Эго-документалистика Джулиана Готорна: специфика нарратива

Проблема историко-культурной значимости эго-документалистики в последние годы приобретает все большую актуальность в академической среде. Достаточно привести несколько примеров ее обсуждения на дискуссионно-теоретическом уровне, чтобы отметить востребованность осмысления феномена эго-документалистики в России и за рубежом.

27 мая 2008 г. и 23 апреля 2010 г. в Институте мировой литературы РАН прошли два круглых стола на тему «Литература и документ: теоретическое осмысление темы», а 3–4 июня 2011 г. в Варшаве состоялась международная конференция из цикла «Эго-документ и литература».

По мнению Е. Г. Местергази, организатора обоих круглых столов в ИМЛИ, сложность проблемы заключается в следующем: «О существовании документального начала в литературе было известно с незапамятных времён, но со второй половины XIX в. в его развитии не наблюдалось сколько-нибудь видимых перемен <…> Родилась новая литература, устойчивого, всеми признанного имени для которой в науке нет до сих пор: едва ли не каждый называет её по-своему и в частном порядке пытается определить её место в традиционном ряду.

Отошли в прошлое такие распространённые в литературной критике и журналистике рубежа XIX–XX в. определения как «литература сплетен и скандалов», «литература сточных труб», «правдивая летопись», «хроника событий», «фотография с натуры», «разговор с собой» и т. п. Однако за целое столетие отечественное литературоведение не слишком далеко продвинулось в выработке категориального аппарата. Сегодня в отечественной науке в качестве синонимичных успешно функционируют понятия, не всегда таковыми являющиеся: «документальная ли- тература», «документально-художественная литература», «газетно-журнальная докумен-

Обложка книги Джулиана Готорна «Исповедь и критика»

талистика», «литература факта», «человеческий документ», «литература нон-фикшн», «автодокументальный текст», «эго-документ» и т. д. Большинство из них рождено в литературно-критической практике и «официально» наукой не признано, не имеет прочного статуса» [1].

В этом контексте требуется комплексный подход, включающий в себя как разработку терминологического инструментария, так и выделения «жанровых образований и различных модификаций внутри одного жанра; разработку системных представлений о данном виде литературы; изучение роли автора в такого рода литературе; разграничение документального и псевдодокументального и т. д.» [1].

С точки зрения профессора Варшавского университета Л. Луцевич, сложность ситуации лежит в плоскости полидисциплинарности самого явления: «Вне этой полидисциплинарно-сти уже трудно представить себе содержательный разговор и по такой значимой проблеме, как документальность, документальная литература в целом и писательский эго-документ в частности <…>

Интересно для литературоведения и существующее в современной психологии по- нятие эго-концепция (динамичная система представлений индивида о самом себе, на основе которой он строит своё взаимодействие с другими людьми). Эго-концепция включает различные компоненты: когнитивный (самосознание), эмоциональный, оценочный, волевой, креативный <…>

Что представляют собой собственно эго-жанры: аутентичные дневник, письмо (эпистолярий), записная книжка, автобиография, мемуар?.. Каковы особенности функционирования так называемых аутентичных жанров в литературном процессе? Существует ли особый тип образности (художественности) аутентичного текста и, следовательно, его специфика? В каких соотношениях находится «эго-документ в литературе» с близкими, но не адекватными понятиями – «мемуарная литература», «автобиографическая литература»? Какое место занимает эго-документ в документальной литературе и в литературе художественной? Какова роль эго-документа в литературном произведении, литературном процессе...» [1].

Академическая интерпретация исто- рии вопроса включения концепта «эго-доку-металистики» (восходящего к работам гол-

Джулиан Готорн ландского теоретика Якоба Прессера [4]) в перспективу современных исторических и филологических исследований достаточно аргументировано представлена в обобщающей

Ю-ф. ЛУЧИНСКИЙ • )ГО-ДОКУЛЕНТАЛИСТИКА ДЖУЛИАНА ГОТОРНА: специфика нарратива статье английских ученых Мэри Фулброк и Улинки Раблэк [2].

Стоит согласиться с высказанными подходами для определения когнитивной сущности эго-документалистики, добавив к ней такие характеристики как:

– целеполагание документа (ориенти-рованность/неориентированность на публикацию);

– закрытость/открытость документа (личностный фактор);

– эмоциональная окрашенность.

В качестве примера для анализа информационно значимого эго-документа можно привести малоизученный в современном литературоведении текст, принадлежащий перу Джулиана Готорна (Julian Hawthorne) (1846– 1934), сына классика американской литературы Натаниэля Готорна.

