"Я связана с ней против ее желания": о расшифровке Ц. М. Пошеманской стенографического дневника А. Г. Достоевской

1 апреля 2018 года в России была ликвидирована профессия стенографиста. Министерство труда и социальной защиты посчитало ее не востребованной в современной жизни. Ушла в прошлое целая эпоха, завершилась 150-летняя история успешного практического применения стенографии в России.

В историю достоевсковедения вошли две стенографистки. «Стенографка моя»¹ — таким устаревшим теперь словом называл Достоевский свою литературную сотрудницу Анну Григорьевну Сниткину , ставшую затем его женой и работавшую с ним с осени 1866 г. и до конца жизни писателя (см.: [Андрианова, Сосновская]). Отметим, что в XIX в. в словах «стеногрáф» и «стеногрáфка» ударение ставилось на третий слог². В 20-е гг. XX в. в процессе языковой динамики и русификации заимствований в существительном мужского рода ударение сместилось на второй слог: стенóграф (так же, © И. С. Андрианова, 2018

как и в словах литограф, лексикограф и др.) [Валгина: 71], а существительное женского рода изменило форму на «стенографистка» (вероятно, по аналогии с другими популярными в советское время женскими профессиями — машинистка, телеграфистка, телефонистка).

Говоря о расшифровке записей жены Достоевского, называют имя стенографистки Цецилии Мироновны Пошеманской . «Я связана с ней против ее желания…»³, — написала 7 сентября 1877 г. ленинградская стенографистка об А. Г. Достоевской, просившей в завещании уничтожить ее стенографический дневник⁴. Стенографические книжки А. Г. Достоевской, пролежавшие около полувека в нерасшифрованном виде в отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (ГБЛ), обратили на себя внимание исследователей в 1950-е гг. в связи с подготовкой научного описания автографов Достоевского. В рукописном отделе Института русской литературы (ИРЛИ) хранились другие стенографические записи жены писателя, вызывавшие интерес ученых. Их расшифровка считалась одной из труднейших литературных загадок, ведь система, по которой они были созданы, устарела, и не имелось специалистов, ею владеющих. Эта загадка сопоставлялась академиком М. П. Алексеевым — в 1950–1963 гг. заместителем директора Пушкинского Дома по научной работе — с дешифровкой письменности исчезнувшего народа майя⁵. Главный редактор готовящегося к изданию описания рукописей Достоевского В. С. Нечаева подсказала Ц. М. Пошеманской, как можно найти ключ к стенографической системе жены писателя: сопоставить часть текста дневника, расшифрованную самой Анной Григорьевной в 1894– 1912 гг., и стенографические книжки. Воспользовавшись советом, скромная стенографистка Ленинградского бюро съездовых стенографов нашла ключ к системе скорописи А. Г. Достоевской и в 1950–1970-е гг. открыла для общественности не только дневник 20-летней девушки, в 1867 г. отправившейся заграницу с мужем, но и другие документы, застенографированные рукой литературной помощницы писателя: наброски к «Дневнику Писателя» и «Братьям Карамазовым», черновики писем Ф. М. Достоевского к будущему императору Александру III, деловые и личные письма Анны Григорьевны к разным лицам, биографию Достоевского.

Об этом «подвиге», «самоотверженной работе» ленинградской стенографистки писали газеты и журналы6 — порой с патетикой, присущей советской прессе: «Я прощаюсь с Цецилией Мироновной, полный благодарности за чудесный труд, украшающий ее, скромную и такую обыкновенную советскую женщину…»7.

Несмотря на ее известность в 1950–1970-е гг., сведения, сохранившиеся к нашему времени об этой женщине, скупы (хотя память о ней хранят некоторые исследователи творчества Достоевского — В. Д. Рак, С. В. Белов, В. Н. Захаров, Н. В. Чернова и др.). Дополнительные факты о жизни и трудах Ц. М. Пошеманской можно почерпнуть из документов, хранящихся в фонде историка-архивиста С. В. Житомирской (ГА РФ. Ф. 102398): из писем стенографистки к сотрудникам рукописного отдела ГБЛ В. М. Федоровой и С. В. Житомирской и официальных документов. Подробных описаний своей работы по разбору стенограмм А. Г. Достоевской Пошеманская не оставила ни в интервью, ни в научных статьях. Однако своим ценным опытом расшифровки и результатами работы она делилась в письмах за 1957– 1958 гг. к В. М. Федоровой — одной из старейших сотрудниц ГБЛ, принятой туда в 1930 году, и первой воспитаннице литературоведа и текстолога Е. Н. Коншиной (см. [Житомирская: 191]). Сохранилось шесть писем Ц. М. По-шеманской к В. М. Федоровой (авторизованная машинопись за подписью автора), публикуемых в Приложении к данной статье.

