Историческая социология и социальная история хозяйства в экономико-социологических исследованиях

Современные экономико-социологические исследования представляют собой многогранное направление социологии. Эта многогранность определяется существенно возрастающим от десятилетия к десятилетию числом исследовательских проблем и задач, которые ставит перед общественными науками усложняющаяся социальная реальность, а также необходимостью методологического самоопределения экономической социологии не просто как отрасли социального знания, элементарно интегрирующей достижения социологов и экономистов (тем более, что такая прямая интеграция далеко не всегда представляется возможной именно по методологическим причинам), но как направления ориентированного на синтез нового знания об обществе, социальноэкономических процессах осуществляемого путем всестороннего анализа изучаемого объекта.

Подобный анализ невозможен без постоянного взаимодействия представителей разных социальных наук, взаимного учета различных, порой прямо противоположных, мнений, взаимодействия, у которого существовала бы прочная методологическая основа. Этой основой может быть только такой исследовательский подход, суть и основные принципы которого разделяется и поддерживается большинством представителей разных общественных наук или необходимость которого хотя бы ими не отрицается.

Может ли существовать подобный методологический подход в общественных науках, искусственно разделенных благодаря позитивизму еще столетие назад? Ведь их дифференциация продолжается, а стремление к интеграции ради, пользуясь словами ч. Тилли, «великого синтеза» по-прежнему остается во многом лишь благим намерением. Тем не менее, такой подход существует. Речь идет об историческом методе в социальных исследованиях, как такой исследовательской стратегии, которая ориентирует ученых на выявление, моделирование и постижение структурногенетических связей различных социальных явлений, а ее основу составляет исторический детерминизм [4, с. 84–85].

Но может ли исторический подход претендовать на методологический универсализм в социальных науках и в социологии, в частности? Да и причем тут вообще история? Ведь социология – наука о «современном» обществе! Во-первых, историзм в социальных исследованиях – требование, которое, если и не разделяется полностью, то хотя бы не отбрасывается большинством представителей различных наук об обществе. Даже экономисты, считающие вслед за К. Менгером историзм банальностью [8, с. 37], не только не возражают против изучения истории (ведь есть же такое направление экономических исследований, как история экономики), но и в большинстве теоретических трудов часто (к месту и не всегда) иллюстрируют свои

Общество

Terra Humana

идеи и выводы «историческими фактами» [3, с. 12–16].

Во-вторых, в данном случае исторический подход не рассматривается как отдельный специфический метод познания социальной реальности (вроде структурно-функционального анализа в социологии или неоинституционального анализа в экономической науке). Исторический подход – система общих требований к исследованию, независимо от того, в рамках какой теоретико-методологической парадигмы определенного направления социальных наук оно проводится. Исторический подход в экономической социологии проявляется в стремлении исследователя обязательно рассматривать изучаемый объект (социальную группу, институт или процесс) в рамках широкого контекста социальной истории хозяйства, как медленной, постепенной трансформации структурных основ социальной жизни (материальной культуры, коллективных представлений, социальной, экономической и политической организации и т. п.). Трактуемый таким образом историзм вполне может стать универсальным принципом организации и осуществления социальных исследований.

В-третьих, что касается понятия «современности», то оно уже само по себе является одним из порождений внеисторических объяснений социальной динамики. «Современность» – специфическое понятие, изначально призванное обозначить «эталонный» образ западного (индустриального, капиталистического или буржуазного) общества, окончательно сформировавшийся в конце XVIII – первой половине XX в. в западноевропейской философии и социальных науках.