Текст «Исповедь икритика» («Confessions and Criticisms») представляет интерес по целому ряду аспектов:

• а)    «временная срединность» его создания;

• б)    композиционное своеобразие;

• в)    пунктирность (недосказанность) повествования.

  

Обложка журнала «Harper’s Magazine»

«Временная срединность» связана с годом написания самого произведения. 1886 г. – это лишь первая половина творческого пути Джулиана Готорна, тогда как жанр исповеди, как правило, предполагает завершение литературной карьеры.

«Композиционное своеобразие» заключается в том, что только одна глава (первая) из одиннадцати может быть отнесена собственно к исповеди.

«Недосказанность повествования» может объясняться личностным началом, предполагающим определенное «умолчание» в контексте семейной или личной истории.

Однако, прежде чем обратиться к «Исповеди и критике», необходимо вкратце представить фигуру Джулиана Готорна, так как и в отечественном литературоведении, и в истории журналистики это имя пока еще остается неизученным.

Родился Джулиан Готорн 22 июня 1846 г. в Бостоне в семье известных американских литераторов – новеллиста Натаниэля Готорна и поэтессы Софьи Пибоди. Детство Готор-на-младшего проходило на фоне личного знакомства с такими светилами американской культуры, как Ралф Уолдо Эмерсон, Генри Торо и Герман Мелвилл. Немецкому языку его учил сам Джеймс Рассел Лоуэлл, то есть лучшей культурной среды для становления будущего литератора трудно было себе и представить.

Готорн-младший одно время считался весьма перспективным романистом, но по прошествии лет о нем заговорили как о писателе, растратившим свой талант на откровенную халтуру.

«Литературный поденщик, Джулиан легко чувствовал себя во многих жанрах: он был автором большого количества детективного, криминального и мистического чтива, детских рассказов и любовных историй, готических и фантастических романов, вестернов и научной фантастики, учебников, траве-логов, характерных эссе и эссе о природе. Он также пробовал свои силы в качестве колумниста, военного и зарубежного корреспондента, спортивного и политического репортера, литературного и театрального критика, поэта и драматурга, редактора и историка, биографа и автобиографа» [5, p. XII].

Обложка романа

Джулиана Готорна «Брессант»

Зарабатывая на жизнь литературным трудом, Готорн не чурался и чисто журналистского ремесла, освещая для периодических изданий Херста такие сенсации, как события испано-американской войны или убийство президента Уильяма Маккинли в сентябре 1901 г., хотя, если верить эго-документу, к писательству он пришел случайно:

«В 1869 г. в возрасте около двадцати трех лет я послал пару сонетов в «Putnam’s Magazine». Тогда у меня и в мыслях не было намерения стать профессиональным писателем: я изучал гражданское строительство в Политехническом институте в Дрездене, в Саксонии. А несколькими годами ранее я получил родительское предостережение – помнится брошенное случайно – по поводу зарабатывания на жизнь писательским трудом. Пару лет я работал инженером-гидрографом в Нью-йоркском Департаменте корабельных доков, развлекая себя написанием короткого рассказа под названием «Любовь и нелюбовь», который был опубликован в «Harper’s Weekly», и за который мне заплатили пятьдесят долларов.

«Если так легко можно заработать пятьдесят долларов, то почему бы время от времени не увеличивать свое жалование таким путем?» В этой мысли меня поддержал и укрепил будущий редактор «Appletons’ Journal» Ро-

Обложка романа

Джулиана Готорна «Гарт» »

берт Картер, а в результате этот журнал вкупе с «Harper’s Magazine» несли расходы, а я получал выгоду. Когда же в 1872 г. я внезапно был отстранен от своих обязанностей в Департаменте корабельных доков, передо мной замаячила перспектива или поехать в Центральную Америку и обеспечивать свою семью в роли инспектора, наблюдающего за рытьем канала, либо попытаться зарабатывать на жизнь пером» [3].

Говоря о таком развитии событий, Готрон упомянул, не подчеркивая значимости, имя Роберта Картера (Robert Carter) (1819– 1879) – литератора, историка и редактора, издававшего вместе с Лоуэллом в 1841 г. в Бостоне знаменитый ежемесячник «The Pioneer, a Literary and Critical Magazine», среди авторов которого были Эдгар По и Натаниэль Готорн.

Редактором нью-йоркского «Appletons’ Journal» Картер был с 1870 по 1873 гг., и не удивительно, что он взял под опеку Джулиана – сына Натаниэля и ученика Лоуэлла.

В двух других (типологически сходных) литературных нью-йоркских журналах – «Harper’s Magazine» и в возобновленном в 1869 г. «Putnam’s Magazine» – в свое время публиковался друг Готорна-старшего Герман Мелвилл, что также может свидетельствовать в пользу версии о благосклонности редакторов этих периодических изданий к наследни- ку Готорна.

