Историческая политика в транзитных обществах (проблемы и противоречия)

В транзитных обществах проблемы исторической памяти и национальной истории на протяжении длительного времени сохраняют свою актуальность. История является мощным мобилизационным ресурсом как в деле разрушения старых политических режимов, так и создания новых институтов, призванных санкционировать демократический опыт и придавать легитимность новым режимам. Процессы политического транзита неизбежно сопровождаются фрагментацией общества. Нередко линией расхождения является национальная история, точнее – отношение к историческому прошлому со стороны представителей различных политических сил, которые активно влияют на формирование отношения к истории и порой прибегают к открытым и откровенным «проработкам прошлого».

Впервые «проработка прошлого» как предшественница современной «исторической политики» началась в Германии и была связана с попытками осмысления и преодоления нацистского прошлого немецкими интеллектуалами [1], которые были заинтересованы в достижении компромисса между различными слоями общества. Комментируя «проработку прошлого» Теодор Адорно, писал, что «вопрос о том, что означает «проработка прошлого», нуждается в прояснении. Он возникает по поводу выражения, которое в последние годы стало в высшей степени подозрительным девизом. В том употреблении этого словосочетания, о котором идет речь, под проработкой прошлого вовсе не имеется в виду, что прошедшее перерабатывается всерьез и его чары рассеиваются под воздействием ясного сознания. Напротив, под прошлым хотят подвести черту и по возможности стереть его из памяти… от прошлого хотят избавиться: это справедливо, потому что в его тени жить невозможно и потому что если за вину и насилие всегда расплачиваться виной и насилием, то чувству страха не будет конца; и несправедливо, потому что прошлое, от которого хотят убежать, еще живо» [2].

Сосуществование различных политических, а в ряде стран – и национальных (или национализирующихся) идентичностей самым существенным образом оказало влияние на те толкования прошлого, которые предлагались интеллектуалами, принадлежащими как к разным политическим, так и этническим группам. В подобной ситуации историческое знание стало заложником политической конъюнктуры, а отсутствие политического опыта, тенденции к утверждению авторитарной модели политического развития привели к фактической реставрации советской модели развития при формальном сохранении методологического плюрализма в исторических исследованиях. В ряде стран (Беларусь, в определенной степени – Россия) этот плюрализм в большей степени носит мни- мый и показной характер в силу того, что историографическое производство в значительной степени монополизировано официальными академическими институтами. Это вовсе не означает существования альтернативных мнений и интерпретаций прошлого, которые почти не слышны, если принять во внимание, что тема истории постоянно пребывает в центре внимания государственных СМИ, не чуждых и откровенных исторических фальсификаций. В результате складывается порочный круг, функционирование которого делает политизацию истории просто неизбежной.

Подобные схемы проработки и, как следствие, преодоления прошлого были применены на Западе после завершения Второй мировой войны и привели к относительно успешным результатам. Преодоление прошлого в России является в большей степени благим пожеланием малочисленной группы критически мыслящих интеллектуалов, что дает возможность некоторым российским авторам констатировать существование в России «непреодоленного прошлого» [3]. Вопрос о возможности применения западных практик форматирования исторической памяти в России и других постсоветских странах (например, в Украине) является дискуссионным. Проработка прошлого может привести к позитивным результатам в тех обществах, которые не отягощены этническими стереотипами, но на постсоветском пространстве, образованном новыми государствами, имеющими к друг другу претензии, связанные с некогда общим прошлым, принудительным пребыванием в рамках многонациональных и недемократических государств имперского типа, проработка прошлого способствует исключительно развитию нового исторического мифотворчества.

Историческая политика универсальна и неизбежна, на что указывает и польский исследователь Адам Михник, подчеркивая, что «нет на свете государства, которое не проводило бы какой-либо «исторической политики». Повсеместно обучают истории, финансируют научные исследования о прошлом, отмечают годовщины важных исторических событий, ставят памятники национальным героям. Следовательно, если появляются требования начать проводить эту самую «историческую политику», то совершенно ясно, что речь в данном случае идет не о начале, а о переменах – о преподавании иного взгляда на историю, о поклонении другим героям, о сооружении памятников еще вчера отвергаемым людям, о праздновании других исторических юбилеев» [4].

Комментируя прикладное значение исторической политики, А. Миллер полагает, что она, с одной стороны, проводится ради создания и развития «положительного, душеукрепляющего образа национальной истории». С другой стороны, у исторической политики имеется немалый конструктивистский потенциал, комментируя значение которого А. Миллер полагает, что «все нации хотят сделать такой национальный нарратив, который выполнял бы конструктивную функцию в формирования понимания «Мы», солидарности и т. д.» [5]. По мнению А. Миллера, следует разграничивать понятия «историческая политика», с одной стороны, и «политизация истории» и «политика памяти» [6] – с другой, в силу того что они могут быть направлены на формирование различных ценностей у тех или иных групп общества. Историческая политика нередко связана и с легитимацией сложившихся политических отношений, а «становление национальных государств, формирование национального самосознания и подъем национализма» оказывают стимулирующее влияние на «легитимизирующую функцию истории» [7]. Историческая политика, таким образом, изначально зависима от государственных инициатив в области истории и периодических политических интервенций в прошлое. Она может играть и играет различные роли, но нередко ее предназначение сводится к укреплению национальной идентичности, легитимации самого факта существования нации, независимой государственности, отстаиванию той или иной позиции в споре с соседями.

