором «задача учёного сводилась не к изложению истины как таковой, а к гуманизации элементов мира, его этическому устроению. Познание явлений жизни не может быть иным, ибо только целостная истина могла быть только справедливой, а справедливость должна быть предварена установлением истины» [4, с. 13]. В этом, как отмечал С. Н. Южаков, был заключён смысл «субъективного метода» Михайловского, который «означал иную этико-социологическую доктрину», суть которой состояла в оценке относительной важности явлений на основании нравственного мировоззрения (идеала) исследователя и построения научной теории при помощи этого же критерия [12, с. 245]. Блохин в связи с этим замечал, что в основе социологии Михайловского были заложены «суждения ценностей, или, по меткому замечанию Бердяева, – этической категории» [4, с. 14].

Связь духовно-этической стороны исторической памяти с субъективными моментами, что прослеживается у Михайловского, выводит нас на проблему исторической памяти как самосознания личности и целого народа, тем более – в ситуации исторического перелома и сдвига идеологических парадигм. В связи с этим интересна по- зиция академика РАН В. А. Лекторского, у которого историческая память представлена как неотъемлемая часть сознания и самосознания общества, в чём-то аналогичная «жизненной памяти» личности. Вместе с тем, подчёркивают И. Ю. и А. П. Алексеевы, «самосознание личности видится как включающее осознание принадлежности к стране, народу и неизбежно то или иное представление (пусть не полное, в чём-то неточное) об истории страны и народа» [2, с. 68–69]. Речь идёт о том, что самосознание отдельной личности невозможно без освоения коллективной памяти, которая становится составляющей нашего личного мировоззрения. И тогда особо важной представляется проблема механизмов интериори-зации (освоения) индивидов коллективной исторической памяти, которые различны в разные эпохи.

Если раньше это было связано с восприятием эпоса, народной культуры или, наоборот, произведений высокой класси- ки, то в современную эпоху индивид оказывается на пересечении многообразных воздействий, тем более – в переломные исторические моменты. Более того, в такие моменты высок соблазн освещения истории с явно выраженных идеологических позиций. Лекторский, в частности, в работе «Эпистемология классическая и неклассическая» отмечал, что подобная тенденция в освещении прошлого особенно ярко проявляется в эпохи крушения общественно-политических систем, в процессах ускоренного формирования новых «социополитических целостностей» при установлении «иных видов миропорядка» [8, с. 245–246]. И тогда индивид оказывается в ситуации противостояния противоположных исторических трактовок и картин прошлого, а в итоге его собственный взгляд на прошлое оказывается или предвзятым, или эклектичным.

Таким образом, проблема исторической памяти оказывается на острие дискуссий о методологии исторического анализа. Речь идёт не только о подлинности исторических фактов, но и о том, как понимать эту подлинность, о тех философских, культурологических, психологических подходах, которые составляют предпосылку адекватной взаимосвязи исторической памяти с этическим началом, оценки и учёта не только особенностей обстоятельств, места и времени, но и нравственно-духовных ценностей, которые соответствовали месту и времени данных исторических процессов.

Политика того или иного государства определяется особенностями ценностнонормативных, культурно-нравственных систем, что, безусловно, оказывает воздействие на реконструкцию тех или иных фрагментов исторической памяти. В современных реалиях, связанных со стремительным развитием информационно-коммуникационных технологий, возникают широкие воз- можности для прямого и косвенного влияния не только государств, но и отдельных организаций и лиц на историческую память в целях приспособления её к своим субъективным интересам. «Неудивительно, – читаем мы у И. Ю. и А. П. Алексеевых, – что “историческая память” представляет собой поле исследовательской и практической деятельности, где “встречаются” установки, стили мышления и нормативные системы, отношения между которыми характеризуются не только как “взаимодополнение” и “взаимообогащение”, но и как “неприятие”, “столкновения”, “борьба”» [2, с. 68]. В условиях, когда информационные войны перемещаются из СМИ в социальные сети, методы манипуляции коллективным и индивидуальным сознанием становятся всё более сложными и изощрёнными. Идеологические столкновения приобретают видимость ценностных расхождений, геополитическая борьба обретает вид борьбы за демократию и более прогрессивные культурные нормы, к которым относят и интерпретации давней и недавней истории. Этому сегодня в большой степени способствуют постмодернист- ские представления о плюрализме и относительности в области нравственных норм, что способствует распространению «фэйко-вых» новостей и сведений о России.

