К вопросу о практике применения законодательства о противодействии экстремизму в сети Интернет

PhD in Law, Associate Professor of Chair of Forensic Examinations of Moscow State Law University named after O. Kutafin

REVISITING APPLICATION PRACTICE OF THE LEGISLATIONON COUNTERACTION TO EXTREMISM ON THE INTERNET NETWORK

This article describes the formation and development of legislation on co ntering extremism in the R ssian Federation. A systematic assessment of the interrelated meas res of detection, disclos re, and investigation of offenses, extremist orientation, which are based on the acts committed in a virt al environment (Internet). The a thor describes the historical and political context of the development of individ al acts aimed at episodic, and then systemic extremist threats. Some attention is paid to terminological iss es in this area. Based on the analysis of investigative and j dicial practice, the c rrent nderstanding of the phenomenon of “extremism” and related phenomena is analyzed. Special attention is paid to the analysis of statistical reporting on the state of crime in the field of co ntering extremism and the reasons for the low, in the opinion of the a thor, the effectiveness of law enforcement agencies in this area.

C m lative analysis of the law and practice of enforcement is sed by the a thor to analyze extremist crime. The article proposes the a thor’s classification of extremist crimes, based on the nat re of the actions that constit te their objective side. Within the framework of the classification, the division into “obvio s” and “secret” crimes is s bstantiated. The analysis of extremist crime is accompanied by generalized information abo t the identity of persons held responsible for the distrib tion of materials of an extremist nat re.

Giving the res lts of st dying the practice of identifying offenses of an extremist nat re committed on the Internet, the a thor critically eval ates the reg lation of s pervision activities in the field of comm nications, information technology, and mass comm nications, gives examples from the practice of the Constit tional Co rt of the R ssian Federation. On the basis of the identified iss es, separate proposals are form lated for improving legal meas res to co nter extremism in the R ssian Federation. Keywords: extremism, explicit and secretive extremism, countering extremism, Internet, propaganda

Э кстремизм, вне всякого сомнения, является одной из наиболее опасных угроз глобального, системного и трансграничного характера. Развитие сети Интернет послужило эффективным и, как бы странно это не показалось, неожиданным для правоохранительной системы инструментом подготовки и совершения экстремистских преступлений. Законодательная и, в частности, уголовно-правовая политика с конца девяностых годов прошлого века прошли путь от осознания необходимости системного подхода к вопросу противодействия экстремизму до широкомасштабной запретительной деятельности, включающей вобъем понятия «экстремизм» чрезмерный объем правоотношений.

Результаты поиска в справочно-правовых системах, наглядно показывают, что в числе наиболее ранних нормативно-правовых актов, в которые были включены нормы о противодействии экстремизму, мы обнаружим, например, Закон РФ от 27.12.1991 №2124-1 «О средствах массовой информации», в частности, статью 4 «Недопустимость злоупотребления свободой массовой информации» [1]. Но в 1991 году не содержала термина экстремизм:

«Не допускается использование средств массовой информации в целях совершения уголовно наказуемых деяний, для разглашения сведений, составляющих государственную или иную специально охраняемую законом тайну, для призыва к захвату власти, насильственному изменению конституционного строя и целостности государства, разжигания национальной, классовой, социальной, религиозной нетерпимости или розни, для пропаганды войны.

Запрещается использование в теле-, видео-, а также кинохроникальных программах скрытых вставок, воздействующих исключительно на подсознание людей».

Следует отметить, что за 42 редакции статья увеличилась более чем в семь раз. Содержательно четвертая статья за период с 1991 по 2018 год была дополнена сначала указанием на «экстремистскую деятельность», позже – «экстремистские материалы», а затем и запрещенные организации.

Аналогичные дополнения были внесены и в другие нормативно-правовые акты в связи с принятием Федерального закона от 25.07.2002 №114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» [2].

