К вопросу правового статуса Монголии в составе Цинской империи

Сегодня для России в силу территориально-   партнером в Азии является Монголия. В совре- го соседства постоянным внешнеполитическим менных условиях взаимный интерес друг другу

усиливается. Связано это с необходимостью развивать отношения международного сотрудничества на новом уровне – партнерства и равенства, отличном от условий общего социалистического прошлого. Но любое современное состояние не видится возможным без изучения истории, без учета ошибок и достижений прошлого.

История Монголии в период маньчжурского господства привлекает к себе внимание многих исследователей. О Монголии того времени написано немало исследовательских работ отечественных, монгольских и западных ученых. Большой вклад в изучении новой истории Монголии внесли своими трудами прежде всего А.П. Беннигсен, Н.Я. Бичурин, К.Ф. Голстунский, В.Л. Котвич, А.М. Позднеев, Б.Я. Владимирцов, Г.Е. Грумм-Гржимайло, И.С. Ермаченко, И.Я. Златкин, И.М. Майский, Ш.Б. Чимитдоржиев, Т. Баасансурэн, Д. Дамшжамц, Лхамусэрэн, О. Батсайхан, Д. Шур-хуу, Н. Хишигт, Т. Олсен, Дж. Фебенк, Р. Рупен и др.

В конце XVI в. на территории современного Северо-Восточного Китая (Маньчжурии) сложилось военно-феодальное маньчжурское государство, отличительной чертой которого была агрессивность, ставшая определяющим признаком его внешней политики на долгие последующие годы.

Маньчжу – одно из южнотунгусских племен, населявших Северо-Восточный Китай. На рубеже XVI-XVII вв. началось объединение маньчжу вокруг племенного вождя Нурхаци. В 1616 г. Нурхаци объявил себя ханом маньчжурского государства. Объектами завоеваний маньчжурских феодалов с течением времени стали Корея, Южная Монголия, Северная Монголия (Халха), Джунгарское ханство и ряд других.

Монголия на тот момент представляла собой три территории: Северная Монголия (Хал-ха) – современная собственно Монголия, Южная – современный Автономный район Внутренняя Монголия КНР и Западная – в настоящее время часть ее входит в Кобдоский аймак МНР, часть – в Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР. Раздробленность стала залогом успеха для маньчжурских племен, которые с выдвижением среди племенной элиты Нурхаци, талантливого политического и военного деятеля, начали формирование государства Маньчжоу, вокруг которого к 1619 г. были объединены почти все соседние племена, в том числе монгольские. В 1691 г. в районе селения Долонор было оформлено включение Северной Монголии в состав Цинской империи. С этого времени Северная Монголия получила название Внешняя Монголия, соответственно Южная стала именоваться Внутренней Монголией.

После разгрома маньчжурами в 1696 г. последнего независимого монгольского княжества – Джунгарского (Ойратского) ханства – территория Монголии окончательно вошла в состав Цинской империи. К XVIII-XIX вв. здесь сложилась система административно-территориального деления и управления, вобравшая все монгольские традиционные институты власти.

Историки отмечают, что положение Монголии в составе Цинской империи было привилегированным в сравнении с остальными территориями, вошедшими в ее состав. Показателем чего может служить тот факт, что монгольские феодалы ежегодно получали от китайского правительства всякого рода награды и вознаграждения (2000-2500 ланов) серебра и 25-40 кусков материи [Шойже-лов, 1926, с. 351]. Также китайцы не стали менять систему административного устройства «Монголии – она по-прежнему представляла деление на хошуны и аймаки. Внешняя Монголия (Халха) содержала четыре аймака, называемых ханствами: аймак Цицин-хана, составляющий восточную дорогу (Дун-лу); аймак Тусету-хана, составляющий западную дорогу (Хэу-лу); аймак Чжасакту-хана, составляющий западную дорогу (Си-лу); аймак Аинь-ноина.

О правовом положении монголов в указанный период позволяют судить нормы монгольского феодального права, дошедшие до нашего времени в виде литературных памятников: «Монголо-ойратский устав 1640 г.» и дополнительные указы Галдана-хун-тайджи, «Халха Джирум», «Улаан Хацарто», «Мутэл-пренба», «Первое Уложение Китайской палаты внешних сношений (1879 г.)», Второе уложение Китайской палаты внешних сношений (1815 г.)». Особое значение имеет анализ последних двух, поскольку данные документы были составлены непосредственно маньчжурами и призваны регулировать отношения между китайцами и монголами в новых сложившихся государственных отношениях. В своей статье «Обычное право монголов» В.А. Рязановский приводит оригинальный текст данных документов. Неравноправие китайцев и монголов особенно проявлялось в нескольких моментах [Рязановский, 1923, с. 1-114].

Уголовное право гласило: «Монгол, совершивший уголовное преступление, может откупиться уплатой девяти девятков лошадей, если пожелает выкупить и семейство - разрешается по соглашению с потерпевшим; при убийстве китайца желающий откупиться обязан выкупать не только себя, но и семейство, уплачивая по два десятка скота за каждого члена семьи старше девяти лет» [там же с. 89]. Привилегированное положение китайца по отношению к монголу обозначено изначально.

