К вопросу о социальных истоках ранних казачьих сообществ: итоги, методология и перспективы исследований

DOI:

Цитирование. Рыблова М. А. К вопросу о социальных истоках ранних казачьих сообществ: итоги, методология и перспективы исследований // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2024. – Т. 29, № 4. – С. 249–260. – DOI:

Введение. Проблемы истории российского казачества вызывают неиссякаемый интерес историков со времени зарождения российской историографии в XVIII в. и до настоящего времени. При этом происходит постоянное смещение фокуса научных исследований и расширение самого исследовательского поля [48, с. 6]. Долгое время отечественных ученых волновала проблема не только происхождения казаков, но и определения стадиальной принадлежности их сообществ, а также поиска тех социальных или политических структур, которые послужили основой, прообразом для их формирования на юге России на рубеже XV–XVI веков. В последнее время эта тема была актуализирована в двух публикациях: монографии Н.И. Никитина [23] и совместном труде Н.И. Никитина и А.В. Малова [19]. Выявив и оценив высказанные учеными (начиная с конца XVIII в.) версии о стадиальной принадлежности ранних (вольных) казачьих сообществ, авторы этих работ сошлись в убеждении, что казаки создавали архаичные структуры, связанные в том числе и с таким древними институтами, как военная демократия и мужские союзы. Однако и после проведенного исследователями анализа целый ряд вопросов остается дискуссионным, и это обстоятельство дает основание для дальнейшего продолжения научных штудий.

В связи с очень широким разбросом мнений, высказанных исследователями по поводу стадиальной принадлежности ранних славянских казачьих сообществ, представля- ется важным и актуальным осуществить их классификацию, выявить наиболее перспективные направления дальнейших работ, а также определиться с методологическими основами исследований, связанных с осуществлением сравнительного анализа и сопоставления казачьих сообществ с институтом архаичных мужских союзов.

Методы и материалы. Материалами для статьи послужили многочисленные исследования проблемы стадиальной принадлежности ранних казачьих сообществ, осуществленные дореволюционными, советскими и современными исследователями-казаковедами. Высказанные в разное время версии будут классифицироваться на основе определяемых учеными социальных и политических прототипов ранних казачьих сообществ. В связи с тем, что одна из ключевых авторских позиций заключается в том, что необходимо расширить границы уже проведенного историко-сравнительного анализа и соотнести вольные казачьи сообщества, расселявшиеся по Дону с притоками, Яику, Тереку и Днепру (ниже порогов), с мужскими сообществами / союзами, известными на сопредельных территориях, в статье использовались также исследования и материалы, посвященные мужским союзам и сообществам славянского, кавказского и тюркского миров [3; 4; 6; 7; 12; 14; 26; 29; 39, 40; 50; 52].

Анализ источников и научных публикаций по этой проблеме осуществлялся с применением историко-сравнительного и структурно-функционального методов, а также метода типологизации, которые позволили выявить основные элементы сравниваемых сообществ и их функции с дальнейшей перспективой их использования для будущих сравнительно-типологических исследований.

Анализ. Выделяя ключевые и дискуссионные вопросы проблемы стадиальной принадлежности донских казаков, отраженные в многочисленных работах отечественных исследователей, можно сгруппировать их в рамках трех основных блоков на основе двух главных признаков: определения их социально-политической природы и первичного прообраза, положенного в основу этих сообществ.

• 1.    В первую группу можно объединить версии ученых, которые полагали, что уже в ранний период истории существовали само-

• стоятельные казачьи государства или близкие к ним и развитые формы (квазигосударство, параполитейное государство). Такой позиции придерживались: В.Г. Сватиков [36, с. 36], С.И. Тхоржевский [44, с. 28]. О том, что «казацким идеалом» было «буржуазнодемократическое равенство», писал С.Г. Том-синский [43, с. 185]. И.Г. Рознер и В.А. Голобуц-кий [8] считали украинских казаков носителями передовых капиталистических тенденций, а казачьи сообщества называли «антифеодальными государственными образованиями», своеобразными (пусть и не развитыми) демократическими республиками [30, с. 47–48, 56].

