Юго-Западное Забайкалье XIX - начала XX в. в условиях трансграничья

Забайкальская область — полиэтническое административно-территориальное образование Российской империи, которое развивалось в условиях трансграничья. В этих рамках мы обратим внимание на ее юго-западную часть — территорию современной Республики Бурятия. Признанная и узаконенная государственная граница незримо разделила территории по обе ее стороны на заграничье, пограничье и внутренние районы с типичными для каждой из зон официальными и приватными бытийными практиками. Культурно-цивилизационная граница, очевидная и естественная, отличила народы, удостоверила их самобытность, осо-бость. Множественность существовавших границ, реальных и виртуальных, как оказалось, не стала непроницаемой для русских, бурят, монголов и китайцев, взаимодействию которых и посвящена эта статья.

Начиная с 17-го столетия в Забайкалье упорядочиваются контакты между разнотипными культурами. Нас в большей степени интересует вторая половина XIX — начало XX в. — время усиленного взаимовыгодного диалога, который затрагивал основные сферы деятельности народов.

В Юго-Западном Забайкалье точкой концентрации контактов естественным образом становится Троицкосавск (Кяхта). Сюда с караванами приходили монголы, здесь собирались буряты, занимавшиеся извозом, на границе компактно проживали китайцы.

Установившиеся дружеские отношения Забайкалья с монголами пограничной полосы имели не только стратегическое, но и экономическое значение. Последнее станет еще более значимым, если помнить о том, что Юго-Западное Забайкалье максимально использовало некоторые жизненно важные продукты монгольского производства. Основным видом экономического взаимодействия была торговая деятельность в приграничной зоне, которая в соответствии с Правилами для сухопутной торговли, установленными 15 апреля 1869 г., велась беспошлинно по границе обоих государств на расстоянии 100 китайских ли (около 50 русских верст) в ту и другую сторону (ст. 1). Эти правила привели к тому, что преобладающей становится меновая торговля, т. к. ею занимались в основном мелкие торговцы по обе стороны границы.

Главной, постоянно увеличивавшейся статьей монгольского импорта были скот и продукты животноводства. По данным отчетов забайкальских военных губернаторов, поставка крупного рогатого и мелкого скота увеличилась с 4 286 голов в 1865 г. до 78 393 голов в 1902 г. [3, л. 105–106]. При этом средняя цена одного животного оставалась почти неизменной: 36–45 р. для крупного рогатого скота и 3–5 р. для мелкого. Часть монгольского скота после Кяхтинского карантина следовала на Кяхтинскую скотобойню, часть транспортировалась в другие местности области, в частности на Верхнеудинскую скотобойню, третья часть мяса оставалась в Кяхте и Троицкосавске. Монголия отправляла на забайкальский рынок значительное число лошадей, стоимость которых в зависимости от качества, колебалась от 18 до 60 р. Из Монголии тысячами вывозились невыделанные кожи, необходимые для обшивки чая, животное масло и сало. Правда, по свидетельствам современников, монгольское масло обладало неприятным запахом, требовало дальнейшей обработки, но стоило дешевле масла, привозившегося из Западной Сибири (15–17 р. за пуд в Верхнеудинске, 1911–1912). Популярностью среди забайкальцев пользовалось топленое баранье сало, которое покупали и горожане, используя его для выпечки [12]. Животное сало-сырец завозилось на свечные и мыловаренные заводы, сосредоточенные вокруг Троицкосавска-Кяхты. В частности, открытый в 1897 г. стеариновый завод Г. М. Осокина работал исключительно на сале, доставлявшемся из приграничной зоны и отдаленных районов Монголии.

Однако объем импортных продуктов животноводства и скота иногда значительно снижался. Бичом скотоводческих хозяйств в Монголии и Забайкалье были эпизоотии чумы, которые распространялись по сопредельным территориям каждые 2–3 года. Несмотря на устанавливаемые караулы, забайкальским властям долго не удавалось справиться с ситуацией, тем более что монголы не предпринимали мер к лечению своего поголовья. Наиболее страшным по последствиям считается 1889 г., когда в Забайкалье погибло 73 699 животных при ежегод- ной «нормальной» потере в 500–1000 голов [7, с. 4]. Только устройство противочумной станции на р. Иро, выработка и запас сыворотки положили предел тотальному распространению инфекции. Более того, монголы, видя эффективность деятельности русских ветеринаров, стали сотрудничать с ними, прививая свой скот.

