Электронное правительство как способ противодействия коррупции в условиях процесса медиаконвергенции

Современному миру, сформированному на основе принципа глобализации, мы обязаны информационно-технологической революции, подготовившей почву для воплощения различных преобразований во всех сферах жизни. Представляя собой симбиоз развитых технологических устройств и человеческих взаимодействий, информационно-технологическая революция состоялась в 1970-е гг. в результате становления соответствующих областей – микроэлектроники, телекоммуникации, компьютерной техники. Немаловажным проектом военного назначения так же допустимо считать Интернет, который всего за три десятилетия (1970-1990-е гг.) превратился из небольшого экспериментального проекта в сеть мирового масштаба, соединившей миллионы компьютеров. Интеграция Интернета, компьютерных и телекоммуникационных систем нашла отражение в создании коммуникационной системы планетарного масштаба. Ее специфика в том, что она говорит на универсальном цифровом языке, существует в глобальном масштабе и предоставляет каждому возможность производить, хранить и распространять сообщения различного формата, таким образом создавая новые формы и каналы коммуникации, формируя жизнь и формируясь жизнью в одно и тоже время [6].

Каждый раз, когда заходит разговор о современных информационных технологиях, упоминают процесс медиаконвергенции (от лат. convergere – приближаться, сходиться), который несет на себе глубокий отпечаток информационно-технологической революции. Принимая во внимание многомерную сущность данного феномена, общепринятого определения пока не сложилось. Однако ряд ученых предпринимают попытки в осуществлении всестороннего анализа этого процесса с тем, чтобы зафиксировать его многокомплексный характер. В этой связи считаем необходимым остановиться подробнее на фундаментальных подходах, предлагаемых в зарубежной и отечественной литературе.

В начале двадцать первого столетия специалист в области массовых коммуникаций Г. Дженкинс предпринял попытку в том, чтобы объяснить путаницу в употреблении понятия «медиаконвергенция». Теоретик пишет о том, что, говоря об этом процессе, стоит разграничивать, по меньшей мере, пять значений. Первый вид конвергенции – технологический – означает «оцифровку» содержания, производимого средствами массовой информации. Далее следует экономическая конвергенция, под которой понимается слияние различных сфер в индустрии развлечений (кино, телевидения, видеоигр, книг и многое др.). Третий вид конвергенции Г. Дженкинс называет социальной конвергенцией, которая касается формирования у потребителей информации «многозадачных стратегий» (consumer’s multitasking strategies), возникающих в связи с одновременностью совершения нескольких действий: просмотр телевизора, проверка электронной почты и т.д. Предпоследний вид – культурная конвергенция, которая появляется в момент взрыва (explosive) новых форм творчества в момент пересечения технологий различных СМИ, отраслей и потребителей. Глобальная конвергенция – пятый вид – имеет дело с культурной гибридизацией, которая является результатом международной циркуляции медиаконтента (текстов, музыки, видео и пр.) [12, с. 93].

Следующее представление, способное расширить границы понимания медиаконвергенции, принадлежит норвежскому ученому А. Фагерйорду. По-мнению теоретика, медиаконвер- генция лежит в нескольких разных, но в то же время взаимосвязанных друг с другом измерениях. Первое значение феномена сводится к том, что он означает процесс перевод медиапродуктов в цифровой формат. Во-вторых, стала наблюдаться интеграция телекоммуникационных сетей, которая привела к распространению сообщений различных форматов на значительные расстояния. Показательным примером выступает передача компьютерной сетью телефонного, телевизионного сигналов (до внедрения в жизнь компьютерных технологий сети данного типа функционировали разобщено) [13].

В отечественной литературе проблематика медиаконвергенции впервые была рассмотрена в работе Е. Л. Вартановой «К чему ведет конвергенция?» [2], в которой отмечается, что мыслиться этот процесс должен с учетом нескольких уровней. Во-первых, конвергенция – это слияние технологий. Речь идет о том, что в основе технологической составляющей конвергенции медиа лежит принцип «дигитализации», который обозначает перевод контента СМИ текстового, графического, звукового – в цифровой формат. Второе значение имеет отношение к слиянию различных и разобщенных медиа, передаче функций одних периодических изданий другим, возможности получать одинаковые медиапродукты посредством разных каналов, платформ. В-третьих, конвергенция – это слияние рынков в один общий, на котором неразрывными связями скрепляются мультимедийные услуги, сетевое обслуживание, программное обеспечение. По большому счету перечисленные тенденции фиксируют те кардинальные изменения, которые наблюдались в конце XX столетия и лежали в границах медиаиндустрии. Соответственно, наблюдаемые многополярные изменения коснулись не только содержания СМИ (появление электронной версии газеты, например) но и медийного рынка, на котором произошло сближение различных медиакомпаний, а также организаций, оказывающих разнообразные телекоммуникационные услуги.