• 2.    Во вторую группу можно объединить версии, согласно которым казаки выстраивали свои сообщества, опираясь на традиции, существовавшие единовременно с ними. Так, исследователи отмечали влияние на внутреннюю организацию донских казачьих сообществ демократического устройства вольных татарских отрядов и станиц (активно возникавших после распада Золотой Орды), с которыми первые не только жили по-соседству, но и нередко смешивались [16, с. 114; 21, с. 231; 47]. И.О. Тюменцев обосновывал мысль о типологическом сходстве татарских (кочевых) и славянских (оседлых) казачьих сообществ, возникавших на основе объединения маргинализированного населения Подо-нья после распада Золотой орды [45–47]. А.П. Пронштейн, Н.А. Мининков и Н.И. Ни-

• китин указали на возможности легкого перехода из российского служилого казачества в вольное, а также на то, что в XVI в. действия служилых мещерских казаков против ногайцев ничем, в сущности, не отличались от походов вольных донских казаков «за зипунами» [27, с. 41; 23, с. 185]. Представляется, что такое сходство действий вполне могло соотноситься со сходством организационным.

• 3.    В третий блок можно объединить мнения тех исследователей, которые в поисках прообраза ранних казачьих организаций обратились в прошлое. Так, еще в XVIII в. Г.Ф. Миллер обнаруживал в «казачьей демократии» признаки глубокой первобытности, а военную организацию запорожцев называл до-государственной формой общественной жизни [20]. В.Г. Дружинин писал о «совершенно неразвитых первобытных формах административного устройства» вольного сообщества донских казаков [11, с. 28].

В постсоветское время появились более взвешенные и осторожные оценки казачьей государственности. Так, А.Ю. Дворниченко полагал, что ранние казачьи сообщества имели ярко выраженные признаки государственности, но она была «скорее потестарной, чем политической», к тому же имела характер вто-ричности (формировалась под сильным внешним воздействием) [10]. В качестве квазигосударства определяли Донское войско Р.Г. Тикиджьян, А.П. Скорик, А.В. Кочегаров и В.П. Трут [42, с. 73], а Запорожскую сечь – А.В. Кондрико [15, с. 17]. В XXI в. также были возрождены идеи о высоком уровне политической организации ранних казачьих сообществ. Некоторые ученые стали называть организации яицких и донских казаков «независимыми государствами», а казачью демократию – предтечей современной [22, с. 24; 49, с. 8].

Все эти версии можно охарактеризовать как взвешенные, опирающиеся на исторические свидетельства и вполне согласующиеся с выводами этнографов о том, что на территории расселения вольного славянского казачества шли активные процессы социокультурного взаимодействия и обмена опытом разных этнических групп. Однако, указывая на возможные связи ранних казачьих сообществ с теми или иными структурами (кочевыми татарскими или горскими сообществами, организациями российских служилых казаков), исследователи, во-первых, не определяли четко характер (типологическую принадлежность) этих структур, а во-вторых, не приводили конкретных свидетельств и параллелей, что сопряжено в первую очередь со скудостью источников по этой проблеме.

Впрочем, исключение составляют работы М.И. Крайсветного, который находил прямые аналогии между донскими казачьими организациями и воинскими сообществами Северного Кавказа, в первую очередь адыгскими (и отчасти аланскими). При этом исследователь объяснял их генетическими причинами: происхождением донских казаков непосредственно от адыгов [18; 19], что не находит подтверждений историческими источниками и, кроме того, не является обязательным следствием обнаруженных сходств, так как речь может идти и о типологически сходных явлениях.

Некоторые исследователи (В.М. Пуда-вов, А.А. Скальковский, Д.И. Эварницкий) соотносили ранние казачьи сообщества запорожских и донских казаков с современными им рыцарскими орденами европейского Средневековья [28, с. 179–181; 38, с. 17, 101–104; 51]. В постсоветское время эти представления развивали Р.В. Багдасаров и А.В. Конд-рико [1; 15]. Соглашаясь с оценкой Д.С. Се-нем прямого соотнесения запорожского каза- чьего сообщества с рыцарским орденом, как тупикового [37, с. 234], отмечу, однако, что в целом такие сравнительные параллели в то время открывали новые перспективы для поиска места казачьих сообществ среди других социальных образований позднего Средневековья.

