К вопросу о правовой регламентации статуса следственного судьи

В России полемика о целесообразности регламентации в уголовнопроцессуальном законодательстве процессуального статуса следственного судьи возникла давно, исследователи дореволюционного законодательства написали немало трудов, посвященных необходимости правовой регламентации статуса следственного судьи. Начиная с 2012 года вопрос о целесообразности следственного судьи как самостоятельного участника активизировался, чему подтверждением является выступление Валерия Дмитриевича Зорькина на Съезде судей. В частности, он высказал мнение о назревшей необходимости функционирования в уголовном процессе следственных судей. Концепция функционирования следственных судей виделась в объективности судебного разбирательства, в нейтрализации    обвинительного уклона отечественного судопроизводства.

Основная часть

Полемика о введении в российский уголовный процесс следственных судей периодически то активизировалась, то теряла свою актуальность, однако до сих пор статус следственного судьи рассматривается в качестве нереализованного ресурса судебной реформы. Судебная реформа предполагала оптимизацию судопроизводства, одной из главных целей которой было создание эффективного процесса, в том числе и посредством закрепления в УПК РФ такого самостоятельного участника, как следственный судья [1]. К сожалению, в настоящее время в российском уголовном процессе обсуждения о необходимости введения такого участника уголовного процесса, как следственный судья, не столь активны, как это было лет десять назад. Однако в декабре 2020 года юридической общественностью было отмечено, что вопрос о так называемых «следственных судьях» — исторически обусловленный, уходящий своими истоками к Древнему Риму [2].

На данный момент статус следственного судьи достаточно востребован, что подтверждает накопленный зарубежный опыт. Разумеется, Россия имеет свои традиции, самобытна в развитии судопроизводственных институтов, но все же, обращаясь к истории и методу сравнительного правоведения, мы полагаем, что следственный судья должен быть самостоятельным участником уго- ловного судопроизводства в России. Общеизвестно, что родоначальницей так называемого «следственного судьи» является Франция. Французское уголовное законодательство еще в 1810 году закрепило процессуальное положение следственного судьи. Можно сказать, что он действовал в качестве участника по собиранию доказательств, но при суде. Данное положение было заимствовано зарубежными странами [3], в том числе и Российской Империей. Так, в результате реформы 1860-х годов Устав уголовного судопроизводства закреплял статус «судебного следователя». Отделение второе Устава регламентировало степень властных полномочий судебных следователей. Статьи 264—267 Устава закрепляли права    судебных    следователей во благо предварительного расследования в тех пределах, которые не были разрешены законом. При производстве расследования по уголовному делу следователь выступал гарантом объективного собирания доказательств в пользу как обвинения, так и оправдания лица, причастного к уголовному преследованию. Судебный следователь (а сейчас следственный судья) был тем участником, который отличался своевременностью процессуальных действий, считал недопустимым терпеть промедления, нес бремя сохранения доказательств и всех полученных объективных, субъективных признаков преступления [4].

В историческом аспекте для нас очевидны разыскные начала в процессуальной деятельности судебного следователя. А.П. Чехов в своем произведении «Злоумышленник» достаточно наглядно описывает активную роль «судебного следователя» в процессе расследования деяния. Так, "перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий му-жичонко в пестрядинной рубахе и латаных портах... — Денис Григорьев! — начинает  следователь.  —

Подойди поближе и отвечай на мои вопросы. Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на 141-й версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам. Вот она, эта гайка!.. С каковою гайкой он и задержал тебя. Так ли это было?" [5]. Однако, исторический статус судебного следователя не идентичен современному статусу следственного судьи.

