Исторические типы патриотизма: от монолога отечества - к диалогу личности и власти

Ю. Ф. Кожурин, доктор философских наук, профессор кафедры методологии науки и прикладной социологии ИСИ МГУ им. Н. П. Огарева Патриотизм — это не любовь к Родине (любовь — область чувственного восприятия). Патриотизм — это исторически возникшие взаимоотношения между властью и человеком, существующие на территории Родины. Греческое слово «патриот» [patriotes — земляк, соотечественник] означало состояние представления человека о порядке отношения к сакральному отцу-основателю, т. е. отечеству. Завет* с ним стал основой регламента, вокруг которого происходило столкновение интересов людей, различным образом воспринимавших и понимавших свою ответственность и обязательства перед властью отечества (тотема, харизматической личности, государя). В данном отношении отечество предстает как тот, кто устанавливает регламент для людей совместно проживающих на территории, подвластной отечеству и им установленному порядку. Закрепленное в сознании человека представление об отечестве и им установленном регламенте, возникающее в результате воспитания (инкорпорирование в сознание социального индивида определенных ценностных ориентаций) — это его патриотичность, состояние, становящееся основанием бессознательной (ментальной) или осознанной (прагматической) мотивации социального действия. Качество, культурные формы, способы и сред-

„.Без мысли нет силы вещей, создающей историю...

М. Мамардашвили ства выражения патриотичности человека зависят от инвариантов его исторически типичного способа мышления и соответствующего ему сознания. В этом отношении исторически определенный способ мышления и тип сознания человека являются источником и причиной рефлекторного или рефлексивного отношения к отечеству и регламенту и соответствующим им субъект объектным и субъект субъектным проявлениям патриотизма. То есть, патриотизм может воспроизводиться и производиться не только отечеством (личностями — субъектами власти), но и каждым социальным индивидом.

Патриотизм власти (отечества) — это система культурных форм, способов и средств инкорпорирования в сознание социального индивида ценностей, соответствующих интересам личностей — субъектов власти. Патриотизм социального индивида — это бессознательное или осознанное культурное выражение отношения к власти ее институтам. Он проявляется в типичной для того или иного социального времени способности социального индивида воспринимать или понимать, воспроизводить или производить, рефлекторно или рефлексивно пользоваться культурой отношений между людьми. Поэтому патриотичность человека, т. е. сформировавшееся у него представление об отечестве (власти и регламенте), может быть как результатом напряжения чувственного восприятия и проявляться эмоционально

(функция чувственного сознания), так и интеллектуального, сопряженного с активизацией работы мысли (осмысления, рассудка, разума), и выражаться логикой слов-понятий (идеями). В этом случае идеи становятся основой мотивации рационального прагматического действия, направленного на совершенствование сложившейся системы отношений между властью и социумом, а в зрелом обществе — между личностью и властью. Таким образом, есть патриотизм и патриотизм. Есть патриотизм как воздействие на человека (воспитание), результатом которого является рефлекторно воспроизводимая социальная покорность воле личностям — субъектам власти (отечества). И есть патриотизм личности, осознающей роль и значение своего «Я», научившейся понимать свои общественные интересы и извлекать собственную выгоду из отношений с властью, полагаясь при этом на свои способности. Патриотизм рефлексивной личности объективно нуждается в диалоговом способе взаимодействия общества и власти (отечества). Патриотизм — это разностади альные множества исторических типов и видов систем культурных форм, способов и средств формирования и самоформирова-ния патриотичности человека.

Существование архаико-традиционных инвариантов патриотизма связано с воспроизводством массового человека с рефлексией мышления, направленной на подавление собственных потребностей, несущих реальную угрозу стабильности существования примитивных социальных систем*. Доисторический человек комфортно чувствовал себя в инверсионном круге воспроизводимой культуры. Патриотизм власти и к власти возник в синкретический период социальной истории, когда устойчивость функционирования социума обеспечивалась с помощью монологизации**, предполагавшей в качестве способа культуры действия радикализм, средств — табу, нагнетание страха и насилие, форм — ритуалы и обряды.