Наконец, в 1990-х гг. А.Л. Станиславский и Н.И. Никитин высказали интересную мысль о наличии некоторых сходных элементов в организации ранних казачьих сообществ и криминальных организаций [41, с. 244; 24, с. 10]. В то время эта мысль некоторым исследователям показалась спорной и подверглась критике [10, с. 129]. Однако после выхода статьи Л. Самойлова (Л.С. Клейна) о советской исправительно-трудовой колонии [35] и монографии К.Л. Банникова о российской армии [5], в которых были представлены мужские сообщества в экстремальных условиях существования, идея о наличии некоторых схожих черт у ранних славянских казачьих и российских криминальных сообществ уже не представлялась чем-то крамольным и была поддержана некоторыми учеными [46].

В советское время идея архаичности устройства ранних донских казачьих сообществ была актуализирована Н.И. Никитиным, который находил в их общественно-политическом устройстве аналогии с «социально-политической структурой доклассового общества в период военной демократии», полагая, что до государственности казакам было далеко [25, с. 240]. Исследователь считал, что вольные казачьи сообщества являлись не олицетворением грядущих социальных отношений, а представляли собой отголосок минувшего, своеобразный рудимент дофеодальных времен. Позицию Н.И. Никитина поддержал

А.Л. Станиславский, также считавший, что ранние казачьи организации много архаичнее общественного устройства Российского государства того времени [41, с. 244].

Вслед за этими исследователями версия об архаичности ранней организации донских казаков обосновывалась автором данной статьи. Была высказана мысль о том, что в их основу могли быть положены различные формы славянских мужских объединений (дружины, братства и пр.), а также средневековые европейские комитаты [31, с. 71–72; 34]. Были отмечены и возможности влияния на казачьи организации традиций мужских союзов, реликты которых сохранялись, например, на Кавказе и в Средней Азии до середины XX в., а также представлены множественные этнографические параллели между ними [32, с. 125; 33, с. 13–14].

Дальнейшее развитие этой идеи было осуществлено украинским исследователем В.В. Грибовским. Оно представлено в коллективной монографии, вышедшей в Казани под грифом Академии наук Республики Татарстан, а потому, надо полагать, отражает мнение группы отечественных ученых. В.В. Грибов-ский провел аналогии между сообществами славянских казаков и тюркскими (среднеазиатскими) мужскими сообществами, известными преимущественно по материалам XIX– XX вв. [13, с. 11–69]. Отбросив при анализе весь кавказский и славянский массив материалов по этой проблеме, исследователь пришел к выводу, что «в основе русского и украинского казакования лежали не славянские мужские союзы, исчерпавшие себя в предшествующую эпоху (княжеская дружина), а те их формы, которые с древности вырабатывались степными обществами и прошли вторичную институализацию в ходе распада чинги-зидских государств в ХV в.» [13, с. 172]. При этом отрицание возможностей влияния на казачий мир славянских мужских союзов (или их поздних форм, не ограничивающихся, кстати, только княжескими дружинами) исследователь ничем не обосновывал.

Меж тем, наличие массы культурных параллелей между казачьими сообществами и тюркскими мужскими союзами не исключает такого же (если не более мощного) влияния со стороны славянских мужских сооб- ществ, которые продолжали существовать, изменяясь, так же как изменялись (проходили «вторичную институализацию» в ходе распада чингизидских государств в ХV в.) мужские союзы тюркского мира. Главная же проблема, которая вытекает из сравнительного анализа В.В. Грибовского, заключается в том, что, обнаруживая сходства одного явления с другим, он делает вывод о наличии генетической связи между ними («в основе казако-вания лежали “степные сообщества”»), что вовсе не является обязательным следствием этих сходств.