Тот период характеризовался ситуацией, когда радикальные религиозно-политические движения системно организовались на территории России. Требовался и системный ответ на возникшие угрозы. Таким ответом стал Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», который закрепил концептуальное представление о феномене экстремизма. За более чем пятнадцать лет законотворческой и правоприменительной деятельности вопросы адекватности выбора средств противодействия экстремизму встают уже намного чаще и острее. Это связано с трансформацией экстремизма с учетом современных технологий и с «приращением» содержания термина «экстремизм» после изменения российского законодательства.

Анализ современной практики противодействия распространению материалов экстремистской направленности в сети Интернет вызывает с каждым годом все больше критики. По большей части это связано с асимметрией между современным представлением законодателя об этой категории правонарушений и суровостью мер по противодействию.

В настоящей статье мы проанализировали причины формированиятакой ситуации в российском законодательстве и правоприменительной практике.

Пристальное внимание в современных научных публикацияхуделяется анализу самого термина«экстре-мизм» [3]. Экстремизм часто рассматривается [4] как фе-номен1. Следует согласиться, что вопрос о том, как российский законодатель понимает этот термин, во многом предопределяет характер мер противодействия.

Анализ проблемы определения экстремизма берет свое начало еще с 80-х годов [5], но нормативная

Как цитировать статью: Бодров Н.Ф. К вопросу о практике применения законодательства о противодействии экстремизму в сети Интернет // Вестник Академии права и управления. 2018. № 4(53). с. 32–38

регламентация подоспела только концу 80-х [6]. Весьма характерна для понимания позиции законодателя цитата из Заявления ВС СССР от 20.02.1990 №1195-1 «О проведениидемонстраций и митингов 25февраля»:«… к массовым митингам и шествиям могут присоединиться экстремисты и даже преступные элементы…»[7].

В указах и постановлениях того времени термин «экстремизм» употребляется, но указывает на явные проявления радикализма и терроризма. Совершенно очевидно, что тексты указов и постановлений того периода – реакция на отдельные социально-политические процессы, а не попытка концептуального обоснования для целей противодействия:

«Экстремистски настроенные группировки организуют массовые беспорядки, провоцируют забастовки, разжигают национальную рознь и вражду. Ими осуществляются дерзкие преступные акции, минируются дороги и мосты, проводятся обстрелы населенных пунктов, захват заложников» [8].

Ключевой момент в формулировании обобщенного понятия «экстремизм» – Указ Президента РФ от 23.03.1995 №310 «О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации» [9]:

«Антиконституционная деятельность экстремистски настроенных лиц и объединений приобретает все более широкие масштабы и дерзкий характер; создаются незаконные вооруженные и военизированные формирования; нарастает угроза сращивания последних с некоторыми профсоюзными, коммерческими, финансовыми, а также криминальными структурами».

Президент Б.Н. Ельцин недвусмысленно указал на важность определения термина «экстремизм» в контексте противодействия «фашизму и политическому экстремизму»:

«Предложить Российскойакадемии наук в 2-недельный срок представить в Государственно-правовое управление Президента Российской Федерации научное разъяснение понятия «фашизм» и связанных с ним понятий и терминов для подготовки предложений по внесению изменений и дополнений в действующее законодательство» [9].

Однако эта попытка не увенчалась успехом. Указанное предложение не нашло в те годы достойного развития, а сейчас является только предметом научного анализа [10].

Весьма понятным представляется то, что ни мы, ни другие исследователи ни в коем случае не принижают общественную опасность экстремизма и его проявлений. Но за прошедшие годы, по нашему мнению, представление об экстремизме существенно деформировалось. Современные исследования наглядно демонстрируют трансформацию понимания современного понимания экстремизма [11] и проти- водействия ему [12]. Практика применения антиэк-стремистского законодательства становятся объектом критики не на много реже, чем сами экстремистские действия [13].

В качестве примера приведем несколько фабул по делам о распространении материалов экстремистской направленности в недавние годы:

• 1.    В январе 2018 года Верховный Суд Российской Федерации (дело №N5-АД17-109) оставил без изменения обжалуемое судебное решение, а жалобу Воронцова О.В. – без удовлетворения.