Для нас представляют интерес истоки классической науки и судебной практики Российской Империи в свете состязательной концепции уголовного судопроизводства. Александр II фактически дал возможность российским ученым осуществить демократический прорыв в уголовном процессе нашего государства. Одной из особенностей было то, что предварительное следствие осуществлялось судебной властью. Изначально судебный следователь состоял на службе окружных судов и производил предварительное следствие со всеми правами членов окружных судов в условиях несменяемости. Немного позже, буквально в 1851 г., глава Министерства юстиции дал распоряжение не приводить судебных следователей к присяге, отменить несменяемость. С одной стороны, судебные следователи утратили возможность участия в заседаниях суда, с другой стороны, они по-прежнему состояли при окружном суде, однако производили предварительное следствие в пределах своего участка. В то же время особое значение придавалось беспристрастности судебного следователя, которая рассматривалась в свете полномочий носителя судебной власти. В частности, в научных трудах наших современников отмечается, что судебный следователь был независимым арбитром в споре между стороной обвинения и стороной защиты, учитывая, что требования прокурора по собиранию обвинительных доказательств были обязательными для исполнения [6].

Рассмотрев исторические начала статуса «судебного следователя», необходимо понять смысловую нагрузку двух таких терминов, как «судебный следователь» и «следственный судья»: равнозначны ли они, можно ли их считать тождественными. В отдельных научных трудах данные понятия уравнивались и порой применялись через запятую, к примеру, в работах таких известных ученых, как Т. С. Бухранов, Н. Н. Ковтун, А. Г. Мамонтов. В настоящее время такое смешение понятий неактуально. Причина видится в том, что «судебный следователь» был той процессуальной фигурой, в руках которого сосредоточивались исключительно функции предварительного следствия при суде. В то время как предназначение «следственного судьи» заключается в усилении судебного контроля, в уравнивании сторон в уголовном процессе, оказывая содействие в собирании доказательств стороне защиты, которая по сравнению с органами уголовного преследования ограничена в такой возможности. По этой причине для нас представляется интересным научное воззрение А. А. Трефилова. Автор справедливо подчеркивает невозможность именования «судебным следователем» то процессуальное лицо, которое имеет фактически статус судебного работника.

Главная задача следственного судьи видится в реализации судебного контроля, не исключая рассмотрение жалоб на неправомерные действия и бездействия сотрудников органов уголовного преследования, анализа возможности применения мер уголовно-процессуального принуждения, которые оцениваются в качестве тех мер, которые ограничивают конституционные права граждан. Поскольку следственный судья не производит следственных действий, значит, нет смысла называть его «судебным следователем», в большей степени он контролирует реализацию конституционных прав участников уголовного процесса [3]. В этой связи, мы единодушны с А. А. Трефиловым и придаем принципиальное значение правильной терминологии.

В качестве примера отметим и то, что родоначальница анализируемого института уголовного процесса, Франция, использует термин «следственный судья». Российская Империя была преемницей французского института, но по Уставу уголовного судопроизводства мы говорим о «судебном следователе». И все же заметим, что сейчас в Бельгии, Голландии «следственные судьи» по сути своей являются органами предварительного следствия, но при судах первой инстанции. В Германии, Австрии так называемый «участковый судья» фактически выполняет полномочия по производству следственных действий как «судья-дознаватель». В Молдове действует «судья по уголовному преследованию», являющийся субъектом судебного контроля. «Судья предварительного следствия» функционирует в Эстонии, «следственный судья» — в Латвии и Украине, а «судья-магистрат» регламентирован УПК Грузии. Итак, для нас ясно следующее: в именовании анализируемого участника уголовного процесса ключевым является слово «судья», что соответствует теории разделения властей и несмешения полномочий следователя, как представителя исполнительной вести власти, с судебной властью. Следственные судьи функционируют исключительно при судах и во обеспечение объективной состязательности сторон.

В процессе написания данной статьи мы считаем целесообразным коснуться не только преимуществ, но и недостатков в работе следственных судей. Мы обнаружили в научной уголовно-процессуальной литературе несовершенства в функционировании института следственных судей, в большей степени в результате анализа исторических источников. Со- временные зарубежные авторы также подчеркивают как позитивные, так и отрицательные стороны процессуального статуса следственного судьи.