Как отмечает А. Мартинелли, «концепция современности окончательно формируется в философии Просвещения. В XIX в. современное общество укрепляется, отождествляя себя с идеологией развития промышленности и всеми связанными с ней быстрыми глубинными изменениями». Именно «в эпоху Просвещения современность становится тождественной “здесь и сейчас”, с этого времени для граждан и XVIII в., и конца XX в. современное общество – это наше общество. Современное общество не отрицает значения истории, поскольку сравнение с прошлым необходимо, но оно не видит в прошлом образцов для подражания и не извлекает из него уроков <…> После американской и французской революций современный мир считался миром открытым будущему, а термин “современный” приобрел нормативный под- текст, обозначающий превосходство над всем старым и традиционным» [2, с. 21, 17].

Подобные представления оказались по ряду причин(подробнее о них см.: [4, с. 22–64]) весьма устойчивыми в социальных науках, что и препятствует проникновению историзма в социологические исследования. Многим социологам по-прежнему сложно осознать, что всё, называемое нами «современностью», на самом деле сугубо «традиционно», и все, окружающее «современного» человека, – история, причем уходящая корнями в глубину веков и тысячелетий. А «современные» социальные изменения – результат развертывания глубинных структурно-исторических процессов, постижение которых должно стать совместной задачей представителей исторической науки и социологии.

Правда, путь к использованию исторического подхода в экономико-социологических исследованиях, построению на его основе объяснительных конструкций и социальных моделей, адекватно отражающих реальность, оказался крайне сложен, и формирование исторического метода в экономической социологии до сих пор не завершено. Объясняется это многими причинами и прежде всего отсутствием длительное время прочных методологических связей между социологией и исторической наукой.

Социология появилась гораздо позднее исторической науки. И это во многом обусловило особенности их взаимоотношений в XIX–XX вв. В XIX в. тогда еще очень молодой и непризнанной социологии предстояло доказать свое право на существование и в теоретико-методологическом, и в практическом плане. Позитивистская философия изначально сориентировала социологию на постоянное противопоставление себя другим наукам о человеке и обществе, со всеми вытекающими отсюда теоретическими и методологическими последствиями. Противостояние зашло так далеко, что социология была объявлена позитивистами некоей социальной «метанаукой», которой остальные науки о человеке и обществе обязаны предоставлять фактический материал для его обобщения и создания на этой основе всеохватывающих и всеобъясняющих моделей общества в статике и динамике.

А методология позитивизма, разделившая предмет социологии на постижение социальной статики и социальной динамики, и сориентировавшая социологию (в силу ряда хорошо известных многим социологам причин) на изучение в основном со- циальной статики, резко ограничила интерес социологов к историко-эмпирическим исследованиям. Все же «тлеющий» где-то в недрах разных теоретико-методологических направлений социологии интерес к истории был надолго сведен исключительно к попыткам анализа социальной динамики путем построения далеких от социально-исторической реальности, но чрезвычайно популярных линейных динамических моделей направленной трансформации различных социальных систем. Исторически ориентированные исследования в социологии стали замещаться аис-торическими, зато идеологически весьма «выдержанными» и подходящими для политического PR, формальными схемами и моделями социальных изменений, а также стремлением к формулированию якобы универсальных «законов» социальной эволюции (разумеется, исключительно в русле концепции общественного прогресса, чья «позитивность» для судеб всего человечества была превращена почти в аксиому).

В результате социология, да и социальные науки в целом, изобилуют множеством околонаучных мифов, а многим теоретико-методологическим направлениям наук об обществе оказался свойственен телеологизм и этноцентризм. Социологи, изучающие процессы социально-экономических изменений, сталкиваются с этим мифотворчеством постоянно. Яркие примеры – появившиеся на основе теории прогресса универсально-стадиальные модели социальной динамики или исследования т. н. «глобального капитализма».

ч. Тилли отмечает ряд, по его мнению, ошибочных постулатов прогрессистской парадигмы, которые оказали существенное влияние на общественные науки XX в. и от которых придется отказаться, если исследователи действительно желают понять суть современных социальных процессов. Они заключаются в том, что общество рассматривается в рамках прогрессистско-эволюционистского дискурса как единый организм, который состоит из отдельных социальных целостностей. Причем каждая из них обладает более или менее автономной культурой, системой управления, экономикой и механизмами социальной солидарности. Социальные же изменения представляют собой некий единый феномен, объяснимый исключительно как целостность, всеобщность (социальной динамики).

