Этнолингвистические скрепы в речи носителей донских и украинских говоров Волгоградской области

DOI:

Разработка проблем диалектологии с опорой на этнокультурные сведения и достижения современных междисциплинарных исследований способствует все более глубокому осознанию полифункциональной многоас-пектности национального русского языка, в котором, с одной стороны, сообщество проявляет себя «на основе единства языка как средства общения» [Филичева, 1985, с. 55], а с другой – реализует коммуникативные возможности «в реальных типах объединений носителей языка и их соотнесенности друг с другом в условиях определенной исторически сложившейся языковой ситуации» [Филичева, 1985, с. 55]. Современная диалектная макросистема, существуя в устной форме, не лишена «подвижности и изменчивости ее элементов... из-за развития средств связи, взаимодействия с литературным языком, соседними диалектами и местными языками» [Со-роколетов, Кузнецова, 2006, с. 533]. Речь диа-лектоносителей, для которой характерно совмещение элементов разных страт, изобилует явлениями интегративного порядка, что, можно сказать, прогнозирует использование своеобразных скреп, фиксирующих единое пространство общения. Особенности узуса в полиэтнических регионах, в том числе словоу- потребление диалектоносителей, требуют специального исследования с учетом того, что в освоении территорий позднего заселения, к которым относится и Волгоградская область, ведущую роль сыграли восточнославянские народы.

Получение новых данных о взаимоотношении славянских диалектов, связи «психологии народа и соответственно его культуры», как пишет Т.И. Вендина, «дает возможность понять то, что является важным для языкового сознания человека» [Вендина, 2023, с. 218, 220]. Систематизация во времени и пространстве диагностирующих признаков «диалектной дифференциации Славии» решает задачи как «создания диалектологии народной культуры славян» [Вендина, 2023, с. 219], так и дальнейшего развития этнолингвистики, которая ориентирована на изучение различных сторон повседневных материально-бытовых занятий населения в комплексе с духовной составляющей, анализ диалектной вариативности, описание языка и культуры сообществ, испытавших влияние контактных традиций [Брысина, 2018; Власкина, Архипенко, Власкина, 2009; Харламова, 2009].

Смысловая составляющая речи диалек-тоносителей, отражая результаты практического освоения материального мира и ценностные приоритеты народа, в первую очередь, детерминирована целями, лежащими за пределами продуцирования высказываний (экст-ралингвистические факторы). Однако в конечном счете ее важнейшая роль заключается в формировании непротиворечивой узуальной («физической» и культурной) среды взаимодействия представителей сложившегося континуума (интралингвистические факторы). Вопросы о том, какова истинная картина «языкового сознания человека традиционной духовной культуры славян со всеми ее сложностями и нюансами» [Вендина, 2023, с. 220] и какими средствами она выражается, становятся одними из главных в комплексном изучении народной культуры, народной психологии и народного языка [Березович, 2007; Ильина, 2015; Киклевич, 2020; Королькова, 2020; Крючкова, 2021; Осипова, 2023; Разина, 2018]. На базе новых достижений в данной области возможно заполнение лакун, существующих в разработке проблемы лингвистической реконструкции «портрета славянина». Обоснование понятия этнолингвистические скрепы, являющееся целью нашей работы, вписывается в парадигму научных исследований подобного рода.

Материал и методы

Этнолингвистические скрепы выделяются в процессе анализа способов употребления языковых единиц, зафиксированных в лексиконе диалектоносителей (о термине см.: [Тупикова, Стародубцева, 2023, с. 51]), который выступает основой формирования содержательно-смысловых сегментов – тем в речи (текстах) диалектоносителей и семантикосмысловых блоков – микротем, отражающих информацию об отдельных звеньях предметного, духовного мира, практического опыта человека, используется как средство выражения моделей ситуаций и детализации компонентов микроситуаций, обозначающих действия, состояния, отношения, условия, обстоятельства, положение и т. д. кого-, чего-л. [Тупикова, Стародубцева, 2023, с. 52–53]. Лексикон диалектоносителей как объект анализа представляет собой фрагмент языка региона, который квалифицируется нами по совокупности следующих признаков: общность территории распространения и исторического развития в течение длительного времени; зак- репленность в текстах, авторами которых выступают носители славянских диалектов (русского и украинского) в полиэтничном социуме; специфичность используемых узуальных средств (общезначимых, региональных) и индивидуальных способов обозначения реалий действительности в рамках сложившихся разновидностей языка и форм бытования местных говоров [Тупикова, 2008; 2013]. Учитывая влияние тенденций как дивергентного, так и конвергентного свойства, присущих любым процессам развития, следует считать актуальным выделение языковых средств, маркирующих значимые для традиционного уклада жизни носителей говоров факты и реалии, важные для организации повседневной деятельности отдельного человека и целых этнических групп населения, которая обеспечивает гармоничное существование членов коллективного сообщества на основе исторической памяти и сложившихся социально-культурных традиций межэтнического взаимодействия.

