История религиозных представлений горцев Северо-Западного Кавказа в творчестве адыгских просветителей начала ХХ в

В адыговедении существует группа вопросов, традиционно занимающих особое место в историографии и сохраняющих в течение многих десятилетий дискуссионный характер. В их ряду находятся и вопросы, связанные с историей религиозных представлений адыгов. К ним обращались многие отечественные историки. Однако в систему их аргументов и обобщений крайне редко вводились положения и выводы, высказанные в произведениях адыгских просветителей начала ХХ в., в то время как история религиозных представлений горцев СевероЗападного Кавказа не только привлекала их внимание, но и была предметом достаточно серьезного исследования.

Анализ публикаций адыгских просветителей позволил выделить круг проблем, оказавшихся в поле их внимания. К ним, в первую очередь, можно отнести вопрос о каналах христианизации адыгов. Обращаясь к нему, Т. Хаджимуков отмечал, что в науке существует две точки зрения на каналы проникновения христианства на Северо-Западный Кавказ: греческий и грузинский. Основываясь на письменных и археологических источниках, Т. Хаджимуков пришел к заключению, что, вероятно, имело место и то, и другое. «Началось влияние со стороны греков, – подчеркивал он, – но в дальнейшем инициатива перешла к Грузии» [1, т. 30, с. 17]. В пользу более позднего, грузинского влияния, по мнению автора, свидетельствовало существование на территории проживания адыгов храмов, идентичных тем, которые были сооружены в Грузии в эпоху правления царицы Тамары, а также упоминания о епархиях Северо-Западного Кавказа в грузинских летописях.

Анализируя степень влияния Византии и Грузии на христианизацию адыгов, Т. Хаджимуков отмечал первостепенную роль Византии в этом процессе. Основанием для такого вывода, по его мнению, служили многочисленные письменные источники, археологические данные и сохранившаяся в преданиях народная любовь к Юстиниану Великому, с именем которого связывалось заметное укрепление позиций христианства на черноморском побережье [2, т. 30, с. 17].

Высказанная Т. Хаджимуковым точка зрения на процесс христианизации СевероЗападного Кавказа и обозначенный им круг источников в полной мере соответствуют сложившимся подходам к изучению данной проблемы. В них традиционно особая роль отводится влиянию соседних государств на религиозную культуру адыгов [3, т. 30, с. 18]. При этом первостепенное значение придается деятельности Византии, рассматривавшей христианство как средство для распространения своего влияния на «варварские» народы [4, кн. 1, с. 117-120; 5; 6, т. 51, с. 227; 7, т. 1, с. 70-74; 8, с. 113, 115, 137-139].

Отмечая историографическую ценность суждений Т. Хаджимукова, необходимо отметить, что они были основаны на изучении и обобщении широкого круга исторических и историографических источников, начиная с древних летописей, народных преданий и заканчивая данными последних археологических и научных исследований. Заслуживает внимания тот факт, что последующая историография не расширила существенным образом источниковую базу данной проблемы.

Особое значение при определении места и роли религии занимает проблема исламизации региона. В исследованиях просветителей содержатся различные суждения о начале этого процесса . Достаточно четко по данному вопросу определил свою позицию Т. Хаджимуков, относя проникновение ислама в адыгскую среду к середине XV в., связывая его распространение с «началом усиленной пропаганды турок, которую завершили крымские ханы Довлет-Гиреи и Хаз-Гиреи» [9, с. 18].

Тем не менее в одной из ранних работ Б. Шарданов датирует обращение адыгов в ислам 1756 г. Именно в этом году, по его мнению, объединенные силы татар и турок заставили силой оружия принять горцев мусульманство [10]. Последняя точка зрения вызывает серьезные сомнения, так как процесс обращения в новую религию не мог быть единовременным, осуществляемым исключительно под военным нажимом.

Отсутствие единства в видении истоков исламизации Северо-Западного Кавказа, в полной мере, характерно и для современной историографии. В некоторых исследованиях отмечается, что начало соприкосновения адыгов с исламом происходило через Золотую орду с XIV в. [11, с. 130; 12, с. 495], в других же это явление связывают с крымско-османским наступлением в регионе на рубеже XV–XVI вв. [13, с. 133, 134, 141; 14, с. 74].

Наряду с этим, следует отметить еще одну особенность суждений по вопросу исламизации адыгов, характерную как для Т. Хаджимукова и Б. Шарданова, так и для историографии советского периода. В них утверждение ислама сводилось к проблеме военно-культурного влияния Крыма и Турции, а также феодализации горского общества. Признавая, что изучение эволюции религиозных представлений адыгов невозможно без обращения к проблеме влияния других государств на религиозную культуру народа, вместе с тем необходимо отметить, что этот подход не отражает процессов, происходивших в самом адыгском обществе.

