Карантинное осмысление некоторых метафизических проблем

DOI:

Цитирование. Леонтьева Е. Ю., Леонтьев А. Н. Карантинное осмысление некоторых метафизических проблем // Logos et Praxis. – 2021. – Т. 20, № 2. – С. 7–14. – DOI:

Осмысление началось еще год назад, когда «специалисты поразмышлять» оказались в карантине, имея свободное время и неопределенность перспектив его продолжения / завершения. Развернуться можно было в полной мере, что и было сделано большинством «мыслящих и философствующих», и воплотилось это в многочисленных публикациях по самым различным вопросам, которые породила новая пандемийно-карантинная реальность. Темы, которые поднимались, обсуждались, публиковались или просто вспыхивали и угасали, самые разнообразные [Antentas 2020; Correa, Copperwaite 2020; Dahiya 2020; Katila, Gan, Goodwin 2020; Nocco, Sponziello 2020; Welsch et al. 2020]. Доказательством тому могут быть даже не названия (максимально различные) статей, а просто перечисление журналов (а еще шире – исследовательских сфер и специальностей) – в которых эти публикации находили свое воплощение: это и экономика с бурным развитием форм дистанционных продаж и доставки товаров первой необходимости; и политика, максимально минимизировавшая личные реальные контакты лидеров и их окружения; и духовная сфера, перешедшая тоже в онлайн (концерты, выставки, лекции, практики и даже проповеди); и, само собой, социальная сфера, в которой празднова- ние юбилеев с виртуальным присутствием на экранах мониторов всех многочисленных родственников стало почти нормой.

Осмысление и переосмысление происходящих (далеко не впервые, но впервые в таком масштабе) событий пандемийного кризиса всех и всего будет идти еще долго и явно наложит отпечаток на все последующие рефлексии человечества о происходящем, происходившем и о том, что произойдет. При этом на повестку дня вынесены и обсуждаемые прежде, и отчасти забытые, и принципиально новые темы. Объектом коррекции, уточнения, пересмотра стали и некоторые традиционно философские проблемы. Рассмотрим некоторые из них.

Виртуальная реальность. Она, на наш взгляд, наконец, четко обозначила себя и свои границы, и стало понятно, что то, с чем мы имели дело в процессе карантина и изоляции, таковым не является. Обозначенные Н.А. Носовым ее характеристики в «Манифесте вир-туалистики» – порожденность, актуальность, автономность, интерактивность не проявлялись ни каждая отдельно, ни все вместе в процессе перемещения жизни в онлайн [Носов 2001, 5]. Последнее не представляет собой погружения в виртуальную реальность, и тем более ее создание – это лишь иная форма вос- приятия и контакта с реальностью через те средства, которые предоставляют современные информационные технологии. Несмотря на то что «мир перешел в онлайн», он не ушел в виртуальность, а продолжил оставаться той же реальной реальностью, но просто презентует себя теперь нам Другим способом, не непосредственно, а опосредованно. Эти опосредованные средства уже очень разнообразны – от привычного настольного компьютера с большим экраном, гарнитурой и солидной клавиатурой до миниатюрного телефона, имеющего все вышеназванное, но просто в несколько ином виде. При этом обе «машины» прекрасно справляются со своими обязанностями – презентации нам реальности, непосредственное восприятие которой оказалось по определенным причинам затруднено или невозможно. Отметим также, что если говорить о предельных основаниях бытия указанных средств и технологий, то вспомним здесь слова Дона Тапскотта: «Торговля, сделки, общение между людьми, научные открытия – все свершается заряженными частицами в кристалликах кремния или стеклянных волокнах, которые получают из простого песка» [Тапскотт 1999, 59]. Слова эти можно охарактеризовать как пророчество, потому что сказаны они были еще в конце прошлого века.

