К вопросу о редакторском вмешательстве Ф. М. Достоевского в публикацию проповеди декана Вестминстерского аббатства А.-П. Стенли ("Гражданин". 1874. № 2)

В 2003—2007 годах в издательстве «Воскресенье» вышло в свет новое

Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского в 18 томах. 11-й том собрания содержит публицистику Достоевского периода его редакторской деятельности в газете-журнале «Гражданин» (1873—1874) и «Дневник писателя» 1876 года. В состав тома вошли некоторые тексты из «Гражданина», ранее не приписывавшиеся Достоевскому и потому отсутствующие в академическом ПСС писателя в 30 томах (Л., 1972—1990; тексты из «Гражданина» — в т. 21). В частности, раздел «Коллективное» пополнился публикацией «Проповедь, сказанная г. Стенлеем, деканом Вестминстерским в английской церкви в С.-Петербурге 6 (18) января» (без подписи). Названный материал атрибутирован как составленный совместно К. П. Победоносцевым и Ф. М. Достоевским; атрибуция принадлежит доктору филологических наук, профессору В. А. Викторовичу.

Комментарий 18-томника к публикации «Проповеди…» включает следующую историческую справку: «Декан Вестминстерского аббатства, епископ Артур П. Стенли (1815—1881) приехал в Россию, чтобы совершить обряд венчания дочери русского императора, Великой Княжны Марии Александровны и сына английской королевы принца Альфреда. Поскольку жених и невеста принадлежали разным конфессиям, обряд венчания должен был совершиться и в православной, и в англиканской церкви. За 5 дней до венчания Стенли произнёс в англиканской церкви приличествующую сему проповедь <…> В <…> письме сестре от 9/21 января Стенли сообщил, что он одолжил текст проповеди одному человеку <…> этим человеком был К. П. Победоносцев, который перевёл текст проповеди на русский язык и передал его в редакцию “Гражданина”.

Проповедь Стенли — редчайший случай в журналистике! — два раза подряд была напечатана в номерах 2 и 3 “Гражданина” за 1874 г., вначале в изложении, а затем полностью» [1, 746—747].

В. А. Викторович высказал предположение о редакторском участии Достоевского в подготовке сокращенного варианта проповеди А.-П. Стенли для № 2 «Гражданина» 1874 года. На основании этой версии сокращенный текст проповеди и вошел (с комментарием В. А. Викторовича) в состав Полного собрания сочинений Достоевского в 18 томах (т. 11, раздел «Коллективное»).

Приведем доводы В. А. Викторовича в пользу редакторского и соавторского участия Достоевского в данной публикации: «Сравнение двух текстов» проповеди Стенли — краткого в № 2 и полного в № 3 «Гражданина» (1874 г.) — «приводит к заключению, что в первом из них» — кратком — «акцентированы одни моменты и ушли в тень другие: редакция как бы преподносила текст проповеди в собственной аранжировке. Скорее всего, эта аранжировка принадлежала редактору» [1, 747]. Под «аранжировкой» понимается, конечно, тенденциозность, присутствующая, на взгляд В. А. Викторовича, в изложении проповеди Стенли в № 2 «Гражданина». Комментатор приводит два примера такой «аранжировки»:

• 1)    «В своей проповеди Стенли описал свадьбу в Кане Галилейской, на которую был приглашён Иисус, и доказывал, что на ней “собрались все члены Святого Семейства и друзья их”. Получалось, что Христос совершил первое чудо для “своих” (что, впрочем, соответствовало ситуации проповеди). В редакционном изложении это объяснение было опущено»;

• 2)    «В редакционном изложении был сделан акцент, совпадающий с позднейшей интерпретацией автора “Братьев Карамазовых”: “Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… Кто любит людей, тот и радость их любит”» [1, 747].

В комментарии к «Проповеди…» говорится также о наличии «элементов стиля Достоевского» в компилятивном изложении текста Стенли в № 2 «Гражданина». Конкретных примеров не приводится, кроме следующего единственного контекста: «проповедник… воскрешая перед слушателями исторические личности…, становит их как бы перед нынешним событием…» [1, 747; выделение жирным шрифтом и купюры В. А. Викторовича. — А. О. ].

Общий вывод комментатора: «История печатания проповеди Стенли выглядит следующим образом. Получив перевод от К. П. Победоносцева, Достоевский принял решение, прежде чем печатать полный текст, дать его редакционное изложение, расставив свои акценты» [1, 747]. Подчеркнем: данный вывод целиком базируется на вышеизложенных аргументах (сами аргументы комментатора воспроизведены здесь нами полностью ). Вывод, как видим, лишен каких-либо документальных оснований: отсутствуют автограф перевода проповеди Стенли, гонорарные расчеты по № 2 «Гражданина» 1874 года, соответствующие свидетельства современников Достоевского и т. п.