Процесс социальных изменений представляется как последовательный переход от стадии к стадии, качественно отлича- ющейся от предыдущей и т. п. При этом социологи, разделявшие и разделяющие подобные взгляды, как правило, черпают данные из наблюдений лишь в странах их проживания (не сложно представить, в каких странах преимущественно). «Исторические работы социологов, – подчеркивает ч. Тилли, – делились на широкие эволюционные, стадиальные схемы и на введения в исследования современных социальных феноменов. Из этих противоположных форм интеллектуальной организации вырос ряд взаимных недопониманий историков и социологов, включая распространение среди социологов представлений, что социология – наука объясняющая, генерализирующая, а история – наука описательная и конкретизирующая, обреченная поставлять сырье социологам для обобщений. Историки в ответ сетовали, что изучаемое социологами настоящее само лишь узкий момент истории, оно не может претендовать на универсальное значение, а вырывать примеры из истории без основательного знания соответствующих источников, языков и институций – путь к интеллектуальной катастрофе» [9, с. 95].

Стадиальность социально-исторического процесса как базовый, универсальный методологический постулат прогрессистско-эволюционистской парадигмы, порождает ложные научные проблемы и массу противоречий [12, с. 214], направляя социальные исследования в сторону от решения истинных проблем, с которыми сталкивается общество в процессе социальных изменений. «Ничто не иллюстрирует искажающего воздействия внеисто-рических моделей социального изменения лучше, чем дилеммы, порождаемые понятием стадий развития», – справедливо отмечает И. Валлерстайн [1, с. 21].

Например, убежденность эволюционистов в реальности стадий социального прогресса, в эвристической непогрешимости их онтологизированных абстракций привела к обсуждению вопроса о том, можно ли какому-либо обществу перейти на более высокую ступень развития, минуя одну из стадий (к примеру в целях реализации странами «третьего» мира различных проектов ускоренного социальноэкономического развития, направленных на то, чтобы «догнать» наиболее развитые общества). Однако, если переход от одной стадии развития к другой рассматривается как незыблемый социальный закон, то указанные выше дискуссии вступают в явное противоречие с теоретико-методологической основой самого же социального

Общество

Terra Humana

эволюционизма, ставя под сомнение «законосообразность» и «единство» трансформации общества.

Проще говоря, «если стадию можно миновать, значит это не стадия». «Важнейшая проблема при сравнении “стадий” – определить те исторические единицы, синхронистическим описанием (или, если угодно, “идеальным типом”) которых являются “стадии”. – Отмечает Валлерстайн. – И фундаментальная ошибка а-историчес-кой общественной науки (включая а-исто-рические версии марксизма) состоит в овеществлении частей целостности в таких единицах и сравнение затем этих овеществленных структур». Следование подобным заблуждениям в изучении социальных изменений может привести (и на самом деле приводит) к тому, что «мы можем овеществить неверное прочтение истории Великобритании в систему универсальных “стадий”, как это сделал Ростоу» [1, с. 22–23].

Другой пример – исследования «глобального капитализма». В последнее десятилетие в рамках экономико-социологических исследований наблюдается рост популярности рассуждений о капитализме, тематика которых от «традиционных» зомбартовско-веберовских социально-исторических дискуссий о генезисе капиталистического промышленно-экономического строя существенно расширилась до ничем не обоснованных заявлений о становлении некоего «глобального капитализма», становлении, трактуемом как закономерный апогей процесса экономической глобализации [6, с. 194–201].