А вот что действительно изменилось, переплелось и смешалось, запутало человека в его социальных ролях и статусах, так это социальное пространство. Именно это породило ряд проблем иногда психологического, порой экзистенциального характера. Для большинства людей ДО пандемии существовали дом, работа (офис), магазины, места культурного времяпровождения и т. д. Это были в подавляющем большинстве случаев физически пространственно различные места, в которых люди осуществляли свою самую разнообразную деятельность. Теоретики социального пространства [Леденева 1995] указывали на то, что его создают сами люди, субъекты, участвующие и формирующие то или иное социальное взаимодействие, независимо от физического места нахождения. Например, пространство философской школы вполне может существовать в саду или под сенью дерева, а не обязательно в академически строгой аудитории, однако люди привыч- но реализовывали свои тематические взаимодействия, выполняли свои различные социальные роли в физически определенных местах, где они и формировали то или иное социально пространство (научного диспута, учебного процесса, семейной жизни и т. д.). И эти пространства редко, а чаще всего никогда не пересекались, хотя понятие «удаленная работа» уже в начале нашего века стало входить в привычный обиход. Пандемия перевела в указанный удаленный режим многие профессии, разбив привычные границы «дом – работа – отдых». Однако в данном случае нивелировалась разница не между видами деятельности, а скорее, между пространством, в рамках которого эта деятельность реализовывалась. Одно физическое место пребывания в разное время суток превращалось в пространство работы, научного диспута, обучения, семейной жизни, развлечения и даже спорта. И это неожиданно оказалось сложно и принять, и переживать. Задолго до пандемии обсуждаемые философами особенности социального пространства теперь коснулись буквально каждого, и для каждого стало очевидно, что «социальное пространство не... сведено к физическому пространству социума, оно детерминировано человеческой субъективностью... и что как социальное пространство создает социальные отношения, так и социальные отношения создают социальное пространство» [Виноградова 2005, 42]. К 2020 г. уже существовало понятие дистанционной работы, и те, кто имел подобный опыт, знали свои секреты (работать в определенной одежде, в конкретном месте и времени, отстраняясь от происходящего вокруг). Не имеющие такого опыта столкнулись с трудно переживаемой проблемой смешения самых разных видов и форм социального пространства в одном пространстве физическом. И если одномоментное выполнение работы дома еще переживается как позитивное состояние, то постоянная работа «на удаленке» лишает многих людей ориентиров и границ дома и офиса. Затянувшись на многие месяцы, подобная ситуация стала вызывать неприятие, а порой и нежелание выполнять привычные и приятные ранее виды деятельности. И полное осмысление ковидно нивелированного социального пространства еще предстоит осуществить.

Пандемия обозначила в новом ракурсе еще одну проблему, которая всегда считалась сугубо философской – неопределенность мира и мир неопределенности [Лешкевич 1994]. В предисловии к книге «Мир человека: неопределенность как вызов», изданной в 2019 г., авторы писали: «В современную эпоху человечество переживает острую и дискомфортную ситуацию неопределенности. Никто не может с уверенностью прогнозировать не только отдаленное, но и ближайшее будущее. Новая ситуация существенно сказывается на самоидентичности человечества. Есть ли у него, как у человечества будущее? Не является ли кризис века глобализации последним для него?» [Белкина (ред.) 2019, 8]. О какой неопределенности говорят авторы? Сегодня эти слова кажутся мягко говоря наивными: то, что они называют неопределенностью в 2019 г. спустя всего лишь год уже оценивается как жизнь определенная, прогнозируемая, вполне себе проектно ориентированная. Однако следует заметить, что авторы рассматривают, скорее, неопределенность в глобальном масштабе: «На рубеже 20–21 веков мировоззренческая ситуация человечества изменилась, прежде всего в связи с появлением идеи глобализации. Пока что она воспринимается как переходная эпоха, но никому не известно, какой станет новая «органическая эпоха. В этом и состоит интрига, провоцирующая ситуацию небывалой доселе неопределенности мира» [Белкина (ред.) 2019, 10]. Действительно, авторы сборника выполняют классическую роль философа: они описывают мировую тенденцию, рефлексируют на уровне философских обобщений. Однако новый ракурс неопределенности в 2020 г. проявился именно в том, что она стала повседневностью для каждого и буквально каждый осознал новую для себя – неопределенную реальность привычного жизненного мира.

2020 г. заставил миллионы людей изменить или гораздо чаще просто не реализовать свои планы. Не только по болезни, но в связи с изменившейся ситуацией в мире, когда были закрыты границы, минимизировано транспортное сообщение между государствами, наложены карантинные меры внутри стран. Загадывать и планировать (что так свойственно человеку информационного и глобального мира) стало почти «дурным тоном», потому что мы можем всего лишь предполагать, но не более того. При этом неопределенность завтрашнего дня коснулась не только значительных проектов (как то: путешествия или бизнес-планы), но и привычных, незначительных на первый взгляд дел, вплетенных в повседневность каждого из нас (сходить в парикмахерскую, зайти в кафе, магазин и т. д.). Внезапно все осознали, что их решения и планы зависят от огромного количества факторов и условий, невыполнение которых тут же лишает всякое планирование, и как следствие, всякую определенность какого-либо смысла. И если прежде о неопределенности говорили философы, привычно «болея всеми горестями мира», то теперь все и каждый задумались о происходящем и о последствиях невиданной прежде неопределенной ситуации [Duck, Rawls 2020].

