Эволюция государственного регулирования эгалитарных семейных отношений

Ryazan State University named after S.A. Yesenin, Ryazan, Russia, ,

ства. Еще в Кодексе РСФСР о семье 1926 г. (А.А. Дорская называет его одним из самых либеральных в истории современного семейного права (2016)) задачи укрепления семьи рассматривались исключительно с позиций обеспечения публичных интересов государства.

В семье, как в зеркале, отражаются социальные процессы в обществе и государстве. Обнаруживается следующая логика общественного развития: по мере демократизации социума патриархальная организация, где в качестве главы семьи или государства выступает авторитарный правитель, сменяется установлением эгалитарной модели как оптимального и гармоничного сочетания феминного и маскулинного (Верещагина, Самыгин, 2015: 11). Подобную закономерность выявляют и зарубежные исследователи К. Сантос, Н. Кампана, И. Гомес, указывающие, что современное демократическое государство ценит и защищает эгалитарные отношения, а процесс демократизации семьи, регулирующий гендерные отношения, – есть кульминация модернизации политической системы (Santos et al., 2019: 6). По их оценкам, сегодня такие страны, как Швеция, Нидерланды, Канада, в большей степени продвигают эгалитарные ценности.

Необходимо отметить, что все более широко применяемое в научном дискурсе понятие эгалитарной семьи пока не получило точной и утвердившейся дефиниции, что вызывает терминологическую путаницу. Однако, на наш взгляд, эгалитарной можно назвать такую семью, в которой не только и не столько преобладают установки на юридическое равноправие супругов или равное распределение домашних обязанностей, но также в достаточной степени присутствуют категории справедливости, свободы воли членов семейного союза и их взаимного уважения. Во многих современных трактовках эгалитарные семейные отношения противопоставляются традиционным отношениям с патриархальным укладом жизни.

Распад патриархальной семьи, сохраняющей доминирующие позиции в российском обществе вплоть до Второй мировой войны, проявился уже в конце XVIII – начале XIX в. с развитием индустриального производства. После Первой русской революции процесс перехода от патриархальной формы организации семьи к современной становится вполне очевидным и находит отражение в значимых научных публикациях, а после Октябрьской революции 1917 г. идеи женского равноправия, брака как союза свободных и независимых членов коммунистического общества получают все большую артикуляцию (Бим-Бад, Гавров, 2010: 120–121). Формальное равенство в брачно-семейных отношениях стало очерчиваться еще со второй половины XVIII в., а в Российской империи вклад в выравнивание наиболее несправедливых дискриминаций в семье внесли длительное время находившиеся у власти женщины-правительницы (Верещагина и др., 2016: 50).

Социальную политику, проводимую Советским государством по отношению к семейной сфере, нельзя назвать последовательной, отмечаются ее ограниченность и бессистемность, волнообразный характер принимаемых властью мер (Рабжаева, 2004: 90–94). Поиск путей реализации закрепленного в 1917 г. формального равенства между мужчиной и женщиной продолжался вплоть до окончания советских времен. По мнению П.В. Романова, В.Н. Ярской и Е.Р. Яр-ской-Смирновой, результатом этого законодательного поиска стала Конституция 1977 г., одна из тем которой – равномерное распределение семейных обязанностей между супругами (Романов и др., 2005: 59). По другой версии, процесс формального закрепления эгалитарной семьи завершился в период принятия Конституции 1993 г., провозгласившей равенство мужа и жены в семье и перед государством, а также семейно-брачных прав и обязанностей (Верещагина, 2013: 102). Ш. Курильски-Ожвен называет текст нового основного документа революционным, устанавливающим строгое двустороннее равенство полов (1995: 166).