В этом смысле интересны идеи, нашедшие отражение в публикациях Ю. Ахметуко и С. Сиюхова. Ими было обращено внимание на влияние религиозного начала в противостоянии горцев Северо-Западного Кавказа и христианской России в годы Кавказской войны. Более того, народно-освободительная борьба существенным образом воздействовала на окончательное утверждение мусульманства среди адыгов. Эта проблема продолжала сохранять историографическую значимость на протяжении всего последующего периода.

С начала 90-х гг. XX в. стали предприниматься попытки комплексного, углубленного изучения исламизации адыгов. В частности, в новейших исследованиях отмечается, что наибольшее влияние на структурную интеграцию ислама оказали события Кавказской войны, когда религия выступила в качестве идеологического оружия в борьбе за независимость и катализировала объединительные процессы в Черкесии. Вместе с тем обращается внимание на важную роль мюридизма. Несмотря на то, что на Северо-Западном Кавказе он не получил такого широкого распространения, как на Северо-Восточном Кавказе, его идеи вносили в сознание адыгского народа важность единства в борьбе за независимость и необходимость ликвидации политической раздробленности [15, с. 76; 16, с. 257; 17, с. 100-109].

При изучении вопросов, связанных с исламизацией адыгов, внимание было сосредоточено не только на выявлении каналов проникновения и причин принятия этой религии, но и специфике ее усвоения. Не раз отмечалось, что, несмотря на обращение адыгов в мусульманство, оно не смогло полностью подчинить сознание народа. Большая часть адыгов параллельно с исламом поклонялась языческим божествам, «оставаясь верной преданиям и личным симпатиям предков» [18], веками сложившемуся укладу жизни.

Авторы первых исследований по этой проблеме отмечали, что, наряду с элементами язычества, в систему верований были включены и элементы христианства, таким образом, религия была основана «на почве самого невероятного смешения христианства, магометанства и язычества» [19, с. 18]. Многослойность, синкретизм религиозно-философской идеологии адыгов отмечались иностранными путешественниками и русскими исследователями XIX – начала XX в.

В современной историографии религиозно-философский синкретизм на СевероЗападном Кавказе объясняется не только следствием сменявшего друг друга влияния христианского и мусульманского миров, но и спецификой социально-политической жизни адыгов. Включение древнейших культов в более развитую религиозную систему было связано с тем, что они были органичны местной среде, национальной психологии народа. Наличие культа местных богов укрепляло внутрисоциальную солидарность общества. Отсутствие унификации религиозных представлений, по мнению исследователей, соответствовало своеобразному подвижному процессу этнической и психологической унификации адыгов [20, с. 12141; 21, с. 113].

Одним из наиболее спорных вопросов, связанных с проблемой исламизации адыгов, являлся вопрос определения места и роли ислама в общественной жизни адыгов. Значительная часть интеллигенции считала, что мусульманство у адыгов не играло той ключевой роли, на которую эта религия традиционно претендовала у других народов. Система доказательств, приведенная сторонниками этой точки зрения, вполне логична. В качестве обоснования своей позиции они отмечали знание адыгами только культовой стороны ислама и руководство в общественной жизни «ни шариатом, а своими вековыми адатами, часто противоречившими новой религии» [22, с. 24]. Вследствие этого бытовая, общественная жизнь адыгов никогда, по их мнению, не была столь консервативной, как жизнь других единоверных народов, в частности, турок. Именно слабость религиозных чувств адыгов, с точки зрения этой части интеллигенции, не привела к широкому распространению мюридизма на Севере-Западном Кавказе в период Кавказской войны. При этом особо отмечалось, что война шла не во имя религиозных принципов, а во имя свободы и независимости [23, с. 25].

Своеобразный взгляд на позиции ислама в адыгском обществе содержался в публикациях Ю. Ахметуко [24, с. 222; 25, с. 286-287], С. Сиюхова [26, с. 189], И. Цея [27, л. 2, 3]. Свидетельством религиозности адыгов они считали наличие безусловного авторитета, которым пользовалось мусульманское духовенство в массе народа. В то же время они признавали, что ислам на Северо-Западном Кавказе имел свою специфику, состоявшую в включении в него доисламских культов, поверхностном знании сути религии и соблюдении главным образом ее ритуальной, обрядовой стороны. Изучение взглядов Ю. Ахметуко, С. Сиюхова, И. Цея дает основание считать, что сильные позиции мусульманства ими связывались с конкретными историческими условиями, в которых находился адыгский народ, а также назревшими задачами в области национально-культурного строительства.