Предметом анализа является специфика словоупотребления диалектоносителей при выражении этнолингвистических скреп. В нашем понимании, диалектоноситель – носитель обиходно-бытовой речи, которая отражает общие особенности функционирования языка в его устно-разговорной, непринужденной, форме, включает региональные языковые черты, формируемые под влиянием местных говоров, а также объективных факторов социально- и культурно-исторического порядка, определяемых ключевой ролью языка титульной нации, длительным использованием диалектов в полиэтнической среде общения, межъязыковыми (междиалектными) контактами коренных жителей и переселенцев (их потомков), осуществляющих деятельность, связанную с традиционной (материальной и духовной) народной культурой.

Записи речи диалектоносителей – источник материала наблюдения – сделаны в экспедиционных условиях с помощью диалектологических методов собирания материала (интервьюирования различной степени стандартизации [Марченко, 2010]) и представляют собой фиксацию непринужденного разговора с информантами, цель которого – максимально приблизить опрос к неформальной беседе: организовать ее как воспоминание-рассказ мемуарного характера или побудить собеседника на основе прямого опроса по методу открытого опросника к продуцированию высказываний с актуальной обиходно-бытовой информацией разной тематической направленности. В отличие от анкетирования (метода непрямого опроса информантов) записи такого рода, сделанные диалектологом в процессе непосредственного контакта с носителями говоров, содержат, по мнению специалистов, наиболее достоверные данные, являются, образно говоря, репрезентацией «пульсации языка» (Тимофеев, с. 12) в живых условиях существования. На важность такого источника указывал еще Е.Ф. Карский, подчеркивавший необходимость изучения народной речи: «Конечно, все преимущества за живой речью» [Карский, 1924, с. 10].

Материал, собранный диалектологическими методами, отражает речь носителей говоров – коренных жителей (русских, донских казаков) и переселенцев (украинского / хохлацкого меньшинства, потомков переселенцев), членов русско-украинских семей в пунктах смешанного проживания населения на территориях распространения донских говоров Волгоградской области. Проанализировано более 90 аудиозаписей, разных по продолжительности в зависимости от предложенного спектра вопросов, темы беседы и характера общения информанта с диалектологом (более 5000 минут звучания).

Целенаправленный характер бесед и опрос с элементами анкетирования позволили обеспечить охват разнообразных сфер жизни на всех этапах интервьюирования (от обращения, представления и предварительной, «паспортной», части опроса до сбора основной и уточняющей информации, завершения беседы) и, соответственно, определили разнообразие языкового материала.

В работе представлен междисциплинарный подход к описанию фактов, включающий исследовательские процедуры названных выше диалектологических методов, функционально-семантического анализа, применяемого для тематико-ситуативной сегментации текстов и лексико-семантической характеристики единиц словаря, а также этнолингвистический метод, основанный на внешнем и внутреннем сопоставлении культурно-языковых явлений, маркированных в речи диалектоноси-телей «привязкой» к этносу и выраженных в этнокультурном компоненте значения лексем либо на уровне контекста, а также в элементах филологической и энциклопедической информации, вербализующей результаты материальной и духовной деятельности человека.

Результаты и обсуждение

Результаты анализа собранных фактов свидетельствуют о большой значимости сохранившихся в исторической памяти народа представлений, которые объясняются тесным соседством носителей близкородственных славянских языков (донских, то есть русских, и хохлацких, то есть украинских, говоров), и о функциональной активности соответствующих средств в речи диалектоноси-телей на территориях компактного проживания названных этнических групп населения Волгоградской области.

Обобщенная характеристика материала дает возможность рассматривать историкокультурный «контекст» как экстралингвисти-ческий фактор, который является своеобразным «триггером» полиэффекторного механизма продуцирования текстов и определяет действие интралингвистического фактора (о термине «эффектор» см.: [Ильин, 2012, с. 15, 337– 338]), обусловливающего использование этнолингвистических скреп, содержание и выражение которых имеет свою специфику.

При всей дискуссионности вопроса о происхождении казаков и времени их расселения в Волго-Донском междуречье общим является мнение о влиянии на этот процесс, прежде всего, славянских этносов – русского и украинского [Рыблова, 2017, с. 91–94; Славянская энциклопедия, 2002, т. 1, с. 372–374; Энциклопедия казачества, 2007, с. 110]. Межэтническое взаимодействие выражается в традиционной культуре (жилище, предметах обихода, одежде, пище, верованиях и др.), в диалектных особенностях речи, где определяющим стал «славянский (и в первую очередь русский) фактор» [Рыблова, 2017, с. 91], он сыграл важную роль в сложении донских казачьих сообществ, казаки сохраняли свой быт, отличающийся от быта украинского [Энциклопедия казачества, 2007, с. 458]. По свидетель-

РАЗВИТИЕ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ству историков, вольные казаки-первопоселенцы, потомки главным образом русских и украинских крестьян, бежали в конце XV в. в низовья Дона, занимали территории по берегам его притоков, а к XVI в., закрепившись в Подонье, интенсивно заселяли городки в верховьях рек Хопер, Бузулук, Медведица и Илов-ля [Луночкин, 2017, с. 269]; с XVI–XVII вв. их общины по разным причинам стали активно пополняться выходцами с Украины – украинскими и запорожскими казаками, незначительное количество которых встречалось среди донского казачества и ранее [Рыблова, 2017, с. 93; Славянская энциклопедия, 2002, т. 1, с. 372–374]. В XVIII – начале XX в., как считают ученые, вместе с вхождением земель Войска Донского в пределы Российского государства формируется этническая группа казаков в составе русского народа и развивается «их своеобразная традиционная культура» [Рыблова, 2017, с. 92]; донские казаки как этнос выделяются «самобытной традиционной культурой и языковыми отличиями» [Луночкин, 2017, с. 270].