Изложенное видение представляется вполне содержательным, затрагивающим различные аспекты медиаотрасли. В определенной степени оно пересекается с тем, что были обозначены Г. Дженкинсом несколько лет спустя. Это позволяет говорить о стремлении отечественного ученого раскрыть научно-исследовательский потенциал рассматриваемого процесса в полной мере, что так же характерно для воззрений зарубежных теоретиков.

Между тем, в российской литературе проблематика медиаконвергенции пока не получила должного внимания, поскольку подавляющее большинство специалистов заинтересованы в изучении роли этого феномена преимущественно в области журналистики [1; 7; 8]. В частности, анализу подлежат такие аспекты, как перемены в организационных структурах (интеграция ранее обособленных разделов), видоизменение журналистского текста, пересмотр профессиональных компетенций журналиста и представителей смежных видов массовой коммуникации.

Из представленных подходов к осмыслению медиаконвергенции следует, что данный процесс, обладая технологической и социальной логикой, стал одной и причин образования децентрализованных структур во многих областях жизненного уклада. Исключением не стала область политического, в которой медиаконвергенция имеет место быть на двух уровнях одновременно – технологическом и социальном.

Поясним, что в первом случае мы понимаем то, как достижения в области высоких технологий способствовали появлению дигитализированных путей передачи сообщений, которые привели к осуществлению коммуникации в пределах всего мирового пространства. Такие условия оказались благоприят- ными для конструирования новых форм политической коммуникации (электронная демократия, электронное правительство и пр.). В отличие от традиционных способов взаимодействия они позволяют: рассеивать пространственные, временные, иерархические структуры, которые выступают в качестве барьера коммуникации; хранить, перерабатывать и распространять значительные объемы информации политического содержания; передавать политическое сообщение с помощью различных электронных устройств, платформ и многое др.

Второй уровень – социальный – включает те последствия, которые стали возможными после того, как технологический уровень достиг пика своего развития. Среди таких последствий мы отметили следующие: становление и формирование диалоговых систем коммуникации, которые позволяют представителям государственных структур и населению взаимодействовать непосредственно в режиме реального времени; образование виртуальных сообществ, которые способны установить собственные границы влияния и стать активным независимым действующим лицом на политической арене; формирование новых политических ценностей и установок в рамках киберкультуры и пр.

В свое время неизбежность трансформации политических институтов потребовала соответствующей траектории для их дальнейшего развития. Итогом стало появление различных законодательных актов, в которых сделан акцент на предопределении установок и ориентиров для государства в постоянно изменяющейся электронной среде. Так, понимание специфики глобализирующегося мира, увеличивающегося значения информации, знаний и информационно-коммуникационных технологий легко в основу создания Федеральной целевой программы «Информационное общество 2011-2018 гг.» [3]. Одним из основных проектов госпрограммы считается «электронное правительство», предполагающее трансформацию государственного аппарата. Это потребовало от органов власти «перейти от программ информатизации, рассчитанных на перевод в безбумажный формат внутреннего документооборота, к проектам предоставления гражданам услуг в электронном виде» [11, с. 289]. Изменение традиционных иерархических структур и перевод части полномочий в киберпространство преследует цели глобального масштаба: повышение эффективности государственного управления путем интеграции основных его звеньев и процессов в единую систему и повышения качества государственных услуг [11, с. 291]. Обозначенная стратегия позволит эффективно адаптироваться к условиям медиаконвергенции: наладить интерактивное взаимодействие между государством и обществом, беспрепятственно и оперативно предоставлять гражданам необходимые услуги, повысить прозрачность в деятельности органов государственной власти и многое другое.