Экономическое взаимодействие порубежных территорий осуществлялось еще по нескольким направлениям. Русские и буряты приобретали сенокосные участки в Монголии, делая запасы сена на зиму, одновременно с этим снабжением забайкальского приграничья сеном занимались и монголы. От 15 до 32 тыс. возов сена проходило ежегодно через Кяхту, две трети которого покупалось здесь же по цене 2–3,5 р. за воз в 8–10 пудов. Забайкальцами арендовались участки леса для заготовки дров и строительных материалов. В наибольшей зависимости от монгольского леса оказывались жители Троицкосавска (Кяхты), расположенного в малолесистой зоне. Причем местное население для доставки порубленного леса прибегало к помощи монголов, в том числе и по причине того, что ввезенный русскими лес облагался пошлиной. Несмотря на постоянное увеличение в ввозе леса, строительных материалов, их доля оставалась незначительной — 3,2, иногда доходя до 24 %. Ведь дрова использовались не только для хозяйственных нужд, но и для нужд производства. Живущие на границе добывали в Монголии гуджир и самосадочную соль, не встречая препятствий со стороны местного населения.

Взамен поставок сырья в Забайкалье монголы приобретали, чаще выменивали товары промышленного производства: сортовое железо, инструменты, косы, топоры, гвозди, медные тазы, чайники, чугунные чаши.

Практически безвозмездно жители Юго-Западного Забайкалья пользовались охотничьими угодьями и реками в приграничье (ни дичина, ни рыба не входила в питательный рацион монголов). На охоту не устанавливалась такса, но, как утверждает Г. М. Осокин, промышленники «почти всегда оплачивают свои охоты добровольно или одаривают монгол» [9, с. 274]. Мы не будем останавливаться на этом промысле или, как его называет И. И. Попов, спорте, он хорошо описан в литературе. Скажем только, что Монголия по обилию и разнообразию дичи, в том числе и пернатой, была «вполне охотничьим эльдорадо» [10]. Рыбный же промысел не имел промышленного значения и обеспечивал только личное потребление рыбаков, они так же, как и охотники, делали подношения монголам. Обе стороны проявляли здесь взаимное радушие и гостеприимство. Как пишет современник: «Мы в праве… утверждать, что в сношениях с монголами и тех взаимно хороших отношениях, которые мы наблюдаем на границе, русские охотники и промышленники играли далеко не последнюю роль» [9].

Граница не становилась препятствием для бурятских табунов, отправляемых на монгольские пастбища, а русские лошади отдавались монголам на прокорм и в большинстве случаев бесплатно.

При наличии на территории Забайкалья сильных минеральных источников популярностью среди населения пограничья пользовались горячие северные источники. Особо славился так называемый Иринский источник, куда съезжались как монголы и китайцы, так буряты и русские.

Заграничные (официальные) контакты забайкальцев с Монголией известны с начала 1860-х гг., когда в Урге возникла русская колония, при которой открылась школа переводчиков. Общепризнанным фактом является и устройство на монгольской земле в районе р. Иро усадьбы кяхтинца Швецова, просуществовавшей до 1920-х гг. Проникали русские торговцы в отдаленные хошуны, причем охотнее монголы общались с владевшими языком и знавшими традиции. Однако серьезного воздействия на соседний народ они не оказывали.

Бурят влекли в Монголию духовные связи, вера, стремление побывать в Урге и получить благословение от Хутухты, а в начале ХХ в. — от Далай-ламы.

Ежегодный поток мигрантов через русско-китайскую границу увеличивался. По официальным данным (т. е. зарегистрированных в русском консульстве в Урге или купивших билет в Кяхтинском пограничном управлении), в начале 20-го столетия он составлял в среднем выехавших в Монголию 398 чел., в 50-верстную зону — 498 чел., в пределы Забайкалья — 580 чел.

ежегодно [8]. Причем иностранных граждан на территорию России, как видим, въезжало больше, чем в Монголию.

В Забайкалье изменения, произошедшие во всех сферах жизни от этнических до культурных, связаны с тесным переплетением судеб двух народов и вырабатывались в ходе многовекового совместного освоения края. Главным катализатором этих изменений стали города. Именно эта особая социокультурная модель оказывала влияние на центрируемый ею округ, прежде всего, своей культурной инфраструктурой. Поэтому буряты близлежащих селений легче усваивали новшества, культивируемые городом в одежде, обычаях, времяпровождении.

