Эсхатологические мотивы в формировании образа врага у белогвардейцев

Деление людей на «своих» и «чужих» происходит в сознании человека в повседневной жизни почти рефлекторно. «Чужие» – это носители непонятных нам качеств, привычек и образа жизни; только из-за одной чужеродности своей культуры они воспринимаются окружающими как источник потенциальной опасности. Отсюда берет начало бытовая ксенофобия и вообще любая дискриминация.

В экстремальных ситуациях размежевание на своих и чужих доходит до предела. Так происходит потому, что человеку нужно перед самим собой оправдать убийство другого человека. Для этого необходимо создание образа, вызывающего у людей резкое, агрессивное неприятие.

Для того чтобы вынести врага за скобки общечеловеческих ценностей, его наделяют чертами, противными самому святому, что только может быть у человека. Положительные с точки зрения военного искусства качества врага получают негативную трактовку. То, что у своих называют смелостью и патриотизмом, у врага – припадком безумия или ненавистью к человеческому роду. То, что у своих – военная хитрость, у врага – коварство.

Образ врага – это психологический конструкт, и формируется он у каждого человека по-разному на основе индивидуального опыта. Он начинает складываться еще до войны и во время боевых действий может видоизменяться и дополняться в зависимости от успехов или неуспехов армии или каких-либо других событий. Он становится менее абстрактным, приобретая реальные черты [11, с. 287].

Задача этой статьи – рассмотреть эсхатологические мотивы, присущие образу врага в сознании участников Белого движения. Как, с одной стороны, специфический образ создавался с помощью пропаганды, а с другой – формировался в культурном поле белых автономно, и как этот образ был связан с психологическим состоянием белогвардейцев.

Мы рассмотрим некоторые характерные признаки образа врага, формировавшегося у белогвардейцев на протяжении Гражданской войны, на материале агитационных плакатов и поэзии.

Образ врага в «белой» поэзии о Гражданской войне. Для начала поговорим о поэзии. Есть несколько резонов обратиться к ней как к историческому источнику, проливающему свет на проблему данной статьи.

Во-первых, сама природа поэзии предполагает богатую образность текста, его метафоричность. В ней явно видны стереотипные образы, распространенные среди сторонников Белого движения.

Во-вторых, в отличие от прозаических художественных произведений, многие стихотворения писались параллельно с ходом военных действий и порой тут же публиковались или же создавались по горячим следам. Большая часть белогвардейской прозы написана постфактум, и итог войны, конечно, влияет на то, как авторы, будучи на стороне проигравших, описывают победителей.

И, наконец, поэзия специально использовалась в «белой» пропаганде. Вот как определял задачу поэта Сергей Кречетов, редактор литературного журнала «Орфей», в 1919 г.: «Когда гибнет родина, никто, будь он поэт или не поэт, не смеет быть нейтральным. <…> Аттилу с его гуннами мог обратить вспять христианский епископ, Троцкий с его китайцами расстреливает епископов.

Ты – поэт! И тебе дано сверкающее слово, великий дар Божий! Обрати его на защиту родины, на защиту ее духовных сокровищ, святынь ее прошлого и святынь ее будущего. <…> Сражайся стихами, сражайся живой речью, взывай к людям на перекрестках! Буди в одних священный гнев, в других – уснувшую совесть» [7, с. 45].

Поэт, по мнению Кречетова, не может писать для себя. Стало быть, он всегда обращается к кому-то, и его «ты» всегда целит в чье-то сердце. В эссе «О собеседнике» О. Э. Мандельштам писал: «... Мы боимся в сумасшедшем главным образом того жуткого абсолютного безразличия, которое он выказывает нам. <…> И люди правы, когда клеймят именем безумца того, чьи речи обращены к бездушным пред- метам, к природе, а не к живым братьям. И были бы вправе отшатнуться от поэта, как от безумного, если бы слово его действительно ни к кому не обращалось. Но это не так» [8, с. 233].