К наиболее крупным в прошлом украинским поселениям на территории современной Волгоградской области относятся те, которые были основаны в XVIII–XIX столетиях выходцами из Полтавской, Харьковской, Черниговской и других губерний [Воробьев, 2000; Маноц-ков; Супрун, 2010; 2017; Теркулов, 2010]. Они возникали на землях донских казаков или в бывших слободах на притоках Дона (в настоящее время: Большая Ивановка Иловлинского района; Мачеха, Семёновка Киквидзенского района; Сидоры, Михайловка Михайловского района и др.). Имеются данные, что украиноговорящие жители в таких анклавах, пунктах компактного проживания, могли составлять подавляющее большинство. Примером является слобода Сидоры (село Сидоры Михайловского района), основанная Сидором Никифоровичем Себряковым в 1730 г. при освоении территории «пустопорозжего» юрта городка Кобылян-ского. В слободе в 1897 г. проживало 2 912 чел. (99 %) украинцев – купленные и беглые крестьяне из Слободской Украины (то есть «свободной, незаселенной») (см.: [Славянская энциклопедия, 2002, т. 2, с. 557]), количество русских составляло 23 чел., прочих национальностей – 10 чел. [История – село Сидоры...].

РУССКОГО ЯЗЫКА

В последние десятилетия, по мнению специалистов, украинское / хохлацкое население Волгоградской области существенно уменьшается и «находится в процессе интенсивной ассимиляции» [Супрун, 2010, с. 121– 126; 2017, с. 337], что, прежде всего, сказывается на уровне владения диалектом в среде молодого поколения, которое не всегда позиционирует свою этническую принадлежность. Определенную роль в этом играет отрицательная коннотация, ранее не наблюдаемая при использовании прозвищного самоназвания хохлы (чаще с аканьем «хахлы») не украинским населением региона. Этнический ландшафт, как известно, меняется со временем под воздействием трех основных факторов: естественного движения населения, миграции в результате внешних событий, смены этнического самосознания в смешанных браках и тем самым «рассеивания» украинского населения среди других национальностей [Лобанова, 2008, с. 364–365]. В научных работах имеются данные о значительном сокращении за постсоветский период, между переписями (1989 и 2010 гг.), численности украинцев Волгоградской области; кроме того, наметился процесс этнического возрождения: так, впервые официально зафиксирована этническая группа, называющая себя казаками [Лобанова, 2008, с. 366–367; Смирнова, 2017, с. 297].

Наблюдения, обобщенные по результатам проводимого в течение последних пятнадцати лет опроса информантов на территориях бытования донских говоров в пунктах смешанного проживания этносов, свидетельствуют о том, что представители потомков первопоселенцев, или «коренного» украинского / хохлацкого населения (переселенцев из украинских губерний XVIII–XIX вв.), и «недавние» переселенцы, их потомки, в том числе члены русско-украинских семей, билингвы, сохраняют в народной памяти и передают из поколения в поколение семейные «легенды» об освоении «пустопорозжих» земель между Волгой и Доном, в Подонье.

Например, история появления села Большая Ивановка Иловлинского района в источниках излагается так: на заросшие берега реки Бердия в начале XIX в. в поисках плодородной земли приехали с Украины купцы, два брата Иваны Пузановы, и поселились в 20 км друг от друга: старший брат Иван остался на обжитом месте, а младший облюбовал себе место выше по течению, на притоке Бердейки; впоследствии возникли два села – Большая и Малая Ивановки [Воробьев, 2000; Минх, 1900]. В рассказах опрошенных информантов – коренных жителей – действительные факты переселения переплетаются с предположениями, вымыслами и фантазиями, но почти всегда для этого имеется историко-культурная подоплека. Так, от «коренной» хохлушки мы услышали изложенную выше легенду как историю ее рода, прадедов (здесь и далее используется упрощенная транскрипция):

Наш дет Иван, вот што Иванафку назвали, по нём назвали. <...> А прошлый γот, ой прошлый, да нонешний γот. Ўот оно висной сабиралась с Ниной, ехала с Ыванафки, ну эт заγаварились, заγа-варились, она γаварит: «От, дураки, дураки, письма ни аставили». Ты скажы мне, мамка фсё γава-рить, а я фсё ни верю: «Нина, да эт наш прадэт ехал, а другой уехал в Малую Иванафку. Там Малой Иванафкай назвали». У энтава было трое дитэй. Фсё мнэ папанька расказывал....ну, он минэ расказывал: «У нас эта, знаеш, украинцы, украинцы очэнь харошиэ люди, очэн харошие люди». Ўот у нас род! (с. Большая Ивановка).