• 2.    В сентябре 2017 года Новочебоксарский городской суд Чувашии (дело №1-225/2017) вынес обвинительный приговор по делу о публикации в социальной сети «ВКонтакте» изображения удостоверения гражданина, подлежащего призыву на военную службу, с нанесенным текстом на английском языке «God bless the USA Keep calm and f*** Russia». Суд приговорил Алексея Миронова к 2 годам 3 месяцам колонии-поселения.

• 3.    В октябре 2017 года Ленинский районный суд Уфы (дело №1-125/2017) вынес обвинительный приговор по делу о перепубликации в социальной сети «ВКонтакте» текста, посвященного закрытию Института гуманитарных исследований в Уфе и приговорил Исмагилова С.Ф. к штрафу по ч. 1 Ст. 282 УК РФ. Перепубликуемый материал состоял из текста обвинения татар в развале башкирской культуры и фотографии страницы средневекового текста. Отрывок поэмы XVI века, содержал инвективы в адрес татар Золотой Орды.

Как следует из материалов дела, Воронцов О.В. разместил на сайте «Avito.ru» в информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» объявление о продаже военного знака «За ранение» Третьего Рейха, содержащего нацистскую символику (свастику и иную нацистскую символику), после чего предъявил его к продаже откликнувшегося на объявление покупателя. За данное деяние Воронцов О.В. подвергнут административному наказанию в виде административного штрафа в размере 2000 рублей с конфискацией предмета административного правонарушения – знака «За ранение» Третьего Рейха.

Подобная практика формируется уже много лет: в 2012 году Советский районный суд г. Казани оштрафовал В. Филиппова за «лайк», поставленный в социальной сети под кадром из фильма «Американская история Х»; в 2015 году было возбуждено уголовное дело по факту продажи в Детском магазине на Лубянке сборных пластиковых моделей немецких солдатиков, коллекционируемых моделистами22. В след за

• ² Следует обратить внимание, что модели солдатиков продавались в ассортименте, включающем масштабные фигурки солдат советской армии, а также солдат армии союзников.

делом «о солдатиках» последовало изъятие в другом магазине этой сети сборной пластиковой модели самолета с финской свастикой, которая изображена на штандарте Президента Финляндии и уже более ста лет используется на ордене креста свободы Финляндии.

Вопрос о том, что такое «экстремизм» в современной России, стал предметом номиналистического подхода – что в сложившихся условиях нормативноправовой регламентации стало соответствовать законодательному описанию экстремизма? Еще больше проблем вызывает вопрос о том, как исполнительная и судебная власть трактуют «экстремизм».

В 2002-м году принятие Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» с одной стороны привнесло в правовую сферу множество терминов: «социальная группа», «пропаганда превосходства по признаку религиозной принадлежности или отношения к религии», а с другой стороны послужило катализатором нормотворческого сопровождения антиэкстремизма. Помогло ли это противодействовать экстремизму более эффективно?

По нашему мнению, нет. Принятие Федерального закона точно расширило объем понятия «экстремизм», но не поспособствовало пониманию собирательного понятия экстремизма в п. 1. Ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности».

Анализ практики противодействия экстремизму наиболее полно раскрывается при изучении Федерального списка экстремистских материалов [14]. Экстремизм, если проанализировать список, формируемый на основе судебных решений, принимает формы опубликования изображений, анекдотов, песен. Получается ли, что за пошедшие годы экстремизм так сильно трансформировался? Или деформировалась правоприменительная практика?

Мы склонны придерживаться второй версии. очевидно, что движущим фактором противодействия экстремизму стала статистическая отчетность. Например, по данным за ближайший полный прошедший год (2017). В Российской Федерации зарегистрировано 1521 преступление экстремистской направленности, раскрыто – 1344. Это устойчивый и воспроизводимый показатель последних лет. А что является показателем эффективности противодействия экстремизму? Количество зарегистрированных дел, количество приговоров?

В своих публикациях мы уже аргументировали точку зрения о том, что проблематика раскрытия и расследования преступлений экстремистской направленности отчетливо прослеживается, если разделить их на «явные» и «конспиративные» [15].