Итак, что сообщают поэты, сторонники и участники Белого движения, своему собеседнику о большевиках?

Образ врага в поэтическом наследии белых формируется весьма яркий и своеобразный. Ему присущи несколько основных черт. Враг, по мнению поэтов, жесток, лжив, глуп, кровожаден, но в данной статье в первую очередь мы уделим внимание антихристианскому аспекту образа большевика. Демонические, апокалиптические образы встречаются во многих стихотворениях. В качестве иллюстрации приведем несколько примеров:

Оглянись на Родину, мой брат,

Слуги сатаны еще царят,

Русские во власти темных сил…

И за них никто не отомстил?

М. Колосова [1, с. 437]

Ловкий ты и хитрый ты,

Остроглазый чёрт,

Архалук твой вытертый

О коня истёрт.

На плечах от споротых

Полосы погон.

Не осилил спора ты

Лишь на перегон.

А. Несмелов [1, с. 273]

А вот образ созданный С. Бехтеевым в стихотворении «Русская Голгофа»:

Гремит Сатана батогами,

И в пляске над грудой гробов

Кровавой звездой и рогами

Своих награждает рабов.

[1, с. 231]

Были очень распространены метафоры, связанные с адом, дьяволом, Судным днем. Еще один показательный пример – поэма Алексея Масаинова «Лик Зверя», в которой герой-белогвардеец убивает в бою большевика, не зная, что тот – его любимый сын. После того, как обнаруживается правда, герой сходит с ума и до конца произведения беседует с дьяволом, в финале призывая всадников Апокалипсиса поскорее докончить начатое [1, с. 479–492].

Появлялись и сатирические стихотворения с подобной символикой: «Ленин в аду» [1, с. 549] или, например, «О том, как черт большевика выдумал» [1, с. 520].

Очевидно, что большевизм интерпретировался как сила зла в религиозном смысле – как сатанинская армия. Соответственно, противостоя ей, участники Белого движения выступали на стороне Бога. Как красные верили в свою победу, отталкиваясь от того, что революция – естественный и неизбежный процесс, точно так же белые верили в то, что победят потому, что святой Георгий неизбежно побеждает змея.

Но у религиозного аспекта самоидентификации была и обратная сторона. Существует, например, характернейшая поэма-молитва, о которой писал В.Л. Кожевин в статье «Психология офицерства в условиях революционной смуты 1917 г. (“Молитва офицеров русской армии” как исторический источник)». Это распространенное в списках произведение бытовало в разных версиях, но суть заключалась в том, что замученный тяготами смуты офицер просил у Христа скорейшей гибели:

Христос Всеблагий, Всесвятый, Бесконечный,

Услыши молитву мою,

Услыши меня, заступник Предвечный, Пошли мне погибель в бою.

Это молитва, полная отчаяния, горечи и ожидания смерти, как и упомянутое выше стихотворение Масаинова. Она заканчивается так:

Промчатся столетья, пройдут поколенья,

Увидят все новые сны,

И будут потомки читать без волненья Историю страшной войны.

А в ней сохранится так много примеров,

Как русский народ воевал, И как он своих боевых офицеров Своей же рукой убивал…

Подобный нарратив легко узнаваем. И хотя трудно показать прямое влияние поэзии на мироощущение человека, существование общего информационного поля подтверждается схожестью метафор, употребляемых белыми в дневниках и воспоминаниях. Например, у Сахарова: «Гефсиманский сад России был 1917 год. Голгофа ее длится до сей поры» [10, с. 198]. Или у Будберга: «Несколько человек наших офицеров судорожно пытаются спасти положение, сохранить организацию и всячески тормозить работу большевиков на разрушение, в надежде, что царство Зверя продлится недолго» [4, с. 180]. Аналогичных примеров множество.