В документально-краеведческих сочинениях народные предания и подлинные сведения соединяются органично в логике изложения. В частности, известно, что большинство сел получало свои названия по прежнему местонахождению. Так, село Мачеха образовано в память о той Мачехе под Полтавой, в которой жили в середине XVII в. украинские казаки, закрепленные за 2-й сотней Полтавского казачьего полка; в материалах полтавского архива факт переселения нашел образное отражение как сравнение с действиями злой мачехи, которая выгнала своих пасынков, вынужденных уйти в другие земли и обосноваться на новом месте [Администрация...; Маноцков; Стародубцева, Цивилева, 2010]. Жители современной Мачехи по-своему соединили подтвержденные факты и малодостоверные сведения:

[А почему Мачехой село называется?] Я так насколька знаю, укрáинскае пирисиленцы, вот ка-торыи приехали <...> [Откуда приехали?] Ну, я точна ни скажу для Мачихи, но, думаю, шо с Палтаўс- кай γубернии. Вот у нас сило за речкай былó. Эта Зилёноўка. Так там выхоццы были ис Палтаўской γубернии. И ани дажэ ездили, ани большэ паддер-жывали свясь с родинай. <...> Ничево тут не былó. И зимля аказалась довольна ниприветливой для первых пирисиленцыф. Ну, чирназём-та чирназём, но дикая природа, ничиво не былó. Нада былó и с при-родай вести борьбу, а то так абжываца. Паэтаму вот и назвали, значит, Мачихай. [И в Полтавской губернии есть Мачеха] Есть и там Мачиха, и Зилё-ноўка есть там. <...> А вот речка у нас Мачиха. Тут лиγенда друγая. Тут кажут так, шо бул пирисиле-ниц, там жыл адин. Раньше на хуторах же. И вин там на хуторе там жыл. И жинка еγо там друγá была. А у йеγо была дочкá. И мачиха вот ее или утопыла, или довела до такова састаяния, што она сама уто-пылась в этай рички. И с той поры значит, и название этай рички Мачиха (с. Мачеха).

Легенды о первопоселенцах могут быть основаны на народной этимологии:

Они тут приихалы ни одни, потому шо одни они нэ можуть. Нахайловка – там 3–4 дома, γдэ я родылась. Посылылысь нахально сами соби. Они нахально, и Нахайловкой прозвали. Тоди их диты пидрослы, привизлы нивисток по хуторам, ти развылись там. А Мачиха – она фсэ-таки тут була давно, с Кубани казаки, донские казаки, былы тут и рускыи (с. Мачеха).

История компактного поселения украинцев на новой территории часто имеет характер вольной трактовки фактов с элементами достоверной информации:

Мы вапще выхаццы с Украины. Палтафская область, Харькафская, мы бальшинство Сидоры – Палтафская область, Кабылякский район. 8 симей прийехала. Из васеми симей абразавалася сило. <...> Ф Стараселье приехали. Часть людей сначала ф Стараселье жыли, а потом часть людей пирийеха-ли ф Сидоры. Так они и рассилялися, у рек, у ли-соф, γде природа баγатая, звирьйо. <...> [ А почему у вас Сидоры и Раздоры называются села? ] Эта саз-вучие проста. Сидоры – эта Сидар: у ниво Сидар, сын, Сидар (?) Сибрякоф. <...> И па Мидведицэ па-силились хахляцыйи хутара (с. Сидоры). [Изложено неточно: основал и заселил слободу украинскими первопоселенцами глава семьи, Сидор Себряков, сын которого, Михаил, позже, за военные заслуги получил земли и основал слободу на левом берегу Медведицы, дав свое имя новому поселению (слобода Михаила Себрякова, затем Ново-Михайловка) и со временем переселив туда 50 украинских семей. В 1856 г. переименована в Михайловку. – Н. Т. ]

Причины переселения представителей этносов могут излагаться говорящими в прямой связи с известными трагическими страницами истории страны:

Як папа... як их раскулачылы, папу и маму, они пожанылысь, ну, они расказують, боγато они жылы, мноγа скотыны було, и дом боγатый бул, папа жэнився на маме, ходыв на Дурный пруд за ней. И в 30-м γоду тут кулаченье, не – в 29-м начали кулачить. Йих, ну, мий дедушка и бабушка, и дядь Петя поутикалы в Донбас, а папа з мамою прийи-халы сюда в Семёноўку (с. Семёновка).

Исследуемый материал дает основания рассматривать культурно-исторический «контекст» как экстралингвистический фактор , который, отражая народную память, способствует фиксации в речи диалектоносите-лей, осознающих свою идентичность, таких особенностей межъязыкового (междиалектного) контакта групп населения, которые создают мотивационную базу специфического словоупотребления в данном полиэтническом континууме и обусловливают появление этнолингвистических скреп, выступающих способами репрезентации естественного и долговременного взаимодействия славянских этносов на одной территории, в процессе совместной материальной / духовной деятельности.

Содержание и выражение этнолингвистических скреп определяется действием ин-тралингвистического фактора – интегративности, объединения в составе высказываний элементов, формирующих семантикосмысловое пространство лексикона, в котором находит закрепление коллективный культурноисторический опыт представителей донских казаков и украинских переселенцев (их потомков) и который реализуется в единой речевой среде общения носителей говоров.

