Этнознаковое оформление сообществ эвенков в России XVIII века

Первые встречи представителей Российского государства с сообществами илимских эвенков (тунгусов) относятся к концу 1620-х гг. [Бродников, 1999, с. 120]. На протяжении столетия взаимоотношения ограничивались формальным принесением присяги (шерть) правящему государю и ежегодными выездами казаков-сборщиков ясака к местам кочевок. Администрация Илимской воеводской канцелярии раз в год снаряжала казаков, назначенных для сбора ясака; обычно по два человека на ясачную волость. Не сколько месяцев они проводили в тайге в поисках стойбищ эвенков и возвращались обратно с пушниной и окладными книгами, в которых были записаны места сбора и имена сдавших ясак [Долгих, 1960, с. 279–285]. Символьно-знакового оформления российской власти в регионе по- мимо этих поездок не существовало, хотя бытовые контакты русского земледельческого населения с эвенками отмечаются начиная с 1630-х гг. [Шерстобоев, 1957, с. 619–620].

Изменения в символьно-знаковом оформлении подданства эвенков произошли с конца 1720-х гг., когда власть предприняла активную попытку вмешательства в хозяйственная жизнь, управление и быт народов Восточной Сибири. На протяжении XVIII в. и вплоть до сибирской административной реформы М.М. Сперанского (1820-е гг.) вовлечение кочевых народов Восточной Сибири во властную символьно-знаковую структуру империи осуществлялось при помощи выборных (назначаемых) сборщиков податей из числа знатных людей местных сообществ [Конев, 2014, с. 92; Авдеева, 2000].

По многовековому обычаю они стали именоваться шуленгами . В монгольском языке это слово обозначало правителя рода (племени) и широко использовалось у бурят и эвенков на протяжении нескольких веков до прихода русских в Сибирь [Элерт, 1990, с. 26; Акишин, 2003, с. 76–77; Боронин, 2004, с. 53].

Активно е внедрение этой системы в среду илимских эвенков произошло в ходе визита в Сибирь «действительного штатского советника, чрезвычайного посланника и полномочного министра и Иллирийского графа Савы Владиславича Рагу-зинского» осенью 1727 г. [Дамешек Л.М., Даме-шек И.Л., 2014, с. 34–35]. Для обоснования реформы он воспользовался челобитной «брацких ясач-ныхъ иноземцов» об обидах со стороны русских сборщиков ясака. Они просили: «Дабы руские служилые люди для собрания ясаку в их улусы не ездили, для того, что их оныя ясатчики раззоряют с требованием подарков, корму и протчего... А они де от себя из всякого роду по три начальника будут посылать повсягодно в городы с ясаком... В малых делах, ссорах и протчем своими начальниками своих улусных людей судить и расправы чинить во всем, кроме креминальных дел».

С.В. Рагузинский подал реляцию в Сенат и в канцелярию Тобольского генерал-губернатора. Уже в марте 1728 г. генерал-губернатор отправляет приказ в Иркутскую провинциальную канцелярию о замене казаков – ясачных сборщиков на выборных шуленг (РГАДА. Ф. 1424. Оп. 1: «Усть-Киренская воеводская канцелярия». Ед. хр. 248. Л. 184–192). В свою очередь, иркутские чиновники распространили этот приказ по подконтрольным уездам. В частности, в Илимский уезд этот приказ дошел 30 мая, а 8 июня из Илимска пошли указы по всем волостям Илимского уезда.

Согласно приказу, шуленги избирались аборигенами и утверждались после этого Илимской воеводской канцелярией. Кроме того, они имели право выбирать себе помощников – сборщиков ясака. В ведении шуленг находился не только сбор ясака, но и разнообразные хозяйственные, административные и судебные дела в ясачной волости. Вот пример такого утверждения тунгусского шеленги: «Указ из илимской земской канцелярии... ясачному тунгусу Проньке Гаврилову... Велено тебе... быть у своей братьи того Брацкого острогу у ясашных тунгусов в десятниках и ведать тебе той волости всех тунгусов во всяких... управлениях и в сборах ясашных» (РГАДА. Ф. 1424. Оп. 1. Ед. хр. 231. Л. 9).