Современная российская политика по регулированию семьи в провозглашаемых ею решениях не обнаруживает большой поддержки новых либерально-демократических ценностей. Действующая Конституция хотя и закрепляет равенство прав и возможностей мужчин и женщин (ст. 19, ч. 3), в том числе заботу о детях и их воспитание как равные права и обязанности родителей (ст. 38, ч. 2), в результате внесения поправок в 2020 г. также предусматривает отдельный новый пункт о защите семьи, материнства, отцовства, детства, института брака как союза мужчины и женщины (ст. 72, ч. 1, п. ж. 1)1, несмотря на то что данная норма уже была закреплена ранее в Семейном кодексе Российской Федерации. Обозначенное обстоятельство свидетельствует об усилении внимания государства к вопросам развития семьи и укреплении консервативной позиции властных субъектов в отношении сохранения традиционного семейного уклада.

Курс на сохранение и защиту российских традиционных духовно-нравственных ценностей озвучивался президентом не единожды: «Очень важно, чтобы они <дети> восприняли подлинные ценности многодетной семьи, что семья – это любовь, счастье, радость материнства и отцовства, что семья – это крепкая связь нескольких поколений, где уважение к старшим и забота о детях всегда объединяют, дают чувство уверенности, защищенности, надежности» (Послание Федеральному собранию, 2020 г.); «Сейчас для нас на первый план вышли семья, дружба, взаимовыручка, милосердие, сплоченность. Духовно-нравственные ценности, о которых в ряде стран уже забывают, нас, напротив, сделали сильнее. И эти ценности мы всегда будем отстаивать и защищать» (Послание Федеральному собранию, 2021 г.)1. В соответствии со Стратегией национальной безопасности России институт брака и семейные ценности, базовые моральные и культурные нормы, религиозные устои подверглись разрушительному воздействию, чему способствовали абсолютизация свободы личности, пропаганда вседозволенности, эгоизма, культ потребления и наслаждения, потому защита традиционных российских духовно-нравственных ценностей должна быть обеспечена в том числе укреплением института семьи и сохранением традиционных семейных ценностей, преемственности поколений2. О необходимости кардинального поворота к институту традиционной семьи как национальной идее, приоритетной задаче государственной семейной политики «по дороге от пропасти национального самоубийства» пишет В.Н. Лексин (2016: 250–253). Отметим, однако, что ввиду возникшего общественного резонанса проект указа «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовнонравственных ценностей» пока не принят и находится на доработке.

Разработка содержательных основ и реализация современной семейной политики также подвергаются критике со стороны научного сообщества. Отмечается ощутимый перекос в сторону материально-экономической поддержки нуждающихся семей, стимулирования рождаемости. А.В. Верещагина называет правила и нормы, формируемые на государственном уровне, неадекватными, обосновывая тезис о несоответствии обозначенной в Конституции РФ эгалитарной модели семьи реальному поведению мужчин и женщин в семейных отношениях, где фиксируется возрастание семейного насилия и нарушения прав ребенка3, ввиду чего, по мнению автора, на формальном уровне необходимо проводить поддержку эгалитарного типа семейных отношений. Т.А. Гурко, давая экспертную оценку Концепции государственной семейной политики РФ на период до 2025 г., ставит под сомнение возможность и целесообразность возврата к традиционным семейным ценностям, предлагая выстраивать современную политику, базируясь на объективных тенденциях развития института семьи и ориентируясь на поддержку позитивных тенденций и новых семейных ценностей (уважение личностной автономии, справедливое распределение семейных обязанностей, доброжелательное и демократичное общение с детьми, отделение молодой семьи от родительской, равноправное распределение родительской заботы о детях, в том числе после развода, и т. д.) (2013: 45–46).

Таким образом, современное Российское государство стоит перед важнейшим выбором, который определит дальнейший вектор трансформации модели семьи – возврат к патриархальным установлениям или путь к эгалитарному семейному укладу. При этом отмечаются, с одной стороны, конституционное установление подлинного равенства мужчин и женщин в семье и обществе, а с другой – рассогласованность декларируемых принципов с реальной ситуацией в семьях.