В книгах А. М. Юрковского, исследователя истории стенографии, фамилия ленинградской стенографистки указана неправильно как «Пошем я нская» [Юрковский, 1965: 30–31], [Юрковский, 1969: 157], что повлекло за собой подобную ошибку и в трудах современных исследователей (см., напр.: [Рогов, Скабин, Штеркель: 230]). В мемуарах С. В. Житомирской, являвшейся заведующей Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР в период с 1952 по 1978 гг., отмечено, что настоящее отчество Пошеманской — Моисеевна [Житомирская: 474]. Этому свидетельству можно доверять: С. В. Житомирская и Ц. М. Пошеманская, готовя к публикации дневник А. Г. Достоевской, тесно общались в 1960–1980-е гг. Тем не менее в личном деле ленинградской стенографистки, хранящемся в фонде Санкт-Петербургского филиала Института языкознания АН СССР, ее имя записано как «Поше-манская Цецилия Мироновна» (Архив РАН. Ф. 77, оп. 005, д. 408). Дата ее рождения — 15 июля 1904 г. Дата смерти точно неизвестна — после 1991 г.: последний документ с упоминанием о гонораре для Ц. М. Пошеманской, хранящийся в архиве С. В. Житомирской, датирован 21 января 1991 года⁹.

Стенографии Пошеманская обучилась на курсах в 1931 г. «В те годы еще была у нас безработица, а машинисткам и стенографисткам найти работу было немного легче», — вспоминала Цецилия Мироновна в интервью журналистке Н. В. Гречук10. Какой именно системой из множества существовавших в начале XX в. Пошеманская овладела — неизвестно: с одной стороны, это не была система Ф. К. Габельсбергера, по которой стенографировала жена Достоевского, но и не государственная единая система стенографии (ГЕСС), разработанная Н. Н. Соколовым и принятая после 1931 г., а именно — 10 июня 1933 г.

Короткий период — с 4 мая по 1 июня 1941 г. — Ц. М. Пошеманская была сотрудником Института языка и мышления им. Н. Я. Марра (с 1952 по 1991 г. Ленинградское отделение Института языкознания, ныне — Институт лингвистических исследований), но большую часть жизни посвятила работе в Ленинградском бюро съездовых стенографов11.

3 апреля 1957 г. она писала В. М. Федоровой: «Я работаю в Бюро съездовых стенографов (Ленинград, Владимирский, 14), — это государственное учреждение, которое обслуживает стенографированием различные предприятия, учреждения, научно-исследовательские институты, райкомы, исполкомы и другие самые разнообразные учреждения Ленинграда и области, поэтому работы всегда чрезмерно много, приходится работать по 12 часов в день и даже больше. Правда, в летние месяцы работы гораздо меньше»12.

Такая предельная нагрузка на основной работе вынудила Пошеманскую перед началом расшифровки дневника Достоевской просить отдел рукописей ГБЛ «ходатайствовать через какое-либо высшее учреждение об освобождении <…> хотя бы от половины обязательной к выполнению нормы стенографических часов»13. Цецилия Мироновна оговорила и оплату масштабного труда над расшифровкой дневника, сославшись на обычно хорошее вознаграждение за ее стенографический труд:

«Для ориентировки сообщаю, что я работаю на сдельной оплате и моя средняя зарплата (что могу подтвердить документом бухгалтерии), составляет 1500 рублей в месяц. Для ГБЛ я могла бы работать в ИРЛИ три или два дня в неделю — по согласованию с Вами. Следовательно, оплата за работу по расшифровке “Дневника” должна была бы составлять, соответственно, примерно, 500–700 р. в месяц. В эту сумму будет входить, кроме оплаты за работу в Рукописном отделе непосредственно, еще и работа дома над отдельными особо трудными для прочтения словами, встречающимися в рукописи — неразборчиво написанными, со стершимися знаками, (поскольку запись была сделана карандашом более 90 лет тому назад), очень сокращенными словами и т. п. Их надо копировать с большой точностью в тетрадь для работы над ними дома, поскольку самой рукописи я домой получить не могу; затем еще работа дома по перепечатке на машинке расшифрованных стенографических материалов»14.

Договоренность с руководством бюро съездовых стенографов и отделом рукописей ГБЛ была достигнута, и Пошеманская имела возможность три раза в неделю с 9 до 18 часов работать в рукописном отделе Института русской литературы с оригиналами стенографических книжек, пересланными из ГБЛ (позднее, расшифровывая наброски к «Братьям Карамазовым», она уже пользовалась фотокопиями и трудилась над стенограммами в домашних условиях). «Едва начав это исследование, — вспоминала Цецилия Мироновна, — я так им увлекалась, что уже оторваться от него, отказаться не могла. Эта работа захватила меня целиком»15.