«Запрос на развитие электронного правительства в России является в первую очередь реализацией политической воли на самом высоком уровне. Премьер-министр РФ Д. А. Медведев постоянно демонстрирует запрос на развитие электронного правительства, направленный на повышение эффективности управленческого аппарата, ужесточение контроля за действиями чиновников и борьбу с коррупцией» [5, с. 219-220]. Примечательно, что на антикоррупционный потенциал электронного правительства указывают многие международные организации – ООН, МВФ и другие. В соответствии с их позицией, информационно-коммуникационные технологии обладают высокой степенью эффективности по борьбе с коррупцией, так как лишают чиновников возможности самовольного принятия решений, выступают технологией пресечения коррупционных сделок, поскольку позволяют вести мониторинг действий сотрудников органов власти в режиме реального времени.

Чтобы оценить эффективность электронного правительства по борьбе с коррупцией, обратимся к результатам исследования международной организации «Transparency International» [10] и проанализируем то, какое место занимает российское государство в рейтинге наряду с другими странами. Поскольку практическое внедрение электронного правительства в России началось с 2010 года, то показательными для нас окажутся последние три года – 2012, 2013, 2014 гг., соответственно (табл. 1).

Таблица 1.

Рейтинг стран по уровню коррупции; максимальный уровень коррупции — 0, отсутствие коррупции — 100 (по итогам исследования «Transparency International», 2012-14 гг.)

В рейтинге стран по уровню коррупции лидируют, в основном, скандинавские страны (Дания, Норвегия, Швеция), присутствует так же Новая Зеландия, Сингапур и др., а завершает первую десятку Канада. Исходя из представленных данных, в России существует достаточно высокий уровень коррупции, который за последние три года практически не изменился (в 2014 году у страны снизился индекс на один пункт — с 28 до 27). Таким образом, представленные данные свидетельствуют о малом проценте эффективности внедряемых органами власти мер, направленных на решение проблемы коррупции. Поскольку одной из таких мер является проект электронного правительства, то можно с уверенностью утверждать, что на данный момент – это нововведение не справляется с поставленной задачей. В соответствии с одной из распространенных точек зрения, основная проблема заключается в наличии низкого уровня информатизации государственных услуг. Однако будет ли достаточным проведение модернизации технологической инфраструктуры, которая видится доминирующим драйвером, способным ускорить процесс компьютеризации государственных услуг и преодолеть существующие трудности? Мы склонны полагать, что решение данной задачи представляется немыслимым без принятия во внимание социальных, культурных и прочих факторов. Предполагается, что трансформация функционирующих политических институтов зависит в большей степени не от технологической грани медиаконвергенции, а от социокультурной. Об этом, в частности, пишет Е. Г. Дьякова: «Социальные, культурные, политические и пр. контексты влияют на эффективность не только технических решений, но и на весь спектр решений, определяющих формирование новых структур взаимодействия сотрудников органов власти и между собой, и с гражданами» [4]. Проанализировав правовую базу, обеспечивающую предоставление государственных услуг в электронном виде, исследователь делает справедливые выводы о том, что данное направления отличается неравномерной траекторией развития. В качестве примера сошлемся на приводимый Е. Г. Дьяковой Федеральный закон «Об обеспечении доступа к информации о деятельности государственных органов и органов местного самоуправления»: «Документ начал разрабатываться в 2002 г., был одобрен на заседании Правительства РФ в 2005 г., и принят только в феврале 2009 г. Медлительность в принятии этого закона еще раз свидетельствует о том, что переход к «электронному правительству» — это не технологический, а социальный процесс с ярко выраженной культурной составляющей» [4].

В заключении отметим, что нами были рассмотрены стратегические возможности государства в киберпространстве и перспективы их реализации. Выявлено, что не последнее место в процессе внедрения инноваций в систему государственного управления занимает вопрос социокультурного контекста, в рамках которого осуществляется приспособление государственного аппарата к конвергентной среде. Вместе с тем, медиаконвергенция с её технологическим измерением зачастую слабо взаимодействует с социальными возможностями политических институтов, поскольку не последнюю роль играет устойчивость отечественных ментальных установок, ориентированных на поддержание режима закрытости и непрозрачности принимаемых решений [4]. Поэтому решение ряда задач (включая борьбу с коррупцией) с помощью электронных средств связи, должно соответствовать не технологической, а социальной логике.

2018 годы. URL: http://www.programs-gov.ru/informatsionnoe_ obschestvo/378-o-gosudarstvennoy-programme-rossiyskoy-federacii-informacionnoe-obschestvo-2011-2020-gody.html