Версия В. А. Викторовича представляется неубедительной в нескольких отношениях.

Во-первых, журналистская практика, действительно, почти не знает случаев, когда бы редакция, намеренно тенденциозно изложившая какой-либо текст, печатала затем, по собственной инициативе, его оригинал. В полной публикации в «Гражданине» проповеди Стенли было тем меньше необходимости, что даже в кратком изложении она вмещала в объемных дословных цитатах около 40 % содержания оригинала. В № 2 журнала Достоевского были процитированы все ключевые моменты проповеди А.-П. Стенли. Фрагменты, изложенные вкратце или опущенные, у самого Стенли имеют второстепенное значение (например, детализация иудейских брачных обрядов начала нашей эры или упоминание о Евхаристии в связи с «высокой задачей христiанства <…> не только плакать съ плачущими, но и радоваться съ радующимися» [3, 79]) либо уводят в сторону от «стержневой» мысли проповедника (таковы рассуждения о матери Иисуса, догадки о том, кто именно из апостолов мог быть на свадьбе в Кане Галилейской, упоминание об Иосифе, главе Святого Семейства, который, «повидимому отошелъ уже въ вѣчный покой» [3, 79], и т. д.). Изложение проповеди в № 2 «Гражданина» 1874 года представляется достаточно подробным, способным удовлетворить как авторское самолюбие А.-П. Стенли, так и любопытство читателей журнала (которым, отметим, вряд ли было настоятельно необходимо знакомиться с полным переводом проповеди). При этом изложение проповеди Стенли в № 2 редакция «Гражданина» всё-таки предваряет фразой: «Получив позволение от почтенного проповедника напечатать в переводе его проповедь, мы поместим ее в следующем № нашего издания»1.

Во-вторых, выглядит слишком бесцеремонным обращение редактора «Гражданина» с переводом, сделанным для журнала К. П. Победоносцевым — высокопоставленным государственным деятелем, которого Достоевский, как известно, глубоко уважал и ценил. Переписка Достоевского и Победоносцева по поводу статей последнего достаточно хорошо сохрани-лась². Судя по эпистолярным материалам, Достоевский проявлял к текстам К. П. Победоносцева максимальную деликатность . Как редактор он вносил в статьи Победоносцева все требуемые автором исправления и текстовые вставки; удовлетворял просьбы — не всегда убедительно мотивированные Победоносцевым — о порядке публикации его статей в составе журнального выпуска (так, библиографический материал Победоносцева мог ставиться в «Гражданине» вне скромной рубрики «Критика и библиография», даже переноситься в число первых материалов номера). По желанию Победоносцева Достоевский отдавал автограф его статьи на переписку «чужой рукой» для соблюдения авторского инкогнито. По первой просьбе сотрудника редактор «Гражданина» оговаривал в ближайших номерах допущенные в статьях Победоносцева опечатки (подобные же просьбы известного историка и публициста М. П. Погодина³ Достоевский, отметим, оставлял без удовлетворения). Нам не известно ни одного случая, когда бы Достоевский как редактор «Гражданина» изменил хоть слово в какой-либо статье Победоносцева.

В случае же с проповедью А.-П. Стенли Достоевский, по версии В. А. Викторовича, сначала произвольно сокращает в 2,5 раза⁴ перевод, сделанный для «Гражданина» членом Государственного совета, затем — всё-таки печатает перевод полностью в следующем же номере. Такая «двойная публикация» проповеди Стенли должна была быть воспринята читателями «Гражданина» не иначе как некоторая неловкость редакции . В довольно нелепом положении должен был ощутить себя и К. П. Победоносцев как переводчик. Не очевидна и цель «двойной публикации»: если даже принять версию о поправках, намеренно внесенных редактором в текст англиканского пастора, то такие «поправки» придется признать малозначительными в содержательном отношении.

В-третьих, мы должны помнить, что публикация текста Стенли имела отношение к «делу государственного значения»: проповедь была произнесена в связи со свадьбой «Высочайших Особ». С бракосочетанием русской великой княжны и английского принца увязывались в известной мере перспективы российско-английских отношений, традиционно проблемных и традиционно немаловажных для России. В такой ситуации редакции «Гражданина» вряд ли вообще было уместно «расставлять свои акценты» в тексте английского проповедника, близкого ко двору королевы Виктории. Решение, о котором пишет В. А. Викторович: «прежде чем печатать полный текст, дать его редакционное изложение» с «аранжировкой», — по всей видимости, не могло быть принято Достоевским ни единолично, ни по согласованию — если бы это согласование было возможным — с К. П. Победоносцевым (переводчиком) и В. П. Мещерским (издателем и фактически соредактором «Гражданина»). Логично и естественно поэтому предположить, что на «двойную публикацию» текста Стенли редакция «Гражданина» пошла вынужденно — не имея возможности поступить иначе.