Особенности своей кропотливой и многоэтапной работы по расшифровке дневника жены Достоевского Ц. М. Пошеманская описала в письмах к В. М. Федоровой от 6 января 1958 г. и от 28 января 1959 г. После первого страха и неуверенности в своих возможностях ленинградская стенографистка смогла выработать методику расшифровки, в результате которой «стали вырисовываться слова и складываться фразы»:

«Метод моей работы такой:

• 1)    Чтение стенографической записи и дословная расшифровка от руки в тетрадь.

Для слов, которые мне не удается прочесть сразу (или даже при неоднократном перечитывании) я оставляю свободные места в тексте и отмечаю в сноске: «слово не разобрано», или «неразборчиво переправленное», или «залито клеем» и т. п.

• 2)    Параллельно с этой основной работой по расшифровке записной книжки Женевского периода (сентябрь-декабрь 1867 г.), я произвожу сличение записей, содержащихся во второй записной книжке, с соответствующими записями опубликованного в 1923 г. «Дневника А. Г. Достоевской». (Эта записная книжка содержит материал, соответствующий 192 страницам опубликованного текста).

Это мне нужно для того, чтобы выявить и ознакомиться с особыми, придуманными Анной Григорьевной, и применявшимися ею сокращениями слов, которых, естественно, не могло быть в изучавшемся мною «Руководстве». Для этой цели я выписала из библиотеки ИРЛИ «Дневник А. Г. Достоевской».

• 3)    Следующий этап работы — перепечатка расшифрованного материала на машинке (с пропусками отдельных непрочитанных слов).

• 4)    После перепечатки сверить со стенографической записью, по возможности останавливаясь на пропусках и пытаясь прочесть не прочитанные еще слова.

• 5)    Окончательная перепечатка всего материала»¹⁶.

Пошеманская периодически сообщала в ГБЛ о результатах своей работы и присылала В. М. Федоровой отрывки из расшифрованного текста. Интересно, что эти, первоначальные ее расшифровки не во всем совпадают с окончательным текстом, опубликованным в издании 1993 года под редакцией С. В. Житомирской (М.: Наука, серия «Литературные памятники»).

Первоначальный вариант	Окончательный вариант
Итти я решилась однако часу в первом, но раньше решила сходить на почту и узнать, нет ли писем, не пришли ли деньги от Яновского.	Идти я решилась эдак часу в первом, не раньше. Но прежде решила сходить на почту и узнать, нет ли письма, не пришли ли деньги от Яновского.
Сегодня Федя занимался переписыванием своей статьи и очень много что вычеркнул или переменил…	Сегодня Федя занимался пересмотром своей статьи и очень много что вычеркнул или переменил…

…иногда мы ругаемся, особенно я, называю его дураком, но… разгорячась, так что и он понимает, что я его не желаю обидеть, то рассмеется в ответ, то как-нибудь обругает.

…иногда мы ругаемся, особенно я называю его дураком, но сейчас расхохочусь, так что и он, понимая, что я его не желаю обидеть, тоже рассмеется, и в ответ тоже как-нибудь обругает.

Разночтения и уточнения указывают на добросовестность Ц. М. Поше-манской: она не раз писала о своем ответственном подходе к расшифровке: «…я <…> со своей стороны употреблю все усилия, чтобы выполнить ее с максимальной тщательностью»17, «…хотелось бы, чтобы текст был максимально полон и точен <…> даже при опущении “и”, “а” и т. п. местами пропадает колорит письма автора»18. Разночтения между первоначальной версией расшифровки дневника и окончательной подтверждают то, что стенографическая система Ф. К. Габельсбергера в обработке П. М. Ольхина, которой владела А. Г. Достоевская, являлась чрезвычайно сложной и запутанной, полной омографов, страдающей прямой зависимостью от контекста всего предложения и в этом отношении свободной.

При участии Ц. М. Пошеманской заговорили «мертвые страницы днев-ников»19. Ее труд по расшифровке стенограмм А. Г. Достоевской признан исследователями и поклонниками творчества великого русского писателя.

Публикуемые письма дают достаточно полное представление о методике работы Ц. М. Пошеманской и ставят задачу использования ее ценного опыта при расшифровке стенограмм не только архива Достоевских, но и других исторических стенограмм.

ПРИМЕЧАНИЯ

^* Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), проект «Стенографические записи А. Г. Достоевской: Новые материалы и исследования», № 17-34-01075-ОГН а2.

• ¹    Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л.: Наука, 1985. Т. 28. Кн. 2. С. 182.

• ²    Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. IV. С. 330.

• ³    Пошеманская Ц. М. Письмо к С. В. Житомирской // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 281.

