К вопросу о влиянии судебных решений на квалификацию преступлений, посягающих на безопасность

Несмотря на длительное существование в российском уголовном законе ответственности за бандитизм, некоторые проблемы, связанные с применением данной нормы, до сих пор остаются нерешенными.

Возможно, одной из причин является тот факт, что разъяснениям, сделанным Пленумом Верховного Суда РФ в отношении бандитизма, уже более двадцати лет.

На протяжении многих лет вопросы отграничения бандитизма от ряда составов, в частности от вооруженного разбоя и от организации незаконного вооруженного формирования или участия в нем, остаются дискуссионными. Связано это, прежде всего, с тем, что бандитизм и названные составы обладают рядом общих признаков.

В.М. Быков утверждает, что «разграничить банду и вооруженную организованную группу, совершающую разбой, совершенно невозможно.

Просто следует признать, что разбой, совершенный организованной вооруженной группой, – это и есть бандитизм» [3, с. 533].

В этом случае Пленум Верховного Суда РФ в п. 13 постановления № 1 от 17 января 1997 г. «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» дает однозначный ответ, разъясняя, что в подобных ситуациях имеет место совокупность преступлений, в нашем случае – совокупность преступлений, предусмотренных соответствующей частью ст. 209 УК РФ и п. «а» ч. 4 ст. 162 УК РФ.

Следует признать, что одним из основных признаков, производящих своеобразный «водораздел» между названными составами, является объект преступления. Однако очевидно, что объект преступления, какое бы определение ему ни давалось в теории уголовного права, не существует сам по себе. Кроме того, определить его возможно только при наличии установленных остальных признаков.

Да, мы согласны с Р. Галиакбаровым, утверждающим, что «разбой отличается от бандитизма по такому признаку, как объект посягательства» [5, с. 57]. Несомненно, так оно и есть. Однако необходимо признать, что не объект разграничивает данные составы преступлений, а иные признаки, которые и определяют объект посягательства. Ведь в действительности виновный имеет какой-то умысел, руководствуясь которым, он и совершает определенные деяния.

Теория квалификации преступлений и сложившаяся практика правоприменения (включая образовательный процесс, создающий основу правосознания правоприменителя) исходят из первоначального определения объекта посягательства. Однако сам объект преступления нельзя «пощупать», он определяется, исходя из реальной действительности.

Данные преступления имеют разные объекты и цели. Таким образом, ч. 2 ст. 209 и п. «а» и «б» ч. 4 ст. 162 УК РФ – это разные преступления, но они могут иметь общий признак – совершение нападений.

Однако если в теории уголовного права можно провести разграничение исследуемых составов по названному признаку, то в практике правоприменения сделать это практически невозможно, тем более при всех прочих равных объективных и субъективных признаках.

Предположим, что группа из двух и более лиц несколько раз совершила разбойные нападения на граждан или организации. Как нам однозначно осуществить квалификацию содеянного? На что было направлено посягательство – на собственность или на общественную безопасность?

Исходя из действий, совершенных при нападении, объектом данного посягательства является собственность, следовательно, речь должна идти о совершении разбоя. Однако указанная группа лиц каким-то образом приобрела оружие для совершения подобных разбойных нападений и, соответственно, начала представлять угрозу для общественной безопасности, что влечет возможность квалификации содеянного как бандитизма.

Очевидно, что разграничение данных преступлений производится по моменту их окончания. Именно из этого исходил Пленум Верховного Суда РФ, давая названные разъяснения. Нет причин с ними не соглашаться. Однако если рассуждать по поводу ч. 2 ст. 209 УК РФ, то вывод перестает быть очевидным.

Представим, что никто умышленно не создавал вооруженную группу, то есть два человека, каждый из которых имеет собственное оружие, решили совершить нападение на гражданина или организацию. Подчеркнем, изначально никто из них не планировал создавать устойчивую группу и не являлся руководителем данной группы. Совершив указанное нападение, они приняли решение совершить еще раз подобное же посягательство. Потом еще и еще.