Пандемия заставила всех остановиться. Остановиться и иначе посмотреть на проблемы, которые казались столь значительными, что занимали большую часть наших мыслей и нашей жизни; на окружающих, которые, как оказалось, решают те же вопросы, что и мы, более того, они похожи на нас и у нас общие страхи и радости; на самих себя, как уязвимых, биологически несовершенных, простых смертных. Причем таковыми «простыми смертными» на поверку оказались все. Не исключено, что это один из плюсов проживаемой пандемии. Однако остановка и стала следствием возникшей неопределенности: когда ты не знаешь (и не можешь с уверенностью предположить), что будет завтра, остается лишь оглядываться вокруг, осмысливать происходящее и ждать. Ждать изменения ситуации до такого состояния, которое позволит сначала что-то уяснить и определить, потом что-то предположить, затем принять решение, и потом уже действовать. Состояние неопределенности для прагматичного, рационального, проектно мыслящего современного западного мира оказалось суровым испытанием.

При этом неопределенность как феномен отнюдь не была чем-то неизвестным и новым. Ее изучали и продолжают изучать в разных аспектах, разных контекстах, но в философском дискурсе неопределенность имеет различные интерпретации и смыслы. Например, в античности у Платона определенность принадлежит идеальному миру, миру упорядоченному и совершенному. Соответственно, неопределенность – это черта несовершенного мира вещей. Так, Платон разводит эти понятия как принадлежащие разным мирам [Платон 1990 I]. Однако рассмотрение определенности и неопределенности в их противопоставлении, тем более в принадлежности к разным мирам, – лишь одна из интерпретаций. Диалектический подход всегда ориентировал на противопоставление в их единстве, а после становления синергетики как науки они стали рассматриваться в контексте изучения становления «порядка из хаоса» [Пригожин, Стен-герс 1986].

Под определенностью философы рассматривали ограниченность, измеримость, а под неопределенностью – неограниченность, неизмеримость. Так, устанавливаются пределы неопределенности и происходит переход на стадию определенности, где сущность вещей и объектов возможно понять, а следовательно определить [Готт, Урсул 1971]. Исходя из этого, ситуация утраты измеримости и ограниченности ведет к неопределенности и, как следствие, к невозможности объяснения сущности вещей и объектов. Вспомним, что Гегель при определении качества говорил о «тождественной с бытием определенности... качественная же определенность едина со своим бытием» [Гегель 1970 I, 137]. Определенность, таким образом, выступает как условие бытийности объектов, явлений, всей совокупности происходящих событий и ситуаций: «...так что, если нечто теряет свое качество оно перестает быть самим собой» [Гегель 1970 I, 137].

Став реальностью буквально для каждого, а не просто объектом философского дискурса, неопределенность в период пандемии выступила ключевым фактором, размывающим бытие большинства людей, то есть привычное, определяемое, измеряемое бытие начинает утрачивать свои характеристики, теряет свою идентичность. Оно становится другим бытием. Оно непросчитываемо, неоднозначно, не-планируемо – и в этом смысле совершенно непривычно. А может оно вообще теряет свою бытийность? И становится небытием? Но это лишь тема для размышления.

Теряющее вследствие неопределенности свою идентичность бытие подвергает сомнению многие привычные в настоящее время формы организации достижения результатов практически в любой сфере деятельности: когда мы ставим цель и последовательно движемся к ее осуществлению, тем самым реализуя мышление, направленное на достижение результата, так называемое проектное мышление . В.А. Лекторский в статье «Мышление» Новой философской энциклопедии электронной библиотеки ИФ РАН отмечает, что мышление может быть двух типов – либо «направлено на понимание реальных обстоятельств (в какой ситуации приходится действовать, как устроен мир), либо на достижение практического результата (как достичь того, что мне нужно)» [Лекторский web]. При этом мышление первого типа – это осмысление себя и окружающего мира, физического и социального, ориентация в обстановке и ситуации на основе уже имеющихся знаний (обыденного, мифологического, философского, научного). Мышление второго типа «существует в форме решения задач в ходе практических действий, а также в виде составления проектов действий (выявление системы средств, обеспечивающих достижение поставленной цели)» [Лекторский web]. Трудно не согласиться с тем, что мышление в ряде случаев (и это мышление второго типа) действительно реализуется как выстроенная система достижения цели, включающая в себя совокупность методов, а порой и технологий. Акцент именно на этой специфике мышления как сугубо европейской был в свое время в фокусе наших исследовательских интересов. Было обосновано, что такая специфика отразилась в особом интересе западных мыслителей к вопросам логики и метода: «Именно в них было гипертрофировано рациональное отношение к действительности, а мышление человека сводилось к расчленению мира и анализу структурно-логических форм его выражения» [Леонтьева 1993, 9].