Историческая память неотделима от культуры народа. В связи с этим представляет интерес интерпретация понятия «историческая память», представленная С. Н. Мареевым, который акцентирует в исторической памяти как памяти духовной многочисленные виды культурной деятельности человека. Памятники героям, библиотеки, музеи и картинные галереи, пишет С. Н. Мареев в статье «Духовная память – это историческая память», хранят для нас историю, без которой мы – животные. «Но в животных, – продолжает он, – нас может превратить и сама история, если она перевирается в угоду идеологии» [9, с. 60]. Мареев обращает внимание на мысль Ф. Ницше о расхождении объективности и справедливости в изучении истории [10, с. 195], но не соглашается с ней. «Объективность не может быть несправедливой, как не может быть несправедливой сама история. Несправедливыми могут быть только люди, делающие историю. Но если мы изобразили эту несправедливость объективно, то это и будет справедливо» [9, с. 61].

Обращаясь к проблеме ответственности историков, Мареев отмечает, что их задача не только освещать события и показывать, что было, но и выявлять внутреннюю связь событий. «Историк, – утверждает он, – должен показать не только то, что было, но и почему это кончилось. А такие вещи не кончаются по недоразумению, в силу стечения случайных обстоятельств. Они кончаются закономерно и с необходимостью» [9, с. 60]. Иными словами, выясняя внутреннюю логику истории, мы понимает её смысл и помогаем людям учиться на примере собственной истории, превращаясь в сознательных граждан.

Люди, в отличие от животных, которые живут лишь насущной физиологической потребностью, становятся людьми, осознавая себя через собственную историю. Но так происходит не всегда. Обращаясь к работам Ницше, Мареев демонстрирует запросы обывателя XIX века, который живёт узкими материальными интересами. При этом, пишет Мареев, такие люди даже завидуют животному, его непосредственности и безыскусственности. Ведь «жизнь в истории – это бремя, она истощает человеческие силы» [9, с. 62]. XX–XXI века, упростив человеку удовлетворение материальных потребностей, не освободили нам время для становления потребностей духовных, для жизни «в истории». Современный человек, констатирует Мареев, «живёт в своём доме и время собственной жизни воспринимает как то, которое он прожил в быту, с женой, детьми, собаками и со своими удочками. Быт заедает человека, и его мало интересует история народа и государства, история культуры и т.п.» [9, с. 61].

Эта и другие работы С. Н. Мареева показывают, что в превращении обывателей в граждан, «живущих в истории», он отводил большую роль воспитательной функции государства, как это было в древнегреческом полисе, к опыту которого он часто обращался в своих работах. При этом им высоко ценилась наша собственная история с её бедами и героическими свершениями, на основе которой и формировалась гражданственность нашего национального самосознания.

Фактов целенаправленного искажения истории накопилось немало, а их преумножение подтверждает стремления ослабить Россию, не допустить укрепления её влияния в мире, использовать богатства её территории в своих интересах. Поэтому так важно изучение духовного, культурного, политического опыта России, что нашло отражение в проекте дополнения Конституции Российской Федерации соответствующей статьёй о защите исторической правды как важнейшей составляющей деятельности по патриотическому воспитанию молодого поколения.

Патриотизм – это основа менталитета народов, входящих в Российскую Федерацию. Патриотизм сделал Отечественную войну «народной, священной». О величии духа советского народа Г. К. Жуков в своих воспоминаниях написал проникновенные слова: «Наша победа в войне с фашизмом … звёздный час в жизни советского народа. В те годы мы ещё больше закалились и скопили огромный моральный капитал …

Где бы ни находился советский человек – на фронте, в тылу страны, в тылу врага, фашистских лагерях – всюду и везде он делал всё от него зависящее, чтобы приблизить час победы. И никому не удастся приуменьшить значение военного и трудового подвига советского народа в Великой Отечественной войне» [5, с. 243–244]. Празднование Победы – свидетельство консолидации нашего общества. Признательность героям «Бессмертного полка» выражают во многих странах миллионы людей, несмотря на все попытки искажения истории этой войны и нашей победы в ней.

Конституционное гарантирование защиты исторической правды акцентирует внимание на необходимости, учитывая и современные проблемы России, взвешенного, свободного от сиюминутных идеологических пристрастий анализа прошлого своей страны, обосновывая те или иные заявления, выводы достоверными, правдивыми фактами, что особенно важно в реализации задач патриотического воспитания.