Существование инвариантов культур формирования и проявления патриотизма цивилизационного времени социальной истории*** связано с обращением человека, сначала бессознательно, а затем осознанно к своему разуму и рефлексии медиационного мышления. Это патриотизм гражданина, способного диалоговым методом производить новации, убеждать личностей — субъектов диалога в адекватности вариантов новаций вызовам цивилизации. Тем самым, новации, получающие общественное признание и применение в социальной практике, трансформируются в инварианты инноваций. Таким образом, человек в ходе своей социальной эволюции создал исторические типы патриотизма и патриотичности, соответствующие тому или иному времени социальной истории, т. е. его социокультурной эволюции. Например, это патриотизм патриота синкретического социального времени, находящегося в социокультурном поле бессознательного. В его основе монологизация и социализация как система форм, способов и средств приобщения человека к культуре.

Вполне идентифицируется и патриотизм патриота, научившегося понимать смысл и значение собственного разума и своей личности и извлекать из этого выгоду. Это патриотизм цивилизационного социального времени, основанный на ди-алогизации как способе производства инновационной культуры и гуманизации как системе форм, способов и средств инициирования деятельности личности, связанной с развитием и реализацией потенциала рефлексии мышления. Это патриотизм личности, полагающейся на собственные развивающиеся способности, реализация которых становится условием выживания цивилизованного человека, заинтересованного в диалоговом способе совершенствования системы «власть — общество». Между этими двумя культурно-историческими типами патриотизма пропасть времен, сегодня преодолеваемая просвещением* людей, задержавшихся в культурноисторическом вчера, в чем, собственно, и заключается сущность модернизации, с необходимостью осуществления которой в очередной раз столкнулся социум России в XXI в.

Исторические типы патриотизма и патриотичности синкретического периода социальной истории, несмотря на их анахроничность и иррациональность, продолжают существовать в реальной социальной практике, поскольку все еще значительное число людей-массы фактически пребывают в архаико-традиционном времени социальной эволюции человека. Объективно эти люди нуждаются в модернизации, но реально чувствуют себя комфортно в социальной среде воспроизводства культуры патриотизма синкретического типа. Наличие этих патриотов и определяет общественную потребность в радикальных политиках, эксплуатирующих непросвещенную массу населения, готовую по призыву своих лидеров выплеснуть энергию эмоционального напряжения, накапливаемую в результате лонги-рованной политики пауперизации населения. А это неминуемый социальный взрыв, жертвами которого становятся цивилизованные граждане, как наиболее успешно решающие проблемы своей жизнедеятельности. Тем более что диалога между патриотами — рационалистами и патриотами— иррационалистами не получается, поскольку их разделяют разные способы и уровни мышления. «Как правило, — отмечает В. Г. Федотова, — от диалога ожидают разрешения конфликта между рациональным и нерациональным партнером или, по крайней мере, между носителями разной культуры, разного рационального самосознания»1. К тому же «структуры диалога, коммуникации и толерантности формируются в развитом обществе, имеют институциональное оформление, а не являются феноменами недостроенного общества»2.

Итак, патриотичность и патриотизм человека зависят от того, как он мыслит. «Потому что, каковы мысли в душе его, таков и он...» (Притч 23 : 7). Но человек — существо, изменяющееся в историческом (социальном) времени. Логика этого изменения связана с возрастанием роли и значения рациональности как способа адаптации к изменяющимся природным и культурным условиям места его жизнедеятельности. Следовательно, идентификация исторических типов патриотизма и патриотичности связана с соответствующей идентификацией культуры субъектов, воспроизводящих и производящих патриотизм и патриотичность. Так как же изменялся социальный облик патриота в культурно-историческом времени?

Синкретический период социальной истории — это время превращения животного в человека, стада — в социальную организацию. Человек того времени еще не мог отличить мысль от чувства, его чувственное и рациональное сознание, выполняющее функцию мотива социального действия, также находилось в состоянии синкрезиса (не-разделенности). В рамках этого периода можно выделить два этапа социальной истории и соответствующие им типы патриотизма и патриотичности: архаический и традиционный.