Если посмотреть на хронику публикационной активности Джулиана Готорна с 1871 по 1872 гг., то складывается следующая картина:

В ноябре 1871 г. в журнале «The Harpers Monthly» вышел еще один его короткий рассказ, в следующем 1872 г. в «The Century Magazine» – журнале, который, по мнению современников, «сделал Нью-Йорк вместо Лондона центром иллюстрированных периодических изданий, выходивших на английском языке» – появились еще два рассказа «The Oak Tree’s Christmas Gift» (январь) и «The Mullenville Mystery» (апрель).

В июне 1872 г. Готорн возвращается в «Harper’s Magazine» – рассказы «The Mysterious Case of My Friend Browne» и «Star and Candle» (июнь), а также «A Picturesque Transformation» (декабрь).

В 1873 г. пробует себя в романной форме (роман «Брессант» («Bressant»):

«Я купил двенадцать пачек большеформатной писчей бумаги и приступил к своей первой работе – «Брессанту». Я закончил его за три недели, но благонравные советчики сказали мне, что роман слишком непристоен для публикации, и его можно опубликовать разве что во Франции: в итоге я переделал его и в измененной форме послал почтой издателю в Бостону. По дороге он потерялся, да так и не нашелся. Однако в этой катастрофе я даже обрадовался, ибо в то время я испытывал странное удовольствие, переписывая свои произведения: это было проще, чем их напечатать. В общем я переписал и расширил «Брессант» в Дрездене (куда я вернулся с семьей в 1872 г.), хотя я думаю, что первый вариант был лучшим из трех. По пути в Германию я заехал в Лондон, где свел знакомство с издателем Генри С. Кингом, очаровательным, но легкомысленным человеком, потому что сразу же заплатил мне сто фунтов за английское издание романа. Книга была принята прессой благосклонно, но и в нашей стране и в Англии было высказано некое недоумение и раздражение по поводу того, что сын знаменитого отца решил стать романистом» [3].

В октябре 1873 г. в «The Harpers

Monthly» появился небольшой рассказ Готторна «Лотерея» («Lottery»), а в 1874 г. он опубликовал повесть «Мечта и утрата» («A Dream and a Forgetting») и роман «Идолопоклонство» («Idolatory»), по поводу которого утверждал, что не помнит историю его названия, но что работа именно над этим произведением приучила его к писательской дисциплине.

С июня 1875 по июнь 1877 гг. в том же «The Harpers Monthly» в течение двадцати четырех номеров Готорн публикует роман «Гарт» («h»), вскоре вышедший отдельным изданием.

В рецензии Чарльза Уорнера, опубликованной определенное время спустя в «Library of the World’s Best Literature», говорилось следующее:

«Герой романа Гарт Урмсон – родом из нью-гемпширской семьи, над которой тяготеет родовое проклятие. В семнадцатом веке ее основатель осквернил священное индейское захоронение. С той поры тень этого преступления легла на его потомков.

Гарт, последний из рода, похоже, несет весь груз этих забот и печалей. Но в тоже время в нем чувствуется благородство. Он – мечтатель, но высокого полета. Однако, ему не удается избежать несчастий.

Его любовные связи с двумя женщинами – Мэдж Дэнверс и Элинор Лентерден – неудачны, потому что над ними тяготеет наследственное проклятие. Роман отличается явной туманностью атмосферы.

Возможно – это подражание роману «Дом о семи фронтонах» Готорна-старшего» [6, p. 291].

Можно предположить, что постоянное сравнение с прозой отца, о чем Джулиан с раздражением упоминает в «Исповеди», заставляло его искать литературное счастье в самых разнообразных формах и жанрах.

Тем более, что на момент написания «Исповеди» в его творческом багаже значились сборники рассказов для взрослых и для детей («Смеющаяся мельница и другие истории» («The Laughing Mill and the Other Stories»,1879); «Желтая шляпа и другие сказки для детей» («Yellow Cap, and Other Fairy-Stories for Children, 1880), романы («Се- бастьян Строум» («Sebastian Strome», 1880); «Прах» («Dust», 1883), исторические сочинения («Соединенные Штаты от открытия северо-американского континента до наших дней» («United States from the Discovery of the North American Continent Up to the Present», 1880), критические этюды («Ралф Уолдо Эмерсон» («Ralph Waldo Emerson», 1882); «Сцены из готорновских романов», («Scenes of Hawthorne’s Romances», 1884), биографии («Натаниэль Готорн и его жена» («Nathaniel Hawthorne and His Wife», 1884).

Стоит отметить, что вскоре опубликования в 1886 г. «Исповеди», Джулиан Готорн