Первая часть термина этнолингвистические скрепы, обозначающего вводимое нами понятие, указывает на способ (этнолингвистический) представления содержательной стороны высказывания: соотнесенность рассматриваемых явлений с традиционной народной культурой «в ее этнических, региональных и “диалектных” формах» [Толстая, 2007, с. 110] и на главный источник средств выражения этой культуры – язык, требующий соответствующих методов интерпретации и классификации ма- териала [Толстая, 2013, с. 68–69]. Вторая часть термина (скрепы) включает слово, специальное использование которого уже утвердилось в лингвистических работах «в своем обычном значении, связанном с указанием на соединение чего-либо» [Красовская, 2013, с. 17]. Оно вызывает представление о выполняемой функции: будучи термином, принятым в деловой письменности, скрепа имеет дефиницию, в которой ключевым является сочетание на стыке (то есть на участке, где сходится что-л., пересекается): «Подпись должностного лица на стыках склеенных в столбец листов какого-л. документа» (СРЯ XI–XVII, с. 20). Сема ‘функция’ выходит на первый план при переносном использовании слова скрепы в составе рассматриваемого термина: «То, что скрепляет, соединяет, сплачивает» (СУ, т. 4, с. 237). Таким образом, речь идет о выражении в семантико-смысловой структуре терминологического сочетания этнолингвистическая скрепа семантических признаков ‘способ’ и ‘функция’.

В процессе анализа этнолингвистических скреп разграничиваются группы информантов:

• 1)    представители малообразованной части населения, в основном старшего поколения (реже недавние переселенцы), которые выступают как носители донского или украинского говоров, обнаруживают в беседах недостаточное знание литературного языка титульной (русской) нации и пользуются в обиходно-бытовой речи, прежде всего, элементами своего диалекта, независимо от предлагаемого направления беседы; при этом говорящие хорошо понимают родственный славянский язык и осознают в некоторых случаях его сходство с родным или отдельные отличия;

• 2)    члены русско-украинских, смешанных семей, потомки «коренных» жителей, речевое поведение которых зависит от возраста, образования, сложившихся правил общения между родителями и детьми, степени утраты связи с диалектной языковой средой (в том числе, в случаях обозримого времени миграции украинцев):

• а)    некоторые из них (активные билингвы) при изменении ситуации общения, в зависимости от предпочтений родителей, родственников, соседей, собеседников свободно переключаются с русского языка (говора) на украинский (хохлацкий говор);

• б)    другие (пассивные билингвы) в основном говорят по-русски, иногда с элементами донского говора, но в зависимости от темы беседы охотно переключаются на систему украинского / хохлацкого говора. Те и другие могут свободно объяснять, комментировать употребляемые кем-либо или существующие в практике общения лексические параллели;

• 3)    жители сельских поселений, фактически утратившие связь с диалектной средой в силу образования, профессии, деятельности, семейных и брачных обстоятельств, оценки языковой действительности в координатах «культурное – некультурное», но осознающие этнические корни своих предков, что объясняет их предпочтение общаться с диа-лектоносителями (в том числе в семейном кругу) на русском языке и способность квалифицировать особенности говора в беседе с диалектологом.

Общая характеристика материала позволяет, с нашей точки зрения, говорить о том, что доминирующим средством реализации этнолингвистических скреп, фиксирующих культурно-языковое единство носителей славянских говоров (донских казаков и украинских переселенцев), выступает лексика обиходно-бытовой речи, сложившейся на русской (общеславянской) основе под влиянием устно-разговорной формы языка титульной нации и в контакте с обособленным, оторванным в своем развитии от материнской «почвы» украинским диалектом, который на территории бытования донских говоров Волгоградской области имеет признаки «разной степени сохранности» [Супрун, 2017, с. 337].

Данную особенность речи можно соотнести с тем фактом, что на современном этапе любой «диалект осложнен, “разбавлен” разного рода иносистемными явлениями» [Крысин, 2008, с. 18], к наиболее типичным сферам его использования относятся «семья и разного рода ситуации непринужденного общения односельчан друг с другом» [Кры-син, 2008, с. 18]. Когда мы говорим о реализации этнолингвистических скреп , то имеем в виду определенную специфику словоупотребления представителей славянских этносов в сложившемся речевом пространстве.

Случаи сопряжения постоянных (статусных) и переменных (индивидуальных) призна- ков этноязыковой характеристики индивидов, выявленные в процессе анализа массива фактов, дают возможность разграничить этнолингвистические скрепы, которые отмечены в текстах, отражающих речь монолингвов и билингвов.