«Явные» включают действия публичного характера: публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (Ст. 280 УК РФ); публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации (Cт. 280.1 УК РФ); возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства (действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации) (Ст. 282 УК РФ) и др.

«Конспиративные» – основываются на ведении тайной, подпольной преступной деятельности. Для раскрытия и расследования таких преступлений нужны профессионализм и высокий уровень тактикотехнической подготовленности правоохранительных органов. К конспиративным мы относим, например, преступления, предусмотренные Ст. 205.1. УК РФ Содействие террористической деятельности; 282.1. УК РФ Организация экстремистского сообщества; 282.2. УК РФ Организация деятельности экстремистской организации. Совершенно очевидно, что по первой категорий преступлений экстремистской направленности (явный экстремизм) показатели раскрываемости представляют львиную долю статистики.

В правоприменительной практике сформировалась тенденция борьбы с именно с явным экстремизмом и его проявлениями: публикации в социальных сетях, распространение литературы проч., в то время как конспиративный экстремизм попадает во внимание правоохранительных органов только после совершения тяжких преступлений и их последствий. Причины такого уклона правоприменительной практики совершенно очевидны. Доказывание по делам о явных проявлениях экстремизма не требует особого труда, а с точки зрения статистических показателей о состоянии преступности, публикация фотографии в сети Интернет является таким же преступлением, как, например, убийство по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды.

Согласно официальной статистике, то наблюдается явный уход «экстремизма» в виртуальную среду: «В 2017 году по таким фактам возбуждено 75% уголовных дел по экстремистским статьям (Ст. 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»), в первом полугодии этого года 571 из 762 дел возбуждено за экстремизм в интернете» [16].

Говоря о личности правонарушителя, совершающего деяния экстремистской направленности, следует отметить, что экстремистская преступность, находясь в пределах средней возрастной группы, при изучении материалов уголовных дел на качествен- ном уровне (а не по средневзвешенным показателям) «расползается» (включает как очень молодых правонарушителей, так и правонарушителей преклонного возраста). Объяснением такой тенденции является тот факт, что к уголовной и административной ответственности привлекаются, в основном, представители молодежной среды, которые размещают «материалы экстремистской направленности» в сети Интернет (значительная часть которых, при ближайшем рассмотрении оказывается материалами юмористического или сатирического характера) и представители старшей возрастной группы (60-70 лет), которые не осведомлены о функциях работы социальных сетей и достаточно часто привлекаются к ответственности за деяния, суть которых они до конца не осознают (лайки и репосты в социальных сетях и проч.).

За последние годы характер экстремистских деяний также претерпел значительные изменения. Ретроспективный взгляд на противодействие экстремизму показывает, что типичным экстремистом считалось лицо, которое ведет активную подпольную идеологическую деятельность, готовится или совершает агрессивные акты экстремизма (погромы, нападения, массовые акции и проч.), то сейчас, согласно информации о лицах, привлекаемых к ответственности, экстремист, чаще всего – компьютерный пользователь, деятельность которого, как правило, не связана с осуществлением каких-либо реальных экстремистских действий (подготовкой и осуществлением насильственных преступлений на идеологической почве). Факты совершения действий, которые по российскому законодательству квалифицируются как экстремистские, носят единичный бессистемный характер. Типичным экстремистом становится молодой пользователь социальной сети, размещающий (или перепубликующий посредством функционала социальной сети (кнопок «like», «мне нравится» и проч.)) разного рода изображения, давно уже опубликованные песни и видеоматериалы.

Во-первых, позиция надзорных органов по некоторым вопросам технического характера сетевого взаимодействия, также не выдерживает критики. Мы не случайно указали на такое действие как «перепу-бликация», так как, например, согласно разъяснению Роскомнадзора от 14 декабря 2017 г.:

«Наличие на интернет-сайте сетевого издания гиперссылки на материал (текст, видео-, аудио-, изображение и т.д.) с противоправным контентом расценивается Роскомнадзором как способ распространения данного контента в том случае, если такая гиперссылка является неотъемлемой частью контекста.