Понимание консолидирующей роли ислама позволило объяснить факт упрочнения его позиций в адыгском обществе к концу XVIII в. Именно это предопределяло неоднократное обращение интеллигенции к религиозным чувствам народа, идеям национального и культурного возрождения.

В сознании интеллигенции происходило отождествление национального и религиозного, в основе которого лежало стремление сохранить этническое самосознание и способствовать его активному функционированию. Религия воспринималась не столько как фактор идеологического, сколько культурного единства, то есть явилась одним из важнейших компонентов культуры народа, играя существенную роль в его самоидентификации.

Говоря о разработке просветителями важных вопросов, связанных с историей религиозных представлений своего народа, следует отметить, что эта деятельность была подчинена не столько научным, сколько публицистическим и просветительским целям. Они стремилась таким образом организовать историческую память адыгов, чтобы она в наибольшей степени способствовала поддержанию и развитию национального самосознания народа. Наряду с этим, просветители пыталась вызвать интерес и уважение широкой российской общественности к истории своего народа, противостоять колонизаторской политике царизма, его дискриминационным действиям и ассимиляционным устремлениям. Данными целями определилась жанровая особенность большинства работ, эмоциональность в освещении исторического прошлого, порой граничившая с его мифологизацией. Тем не менее еще в начале ХХ в. адыгскими общественными деятелями, несмотря на ограниченные возможности для исследований, обусловленные как политической ситуацией на Кавказе, так и общим уровнем дореволюционного кавказоведения был намечен достаточно широкий круг вопросов, связанных с религиозными представлениями адыгов.

Положения и выводы, содержавшиеся в работах адыгских просветителей начала ХХ в. имели общественную и историографическую значимость для своего времени, а также сохраняют научное значение и сегодня. Охваченный ими широкий круг проблем продолжает сохранять свою актуальность в отечественном кавказоведении. Некоторые из вопросов, поднятые в их трудах, носили постановочный характер, другие стали предметом серьезного, аргументированного анализа с использованием широкого круга исторических источников как ранее известных, так и привлекаемых впервые.

Ссылки:

• 1.    Хаджимуков Т. Народы Западного Кавказа // Кавказский сборник. Тифлис, 1910.

• 2.   Там же.

• 3.   Там же.

• 4.  Селезнев М. Руководство по познанию Кавказа. СПб., 1847.

• 5.   Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Кавказский сборник. 1900. Т. 21. Отд. 2.

• - 173 -

  • 6.    Лавров Л.И. Доисламские верования адыгейцев и кабардинцев // Труды института этнографии. Новая серия. М., 1959.

  • 7.  Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957.

  • 8.    История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988.

  • 9.   Хаджимуков Т. Указ. соч.

  • 10.    Шарданов Б. Забытый народ // Кубань. 1906. № 76.

  • 11.    Очерки истории Адыгеи.

  • 12.    История народов Северного Кавказа…

  • 13.    Очерки истории Кубани с древнейших времен по 1920 г. Краснодар, 1996.

  • 14.    Нефляшева Н.А. Традиции и власть (на материале Адыгеи конца XIX - начала 20-х гг. XX в.): дисс. … канд. истор. наук. Майкоп, 1996.

  • 15.    Там же.

  • 16.    Панеш Э.Х. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции (на примере Западного Кавказа). СПб., 1996.

  • 17.    Чирг А.Ю. Развитие общественно-политического строя адыгов Северо-Западного Кавказа (конец ХVIII – 60-е гг. ХIХ в.). Майкоп, 2002.

  • 18.    Шарданов Б. Указ. соч.

  • 19.    Хаджимуков Т. Указ. соч.

  • 20.    Панеш Э.Х. Указ. соч.

  • 21.    Чамокова С.Т. Религия адыгов: история динамики развития (IV-VI вв.): дисс. … канд. истор. наук. Майкоп, 1997.

  • 22. Хаджимуков Т. Указ. соч.

  • 23. Хаджимуков Т. Указ. соч.

  • 24.    Ахметуко Ю. О нашем духовенстве // Мусульманин. Париж, 1910. № 10.

  • 25.    Ахметуко Ю. О национальных чувствах // Мусульманин. Париж, 1910. № 13. С. 286–287.

  • 26.    Сиюхов С. На новый год // Кубанская школа. Екатеринодар, 1915. № 9.

  • 27.    Цей И. Что нужно // Архив АРИГИ. Ф. 1. П. 124. Д. 39.