• 1.    Ключевой способ – контаминация этнонимов (их заместителей) в самоназваниях биэтноров, при которой зафиксировано использование стержневых и нестержневых средств идентификации личности, разграниченных в наших работах ранее (см. об этом: [Тупикова, Стародубцева, 2023, с. 54]):

• а)    окказиональное сочетание в словесном ряду официальных этнонимов либо официального и прозвищного этнонимов, употребляемых для самоидентификации говорящего, дифференцированное или недифференцированное противопоставление официального и про-звищного этнонимов для биэтнической характеристики диалектоносителя (первая и вторая группа информантов):

Украинка я, руская . У миня рэбята спрашы-вали, када са мной дружыли, чужые рэбята: «А какой ты нации?» <...> я им γаварила, ўoбщэм, рус-кая с украинским (с. Большая Ивановка); [ Представьтесь, пожалуйста ] Симён Трафимывич, <...> руский хахол (с. Семёновка); Уже навирно билшэ русскыми считаемся, чим уже хохлами (с. Семёновка); Я вапще хахлушка , я не казачка <...> Но вапще в паспорти у миня была украинка . Ни хахлушка – украинка (х. Дьяконовский);

• б)    соединение официального этнонима и прозвищного самоназвания, указывающего на принадлежность билингва к определенному славянскому этносу, этнонима и оттопоними-ческого прилагательного, называющего пункт проживания представителя этноса, отэтноними-ческого прилагательного и прозвищного этнонима, обобщенных и неопределенных характеристик биэтноров (вторая группа информантов):

[А по национальности Вы кто?] А нацыаналь-насть... Бох её знаит, хто: мать – казачка данская, атец – украиниц, хахол вот мачишанский (из с. Мачеха. – Н. Т.). Ну а вот я хто? Митис с двух старон адин [Ну и как у вас в паспорте написано?] А-а, русская (х. Калиновский); [А казачьи корни или украинские?] Нет, у нас, наверна, больше украинские по материнской линии, потому что нас всягда называли хохлами почему-то. [А сами себя не относите к хохлам?] Нет, я русский человек (х. Завязка). [А в паспорте какая национальность у всех была?] Русский, русский. Хохол – это не национальность. Украинец тут нет, писали всем, что русский (с. Сидоры);

• в)    включение этнонимов (официального / прозвищного) или их заместителей (оттопони-мических прилагательных, наречий образа действия и др. средств, выполняющих роль этномаркеров) в мотивирующий контекст речи монолингвального диалектоносителя, имеющего биэтничные корни или способного включаться в билингвальную ситуацию общения (вторая и третья группа информантов):

• 2.    Реализацией этнолингвистических скреп является «переключение» языкового кода, фиксируемое в многообразных сегментах высказываний – темах, микротемах, ситуациях, микроситуациях, раскрывающих материальную и духовную стороны жизни полиэтнического сообщества:

[ А в магазин пойдете, на каком языке будете говорить? ] Если прадавец хахлушка , то и па-хахля-чи (с. Сидоры); [ А по национальности Вы кто? ] Ну, написана руский , а так фсе радитили , фсе разγавари-вали на укрáинскам языке (с. Сидоры); Мать , чит-вёртая систра, хахлы были. И атец, атец руский был, па-хахлачему ни разγаваривал. Вот я у хахлов сколька вот жыву, а па-хахлачи я ни разγавариваю (х. Песча-новка); Ну, у нас жы какая-то смесь. Вроди бы и по-украински, и не по-украински . Называицца « хахлы » (с. Мачеха); Я чистая казачка . У вас (то есть в хохлацком селе. – Н. Т.) пражыла 50 лет. Никто мине ни тронул, ничиво. И паю вашим γоласам. Вот песни я паю па-хахлячи . Но γаварю па-казачьи (с. Сидоры).

• а)    противопоставление единиц разнородных лексических подсистем славянских языков (говоров) и/или средств русской разговорной речи при почти полном «переключении» языкового кода в речи билингвов, представителей двойственной, биэтничной идентичности, чаще в семейном общении (вторая группа информантов).

Ср. использование разных кодов для изложения одной и той же ситуации в рассказе информанта-биэтнора:

Значить, жылы, дык так: батькови отвичалы на русскам языки, а матэри отвичалы на украинс-кам языки. <...> Ну, если ссора яка-нибудь произой-дэ, или лаются, то обязательно она по-своему, а вин по-своему. <...> И никаγда друγ друγу ни усту- пали. Ни она никаγда ни заγоворила па-руски, а он па-хахлачи ни заγоворил. Мы отцу отвичалы по-руски, а маме отвичалы по-хахлачи. И мама заставляла γаварить «Вы». Если я на мать скажу: «Ну ты чё меня ни пускаиш на танцы?» – ана таγда на ниде-лю запретит, потому шо «Вы». «Ты чё миня ты-чиш, ты чё “Ты”?». А он γаварит: «Ну, ты, значить, совсем чужая, што они тибя на “Вы” называ-ють?!» (с. Мачеха);

• б)    точечное «переключение» кода в словесной ткани родного говора при немотивированном употреблении монолингвом отдельного инославянского элемента, маркирующем процессы межъязыкового (междиалектного) взаимодействия в полиэтнической среде общения (первая группа информантов):

Ткалы з конопэль. Конóпли сиялы. Плóскинь бралы, на Бузулуке мочили. Возылы. А потом на тярныцю их тэрла. А потом ногамы йих мяли, а потом прялы. Станок був ткацкий. И ткалы. Вото-лы ткалы, полотно ткалы, всэ ткалы. Ленту на той наткаиш и потом сшиваеш и получаеця вотула , по-лучаеця столешница (с. Семёновка).