Аналогичная ситуация прослеживается в нормах семейного права. «Китайцам, находящимся в Монголии, воспрещается вступать в брак с монгольскими девицами и вдовами» [там же с. 99]. Китайцы не допускали ассимиляции, а следовательно, не мыслили себя единым с Монголией государством.

Неравноправие проявлялось в экономике, в частности в торговых делах: «Китайские купцы могут приезжать в Монголию только с разрешения Палаты внешних сношений в определенные места с разрешенными документами» [там же с. 99]. Последний пункт ярко свидетельствует о нежелании китайцев соприкасаться с монголами. Экономическим мерилом монголов подавления монголов маньчжурами выступала традиция дан-ничества. С 1655 г. согласно императорскому указу кроме ежегодной дани в виде восьми лошадей и одного верблюда, так называемой дани «девяти белых» (девять животных белой масти), была ве-дена дань по состоянию. Условное название говорит само за себя – этот побор осуществлялся по самым разным поводам и не фиксированное количество раз в году, следовательно, регулировался только маньчжурскими князьями.

Также Цинское правительство ликвидировало власть монгольских ханов в аймаках, сохранив лишь съезды хошунных дзасаков (монгольских чиновников). Эти съезды были лишены какой-либо самостоятельности, выполняя в основном роль посредников между маньчжурскими властями и монгольскими чиновниками.

Появление «новой власти» не могло не влиять на прежний жизненный уклад монгольского народа. Тем не менее монголы продолжали соблюдать нормы национального права. Ценным документом выступает литературный памятник монгольского феодального права первой половины XVII в. «Халха Джирум». Это своего рода внутреннее законодательство, которое действовало в Халхе наряду с «Уложениями». Данный сборник не представляет собой выстроенный, последовательно изложенный законодательный акт – это просто объединенное в одной книге собрание законов, принятых на съездах халхаских князей в период 1709-1770 гг.

Главная их цель – регулировать социальноэкономические и правовые отношения среди монголов. Несмотря на то, что документ впрямую не указывает на отношения с иностранцами и не определяет в отдельных своих главах позиционирование монгольского народа по отношению к Цинам, мы получаем представление по данному вопросу. В документе мы не находим упоминания о Цинской династии, законопроекты рассматривают внутреннее устройство без малейшего упоминания о том, что Монголия находится в составе империи маньчжуров. Это может являться свидетельством того, что монголы не желали объединять себя в единое целое на уровне государственного устройства, социальных представлений с маньчжурским народом.

Анализируя документ, мы находим прямое доказательство этой мысли. В статье третьей положения 1726 г. указано, что монах или мирянин, откуда бы [он] не пришел, не должен ночевать в китайском курене (городе). Если заночует, то отобрать у него все, что при себе имеет, а также средства передвижения, и взять с него штраф в один пяток» [Халха Джирум, 1965, с. 90]. Это, с одной стороны, вырисовывает некую незаинтересованность монголов и китайцев друг в друге, с другой - отмечает нежелание мириться с положением завоеванной нации. Г.С. Горохова отмечала, что «Все цинские законы.. ..были призваны укреплять «законную власть» Цинов» [2, с. 112].

Необходимо отметить, что первые проявления неудовольствия монголов зависимым положением проявилось еще в середине XVIII в., что выражалось это в фактах побегов монголов на территорию соседней России. Зависимое положение монголов по отношению к маньчжуро-китайцам естественным образом проявлялось и в социальных восстаниях против иноземной власти. Выступления не имели радикальных результатов, носили хаотичный, мало организованный характер. К началу XIX в. отмечается возникновение общественно-политической идеологии монгольского народа, нацеленной на традиционных представлениях о власти.

Усиление социального недовольства свидетельствует о развитии в монгольском обществе политико-прававого кризиса к началу XX в. У классиков-марксистов это нашло выражение в обосновании теории «Пробуждение Азии»: «Сотни миллионов забитого, одичавшего в средневековом застое населения проснулись к новой жиз- ни и к борьбе за азбучные права, за демократию» [3, с. 146].

Итак, образование в первой половине XVII в. огромной Цинской империи привело значительным территориальным изменениям в центральноазиатском регионе. Данное событие стало отправной точкой в развитии вопроса о национальном самоопределении монгольского народа.

Сначала это недовольство было статичным и отражалось в нежелании позиционировать себя единым с маньчжурами государственным объединением. Об этом свидетельствует нормы обычного феодального права монгольского народа, изложенные в письменных источниках XVIII в.

Со временем тенденции неудовлетворенности монголами своим экономическим положением усиливаются и к началу XIX в. начинают себя проявлять в общественно-политических учениях, с одной стороны, в военных и дипломатических столкновениях – с другой.

Идеология, будучи основанной на религии, со временем формировала призывы к национальному возрождению. Впоследствии к этому процессу подключилась и светская сторона – призывы к национально-освободительной борьбе начинают проявляться в монгольской литературе и философии.