Историческая политика не относится к числу постоянных инструментов, которые используются различными политическими силами. Историческая политика, то есть государством санкционированные и им же направляемые манипуляции с историческим прошлым, имеет особое значение в тех постсоветских странах, перед которыми стоит задача строительства собственной национальной государственности в условиях почти полного отсутствия политического опыта. Комментируя постсоветские практики использования истории, С. Минасян подчеркивает, что «во всех без исключения постсоветских странах исторический дискурс и апелляции к прошлому – как к «золотому веку», эпохе обретения нацией независимости или периоду героической борьбы за выживание во враждебном окружении – остаются самыми важными и, возможно, наиболее эффективными идеологическими основами построения новой независимой государственности» [8].

Подобное манипулирование прошлым в откровенно политических целях свидетельствует о двух тенденциях. С одной стороны, история имеет немалый потенциал в деле строительства политической нации, так как обеспечивает ее строителей необходимыми примерами государственного опыта. С другой –историческое воображение современных националистов в бывших советских республиках в значительной степени связано и с этническим национализмом, потому что, обеспечивая ту или иную нацию государственным прошлым и тем самым трансформируя ее в политическую, национально ориентированные интеллектуалы совершенно свободно интегри- руют государственные традиции других этнических групп в общую схему создаваемой ими национальной истории той нации, к которой они принадлежат. Политики обращаются к исторической политике изредка, от случаю к случаю, например во время обострения двухсторонних отношений, когда, как полагает А. Миллер, возникает «та самая атмосфера, в которой сторонники исторической политики чувствуют себя очень комфортно» [9].

Историческая политика всегда или почти всегда направляема сверху и зависима от власти, в чем сокрыта ее слабость и уязвимость. С другой стороны, к реализации исторической политики власти могут привлекать и профессиональные сообщества историков, что, вероятно, самым негативным образом сказывается на конечном продукте, способствуя и содействуя политизации исторического знания. В этом контексте, вероятно, прав шведский историк Рольф Торстендаль, который подчеркивает, что «новейшая история вовлечена в конфликт профессионализма и политики» [10]. Эта вовлеченность в наибольшей степени проявляется в транзитных обществах, которые отягощены не только социально-экономическими, но и многочисленными национальными проблемами и противоречиями. Одним из факторов, которые способствуют политизации истории, является значительная степень интегрированности исторического знания в современное общество, в том числе – и в сферу образования: «…дело не только в историках… история – это не только наука, но и учебная дисциплина. История – это часть нашего «я», это наше «самосознание», и если мы считаем себя украинцами, то мы уже занимаем определенную позицию... И потому и профессора истории – это все равно дети своего времени, своего общества» [11].

Рассматривая проблемы политизации истории, Станислав Кульчицкий, словно развивая идею французского историка Пьера Нора о том, что национальная история в большинстве случаев пишется как «мифологизированная история» [12], полагает, что она не только неизбежна, но и содействует мифологизации: «нас всегда кормят историческими мифами. Была одна власть, потом появилась другая – и все, что раньше говорилось, оказалось мифом, а новое – правдой. Но дело в том, что это «новое» – тоже оборачивается мифом» [13]. Мифологизация прошлого в формировании и воспроизводстве исторического знания имеет особое значение. С одной стороны, мифологизация способствует укреплению и усилению той или иной национальной идентичности. С другой – мифологизация прошлого может иметь и позитивное значение, являясь мощным фактором в конструировании новых политических и национальных идентичностей.

В подобной ситуации политизация истории представляется неизбежной, так как историческое знание перестает быть исключительно наукой, трансформируясь в одну из форм поддержания национальной идентичности, воспроизводство которой представляется маловероятным без преподавания исторических дисциплин на уровне как средней школы, так и университета. Мифологизация и национализация истории были просто неизбежны в историографии Украины, которая после восстановления политической независимости столкнулась со значительными сложностями в деле написания национальной истории. Именно эти временные затруднения привели к появлению основных особенностей современной украинской историографии, которые не преодолены до настоящего времени. По мнению Георгия Касьянова, украинская историческая наука развивается вокруг нескольких «не очень интересных интерпретационных и познавательных форм». Этими своеобразными общими местами постсоветской украинской историографии стали идеи о длительном отсутствии в Украине государственности, повышенный интерес к истории национального украинского движения, а также этноцентризм новой модели исторического знания [14]. Хотя Георгий Касьянов очень аккуратен и подчеркнуто академичен в своих формулировках, современная украинская историческая наука не очень далеко ушла от советской модели. Вероятно, советская и постсоветская украинская историография вполне сравнимы в силу своей чисто генетической и методологической родственности и близости. Значительный и масштабный характер изменений в украинской современной историографии не более чем иллюзия. Вероятно, этот факт осознается и определенной частью критически мыслящих украинских историков. Подобно советской модели исторического знания современная украинская историография имеет государственный стержень, но в отличие от советского периода в анализе сюжетов, связанных с государственной историей, доминирует этноцентризм.