Приведенный контекст содержательно раскрывает фрагмент выделяемой в текстах темы «Исконные трудовые занятия в традиционном быту, хозяйстве. Ремесло. Ручное мастерство» на основе микротемы ‘этапы и процессы производства изделий / продуктов ручного труда в традиционном быту, хозяйстве’, в которой, наряду с ярко представленными разноуровневыми чертами украинского / хохлацкого говора, в том числе украинизмами конóплi ( конóпель ) – «конопля», плоскiнь – «мужская особь конопли», тéрниця – «мялка, трепалка для обработки конопли» (Авдеева, т. 1, с.173; т. 2, с. 111, 228), наблюдается использование лексики донского говора: ватола / вотола – «толстая и грубая ткань из льна или конопли» (СГДВО, с. 67), этимологически восходящего к старорусскому диалектному вато-ла / вотола / вотула (Фасмер, т. 1, с. 358), и столешник (- ца ) – «скатерть из дешевого материала» (СГДВО, с. 570), зафиксированного в современном диалектном употреблении;

• в)    ситуативное соединение лексических параллелей (эквивалентов или аналогов), выраженных средствами разных славянских языков (диалектов) в контексте (все группы информантов):

Мяγэньки пирожочки на чисту ситцеву тряпочку или на рушничок складайтэ, они пидходят. Тодди олии налывайтэ, подсолнечноγо масла , в ско-воридку и берить ти пирожочки, яки пэрви слэпы-лы, и кидайтэ их, и до румяноγо цвета (с. Мачеха); Саша патходит, я γаварю: «Саш, ну, вот, лук пачи-стила, ищё какую-та цыбулю нада» (ст. Тепи-кинская); Сопствинна, у нас разницы мижду Ма-чихой и Семёнафкай па γовару, па мове нет никакой (с. Мачеха);

• г)    комбинированное пересечение лексики междиалектной и языка титульной нации, выступающего общезначимым элементом речи представителей разных этносов, междиалектной лексики и средств, составляющих специфику отдельного славянского языка (диалекта), которое используются для выражения различных ситуаций материальной и духовной жизни населения (первая и вторая группы информантов):

• 3.    Этнолингвистические скрепы могут реализоваться на основе семантизация лексики в речи диалектоносителей (см.: [Тупикова, Стародубцева, 2022]).

[ А чому вы кажете украинцы, украинцы, а в соседнем сели кажут хохлы. То як? ] Ну, хохлы ! Це ж по-культурному пишется украинцы , а бильш пидходым до кубанских казакив , як они балакають (с. Мачеха); Я з нею 25 γодив прожыла. В одний хати . Хата её була маленькая така, двухкомнатна, там флиγелёк стоял (с. Семеновка); У р упки такие, ис кирпича вылажывались (с. Завязка); Они кажуть : « Шукайте !», заховали же невесту. Ну, тоди выводят. <...> Посватали, а потом вечарына собирается, молода ходе, приγлашае по слободи дивчат (с. Семеновка); Свикрофь мне сварила суп , ни суп , ну, он называица капусня ^′ к па-укрáински (ст. Тепикинская).

Зафиксированная в контексте лексика разных частей речи (в украинской и донской огласовке) принадлежит к разным пластам и функциональным разновидностям: кроме общеславянской и общеупотребительной, представлены междиалектные (межъязыковые) единицы разной функциональной значимости: вечерина / вечорина , грубка , казак / козак , суп , хата ; балакать / балакати , казать / ка-зати , шукать / шукати , ( за ) ховать / хова-ти ; тоды / тодi ; лексика, соотносимая с подсистемой одного языка (говора): донского – флигелёк , хохол ; украинского – слобода , це , капусня ^′ к (Авдеева, т. 1, с. 24, 54, 104,151; т. 2, с. 205, 232, 252, 259, 298; СГДВО, с. 32, 74,123, 229, 230, 591, 621, 624, 629, 633, 678; УРС, с. 30, 229, 241, 566, 579, 599, 604, 608, 628).

Чаще это наблюдается в высказываниях второй группы информантов, которые являются потомками «коренных» жителей, рожденных в смешанных русско-украинских семьях, не утратили связи с основой родного языка (диалекта) и обладают способностью переключаются на систему донского или хохлацкого говора:

• а)    сопоставление на основе синонимичности внутриязыковых и эквивалентности межъязыковых (междиалектных) параллелей (вторая и третья группы информантов):

Свитáнок – это свитáн , это рáнок , рассвет , утро (с. Сидоры); А то дежá – то нóчвы у нас назы-валыся (с. Семёновка); у хахлов чаплэйка , а у нас (казаков. – Н. Т.) цапальник (с. Семёновка).