Архаический человек, еще не понимавший связи между удовольствием от занятия сексом и деторождением, с логикой предметно-действенного мышления, осмыслением, выполняющим функцию объективизирования окружающего человека мира вещей (наполнение смыслами вещного мира), неразвитым рассудком и зачатками разума, находившийся во власти страха и эмоций, совершил главное. Он открыл феномен отца-тотема. Тотем стал для него причиной деторождения и источником отечества. Появились отечества, названные в честь того или иного животного или особенно впечатлившего растения, с которыми архаичный человек связывал ритуализированный порядок мироустроения. «Дикарь, в отличие от цивилизованного человека, почти не отличает естественного от сверхъестественного <...> При таком воззрении на мир дикарь не видит предела своей способности воздействовать на ход природных процессов и обращать его в свою пользу»3. Возник институт шаманизма. Он выполнял функцию закрепления монопольного права шамана на общение с тотемом (отечеством), «воля» которого не подвергалась критике и, безусловно, исполнялась. Таким образом, проис ходил многотысячелетний процесс искусственного отбора людей с параличом собственных амбиций, составлявших массу архаичного населения. Так как «люди в начале своего исторического пути не отделяли управление от ритуализированной до предела синкретической жизнедеятельности в целом»4, формировался стереотип социальной покорности перед властью. Повиновение и покорность власти, ставшие краеугольным камнем патриотизма и культуры управления в архаичном социуме, рассматривались в качестве основной добродетели и в последующие социальные времена. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим 13:1).

Несмотря на то что «нельзя быть сейчас язычником естественным образом»5, власть-отечество в некоторых регионах все еще навязывает незрелому обществу культуру архаичного патриотизма, воспроизводя феномен псевдосинкретичности. Это происходит потому, что власть не может устоять перед искушением извлекать прибыль внеэкономическими методами стимулирования труда работника, либо, эксплуатируя природно-сырьевые богатства, отчуждать население Родины от его естественного права иметь свой дивиденд. В результате в стране у власти-отечества возникают сыны и пасынки, последним отводится роль быть «истинным патриотом» с преимущественным правом жертвовать собственной жизнью во благо личностей-субъектов, извлекающих собственную выгоду, воспроизводя в социально незрелом обществе культуру патриотизма псев-досинкретического характера. В этих условиях отечество-власть не обременяет себя необходимостью просвещения массы, задержавшейся в культурно-историческом вчера. А личности-субъекты общественных отношений, которые, собственно, и приватизировали и страну, и отечество, сохраняя устойчивость социума, проводят политику архаизации, реанимируя культуру патриотизма синкретического периода социальной истории, тем самым превращая массу населения в жертву политики пауперизации. Однако этот инверсионный круг воспроизводства культуры псевдосин-

Еретического патриотизма неизбежно оказывается не совместимым с инновационными вызовами цивилизации, требующей от социумов открытости и прозрачности социо-культурных процессов.

Логика социальной эволюции человека неумолимо связана с развитием его рациональности. Каждый очередной ее этап — это развитие и реализация потенциала нового уровня мышления и, соответственно, нового способа мышления. Осмысления оказалось недостаточно для выживания в условиях, требовавших от человека упорядоченности накапливаемых знаний, получаемых опытным путем. Для этого необходимо было развивать рассудок. Рассудок позволил ему превратить чувственно воспринимаемый им предметный мир в основу рождения такого порядка фантасмагорических* смыслов и значений и так проникнуться искренней верой в их действительность, что этот вымышленный мир начинал иметь для него не меньшие, а порой и большие смысл и значение, чем реальный. Но при этом возникла проблема, порожденная противоречием между реальной действительностью, доступной для восприятия чувств и адекватностью реакции мышления на процессы и явления этой действительности, ставшей сложной задачей вследствие неразвитости разума и появившейся доминанты фантасмагории в сознании человека. Сознание мифологизи рованного человека выражало не реальность, а причудливое, неразделяемое им противоречивое единство мира действительного и воображаемого. В этом и заключается принципиальное отличие синкретизма сознания патриота мифологизированного типа** (традиционалистского человека) от архаичного, основой формирование которого являлось рефлекторно воспроизводимое действие, содержащее смысл и значение.