Наиболее интенсивным было приобщение бурятского народа к образованию. Общеизвестны следующие данные. С 1865 по 1889 г. при Читинской гимназии был открыт пансион для бурятских детей, в Селенгинске (1873) — русско-монгольская школа, в Иркутске при Учительской семинарии — две школы для детей забайкальских и иркутских бурят (1881). Саму семинарию за 28 лет (1872–1900) закончили 23 бурята. В 1888 г. в школах Верхнеудинска, Селенгинска, Троицкосавска обучались до 18 бурят [6, л. 69]. Обучение велось на русском языке, что, с одной стороны, затрудняло процесс усвоения знаний бурятскими детьми, с другой — способствовало превращению их в носителей элементов русской культуры. Общий взнос бурятского населения Забайкалья в дело просвещения значителен: 143 393 р. на открытие Читинской мужской гимназии, 800 р. на учреждение стипендии при Читинской женской гимназии (1894), 7 тыс р. на строительство каменного дома для Баргузинского городского училища (1906) [4, л. 3,5,7].

Формой просветительства и межкультурного диалога стала деятельность ВСОИРГО с Троицкосавско-Кяхтинским (1894) и Читинским (1895) подотделами. Эти научные учреждения систематически и целенаправленно изучали старомонгольский язык, занимались переводом древнейших трактатов, собирали предметы ламаистского искусства. Городские музеи стали центрами прямого взаимодействия национальных культур, центрами притяжения сопредельных народов. Например, в 1898 г. за один только день Троицкосавский музей принял 582 посетителя, из которых до 350 человек китайцев и монголов. В 1900 г. эта группа посетителей составила 37 %, бурят — 5,6 %, а в 1913 г. — 14,2 и 4,8 % соответственно [1].

В отчетах музеев можно встретить массу упоминаний о дарениях коллекций и отдельных вещей бурятского быта, буддийского или шаманского культа и высокопоставленными лицами, и священнослужителями, и простыми буддистами. Значительными были этнографические коллекции других музеев: коллекции Читинского музея включали в себя 3 449 экспонатов (1907), а Троицкосавского — 3 280 (1914). Этнографические выставки стали традиционными и преследовали цель приобщения горожан к культуре и быту других народов, не только в границах губернии, области или уезда, но и России и мира. В знаменитой Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде (1896) Троицкосавский музей демонстрировал свои этнографические экспонаты в специальном павильоне в восточном стиле, а в 1900 г. на Всемирной выставке в Париже коллекция Читинского музея получила диплом за свою коллекцию.

Вполне закономерен интерес научных обществ к жизни, культуре соседних народов (1891 г. — лекция врача В. Кирилова «Современное значение тибетской медицины как составной части ламайской доктрины»), быту, обрядам (сообщение Д. Клеменца в Троицкосавске о древних могилах близ Урги, 1897) [13].

Еще один аспект взаимодействия культур — национальные праздники. Показательным в этом смысле является деятельность бурятской национальной общины Иркутска. В декабре 1908 г. ею был организован первый бурятский вечер. С 1911 г. этнографические вечера стали традиционными и организовывались «Обществом вспомоществования учащимся бурятам» при ВСОРГО [11]. Большое значение в узнавании приграничными народами, традиций друг друга имели достаточно подробные публикации в повременной печати. Газета «Байкал» писала о проходившем в июле монгольском празднике «Омбон», главными составляющими которого были скачки, монгольская борьба и традиционное театральное представление, или об истории празднования «Цаган-сара» («Белый месяц») у бурят [2]. В мае 1910 г. была запланирована так называемая образовательная экскурсия для «сближения и знакомства монгольских учеников с русскими» по маршруту Урга — Троицкосавск — Верхнеудинск — Иркутск [5, л. 69].

Точно так же, как Монголия воспринималась территорией экономического транзита, забайкальцы считали область территорией культурного транзита. Если в первом случае предполагалось направление Китай — Монголия — Россия (Забайкалье), то во втором — Западная Европа — Россия (Забайкалье) — Монголия. Это недвусмысленно заявляли верхнеудинские отцы города в 1870-х гг.

Именно культура (язык, обычаи, традиции народа) хранит в себе в большей мере, чем другие сферы общественной жизни, национально-особенное, специфическое, присущее именно этой нации, народности, этнической группе. Именно культура становится инструментом, который способствует гармонизации межэтнических отношений и социокультурной адаптации в иноэтнической среде.

Таким образом, представленный материал, на наш взгляд, позволяет отметить не только расширение, но и углубление уровня внутри и межнациональных отношений. И город является тем пространством, в котором формируются этнокультурные связи.