В контексте использованы внутриязыковые неполные синонимы (литературный и диалектный) и межъязыковые неполные эквиваленты: укр. лит. свiтáння , свiтáнок , свiтáн , укр. диал. рáнок , рус. лит. рассвет , утро ; междиалектные полные эквиваленты: дон. диал. дежá , цапальник / чапальник , укр. диал. нóчви , чаплiйка (Авдеева, т. 2, с. 47, 165, 272; СГДВО, с. 136, 639, 645; СУ, т. 3, с. 1252; т. 4, с. 1023; УРС, с. 523);

• б)    гетерогенное использование русизмов и украинизмов, межъязыковых (междиалектных) параллелей разной функциональной значимости (литературной, разговорной диалектной лексики) как языковых переменных одного сложного кода, средств эквивалентной и/или дефинитивно-описательной семантиза-ции с элементами энциклопедической информации и «наивного» метатекстового толкования, отражающего практический опыт говорящего (все группы информантов):

Ўот уси ж ваши γоршки, чи чаплийки, яки сковоридку беруть, дэржатели по-руски сейчас, а то чаплыйка була. Якой мы блынци ж пэклы (с. Мачеха); Ну, шо мамку звалы, она звала свою бабу «нэнька», вот матерь, а папку она звала «тато» (с. Мачеха); Капусту любу, девочки, змывайтэ водою <...> а еще лучше кипятком обдалы еи. Мы её называем зилье, капусту (с. Мачеха); ...столешник, ну щас скатерть, настильнык (с. Семеновка); Печу, я всэ печу. <...> з хвасулею пичу, и с тыквою пичу, ну, с γарбузами, у нас по-хохлячи γарбузы (с. Семе-новка); А хыжыны теперь же нэ вмае у мэнэ. Тож раньшы называлося хыжына. Як была старая хата, то называлась она схыжына была, ну или кимнат-ка. А в тый хыжыне стояло зэрно (с. Семеновка); А, зыпка была, диривяная зыпка, к потолку прыби-валы кольцо, на верёўке вешали <...> Па-хахлячи эт называлася колыска (х. Дьяконовский ); [А сино у вас где?] А вон в сарае. Половни называэця. Сарай только для сена. Да, для сена, половэнь называэця (с. Семеновка);

• в)    совмещение общих и частных, родовидовых, признаков, заключенных в значениях межъязыковых (междиалектных) параллелей, которые отражают различные этноязыковые коды носителей говоров, как средство пояснения контекстуального смысла слова-соответствия:

Диты вырослы удачни , як мы кажэм, γарны люды, отзывчивы, настоящи, пособляют ўсым (с. Мачеха).

Оценочное прилагательного удачный , толкуемое в русском языке как «вполне соответствующий требованиям» и используемое с украинской огласовкой флексии, выражает частную оценку в дифференциальном признаке ‘прагматическая, утилитарная оценка’ и выступает средством конкретизации контекстуального смысла украинского соответствия гарний , употребляемого в общеоценочном значении «хороший» (Авдеева, т. 1, с. 88; СУ, т. 4, с. 893; УРС, с. 106).

С точки зрения полевой функциональносемантической организации лексикона диалек-тоносителей, ранее рассмотренной в наших работах [Тупикова, 2013, с. 39–41], этнолингвистические скрепы могут быть представлены ядерными, приядерными, периферийными кон-ституентами названной структуры, что требует в перспективе дополнительной характеристики по признакам специализированности, регулярности употребления лексических средств, выступающих в функции этномаркеров.

Заключение

Проанализированные источники и языковые факты, зафиксировавшие словоупотребление диалектоносителей – представителей этнически неоднородного континуума на территории бытования донских говоров Волгоградской области, позволили охарактеризовать факторы, способствующие формированию интегративных явлений в речи диалектоноси-телей и обусловливающие специфику речевого взаимодействия двух этнических групп населения – донских казаков и украинского / хохлацкого меньшинства, осознающего себя частью русского народа, отделяющего себя от нации украинцев по территориальному и этнокультурному признакам.

Особенности, наблюдаемые в речи разных групп информантов – сельских жителей обследованных населенных пунктов, носителей донского и/или украинского / хохлацкого говоров, биэтноров – членов смешанных русско-украинских семей, монолингвов и билингвов, предложено определять с помощью терминологического сочетания «этнолингвистические скрепы». В данном исследовании этнолингвистические скрепы – интегративные способы фиксации этноязыкового единства диалектоносителей, реализуемые в речи донских казаков и украинских переселенцев (их потомков) лексическими средствами, которые опосредованно маркируют общезначимые реалии окружающей действительности, отражая коллективный культурно-исторический опыт славянских этносов в сфере материальной и духовной деятельности на территории смешанного проживания населения.

Внеязыковые факторы создают предпосылки появления этнолингвистических скреп в речи диалектоносителей. Внутриязыковые процессы, связанные с контекстуальной реализацией системных связей лексических единиц – этимологически и/или функционально однородных либо неоднородных элементов подсистем родственных славянских языков (говоров), направлены на реализацию интегративных способов выражения значений, соединяющих в высказывании разную этнокультурную информацию о реалиях окружающей действительности (лицах, предметах, процессах, признаках) в неразделимое целое, что отражает непротиворечивую среду общения носителей донского и украинского / хохлацкого говоров в сложившемся речевом континууме.

ПРИМЕЧАНИЕ

1 Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда, проект № 23-28-01215, («Этнолингвистическое исследование лексикона диалектоносителей на территориях бытования донских говоров Волгоградской области в пунктах смешанного проживания русских и украинцев»).

The study was supported by a grant from the Russian Science Foundation, project no. 23-28-01215, («Ethnolinguistic study of the lexicon of dialect speakers in the territories of the Don dialects of the Volgograd region in the places of mixed residence of Russians and Ukrainians»).