В. А. Викторович не сомневается в том, что на момент напечатания в «Гражданине» сокращенного изложения текста Стенли в редакции уже имелся его полный перевод . Этого мы, по меньшей мере, не знаем. Не будет, следовательно, натяжкой допустить обратное. Стоит учесть, что проповедь Стенли 6 (18) января 1874 года довольно объемна (¹/₂ авторского листа, около 20 000 знаков), а К. П. Победоносцев, занятый на государственной службе, располагал ограниченным временем для «литературных занятий». Известно, что для № 2 «Гражданина» (14 января 1874) К. П. Победоносцев параллельно с работой над переводом Стенли подготовил другую публикацию — статью «Девятое января. Память Великой Княгини Елены Павловны в Крестовоздвиженской общине» (этот материал приурочен к годовщине смерти великой княгини — 9 января; с публикацией необходимо было успеть к дате). Получив от А.-П. Стенли текст не ранее дня произнесения проповеди (6 января старого стиля), Победоносцев должен был представить свою работу в «Гражданин» не позднее, чем в пятницу 11 января (издание выходило еженедельно по понедельникам, последним днем сдачи материала в набор для своевременной верстки номера была пятница⁵). За неполную неделю, насыщенную разного рода ответственной работой, Победоносцев, разумеется, мог не успеть перевести всю объемную проповедь. Между тем печатать текст Стенли в следующем номере «Гражданина» — 21 января, т. е. через полмесяца после произнесения проповеди — было бы явной неоперативностью (хорошо известно, что при Достоевском редакция «Гражданина» старательно заботилась о своевременности публикаций). В такой ситуации помещение в ближайшем номере газеты-журнала частичного перевода проповеди (ключевые моменты, без второстепенных подробностей) с последующей, по мере готовности перевода, полной публикацией могло представляться решением, более или менее приемлемым для переводчика-публикатора и редакции журнала.

Перейдем к вопросу об «аранжировке» проповеди. Факт «аранжировки» комментатор подтверждает двумя примерами . Начнем с последнего: «В редакционном изложении был сделан акцент, совпадающий с позднейшей интерпретацией автора “Братьев Карамазовых”: “Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… Кто любит людей, тот и радость их любит”» [1, 747]. Оспорим данное утверждение комментатора. С приводимой цитатой из «Братьев Карамазовых» в «редакционном изложении» (выражаясь точнее, в кратком варианте перевода ) соотносится только следующий фрагмент: «…“Чему учит нас это первое знамение общественного служения нашего Господа? Это был случай не горя или испытания, а чистой, невинной радости <…> подобно тому, как в нашей обыденной жизни встречаются мгновения ничем неомрачаемого, полного счастия, так было и с Ним. Особенная, высокая задача христианства призывает нас не только плакать с плачущими, но и радоваться с радующимися <…> не Он ли <…> приготовил нам трапезу среди земной пустыни, не Он ли наполняет через край наши чаши, не Он ли не оставляет нас своими милостями и щедротами во все дни нашей жизни» ( Д18 , 267). Приведенные фразы суть не пересказ «от редакции», а прямая цитата из проповеди Стенли . Очевидно, замечание В. А. Викторовича следует понимать так, что в сокращенном переводе данный текстовый фрагмент как-то акцентирован. Но каким образом? Воспроизводя текст в «кратком переводе», редакция «Гражданина» ничего не прибавляет к нему от себя, чтобы усилить или подчеркнуть мысль проповедника. Вообще цитированные фразы не сопровождаются в журнале каким бы то ни было комментарием. Фразы не были вынуты публикаторами из контекста — они помещены «на своем месте», в том абзаце, в составе которого находятся и в подлиннике; в сокращенном переводе текста Стенли данный абзац приведен весь от первого до последнего слова, дальше идет дословно следующий абзац. Никакой «аранжировки» здесь, как видим, нет .