Показателен текст указа-наставления иркутского наместнического правления шуленге Киренской, Хандинской и Усольской волости, «выбранному... родовыми старшинами и ясашными лутчими ж людьми... Никулке Боявичину». В указе выражена надеж- да, что он возложенный на него чин и должность будет исправлять так, «как принадлежит и пристойно есть доброму и честному человеку и верному ея императорского величества подданному». Шулен-ге поручалось вести себя «добро порядочно», собирать ясак, «родников своих... держать в добром порядке и призрении», решать мелкие дела по жалобам ясачных и русских: «во воровстве скота, побоях и все протчие, кроме креминальных дел и смертного убив-ства» – по инструкции графа Савы Владиславича. Если дело маловажное, то «судить каждого роду своему начальнику, а когда больше, то избирать ис трех родов по 2 начальника, всего 6 человек. И в чем вы осудите, на тем и стоять». Важные дела передавать в Киренский нижний земский суд и в Киренскую нижнюю расправу. Затем предписывалось «родников своих тунгусов принуждать, дабы они неленостно упражнялись в звериных промыслах». Шуленге поручалось «стараться... самому завестись по обыкновению руских крестьян домовым строением, которое послужит тебе лутчим убежищем от ненасливой и дождевой погоды – летом, а зимою – от стужи и других изнуряющих беспокойств... Также стараться о заведении пашен на посев всякого рода хлеба... Ленивых наказывать без упущения». Отлучаться для жительства в другие места ясачным «накрепко запрещать». Заканчивался указ предупреждением, что за исправное исполнение дел шуленгу ждет похвала и законное награждение, а за нерадение он подвергнется «необеж-ному наказанию». Подпись: «Правитель наместничества генерал-порутчик и кавалер Михайла Арсеньев» (РГАДА. Ф. 1424. Оп. 1. Ед. хр. 101. Л. 148–149). Такой же трафаретный наказ был дан шуленге НижнеТунгусской ясачной волости (РГАДА. Ф. 1424. Оп. 1. Ед. хр. 101. Л. 152–153).

Однако их власть не была безграничной. Шу-ленги, находясь на утверждаемой (хотя и выборной) должности, были глубоко инкорпорированы в многовековые ме стные традиции. Кроме того, простые жители волостей имели право подавать жалобы на них.

В июле 1743 г. выборный ясачный тунгус Верхне-Илимской волости в доносе на шулен-гу Божука Черноусова указывает, что Черноусов «по указу и нашему выбору определен к ясашному сбору в шуленги». Он собрал ясак на 1742 г. сполна, но продолжает требовать еще «и берет с нас немалые взятки». Выборный жаловался, что шу-ленга держит тунгусов «в страдную пору, также и во время ясашного промыслу», пускает за взятки гулящих людей «в ясашные угодья». С 14 человек он взял незаконно пушнины на 32 рубля 30 копеек и две лисицы. Кроме того, ему дано для сбора ясака две лошади; он не удовлетворился этим и взял «кобылу, соболя, лук костеной, еще соболя». С че- тырех гулящих людей взято им 4 рубля и 150 белок. Воеводская канцелярия дала по этому заявлению справку в Сенат: «Ясаку ничего не было» (РГАДА. Ф. 1424. Оп. 1. Ед. хр. 1084. Л. 7–8).

Сохранившиеся приказы об утверждении шу-ленг по волостям Илимского воеводства и административная практика дают основания полагать, что в XVIII в. не существовало никаких правил о сроке полномочий шуленги. Очень часто смена этих старшин производилась тогда, когда ясачным становилось невмоготу от поборов и притеснений шуленги. Столкновение личных корыстных побуждений шуленги с интересами рода приводило к конфликту, который разрешался досрочными выборами. Зачастую воеводская канцелярия вовлекалась при этом в общественные дела аборигенов. Иногда создавалась в подобных случаях сложная обстановка и шуленги сменялись несколько раз в год, пока ясачные не находили приемлемой для них кандидатуры.

Смена выборной администрации и в конце XVIII в. проходила в общем нерегулярно. По списку шуленг, старшин и десятских 1788 г. можно установить, что один шуленга служил 5 лет, один старшина 4 года, другой – 2 года, но в Нижне-Илимской волости все старшины сменялись ежегодно. Зато в других волостях Илимского уезда – Кирен-ской, Хандинской и Усольской – даже десятские служили по нескольку лет подряд. Шуленга Кирен-ской, Хандинской и Усольской волости Жерандоев был сменен по жалобе тунгусов (РГАДА. Ф. 1424. Оп. 1. Ед. хр. 50. Л. 167, 170).

Таким образом, к началу XIX в. эвенки, кочевавшие в бассейне р. Илим, в рамках этносоциальной и этнокультурной структуры государства имели свою символьно-знаковую систему. Она строилась на институте выборных шуленг. Обладая полнотой власти на местах, они представляли интересы эвенкийских сообществ перед имперской администрацией и различными группами населения. Символы и знаки власти, которыми были наделены шуленги, конституировали сообщества эвенков в полиэтничном пространстве региона. Они были значимыми в плане актуализации и сохранения этнокультурной идентичности рассматриваемых сообществ на символьно-знаковом уровне.