Плакаты. Теперь обратимся к плакату – более традиционной форме пропаганды. Львиная доля агитационных плакатов Белого движения представляла собой просто портреты его наиболее известных деятелей. Остальные же можно было дифференцировать по тому, на какие группы населения они были ориентированы (крестьяне, солдаты, горожане…) или к какой проблеме в армии обращались (добровольчество и дезертирство, шпионство). И, наконец, были плакаты, посвященные именно созданию образа врага.

Большое количество плакатов посвящено преступлениям красных против крестьян. Наиболее известные из них: «Петр и Василий или деревня в совдепии». В серии рисунков показаны хозяйственный и трудолюбивый крестьянин Петр, чье хозяйство процветает, и бездельник Василий, у которого дома полная разруха.

Когда приходят большевики, Василий становится членом комбеда и налаживает свой быт, в то время как вся остальная деревня приходит в упадок.

На одном плакате, изображающем «рай коммунистов»,-разрушенные деревни и церкви, расстрелянные мирные жители.

Также известен плакат, на переднем плане которого изображен каравай с надписью «Сибирский хлеб», к которому из-за горизонта тянется красная лапа с когтями. На горизонте изображены горящие церкви, а в центре пламени помещена немецкая каска.

Есть плакаты, разъясняющие, что все обещания, которые дают красные, ложь, и вместо земель, свободы и хлеба народ получит только голод и новую кровопролитную войну.

Связывать внутреннего врага с внешним – еще один типичный прием. Если у красных белые ассоциировались с англичанами и американцами, то в «белых» плакатах красные изображались немцами, китайцами или евреями. На одном из плакатов большевики во главе с Троцким ведут на Голгофу Иисуса, олицетворяющего Россию, что уточняется в стихотворении в нижней части композиции:

Через кровь и через трупов груды,

Лобызая в бледные уста, Посылает снова внук Иуды На Голгофу распинать Христа… [2, с. 58]

Использовалась вполне недвусмысленная иудейская символика. Вообще в агитации очевидно делалась ставка на бытовой антисемитизм. На многих плакатах лица у большевиков подчеркнуто нерусские.

Ряд плакатов был посвящен борьбе большевиков с христианством. Существует довольно необычный по композиции плакат, на котором ангел бьет в колокола, вызывая к жизни призраки древнерусского воинства; на заднем же плане изображены церкви без крестов. На других плакатах изображалось разрушение церквей, осквернение икон. Лидеры большевистского движения представали исчадиями ада с перевернутыми звездами во лбу, в виде драконов и дьяволов, гидр или гигантских пауков (особенно популярным персонажем для таких сюжетов был Л. Троцкий). Белые же воины изгоняли нечистого. Тема попирания монстров вообще была широко распространена. «Дело большевизма – дело дьявола».

Существует живописнейший плакат под названием «Федеративная Советская монархия», на котором изображаются Ленин и Троцкий при «императорских регалиях»: вместо державы и скипетра они держат руку скелета и земной шар, пронзенный кинжалом, а на головах у них – короны из черепов и пентаграмм. Встречаются следующие композиции: «Троцкий на груде черепов», «Троцкий ест людей», «Троцкий побивает кнутом мирных жителей», «Троцкий – гигантский кровососущий паук» и так далее. Все явно указывает на демоническую сущность предводителей большевизма.

Наконец, на одном из плакатов просто и без обиняков изображен дьявол, с улыбкой на лице попирающий «Честь», «Родину» и «Свободу» и дергающий большевиков за ниточки, как марионеток.

Существовали и сатирические плакаты. Можно отдельно отметить один из них, авторства И. Я. Билибина, под названием «Как немцы большевика на Россию выпускали». Он в общем и целом суммирует сатирический образ, которые пытались создать художники «белого» плаката. В центре композиции помещен немецкий геральдический орел – судя по всему, пьяный. Слева край обрыва, за ним – Россия. У обрыва стоит неопрятный большевик, очевидно, проживающий за границей, из кармана которого торчит «Правда», а в руках он держит красное знамя с надписью «Все долой». За спиной у орла – немецкие солдаты, у ног которых стоят бутылка вина и кружки с пивом.