Теперь возьмем первый отмеченный комментатором пример тенденциозного изложения: «В своей проповеди Стенли описал свадьбу в Кане Галилейской, на которую был приглашён Иисус, и доказывал, что на ней “собрались все члены Святого Семейства и друзья их”. Получалось, что Христос совершил первое чудо для “своих” (что, впрочем, соответствовало ситуации проповеди). В редакционном изложении это объяснение было опущено» [1, 747]. Приводимый резон не выглядит особенно убедительным уже потому, что в сокращенном переводе что-нибудь должно быть опущено . Еще менее веским этот довод становится при его подробном рассмотрении.

Во-первых, Артуру Стенли не было нужды «доказывать» присутствие на свадьбе в Кане Галилейской матери Иисуса и его «друзей» (учеников) — об этом прямо говорится в евангельском тексте, взятом за основу проповеди:

«И въ третiй день бракъ бысть въ Канѣ Галилейстей: и бѣ Мати Иисусова ту .

Званъ же бысть Иисусъ и ученицы Его на бракъ»⁶ (Ин. 2:1—2).

Итак, Стенли предполагает лишь то, что на свадьбе были и другие, кроме Богоматери, члены Святого Семейства. Он, однако, высказывает это мельком и не утверждает категорически («…очевидно <…> собрались всѣ члены Святаго Семейства» [3, 79]). В данном контексте проповедник подробно рассуждает только о матери Иисуса и учениках. Выбрав исходным «текстом» проповеди приведенный стих Священного Писания, Стенли уже по необходимости не мог проигнорировать тему «мать Иисуса и апостолы на свадьбе в Кане Галилейской». Однако данная тема всё-таки оказывается в стороне от главного направления мысли англиканского священника: отношение Христа к «радости людской» — христианское значение брачного союза — брак конкретно принца Альфреда и цесаревны Марии Александровны — значение этого брака в контексте англо-российских отношений. Второстепенное значение темы «мать Иисуса и апостолы на свадьбе», замеченное нами, едва ли могло укрыться и от К. П. Победоносцева как переводчика.

Обратим внимание и на следующее замечание комментатора: «…Христос совершил первое чудо для “своих”…» [1, 747]. Формулировка принадлежит именно комментатору — в тексте Стенли данную мысль можно лишь прочесть «между строк». Редакции «Гражданина» не стоило подвергать текст А.-П. Стенли радикальному — в 2,5 раза — сокращению лишь ради того, чтобы исключить из него одну словесно не формулированную мысль. Заметим попутно, что в сокращенный перевод не вошли также многие другие мысли проповедника, нисколько не связанные с указанной — ни логически, ни по положению в структуре текста.

Как в данном, так и в других случаях из проповеди были исключены положения явно второстепенные — именно в силу их второстепенности .

Как видим, из двух примеров тенденциозной «аранжировки» один приводится комментатором ошибочно, другой, как минимум, сомнителен.

Остался стилистический аргумент В. А. Викторовича: «В редакционных “связках” заметны элементы стиля Достоевского, например, излюбленный им оборот речи: “проповедник… воскрешая перед слушателями исторические личности…, становит их как бы перед нынешним событием…”» [1, 747].

Заметим на это, что «связок» и каких-либо пояснений в сокращенном переводе текста Стенли немного (менее 20 % от общего объема публикации), почти все они предельно лаконичны и стилистически нейтральны: «Проповедник, делая описание Каны Галилейской, говорит…»; «Затем описав сам праздник и припомнив все брачные обряды того времени, проповедник спрашивает…»; «Затем проповедник переходит ко второй главной мысли своего слова: он напоминает что пир Каны Галилейской был не простой, а брачный пир, и что первое чудо Им сотворенное было на брачном пире» (Д18, 266—268) и т. д. Выписанная В. А. Викторовичем «характерность» — единственная во всём «редакционном изложении» проповеди Стенли, но и она больше соответствует стилистическим приемам К. П. Победоносцева, чем стилю Ф. М. Достоевского. Веским указанием на авторство Достоевского был бы более простой оборот «ставит перед нынешним событием» (оборот ставить кого-то перед кем-то (чем-то) мысленно действительно встречается в текстах Достоевского7). Но в «Проповеди…» Стенли в № 2 журнала употреблен архаизм становить. Достоевский не был пристрастен к архаизмам — он использовал их осмотрительно, в меру. При этом регулярное обращение к архаизмам (церковнославянизмам и др.) — весьма характерная черта стилистики и языковых средств К. П. Победоносцева.