В традиционалистское социальное время, когда рассудок стал доминирующим уровнем мышления человека, а его сознание переполняли фантасмагории мифического, на арену вышли институт жречества и жрецы, впоследствии превратившиеся в царей***, создавших авторитарные институты власти. Фараоны, цари, ханы и др., воспринимавшиеся в качестве живых богов, олицетворяли собой реальное отечество, выполняя функцию субъекта производства и воспроизводства регламента. Люди с доминантой рассудка и мифологизированным сознанием добровольно, признав в своих правителях живых богов, совершали обряды проскинессы (самоотречение от своих общественных прав и свобод, смысл и значение которых они еще не успели познать). Живые боги (сакральные личности) консолидировали разрозненные этнические группы и общности в большое общество. Порядок в отечестве мифологизированного типа держался на возникавших традициях и обычаях, связываемых с сакральными героями. Радикально, жестокими мерами пресекались любые попытки отступления от насаждавшегося регламента. Жертвами патриотов мифологизированного типа становились архаичные люди. Новая генерация патриотов беспощадно ассимилировала социальных носителей архаичных культурных ценностей, не развивавших свое мышление, а потому не научившихся суровой науке извлечения собственной выгоды.

Утилитарная культура стала средством выражения амбициозных устремлений харизматических лидеров. Наступала эпоха героев и толпы, сакрализировавшей личность (идея обожествления человека, рожденная у кого-то с наличием проблесков разума). Это инновация в принципе изменяла сознание массового человека. Он переставал видеть причину в природе (тотеме), точнее в духах, контролировавших природные явления. Теперь человек открыл для себя новую причину своего социального статуса. Она заключалась уже не в сакрально воспринимаемых природных явлениях (фетишах, тотемах, духах), а в изобретенном им мифическом человеке-боге, с волей которого, воплощенной в традициях и обычаях, он и стал сверять свои социальные поступки. Так возникло традиционное право и мораль, исходившие от живого бога, которые стали выполнять функцию регламента для патриота традиционалистского (мифологизированного) отечества. Но вместе с тем возникла социальная практика абсолютизации традиций и обычаев, составлявших основу тех нравственных представлений, которые детерминировали ментальные установки мотивации общественного поступка, отчуждая человека от самостоятельного умственного труда, познания идеи и практики свободы. Ибо «люди, развращенные умом, невежды в вере» (2 Тим 3:8). Поэтому патриотизм традиционалистского социального времени — это культура воспроизводства патриота, не понимающего смысл и значение свободы, все еще далекого от того, чтобы осознанно включить свой разум для диалога с властью-отечеством.

Утилитаризм (культура стремления человека извлечь свою выгоду) проникал не только в среду возникавшей знати. Он становился стимулом социальной практики людей из массы. Возникновение утилитарных настроений среди людей, образующих массу, стало началом процесса индивидуализации, поскольку результатом их всеохватывающего влияния стало возникновение амбиций не только у лидеров, но и у выходцев из массы. Масса людей с общинной идеологией коллективизма превращалась в индивидуалистов, для которых традиции и обычаи становились оковами, мешавшими реализации индивидуальных амбициозных устремлений. Утилитарные настроения, овладевшие сознанием массы, развивались в благоприятной среде возникшего большого общества, организация жизнедеятельности которого уже не могла основываться ни на ритуале и обряде, ни на традиции и обычае какого-либо одного из этносов, в том числе и сыгравшего исключительную роль в формировании большого общества.