В 2022 г. по проблеме стадиальной принадлежности ранних сообществ донских казаков вновь высказался Н.И. Никитин. Подтвердив свое давнее мнение об архаичности их сообществ, он особо отметил, что «практики мужских союзов если и определяли социальное устройство казачьих сообществ, то лишь на самых ранних этапах их становления и существования» [23, с. 229]. Эта оговорка представляется очень важной, хотя и не вполне достаточной. Отдельные практики мужских союзов воспроизводились казаками и в более позднее время, но никогда только ими не ограничивались. И люди, уходившие из метрополии «в казаки», имели опыт не только членства в мужских сообществах (воинских или крестьянских), но и участия в государственных делах метрополии, на что справедливо указывал в свое время А.В. Дворниченко [9; 10].

Результаты. Подводя итог дискуссиям о стадиальной принадлежности ранних казачьих сообществ, выскажу свою позицию по этому поводу, отметив также и ряд положений методологического характера.

• 1.    В настоящее время в научном сообществе получает все большее признание и распространение мысль о том, что в основе ранних казачьих сообществ могли быть структуры, определяемые в качестве архаичных мужских союзов. Это обстоятельство можно признать весьма значимым для отечественного казаковедения, открывающим дальнейшие перспективы исследования социальной истории славянских групп казаков.

• 2.    Исторические свидетельства о ранних казачьих сообществах и современные научные знания не дают оснований ограничивать сравнение их лишь с тюркскими и монгольс-

• кими мужскими союзами. В числе возможных прототипов ранних казачьих сообществ могли быть и кавказские, и славянские мужские сообщества. Особый интерес представляет сравнение казачьих сообществ с последними – княжескими дружинами, крестьянскими братствами, союзами неженатой молодежи, цеховыми объединениями, мужскими промысловыми артелями и пр.

• 3.    Сравнивая казачьи сообщества с мужскими союзами сопредельных территорий, необходимо использовать максимальный набор признаков. Проведенный мною анализ работ, посвященных славянским, среднеазиатским и кавказским мужским сообществам, позволяет предложить следующий их перечень: гомогенный половой состав; наличие системы возрастных классов (или их поздних форм) и системы наставничества; наличие переходно-посвятительных обрядов (инициационных испытаний) и представлений об общем предке; установление нового (символического) кровного родства; длительное совместное проживание групп молодых мужчин; наличие для этого собственных домов и общего имущества; наличие собственной власти, выборность должностных лиц; совместное проведение досуга и праздников; высокий статус стариков; наличие системы обще- и внутригрупповых знаков и атрибутов.

• 4.    Глубокое понимание сущности мужских союзов не возможно без определения их главных функций, а потому они также должны стать основой для сравнительно-исторического анализа. Обращение к материалам по славянским братствам, кавказским и среднеазиатским мужским союзам позволило выделить следующие их функции: установление и поддержание своей власти (противопоставленной не только женскому миру, но и власти метрополии), наличие института выборных должностей; защита своей территории и забота об ее благоустройстве; ведение боевых действий с неприятелем; организация сборов, военно-спортивных тренировок, социализация

• 5.    При осуществлении сравнительного анализа необходимо с осторожностью относиться к любым выявленным сходствам, избегая скорых генетических построений (например, связывая происхождение славянских казачьих организаций непременно с горцами или степными тюрками). Чтобы избежать этого, необходимо также понимать, что мужские союзы относятся к культурным универсалиям, архаичные принципы и механизмы действия которых проявляются всякий раз, когда на периферии культурного или социального пространства возникает и пытается приобрести форму какое-либо экстремальное мужское объединение – армейский коллектив, религиозное братство, криминальное сообщество на воле или в заключении или сообщество тех, кто выбрал в качестве своей судьбы казакование.

• 6.    После детального выявления сходств между разными сообществами (даже типологически близкими) необходимо, по справедливому замечанию Д.В. Сеня, обратиться и к поиску их различий [37, с. 230]. К числу таких важнейших различий может быть отнесено то обстоятельство, что славянские мужские сообщества метрополии, а также кавказские и среднеазиатские мужские союзы формировались внутри общинных и семейно-родовых структур, в то время как казаки создавали свои сообщества за пределами метрополии, отрываясь и от семей, и от общин, и от государства.