Поясним это подробно на конкретных примерах. В статье К. П. Победоносцева «Франция (Взгляд на теперешнее ее состояние)» («Гражданин». 1873. № 35; объем публикации — 16 164 знака⁸) встречается не менее 16 устаревших слов, словоформ и контекстов: « оболживилось », «стремится <…> блудящею планетой», « мятется », « чуялось », «из коих », « особливый » (слово употреблено трижды) и « особливо » (дважды); словоформы « внесть », « возвесть », « восстановляет », « противу »; контекстуальный архаизм «о <…> бедствиях, грядущих на Францию»; фразеологизм « поставить на своем ». В тексте его же статьи «Испания» («Гражданин». 1873. № 37; объем — 26 457 знаков) не менее 19 архаизмов: « обедняла <…> людьми», «всюду вéдомые », « чает <…> избавителя», « несовместно », « несовместный », « коего обсуждение», «в коих », «в пользу коей », «из коих »; словоформы « накопляться », « приобревшего », « самодержавство » (слово употреблено дважды), « весть ее куда угодно», « перерывали и требовали себе слова»; контекстуальные архаизмы « дробную <…> войну», « достало оружия <…> на 2 000 человек»; устаревшая синтаксическая конструкция «касавшейся до политики»; фразеологизм « поставить на мере ». Умелое, хотя и слишком частое использование архаизмов на разных уровнях организации языка (лексика, словообразование, фразеология, синтаксис) придает неповторимое своеобразие публицистическим текстам К. П. Победоносцева; его анонимные публикации легко атрибутируются даже в отсутствие документальных источников. В ряде случаев обращение автора к архаизмам можно было бы объяснять спецификой темы (религия, церковные вопросы), однако публикации будущего обер-прокурора Синода Русской православной церкви на «светские темы» — «Преобразование суда присяжных», «Свобода, равенство и братство», «Франция (Взгляд на теперешнее ее состояние)», «Испания», «Новые русские книги за три месяца» и др. — выдержаны в той же «старомодной» стилистике. С другой стороны, в статьях Ф. М. Достоевского, связанных с религиозной тематикой, архаизмы встречаются гораздо реже, чем в текстах К. П. Победоносцева: в гл. VII «Дневника писателя» 1873 года «Смятенный вид» (объем — 17 707 знаков) 4 «устаревшие» лексемы: « изрек » (употреблено дважды), « восстановляет », « древле освященною <…> иконою»; в гл. X «Ряженый» (объем, без цитат из Н. С. Лескова, 29 201 знак) также 4 архаизма: « искони » (встречается шесть раз, но это обусловлено самоцитированием),

«намерения сего не питал», «в монастырях наших ангельское житие », «относящихся до его сословной среды». В отчете «Заседание Общества любителей духовного просвещения 28 марта» (объем — 7 185 знаков) 2 архаизма — « долее » (употреблено дважды). Наиболее близкий в жанрово-тематическом отношении к статьям К. П. Победоносцева в «Гражданине» цикл публикаций Достоевского «Иностранные события» почти не содержит устаревших лексем. Заметим наконец, что сравнительно немногочисленные «архаизмы Достоевского» («искони», «доселе», «дотоле», «изрек», «избиен» и др.), как правило, могут употребляться в узких контекстах и в современном языке, тогда как К. П. Победоносцев нередко обращался к словам и фразеологизмам, уже к XIX веку вышедшим из употребления: «замерзе-лость»⁹, «усовершиться», «потолику, поколику…», «поставить на мере», «построить в правду» и др.

Полагаю, что версия В. А. Викторовича об участии Достоевского в компилятивном изложении текста «Проповеди» А.-П. Стенли («Гражданин». 1874. № 2) не имеет подтверждения. Публикацию «Проповеди, сказанной г. Стенлеем, деканом Вестминстерским в английской церкви в С.-Петербурге 6 (18) января» в Полном собрании сочинений Ф. М. Достоевского в 18 т. (т. 11, раздел «Коллективное») нужно считать ошибкой; нет оснований помещать названный текст в последующих изданиях собраний сочинений Достоевского.

Вместе с тем Ф. М. Достоевскому, очевидно, принадлежит краткий абзац, предпосланный публикации «Проповеди…» в «Гражданине» (№ 2, 1874 г.) и написанный от имени редакции: «Получив позволение от почтенного проповедника напечатать в переводе его проповедь, мы поместим ее в следующем № нашего издания. Сегодня же передаем только ее содержание и приводим некоторые из нее места» ( Д18 , 266). Принадлежность вступительного абзаца Достоевскому впервые была указана в 1996 году И. Зограб в статье «Редакторская деятельность Ф. М. Достоевского в журнале “Гражданин” и религиозно-нравственный контекст “Братьев Карамазовых” (К истории создания романа)» [2, 61]. При последующих изданиях Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского данный абзац, по нашему мнению, нужно включить в число редакторских предисловий и заметок Достоевского из журнала «Гражданин».