Однако в ситуации тотальной неопределенности, которая начинает пронизывать жизненный мир буквально каждого человека, указанная спецификация мышления, именуемого в современном дискурсе «проектное», начинает сбоить. Проектное мышление, выстро- енная на нем система проектной деятельности, которая требует необходимости управления, воплощают и отражают мышление второго типа, которое в своем предельном виде воплощает, на наш взгляд, рационализм и рациональность как особый способ восприятия мира и отношения к нему. Если в эпоху классической философии это мышление находило свое проявление в указанных выше проблемах логики и метода, то в современном мире – в распространении и развитии идеи «проектов» и проектного мышления.

Однако проект и реализация проекта – деятельность, в которой максимально элиминируется какая-либо неопределенность, неоднозначность, невозможность следования заранее запланированным действиям. Проект здания позволяет, исключая любые неопределенности, создать и просчитать будущий результат. Обращаю внимание на отсутствие слова «строительство». Инженерный проект здания позволяет учитывать только объективные факторы – особенности почвы и площадки для строительства, качество материалов, их химический состав и физические характеристики. Это все можно просчитать и действительно предельно минимизировать не-просчитываемые, неопределенные факторы.

Сложность возникает, когда проект касается сферы неопределенностей и рисков, а таковой всегда была социальная сфера и собственно социальное проектирование и управление социальными проектами (как раздел менеджмента) обращает внимание именно на эту трудность. Однако даже если неопределенность ожидается как необходимый внешний или внутренний фактор, она просчитывается, оценивается как риски и фактически из статуса неопределенности переходит в веер возможного развития событий, который также может быть просчитан. Но как быть с управлением и проектностью, если неопределенность становится, как мы указали выше, «ключевым фактором», разрушая саму бытийную определенность? Возникает вопрос: не разрушает ли тотальная неопределенность саму возможность адекватного и результативного социального проектирования? А следовательно, проектный подход к различным видам деятельности нивелируется и теряет смысл. Не ставит ли неопределенность под сомнение и само проектное мышление, или она просто вносит в него коррективы? При ответе на этот вопрос вновь обратимся к статье В.А. Лекторского. По мнению философа, традиционно и в течение длительного времени, прежде всего, осмысление окружающего мира, социальности, себя самого, то есть по классификации мышление первого типа (а внутри него – теоретическое) рассматривалось как выражающее «сущность мышления и одновременно как высшая человеческая ценность. Но даже теоретическое мышление понималось преимущественно как рассуждение (в первую очередь дедуктивное, а затем также и индуктивное). Поэтому предлагавшиеся теории мышления были узкими по охвату проявлений реального мышления. Сегодня существуют концепции, полагающие, что проектное мышление вытесняет исследовательское мышление вообще и теоретическое в частности. В действительности же второй тип мышления необходимо предполагает первый: невозможно проектировать деятельность без знания реальной ситуации и без выявления возможности получения желаемого результата с помощью тех или иных средств» [Лекторский web]. Знание же реальной ситуации и возникает, когда, как мы писали выше, человек останавливается и осмысливает увиденное, оглядываясь вокруг себя. Неопределенность в данном случае выступает ситуацией, в которой проектное мышление себя не оправдывает, как мы указали выше, сбоит. Единственно возможным выходом и преодолением этой ситуации оказывается мышление первого типа, на которое, в отличие от европейцев, делали ставки русские философы и которое воплощается в философии Востока.

В заключение отметим, что умение мыслить, рассуждать, рефлексировать, осознавать (без конкретной цели достичь в соответствии с определенными методиками четко запланированного результата) формируют прежде всего дисциплины гуманитарного блока – философия, культурология, история, политология – и их преподавание в режиме онлайн (на который перешло в период карантина большинство учебных заведений) лишает процесс общения-обучения его важнейших составляющих, которые не могут быть прописаны в качестве последовательности действий, алго- ритмов и технологий простой передачи знаний. Вот уже почти двести лет позитивистски ориентированные ученые сетуют на нерезуль-тативность мировоззренческих дисциплин, расходующих мышление впустую, не приносящих нужное и практически полезное знание, а следовательно, замедляющее развитие человека и увеличение его знаний. Однако, на наш взгляд, это именно тот тормоз, который позволяет Homo sapience по-прежнему сохранять свое человеческое лицо.