Обращаясь к истории, зная несовершенства прошлого, возникает желание их впредь не повторять. Одной из проблем, с которой сталкивались российские так называемые «судебные следователи», было слабое разграничение полномочий с органами полиции. А. А. Головачев подчеркивал, что отдельные судебные действия были несовместимы с полицейскими. Была очевидна потребность в более четком разграничении и отделении судебно-следственной работы от полицейской [7, с. 177]. Не всегда сотрудники полиции по поручениям судебных следователей производили дознание и эффективно собирали доказательства. Не все так просто обстояло в России. Были недостатки в работе организационного характера, в частности, не каждый судебный следователь имел свое рабочее место. Наблюдался формализм при производстве процессуальных действий, при оформлении и заполнении реестров, описей, протоколов. Каждое следственное действие должно было сопровождаться письменной фиксацией. Сложности возникали и при взаимодействии «судебных следователей» с иными сотрудниками судебной системы [8, с. 1973].

В настоящее время для нас представляют интерес нормы таких государств, как Украина и Казахстан. Отметим, что опытным путем первой ввела такого участника, как следственный судья, Украина, регламентировали они такой статус в УПК 2012 года. В Украине 10 лет действует институт следственного судьи, и уголовно-процессуальная деятельность без него немыслима. Пункт 18 ст. 3 УПК Украины закрепляет дефиницию «следственного судьи»: судья первой инстанции, реализующий судебный контроль за соблюдением прав, свобод и интересов лиц в уголовном процессе.

А. Р. Туманянц анализирует статус следственного судьи Украины в зависимости от уровня судебной инстанции [4, с. 39]. Автор отмечает все большее усиление судебного контроля за конституционными «приватными» свободами и правами. Однако Т. А. Музыченко анализирует статистику Украины по обжалованию процессуальных решений следственных судей: в 2014 было подано 924 апелляционные жалобы, а 2017 г. их было уже почти на 4000 больше. Вышестоящие суды в большей степени такие жалобы удовлетворяли" [9, с. 16]. Такие цифры свидетельствуют о несовершенстве реализации полномочий следственного судьи на момент его становления. Для улучшения процессуального статуса следственного судьи учеными Украины вносятся концептуальные предложения. Во-первых, видится необходимым предоставить следственному судье право истребовать для изучения материалы уголовного производства, на основании которых следователем (прокурором) вынесено постановление о его прекращении. Изменения необходимы для оценки оснований прекращения уголовных дел, которые порою не анализируются и не раскрываются в постановлении о прекращении. Думается, данное предложение направлено на обеспечение рассмотрения жалоб по вопросам прекращения уголовного преследования (изменения в ст. 306 УПК Украины). Украинские правоприменители считают целесообразным отмену положения относительно обжалования уведомления о подозрении. Так, ученые полагают, что сообщение о подозрении относится к дискреционным полномочиям прокурора и не может быть обжаловано. Следственный судья, в свою очередь, оценивает обоснованность подозрения [10, с. 2].

Особое значение придается совершенствованию роли следственно- го судьи в рамках реализации гарантий прав и свобод тех лиц, к которым применяются меры процессуального принуждения. Например, в настоящее время предпринимаются меры для обеспечения обязательности к исполнению указаний следственных судей в постановлениях о наложении ареста, способов информирования заинтересованных лиц. Украинскими авторами видится правильным унифицирование практики следственных судей в части выполнения требований уголовно-процессуального законодательства в случае выявления ими во время судебного заседания признаков унижения чести и достоинства личности. Кроме того, внесены предложения по вопросам надлежащего реагирования следственных судей на сообщения и жалобы о непредоставлении задержанным или взятым под стражу лицам надлежащей медицинской помощи и обязательного информирования следственного судьи о принятых мерах реагирования [10, с. 2].

Приведем отдельные нюансы уголовно-процессуального опыта Казахстана. В данном государстве была принята Концепция правовой политики, цель которой — усиление судебного контроля на досудебных стадиях предварительного расследования. Потребность в такой регламентации по усилению мер судебного контроля объясняется существующими недостатками в соблюдении законных прав и интересов участников уголовного процесса. Не было отлаженного алгоритма реализации судебного контроля, а именно имели место процессуальные ошибки при избрании такой меры пресечения, как заключение под стражу, решение принималось тем же судьей, который впоследствии рассматривал уголовное дело по существу. Разумеется, в научных трудах было высказано негодование [11, с. 121].