• 7.    Определяя признаки, сближающие казачьи организации с другими евразийскими мужскими сообществами / союзами, необходимо фиксировать не только те, которые объединяют их в рамках одной типологической единицы, но и те, которые не вписываются в структуру мужских союзов. Это как раз те признаки, которые обнаруживали сторонники «казачьей государственности», или «квазигосударственности»: выстраивание собственной власти, противопоставленной не женскому миру (как в классических мужских союзах), а политической системе Российского государства. Вольными казаками реализовывался проект куда более мощный и с другой идеологий, основанной на противопоставлении российской неволе казачьей воли. Говоря о создаваемых вольными казаками организационных структурах, также не стоит сбрасывать со счетов и тот опыт (политический и социокультурный), который имели уходящие в казаки, и то внешнее воздействие, которое оказывалось на них со стороны Российского государства.

• 8.    Остается дискуссионным вопрос о формах и направлениях исторического развития славянских казачьих сообществ. Был ли для казаков «возврат к архаике» регрессом или возвращением в утраченный Золотой век? Можно ли говорить о дальнейшей деградации мужских союзов у казаков под влиянием фактора семейственности (В.В. Грибовский)?

• 9.    Казачий материал дает исследователям возможность для реконструкции тех социальных моделей (в первую очередь, воинских и в целом мужских), которые к тому времени в самой метрополии были полностью или частично утрачены либо существенно деформированы. Так называемая «казачья архаика» вообще может широко использоваться во многих фольклорно-этнографических штудиях: в изучении славянского мужского фольклора, русских былин, славянских воинских сообществ (солдатских, стрелецких, дружинных и пр.), а также их обрядовых практик.

Осуществляя сравнительный анализ, необходимо выстраивать иерархию этих признаков и понимать при этом, что на разных стадиях развития мужских союзов / сообществ один и тот же признак мог занимать разное место в этой иерархии.

юношей; забота о погребении членов своих сообществ.

В этом отношении организации запорожских, донских, терских и уральских казаков гораздо больше напоминают сообщества поздних сарматов, действовавших примерно на той же территории и представлявших собой (согласно исследованиям волгоградского антрополога М.А. Балабановой) мужскую военизированную организацию, оторванную от территории основного расселения и состоявшую преимущественно из взрослых мужчин-воинов [2].

Представляется также, что именно выход казачьих сообществ за пределы метрополий, необходимость выстраивать свои собственные структуры на новых землях и приводили к быстрой их политизации.

Представляется, что речь должна идти не о регрессе, не о деградации и не об эволюционном переходе от мужского союза к сословию. Первоначальные процессы формирования казачьих сообществ скорее вписываются в так называемую теорию «вторичной архаики», а последующие изменения связаны с чередой социокультурных трансформаций, которым подвергалась сама модель казако-вания под влиянием постоянно меняющихся внешних факторов.

Что касается возврата казаков в лоно империи, то в этом сложном процессе соединились воедино чаяния российских политических структур и казачьей зажиточной верхушки, которая, по сути, осуществила мощнейший проект по возвращению в статусную зону, но в новом качестве: уже отнюдь не маргиналов, а государевых слуг, имеющих целый ряд преференций.

Дальнейшее развитие проблемы стадиальной принадлежности ранних славянских казачьих сообществ в целом позволит более широко и глубоко обозначить проблему мужских сообществ в русской народной традиции.

Публикация подготовлена в рамках реализации государственного задания Южного научного центра РАН на 2024–26 гг. «Казачество в цивилизационном освоении Россией южного фронтира», № гр. проекта 124012200178-4

ACKNOWLEDGMENTS

The publication was prepared as part of the implementation of the state task of the Southern Scientific Center of the Russian Academy of Sciences for 2024-26 “Cossacks in the civilizational development of the southern frontier by Russia”, project no. 124012200178-4