Размещая гиперссылку на какой-либо материал стороннего ресурса, редакция СМИ знает о содержании материала, доступного по данной гиперссылке. Поэтому, размещая гиперссылку на материалы с противоправной информацией, редакция СМИ способствует ее распространению».

Во-вторых, данная позиция Роскомнадзора является очень спорной, так как гиперссылка на уже имеющийся материал в сети Интернет распространяет его в той же мере, в какой ссылка на монографию какого-либо ученого в научной статье является способом распространения той самой монографии.

Размещенные в сети Интернет материалы в судебной практике рассматриваются не по общим правилам течения срока давности, а как длящиеся правонарушения. Совершенно очевидно, что в ситуации, когда лицо, разместившее информацию на сайте в сети Интернет, не предпринимало никаких действий по обновлению ранее размещенных материалов, его деяния не могут рассматриваться, как направленные на «привлечение все большего числа пользователей» к изучению размешенной информации.

В качестве примера можно привести правовую позицию Конституционного суда Российской Федерации, согласно которой «экстремистскими могут быть признаны не только отдельные информационные материалы, размещенные в сети «Интернет», страница сайта в сети «Интернет», но и весь сайт в целом» (см. определение Конституционного суда Российской Федерации по жалобе «Watch Tower Bible and Tract Society of New York, Inc.» от 22.12.2015г.).

Излишне политизированной нам представляется позиция Конституционного суда Российской Федерации о том, что Конституционный суд в делах, связанных с установлением сходства идеологической атрибутики до степени смешения с нацистской (ч. 1 Ст. 20.3 КоАП «Пропаганда либо публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики…»), прямо указывает, что вид символики является первостепенным, а ее значение – не имеет никакого значения по данной категории дел:

«Само по себе использование нацистской атрибутики (символики), равно как и атрибутики (символики), сходной с нацистской атрибутикой (символикой) до степени смешения, – безотносительно к ее генезису – может причинить страдания людям, чьи родственники погибли во время Великой Отечественной войны, что также предполагает право законодателя принимать меры в соответствии со статьей 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации» (определение по жалобе Мурашова В.А. от 23.10.2014г.).

Указанное обстоятельство послужило причиной того, что в судах общей юрисдикции сложилась практика привлечения к ответственности безотносительно к тому, например, имело ли место демонстрация, например, демонстрация атрибутики Буддизма, перечеркнутая свастика и проч.

Ключевой проблемой современного российского законодателя является неумение или нежела- ние «увидеть» и на достаточном уровне юридической техники разграничить ядро (наиболее общественно опасные деяния, связанные с идеологическим базисом насильственной преступности) и периферию (малозначительные проявления радикализма) экстремистских деяний.

Указанная проблема способствует внесению множественных изменений в законодательство, служит причиной деформации правоприменительной практики и статистической информации о состоянии преступности. На основе законодательных положений формируются и судебно-экспертные методики исследования материалов экстремистского характера. Использование этих методик также способствует деформации правоприменительной практики, что наглядно можно наблюдать, изучая Федеральный список экстремистских материалов.

Акты высших судебных инстанций наглядно подтверждают тезис о деформации правопримени- тельной практики [17]. В качестве еще одного подтверждения нашей позиции мы рассматриваем символичное с учетом совпадения сроков завершения работы над данной монографией и одобрения Советом Федерации законопроекта №558345-7 «О внесении изменения в статью 282 Уголовного кодекса Российской Федерации» изменение в законодательстве.

Уже сейчас можно прийти к выводу о том, что 2018 год стал отправной точкой в реформировании антиэкстремистского законодательства. Нам остается только надеяться, что дальнейшее совершенствование законодательства о противодействии экстремизму будет основано не на пробах и ошибках криминализации-частичной декриминализации, а на глубоком анализе сущности современных проявлений экстремизма и обеспечении безопасности государства, а не попытках достижения эффектных статистических показателей о состоянии преступности.(Работа подготовлена при финансовой поддержке РГНФ по соглашению №16-33-01150).