Безусловно, мы единодушны с теми авторами, которые справедливо подчеркивали, что судья не мог в полной мере реализовывать в таких условиях объективность и независимость.

Представители Верховного Суда России справедливы в том, что следственный судья не должен включаться в рассмотрение уголовного дела по существу, независимо даже от того, что дело пересматривается в вышестоящей инстанции [12]. В данное время УПК Казахстана регламентирует недопустимость рассмотрения следственным судьей дел по существу. Для нас становится очевидным, что процессуальный статус следственного судьи в Казахстане, впрочем, как и во всех других правовых системах зарубежья, заключается в усилении функции судебного контроля, посредством чего предполагается наиболее эффективная защита личности в уголовном процессе.

Стоит заметить, что зарубежными законодателями было учтено мнение, которое высказывал Н. Н. Коган: статус следственного судьи дает возможность стороне защиты активизировать ресурсы в аспекте собирания доказательств и быть менее зависимой от органов уголовного преследования. В Казахстане следственный судья является гарантом неприменения пыток, насилия и других действий, унижающих достоинство. Следственный судья наделен правом инициировать прокурорскую проверку по фактам насилия. Он имеет право на вынесение частного постановления в адрес лиц, которые нарушили закон [13]. В то же время следственный судья лишен собственной инициативы в собирании доказательств, он действует преимущественно по запросу стороны защиты и органов уголовного преследования. Следственный судья не вторгается в независимость судей, не подменяет прокурора и не вмешивается в рассмотрение тех вопросов, которые возлагаются на председательствующего в судебном разбирательстве по существу [14]. В настоящее время тенденция функционирования следственного судьи в Казахстане следующая: все больше внимания обращается на вопросы избрания мер пресечения в отношении задержанных лиц. Так, в 2021 году следственными судьями арестованы 87,9 % подозреваемых. В 2020 году — 86,5 %. В 2021 году — 21 % (721) — процент удовлетворенных жалоб. В 2020 году — 30 %. В этой связи председатель судебной коллегии по уголовным делам А. Т. Жукенов на расширенном совещании судей по итогам 2021 года обратил внимание руководства областных судов на ненадлежащую работу следственных судов, отметил слабую действенность в рамках полномочий, касающихся реализации судебного контроля [3].

Интерес представляет и такое процессуальное действие, как депонирование показаний, когда на стадиях предварительного расследования следственный судья для обеспечения сохранности доказательств допрашивает потерпевшего и свидетеля. Судебный следователь в данном мероприятии — достаточно востребованная процессуальная фигура [15].

Для нас очевидно, что следственный судья выступает промежуточным звеном, которое является гарантом баланса интересов при реализации сторонами состязательности, не вторгаясь ни в процессуальную самостоятельность следствия, ни в рассмотрение уголовного дела в суде по существу [16, с. 198]. Поэтому среди ученых в области уголовного процесса сложилось мнение о том, что посредством законодательной регламентации статуса следственного судьи система уголовной юстиции будет соответствовать требованиям правового государства [13].

Выводы и заключение

Для России введение такого участника уголовного процесса, как следственный судья, видится перспективным. Идея регламентации в законе статуса следственного судьи может быть направлена на развитие объективности уголовного процесса на досудебных стадиях для обеспечения всецелой, а не смешанной состязательной концепции уголовного судопроизводства.

Стоит согласиться и с мнением, высказанным в диссертационном исследовании С. А. Адилова: в законе необходимо предусмотреть такие нормы, которые усилят реализацию состязательности сторон посредством следственного судьи [17, с. 103].

Л. В. Головко отмечает: «задача следственного судьи — защита индивидуальных прав и свобод личности, задача прокурора — обеспечение публичного интереса» [18, с. 82–83].

Думается, что участие следственного судьи в уголовном процессе России послужит гарантом реализации полной состязательности от стартовых стадий уголовного процесса до вынесения итогового решения по уголовному делу. Учитывая зарубежный опыт, участие следственного судьи обеспечит соблюдение конституционных начал при производстве неотложных следственных действий и решении вопросов об аресте и применении иных мер пресечения.