Новый порядок мироустроения требовал нового миропонимания и нового представления об отечестве, патриотизме и патриоте. Необходимо было «из царства объективности, вещности, однозначной готовности, необходимости, где работает овещняющее познание», вступить «в царство свободы, не-предопределенности, неожиданности и абсолютной новизны, бесконечных возможностей и несовпадения с самим собой»6. А это потребовало от человека категориального мышления и способности понимать, производить и потреблять культуру абстрактных реальностей. Человек-патриот синкретического периода, который характеризовался предметно-действенным способом мышления, уровень которого ограничивался рассудком, инверсией мышления и неразделен-ностью чувственного и рационального в мотивации социальной деятельности, а потому предрасположенный отвечать на вызовы эмоционально, становился анахроничным. Цивилизация потребовала нового человека — патриота и соответственно нового способа взаимодействия общества и власти — диалогового. Более того, зарождалось совершенно иное качество патриотизма — патриотизм человека, осознающего роль, значение и социальную ценность собственной личности. Он проявил себя в диалоговом способе взаимодействия личности и власти-отечества.

Закон неравномерности социокультурной динамики, понимаемой как процесс взаимодействия между живой мыслью человека и овеществленной, воплощенной в культуре, в том числе и в культуре предшествующих социальных времен, проявляет себя в том, что далеко не все люди и социумы поспевают за вызовами времени. Лонгированность действия неравномерности развития социокультурной динамики людей приводит к тому, что возникают отличия между людьми и локальными социумами стадиального характера. Поэтому и в наши дни некоторые люди и социумы по-прежнему пребывают в социокультурном поле воспроизводства патриотизма псевдосинкретического периода социальной истории, а те, кто ответом на экстремальные условия выживания сделали осознанное напряжение разума, развивая культуру разумного мышления, вырвались вперед, в принципе изменив как патриотизм отечества, так и свой личностный патриотизм. Они, осознанно развивая свой разум, встали на путь диалога с властью, размышляя над тем, как власть сделать подконтрольной обществу. «Правды, правды ищи...» ( Втор 16:20). Главное — научиться понимать силу собственного разума. «Научитесь, неразумные, благоразумию, и глупые — разуму» ( Притч 8:5).

Но именно в силу действия социального закона неравномерности социокультурного развития людей и образуемых ими социумов переход человечества из синкретического социального времени в цивилизационное растянулся на столетия. Возникли две линии генезиса и развития патриотизма цивилизационного периода социальной истории: 1) инновационный, гуманистический и 2) эклектико-инверсионный, по сути социализированный. Оба типа патриотизма и патриотичности основывались на религиозной идеологии веры в абстрактного бога* и нашли свое воплощение в возникшем тогда же учении о мессии**. Первый связан с ярко выраженной ставкой человека на самостоятельное решение проблем выживания. Патриот гуманистического типа, зародившийся в античном демократическом мире (Греция, Израиль Рим), обогатился в ходе европейского Возрождения, нигилизма, Реформации и Просвещения мудростью, осознанно полагаясь на собственный разум. Ибо «если ты мудр, то мудр для себя» (Притч 9:12). Он стал рефлексивно мыслящим прагматичным*** субъектом диалога со своим отечеством (властью). Для него демократия, права человека и иные абстрактные реальности стали не данью политической моде, а выстраданной, лично осознанной культурой выживания. В гуманистиче- ском обществе и патриотизм, исходящий от отечества, и патриотизм личности учитывают главное: «Уровень способности людей развивать и осваивать реальные абстракции может служить критерием развития самого человека». Поскольку «абстракция есть и мысль, и отношение, и действие, их воспроизводящее»7. Конечно, они не совершенны. Но человечество еще ничего более совершенного, нежели демократия, гуманизация с гарантией прав и свобод личности, делающей ставку на собственные осознанно развивающие им способности, не придумало.