• ⁴    Достоевская А. Г. Записная тетрадь с заголовком: «Объяснения домашних дел и указания, сделанные А. Г. Достоевской на случай ее смерти или тяжкой болезни, в марте 1902 года и в последующие годы» (1902–1911) // РГАЛИ. Ф. 212. Оп. 1. Д. 224. Л. 47.

• ⁵    Как вспоминала Ц. М. Пошеманская в 1970 г. в интервью петербургской журналистке Н. Гречук: «…академик Михаил Павлович Алексеев показывал листки Достоевской нескольким опытным стенографисткам — они отказались взяться за эту работу. Поначалу не согласилась и я: была уверена, что расшифровка этих записей — дело непосильное и, главное, безрезультатное… В ответ на это Михаил Павлович напомнил мне историю с письменностью майя — тоже ведь не предполагали, что она когда-нибудь заговорит…» — «Для меня — самая интересная!» (Воскресный гость «Смены» — стенографистка Цецилия Мироновна Пошеманская) [беседу вела Н. Гречук] // Смена. 1970. №302 (27 декабря). C. 2.

См., напр.: Аренин Эл. Подвиг стенографистки // Известия Советов депутатов трудящихся СССР. 1959. № 130 (13057). 3 июня. С. 4; «Для меня — самая интересная!» (Воскресный гость «Смены» — стенографистка Цецилия Мироновна Пошеманская) [беседу вела Н. Гречук] // Смена. 1970. №302 (27 декабря). C. 2; Мар Н. Как были расшифрованы записные книжки А. Г. Достоевской // Литературная газета. 1971. №47 (17 ноября). С. 4; Житомирская С. Женевский дневник // Литературная газета. 1972. №33 (16 августа). С. 7; Ланский Л. Расшифрованный дневник А. Г. Достоевской // Наука и жизнь. 1974. №7. C. 104–106.

Аренин Эл. Подвиг стенографистки // Известия Советов депутатов трудящихся СССР. 1959. № 130 (13057). 3 июня. С. 4

Автор статьи выражает глубокую признательность сотрудникам Государственного архива Российской Федерации Ф. И. Мелентьеву, Н. С. Зелову и Л. И. Кулагину за предоставление ксерокопий документов из фонда С. В. Житомирской (ф. 10239).

Балашов Н. И., Птушкина И. Г. (члены редколлегии серии «Литературные памятники»). Письмо к директору издательства «Наука» С. А. Чибиряеву о заключении договора на книгу «А. Г. Достоевская. Дневник 1867 года» с С. В. Житомирской, Ц. М. Пошеманской, А. Л. Гришуниным // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 281.

«Для меня — самая интересная!» (Воскресный гость «Смены» — стенографистка Цецилия Мироновна Пошеманская) [беседу вела Н. Гречук] // Смена. 1970. №302 (27 декабря). C. 2. Это единственное интервью с Ц. М. Пошеманской взяла Н. В. Гречук. Со временем она стала известной в Санкт-Петербурге журналисткой, а спустя 45 лет после данного интервью выпустила книгу «Петербург. События и лица. История города в фотографиях Карла Буллы и его современников». Одна из ее глав — «Рассказ о двух стенографистках» — написана на основе данного интервью в «Смене» и посвящена А. Г. Достоевской и Ц. М. Пошеманской [Гречук].

В 1970-е годы после выхода на пенсию Пошеманская вела в активный образ жизни, посещала группу здоровья, мечтала «дожить и до выхода из печати “Дневника” и до отдельной квартиры» (Пошеманская Ц. М. Письмо к Житомирской С. В. От 12 декабря <1975> // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 281). Стенографистка входила в категорию женщин-фронтовиков и в связи с этим в 1977 г. получила 1-комнатную квартиру на Московском проспекте Санкт-Петербурга, переехав в нее с Лиговского проспекта (В справочниках «Весь Петербург» начала XX в. и книге А. Ф. Векслера и Т. Я. Крашенинниковой «Такая удивительная Лиговка» отмечено, что на Лиговском проспекте содержали легковой извоз Пошеманские [Векслер, Крашенинникова]. Возможно, это были родственники стенографистки).

Пошеманская Ц. М. Письмо к В. М. Федоровой. От 3 апреля 1957 г. // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 202.

Там же.

Пошеманская Ц. М. Письмо к В. М. Федоровой. От 21 декабря 1957 г. // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 202.

«Для меня — самая интересная!» C. 2.

Пошеманская Ц. М. Письмо к В. М. Федоровой. От 6 января 1958 г. // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 202.

Пошеманская Ц. М. Письмо к В. М. Федоровой. От 25 декабря 1957 г. // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 202.

Пошеманская Ц. М. Письмо к C. В. Житомирской. От 9 октября 1975 г. // ГА РФ. Ф. 10239. Оп. 1. Д. 281.

«Для меня — самая интересная!» C. 2.