Характерно то, что плакат датирован 1917 годом, то есть был создан еще до начала Гражданской войны [2, с. 20].

Вообще плакаты, созданные в более «низком штиле», обычно отсылают к следующим темам: поведение большевиков в деревнях и казацких станицах (грабеж и пьянство), поведение большевиков в церкви (святотатство, грабежи), шпионство и лживость агитации большевиков.

Подводя итог, можно сказать, что образ врага, созданный белыми, имеет как бы два лица. С одной стороны, большевик – глупец, бездельник и пьяница, предатель родины, спевшийся с немцами, иуда. Ему чужда христианская вера, совесть и чувство справедливости. Это приземленный, низводящий образ, внушающий презрение. С другой стороны, большевики на плакате белых изображаются как дьяволовы подручные. Занятая большевиками территория рисовалась в виде адской бездны. Лидеры большевиков – демоны, марионетки дьявола, лжепророки, которые пришли вслед за нечистым, чтобы искушать народ. Бьющий в колокол ангел, поднимающий мертвецов,-тоже очевидная отсылка к Апокалипсису. Иначе говоря, выходило, что Гражданская война в России – это арена Страшного суда. Это образ, внушающий ненависть и отвращение.

Как раз из этих двух элементов и складывается образ врага в сознании комбатанта Гражданской войны. Его цель – вызывать резкое отторжение от вражеской культуры и при этом осознание того, что враг презренен, слаб и неизбежно будет повержен.

Традиционно наступление смуты или поражение в войне трактуется как Божья кара за грехи народа или царя [9, с. 102–111]. Исходя из вышесказанного, можно предположить, что происходящее воспринималось белогвардейцами как заслуженное наказание. За что? «За то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того» (Откровение, 16:4).

Варианты ответов могут быть разными – от преступности крепостного права до Кровавого воскресенья (невинно пролитая кровь – типичная причина для наказания, и она же – один из способов искупления вины). Грех мог совершить царь, но искупление – задача всего народа, который должен пройти внутреннее преображение, позволяющее победить зло [5, с. 133].

Масштабная война – одно из событий, предшествующих, согласно Евангелиям, концу света: «Придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено <…> Восстанет народ на народ, и царство на царство <…> Потому что это дни отмщения, да исполнится все написанное» (Лк, 21, 6–22). Аналогичные высказывания есть и в других Евангелиях, например, Мф. 24, 6–8: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; всё же это – начало болезней». Ср. с (Захария, 14, 13): «И будет в тот день: произойдет между ними великое смятение от Господа, так что один схватит руку другого, и поднимется рука его на руку ближнего его», с книгой пророка Даниила: «Но есть на небесах Бог, открывающий тайны; и Он открыл царю Навуходоносору, что будет в последние дни…» (Даниил, 2, 28–45).

Эсхатологическая война связана в Апокалипсисе с образами четырех всадников, символизировавших наступление Страшного Суда. Во время Гражданской войны цветовая символика всадников использовалась в плакатах: красный (рыжий) конь обозначал большевиков, белый – соответственно белогвардейцев. Цветовой код вообще был в то время очень распространен. Очевидные примеры: всадник на белом коне, поражающий красного дракона (плакат «За Единую Россию»); изображение России как женщины в белых одеждах («Вот кто терзает великую Россию», «В жертву Интернационалу» и т.д.) - перечислять можно очень долго.

Можно утверждать, что подобные ассоциации были для многих белогвардейцев вполне осознанными и активно использовались в творчестве и пропаганде. Распространенность эсхатологических метафор объясняется культурной традицией – народной и литературной [3, с. 203–225]. Люди смотрели на происходящее, и у них возникало настроение, описанное в процитированной выше «Молитве». Для искупления вины требуется жертва – так что осознанно или неосознанно многие из них ожидали смерти. Подобное видение ситуации повлияло и на формирование образа врага, и на моральное состояние белогвардейцев, и, возможно, в результате, на исход войны.