Вторая линия развития патриотизма связана с попыткой власти приспособить мир абстрактных культурных ценностей к людям и социумам, сохранившим приверженность архаико-традиционалистским ценностям синкретического социального времени. Она заключалась в эклектическом способе соединения в одно целое разностадиальных пластов культуры, т. е. овеществленных мыслей людей с разными историческими способами, уровнями и видами мышления, типами сознания и, соответственно, способностями понимать, производить и потреблять культуру. А именно: культуру син кретического и цивилизационного времени. Сторонники эклектического подхода имеют дело не с народом, а с массой, трудно откликающейся на инновации*. Поэтому, в погоне за иллюзией цивилизованности его идеологи, и не утруждая себя решением проблемы модернизации архаичной массы социума, приспосабливают инновационную форму (например, христианство, ислам, демократия) к архаико-традиционалистской сущности культуры той или иной этнической общности. Так появляются социальные изобретения, имевшие целью соединить несоединимое: язычество и веру в абстрактного бога. Это ностальгические попытки политиков, стремящихся к огосударствлению РПЦ, и идентификации россиянина по принадлежности к православной вере, по опыту российской средневековой формулы единства веры в бога, царя и отечество (Соборное уложение 1949 г.)**. Это и пропаганда идеологии двоеверия язычников, вошедших в состав России, «родового демократизма ислама»*** или так называемого «особого мордовского варианта русского православия», в основе которого «православноязыческий синкретизм****»8.

Эклектическая сущность патриотизма, замешанного на сочетании мифо-языческих ценностей и культуры абстрактных социальных реальностей (например, вера в абстрактного бога), проявляет себя в переломные моменты истории. Человек с архаичным сознанием, измученный нищетой социальной жизни, оказывается перед необходимостью сделать выбор между архаикой локального этнокультурного мирка и миром культурного пространства большого общества. И этот выбор, как показывает исторический опыт России XX столетия, масса, не ставшая цивилизованным обществом, подверженная эмоциональному настроению, делает не в пользу последнего. Архаичный патриотизм (эмоциональное действие) в сочетании с некритическим отношением к новоявленным кумирам, сумевшим завоевать чувственные сердца электоральной толпы (свойство мифологизированного патриотизма), оказываются сильнее и разрушительнее патриотизма цивилизованного человека гуманистического типа, заинтересованного в расширении границ большого общества. Да и сами авторы научно безосновательного предположения о так называемом «особом мордовском варианте русского православия», в основе которого «православно-языческий синкретизм», вынуждены признать: «Мордва в свое время без всякого давления со стороны властей заимствовала, к примеру, многие элементы восточнославянского язычества, особенно древнерусского, и это вполне понятно, ибо оно было сходно с мордовским, приспособлено к хозяйственно-бытовому укладу русского крестьянина-землепашца. Христианская же религия отстояла слишком далеко от насущных чаяний и забот крестьянина, весьма абстрактна, сложна и громоздка для восприятия (Курс наш. — Ю. К.); ее каноны, зафиксированные церковнославянской каллиграфией, были для неграмотной мордвы, которая и русским-то языком плохо или вовсе не владела, тайной ”за семью печа-тями“»9. Более того, нежизнеспособность эклектических инвариантов патриотизма подтверждают выводы Е. Н. Мокшиной, которая утверждает о том, что и в начале XXI столетия мордва, архаизированная социальной средой места своей жизнедеятельности, «разуверившись в возможностях государственных структур гарантировать им безопасность, обеспечить будущее... все чаще обращаются к своим родоплеменным, этническим корням, ища в них опору и надежду, защитный механизм спасения»10.