Поскольку рассуждения о глобализации изначально характеризовались в основном идеологической направленностью и не предполагали анализ истинных причин возникновения всех тех глобальных социальных, экономических, политических и культурных особенностей, которые отражают сложную и противоречивую систему современных социальных коммуникаций на разных уровнях (глобальном и локальном), то дальнейшее использование термина «глобализация» потребовало хоть какого-то научного, теоретико-методологического обоснования.

Следствием стала подмена реальных исследований долговременных процессов становления системы современных обществ постоянно возрастающим с 1990-х гг. числом абстрактно-теоретических рассуждений, направленных на выявление «глобалистского» содержания в созданных ранее моделях общественной трансформации, а также на поверхностное обобщение результатов различных исследований социально-экономических и политических изменений, которые могли бы быть соотнесены с универсально-глобалистскими взглядами на трансформационные процессы в системе современных обществ. И этим же фактом можно объяснить непрекраща-ющиеся попытки дополнить концепцию глобализации теориями капитализма, как наиболее подходящими внешне к основным постулатам концепции глобализации и за которыми действительно стоят серьезные исследования долговременных трансформационных процессов, как бы в их рамках не трактовался термин «капитализм» (подробнее см.: [7, с. 77–80]).

Избавиться от подобного мифотворчества в экономико-социологических исследованиях можно с помощью исторической социологии. Историческая социология – это не просто намерение преодолеть искусственную границу между социологией и исторической наукой, появившуюся в процессе развития социальных наук в XIX–XX вв., посредством искусственного формирования некой новой отрасли социологического знания с трудно определимой предметной областью и малопонятной методологией. Это многогранная интеллектуальная традиция , включающая достижения множества направлений разных социальных наук. Это интеллектуальное течение в социальных исследованиях, представители которого, независимо от принадлежности к разным социальным наукам, различным, порой противоположным теоретико-методологическим школам, стремятся к синтезу нового знания на основе интереса к анализу глубинных структурно-исторических процессов разной временнуй протяженности.

В методологии представители этого течения общественно-научной мысли ориентируются на преодоление застарелого и эпистемологически тупикового разделения предмета социальных наук на статику и динамику посредством развития процессуального подхода к анализу трансформации общества, его структур и институтов, на основе изучения и моделирования социального времени как основного фактора определяющего и отражающего особенности социальных изменений. То есть пытаются представить общество как процесс постоянных изменений , лишь постижение истинных глубинных структурных причин которых сможет позволить представить адекватные социально-исторической реальности модели в социальных науках.

Эти причины не могут быть сведены к какому-либо базовому фактору социальной динамики, провозглашаемому позитивистски настроенными исследователями в качестве фактора определяющего социальные изменения, или же универсальному истоку общественно-исторического развития, нахождение которого сможет объяснить все особенности социальной динамики и «современного» состояния изучаемого социального объекта. Их изучение на самом деле требует постижения длительной трансформации структурной среды любых видимых проявлений изменений в обществе, осуществляющейся под равноценным воздействием многих факторов, которые и формируют структурную среду любых изменений, не зависимо от длительности их существования и развертывания во времени. Представители исторической социологии – Л. Февр, М. Блок, Ф. Бродель, ч. Тилли, И. Валлерстайн, Н. Элиас и многие другие. Каждый по-свое- му, опираясь на постулаты своей парадигмы, представители этого интеллектуального течения реализуют идею «исторического синтеза» (сформулированную еще А. Берром [11]), ставшую в начале XX в. символом усилий представителей разных социальных наук, направленных на интеграцию результатов их исследований и придание им междисциплинарного характера.

Идея синтеза нового знания на основе исторического подхода и реализации принципа междисциплинарности может стать основой для методологического самоопределения экономической социологии. Экономическую социологию вполне можно рассматривать как интеграцию социологического, экономического и исторического подходов, то есть как «историческую социологию хозяйства, в смысле соединения истории материального (хозяйственного) мира и ее социологического осмысления, а также в смысле понимания экономики, как субстантивного процесса» [10, с. 8].