Этноцентризм на постсоветском пространстве имеет самые разные проявления и измерения. Предполагается, что российские версии истории смогли избежать вызовов этнической парадигмы, а, например, украинская историография греховна изначально по причине доминирования эссенциалистских объяснений прошлого. Подобное объяснение настолько поверхностно, насколько и схематично. Проблема, вероятно, состоит в том, что далеко не все российские историки готовы признать, что может существовать, например, отдельно история Украины и отдельно история России и что в подобной ситуации события, которые географически имели место не в Украине, к украинской истории никакого отношения не имеют. Комментируя подобную проблему,

А. Даниэль подчеркивает, что «как бы ни конструировалась национальная история Украины сегодня, никогда частью этой истории не будут события, происходившие в Саратове или в Ташкенте, в отличие от национальной истории России. Это история СССР. Было такое государство, просуществовавшее 74 года. И история СССР осталась сиротой с его распадом. И мы либо признаем, что ее вообще не было, и тогда непонятно, о чем мы сейчас говорим. Либо мы признаем ее, и тогда ее надо удочерить. А ее некому удочерить, кроме как России. Только Россией может быть сконструирована такая история, чтобы события, происходившие в 38-м году в Западной Сибири, Ташкенте и Тбилиси, стали историей одного государства» [15].

В подобной ситуации неизбежно будет проигрывать российское научное сообщество, которое окажется заложником очень устойчивых и чрезвычайно популярных мифов универсализма и мессианизма. Доминирование подобной мифологии, с одной стороны, вынуждает российских историков писать изначально большие истории той страны, которая уже не существует, но с которой Россия настойчиво и порой навязчиво подчеркивает свою преемственность. С другой стороны, русские историки (если этот политически некорректный термин уместен) оказываются не в состоянии воспользоваться той возможностью, которую, например, реализовали их коллеги в Украине, написав именно национальную историю Украины как нации и государства, частично как политической нации, основанной на радикальном отделении / отдалении от российской истории.

Ссылки:

• 1.   Борозняк А.И. ФРГ: волны исторической памяти // Неприкосновенный запас. 2005. № 2–3.

• 2.  Адорно Т. Что значит «проработка прошлого» // Там же.

• 3.    Балла О. Непреодоленное прошлое. Интеллектуалы сравнили свой исторический опыт // НГ – Ex libris. 2005. 20 янв.

• 4.    Михник А. Историческая политика: российский вариант [Электронный ресурс]. URL: http://www.istrodina.com/ro- (дата обращения: 15.10.2013).

• 5.    Миллер А. «Историческая политика» в Восточной Европе: плоды вовлеченного наблюдения [Электронный ресурс]. URL: http://polit.ua/lectures/2008/05/08/miller3-istoricheskaya-politika-vostochnaya-evropa.html (дата обращения: 15.10.2013).

• 6.    Миллер А. Россия: власть и история / / Pro et Contra. 2009. № 3–4: Историческая политика. С. 9.

• 7.  Савельева И.М., Полетаев А.В. Историческое знание и его функции. С. 19.

• 8.   Минаян С. Как Армения относится к своему прошлому: история и политика [Электронный ресурс]. URL:

• 9.    Зигзаги исторической политики [Электронный ресурс]. URL: http://polit.ua/lectures/2011/10/18/miller.html (дата обра

  щения: 15.10.2013).

• 10.    Торстендаль Р. Профессионализм и использование истории // Диалог со временем. М., 2003. Вып. 10. С. 45.

• 11.    Станислав Кульчицкий: у молодежи другой взгляд на историю [Электронный ресурс]. URL: http://polit.ua/arti- cles/2011/10/28/skul.html (дата обращения: 15.10.2013).

• 12.    Франция – память / сост. П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999. С. 7.

• 13.    Станислав Кульчицкий: у молодежи другой взгляд на историю…

• 14.    Касьянов Г. Национализация истории в Украине [Электронный ресурс]. URL: http://polit.ua/lectures/2009/01/06/kasya- nov.html (дата обращения: 15.10.2013).

• 15.    Как завершить историю СССР : материалы круглого стола [Электронный ресурс]. URL: http://polit.ru/analyt- ics/2008/04/24/istpamat.html (дата обращения: 15.10.2013).

(дата обращения: 15.10.2013).