Эклектический тип патриотизма, возникший в цивилизационное время социальной истории как попытка ассимиляции отсталых народов с помощью религий социального спасения, дал позитивные социальные результаты в Европе. Там католическая церковь свела к минимуму значение ритуалов и обрядов, приобщая язычников к пониманию смысла христианской веры, что потребовало от вновь обращаемых напряжения разума*. А это способствовало возникновению нигилизма, секуляризации общественного сознания, трансформации свободы из объективной необходимости в состояние общественной потребности. Свобода, права человека и закон стали результатом проявления рефлексии мышления разумно мыслящего человека. В России и исламском мире религиозные конфессии, несмотря на борьбу с язычеством, смирились, свыклись с ним как с данностью, требуя от верующих не столько понимания смысла веры, сколько безусловного выполнения ритуало-обрядовой стороны вероисповедания*. К тому же в России с ее громадными природно-сырьевыми и земельными ресурсами, элита богатела, превращая население страны в бесправный придаток к природному богатству Родины. И сегодня, когда веками складывавшаяся практика обогащения реанимировалась, тщетными являются попытки современной российской власти использовать не оправдавший себя в России эклектический тип патриотизма с помощью форсированного строения православных и мусульманских храмов, многие из которых не представляют никакой культурно-эстетической ценности. Практика реанимации полуархаических религиозных институтов свидетельствуют о том, что у элиты постсоветской России, провозгласивший открытость страны к внешним инновационным вызовам, не сформировалось понимание того, как следует решать актуализировавшуюся проблему модернизации социума, включая, естественно, и проблему перехода от монологизированного патриотизма к диалоговому способу взаимодействия власти и общества, которое еще предстоит сформировать. Вероятно, путь к результативной инновационной политике лежит через решение сложнейшей проблемы гуманизации общественных отношений. Необходимо формирование культурной инновационной среды жизнедеятельности (способ производства культуры, экономическая свобода и высокотехнологичная социальная инфраструктура, обеспечивающая совершенно новое качество и образ жизни россиянина), призванной стать вызовом. Ответом на него объективно становится политика массового производства личности, осознающего смысл и значение необходимости осознанного развития своего разума и собственного «Я». Только россиянин-личность способен объективно воспринимать себя прежде всего гражданином, испытывающим чувство гордости, а не сострадания к своей Родине — единой и неделимой России, а уж затем евреем, татарином, мордвином, русским и т. д. России абсолютно противопоказан этноэтатизм, который следует рассматривать в качестве реальной угрозы ее национальной безопасности. Ибо «если царство разделится само в себе, не может устоять царство то...» (Мк 3:24).

Разумеется, что модернизация патриотизма — это часть программы модернизации людей, образующих социум. Она требует учета того обстоятельства, что: а) в генетической памяти современного челове- ка хранятся коды культур всех предшествующих социальных времен, готовых при благоприятных условиях стать доминирующими мотивацию его социальной практики. Поэтому следует ли политикой архаизации и традиционализации активизировать то, от чего следует современному человеку освобождаться? К тому же у людей, еще не вошедших в культурное поле цивилизации и не ощутивших его достоинства, архаико-традиционалистская доминанта — это их естественное состояние. Оно детерминирует их непонимание нужды в цивилизованном порядке (отсутствие правосознания и предпочтение ритуалам, обрядам, традициям и обычаям, а не закону), пьянство как неспособность человека преодолеть свою зависимость от удовольствия фантасмагории чувственного восприятия действительности и эмоционального выражения отношения к ней, отзывчивость на радикализм (большевизм, реваншизм, терроризм, фашизм и т. п.); б) человек многомерен, а это объективно требует дифференцированного подхода в социальной политике. Социальная стратификация социума, понимание состояния социальной зрелости людей, его образующих — условие адекватности и эффективности социальной политики, ориентированной на социальный прогресс, формула ко торого достаточно тривиальна, но чрезвычайно сложна для практической реализации: «Свободное развитие каждого — условие свободного развития всех»; в) связь между людьми основана не на их биологических свойствах (этническом родстве), а на том, что они могут понять друг друга, на том, что все люди обладают сознанием, мышлением, духом. Следовательно, главное в политике модернизации социума, т. е. в системе культурных форм, способов и средств, с помощью которых осуществляется процесс трансформации массы населения в народ*, фокусируется именно на способе мышления человека, от которого, собственно, зависит и сознание, и мотив социальной практики, и его способность понимать производить и потреблять культуру, т. е. его способность не только адекватно отвечать инновационным вызовам цивилизационного времени, но и эффективно выполнять социальную функцию субъекта, открывающего с помощью диалога феномены, создающего новации, которые после общественного признания становятся инновациями. Следует помнить о том, что человек разумный по своей природе — существо предрасположенное производить инновации, ибо без них он не сможет выжить в быстро изменяющемся мире культуры, а сегодня еще и природы.