Возникает вопрос: когда данная группа станет устойчивой? Но даже если мы ответим на этот вопрос, мы не сможем ответить на вопрос, кто создал такую группу и кто ей руководил. Ведь Пленум Верховного Суда РФ под созданием банды понимает в том числе и сговор на создание банды, но в обсуждаемом примере договаривающиеся не планировали создавать банду.

Не менее интересен вопрос о соотношении бандитизма и организации незаконного вооруженного формирования или участия в нем.

Основной признак банды, позволяющий отграничить ее от незаконного вооруженного формирования, – цель, которая выражается в нападении на граждан или организации. Создание незаконного вооруженного формирования, исходя из диспозиции ст. 208 УК РФ, не предполагает наличие какой-либо специальной цели.

В теории уголовного права принято считать, что незаконное вооруженное формирование создается в целях дублирования легальных воинских формирований и по своим характеристикам приближено к воинским частям (а именно по наличию оружия разного калибра и предназначения, по применению мер поощрения и наказания, по структуре подразделений, в него входящих, по уровню подготовленности к проведению войсковых операций, по наличию выработанных правил дисциплины и т. д.) [8, с. 364].

Также высказывается мнение о том, что незаконные вооруженные формирования создаются прежде всего в политических целях, хотя это прямо и не следует из диспозиций ст. 208 УК РФ.

Заметим, в отличие от бандитизма не ясно, к какой форме соучастия законодатель относит незаконное вооруженное формирование.

Н.Г. Иванов отмечает, что банда и незаконное вооруженное формирование – близнецы-братья, имеющие все черты групп Общей части, отличающиеся вооруженностью, но практически не отличающиеся друг от друга [6, с. 43].

В то же время А.В. Павлинов отмечает, что формирование – воинский коллектив (воинская организация), признаки которого обнаруживает, например, и отделение (расчет, экипаж) в составе 3–4 бойцов во главе с командиром [7, с. 14].

Наверное, следует согласится с тем, что фактически незаконное вооруженное формирование, как и банда, является разновидностью организованной группы.

Обязательным признаком незаконного вооруженного формирования, как и банды, является вооруженность. Данный признак, к сожалению, не нашел своего определения ни в легальном, ни в судебном толковании, что, естественно, может породить определенные сложности в правоприменении.

Можем ли мы использовать определение данного признака, существующее в отношении бандитизма? На первый взгляд вооруженность, как термин, должна пониматься идентично применительно к составам бандитизма и организации незаконного вооруженного формирования, ведь в обоих случаях используется одно и то же слово. Исходя из этого, можем ли мы считать, что незаконное формирование должно признаваться вооруженным «при наличии оружия хотя бы у одного из его членов и осведомленности об этом других членов»? Думаем, что нет, причем категорически.

Все дело в том, что в данном случае невозможно трактовать термин «вооруженное» в отрыве от термина «формирование». Да, применительно к термину «группа» такое понимание вооруженности вполне оправдано. Однако применительно к формированию такое понимание вооруженности недопустимо, поскольку, в данном случае теряется вся смысловая нагрузка самого термина «формирование». Дело в том, что подавляющее количество существующих толковых словарей, трактуя термин «формирование», проводят прямую параллель между ним и войсками, армией, силовыми структурами и т. д.

Вместе с тем, вероятно, необходимо иметь легальное толкование признаков составов этих преступлений для квалификации. В отсутствие определения этих признаков в Уголовном кодексе Российской Федерации для правоприменительной практики было бы правильно опираться на толкования, предлагаемые судебными органами. Однако, как уже отмечалось, разъяснениям, сделанным Пленумом Верховного Суда РФ в отношении бандитизма, уже более двадцати лет. Конституционный Суд в решениях, в которых он мог бы подробно остановиться на вопросах содержания признаков, влияющих на квалификацию бандитизма, также обходит их молчанием.

Исходя из вышеизложенного, вооруженность как признак состава преступления, предусмотренного ст. 208 УК РФ, необходимо толковать доктринально, через необходимость наличия оружия у подавляющего количества членов такого формирования. Более того, речь должна идти не о холодном, газовом или пневматическом оружии, а именно об огнестрельном.