Карательные и справедливые формы вознаграждения вреда здоровью в источниках права и цивилистической доктрине Российской империи конца XIX - начала XX века

В современной цивилистической доктрине исследование правовой природы, форм и способов защитыi нематериальных благ акцентировано на их воплощении в личных неимущественных правах, с помощью которых достигается индивидуализация личности в обществе [1, с. 234], о чем недвусмыiсленно свидетельствует понимание их сущности как обеспечивающих гражданину физическую и интеллектуальную неприкосновенность его внутреннего мира [2, с. 30]. Поскольку наука тяготеет к постулированию качественной специфики способов защитыi всех категорий нематериальных благ, проистекающих из особенностей их правовой природы, проблемыi применения гражданско-правовых последствий повреждения здоровья обычно раскрываются в контексте применения института компенсации морального вреда, облеченного в правовую форму «возмездия» от применения имущественной санкции к делинквенту [3, с. 18]. Вопросыi выiбора форм и способов возмещения вреда здоровью в материальном смысле остаются без должного теоретического обоснования и рассмотрения, несмотря на то что строгая регламентация понятийной ба-зыi обоснованно считается одним из ключевых направлений развития института возмещения убытков [4, с. 689]. В сложившихся условиях особый интерес представляет изучение истории развития общих правил наступления деликтной ответственности за вред здоровью, а также первых попыток привлечения средств страхового возмещения для защитыi имущественных интересов пострадавших в результате несчастных случаев.

О бщ ие полож ения о вознаграж дении за вред здоровью в цивилистической доктрине и источниках права Р оссийской им перии конца

XIX - начала XX века

Как известно, в дореволюционной литературе в соответствии с принятой официальной терминологией понятие «вознаграждение за вред» использовалось для всех случаев повреждения материальных или нематериальных благ субъектов. Качественной особенностью законодательной техники того периода являлось определение правовых условий назначения компенсаций в двух обособленныiх разделах отд. 2 «О вознаграждении частном», отнесенного к гл. 6 Свода законов гражданских, которые посвященыi «вреду и убыiтк i ам», причиненныiм преступлением или проступком, а также происходящим от деяния, не признаваемого преступлением или проступ-ком1. Неотъемлемыiм условием применения

• 1    Свод законов Российской Империи [по изд. 1900 г.). Кн.

• 3. Т X [Электронный ресурс] // Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс». URL: https://civil.consultant.ru/ reprint/books/211/ [дата обращения: 22.04.2022).

раздела о «преступном» вреде служило доказанное особым процессуальныIм порядком виновное совершение лицом преступления или проступка, причем, несмотря на то что интенсивность виныI признавалась не имеющей правового значения для определения размера компенсации [5, с. 417-428], отдельное правило на этот счет все же существовало. Совершивший умышленное недозволенное деяние мог быть присужден к обязанности отвечать в повыIшенном размере и за более отдаленные неблагоприятные последствия своих действий (бездействия), если удавалось подтвердить, что его намерением охватыIвалось причинение потерпевшему каких-либо «более или менее важных» убытков или потерь (ст. 645 разд. II отд. 2 Свода законов гражданских).

Активную дискуссию между тем порождало содержание разд. III гл. 6 т. X Свода законов гражданских, в котором речь шла о вознаграждении за вред и убытки, последовавшие от деяний и упущений, не составляющих преступления (проступка). Перечисление в ст. 684 обстоятельств, освобождающих от обязанности по вознаграждению такого вреда, не вносило необходимой ясности в понимание ее правовой природы и качественныIх отличий от обязанности, предусмотренной ст. 644. В сущности, речь шла лишь о конкретизации обстоятельств, свидетельству/ющих о невозможности установления волевого элемента вины[ применительно к содеянному (принуждение на основании норм закона, личная оборота и др.). Иные нормы данного раздела частично отсыIлали к общему порядку определения размера причиненного вреда и убытков и повторяли положения об основных началах ответственности родителей (лиц, осуществляющих надзор за малолетними, безумныIми и сумасшедшими) за вред, причиняемый малолетними, частично - регулировали отдельныIе случаи возмещения вреда за последствия не-дозволенныIх деяний «иного рода» (возмещение вреда господами и верителями, владельцами диких и других опасных животных и др.).

А.М. Гуляев, проводя последовательны1й обзор действовавшего законодательства и кассационной практики Правительствующего сената, отмечал, что основанием ответственности по ст. 684 Свода законов гражданских является уже не вина, а причинная связь между вредом (убытками) и деянием, поскольку таковая может обнимать не только злой умысел и неосторожность, но и то «направление воли, за пределами которого лежит простой случай» [6, с. 489].

Такому подходу, однако, прямо противоречили указания на необходимость установления виныI применительно к отдельныIм видам упущений (владельцыI диких и иных опасных животныIх, к примеру, должныI были быть по-винныI в недосмотре за ними), ввиду которых содержание рассматриваемой статьи воспринималось, скорее, в качестве общего правила, обязывающего каждого вознаграждать всякий вред и убыIтки, если они происходили от его действий (бездействия) [7, с. 68-69]. Предпринимались также попытки обосновать альтернативныIе количественныIе параметры[ оценки виныI для целей гражданско-правового регулирования взамен «отрицательных критериев виновности», устанавливаемых ст. 684 [8, с. 74]. В целом же существующие разновидности недозволенных деяний чаще всего подразделялись по сугубо формальныIм основаниям на гражданские правонарушения, совпадающие с преступлениями (проступками), и правонарушения, порождающие лишь обязанность по возмещению вреда [9, с. 577].

Юридико-техническое решение, предполагающее обособленное регулирование имущественных последствий различных по степени своей общественной опасности недозволенных деяний, находило различныIй отклик в доктрине и развивающейся судебной практике в отношении отдельных видов обязательств. В частности, И.М. Тютрюмов в обстоятельном обзоре законов гражданских обосно-выIвал, что перечисленные в ст. 649-654 случаи привлечения третьих лиц к исполнению обязанности по возмещению вреда, причиненного чужим преступлением или проступком, составляют суть исключения исчерпывающего характера [10, с. 763]. По этой логике господа и верители не могли быть привлеченыIк возмещению причиненного их слугами и по-веренныIми вреда в случае совершения ими преступлений.

Из приводимого К.П. Змирловым объяснения относительно процессуальных аспектов участия владельцев железнодорожных и пароходных предприятий в рассмотрении дел о преступлениях, совершенных их служащими, следовало, что имущественная ответственность третьих лиц может носить карательныIй характер, если они привлекаются к обязанности по возмещению вреда за собственную вину, выIразившуюся в ненадлежащем надзоре или недосмотре за его причинителем, а может представлять собой явление обособленное, существующее в силу специальных правовых оснований, при этом последнее исключает привлечение третьего лица к возмещению вреда в суде уголовном [7, с. 37].

Можно было бы предположить, что законодатель разделял таким образом карательные и иные формы возмещения вреда, основное различие между которыiми состояло в том, что первые применялись при наличии вины[ тех или иных лиц в наступлении неблагоприятного результата [большая вина здесь как быi поглощала меньшую, поэтому при совершении преступлений или проступков выiзванныiе ими вред и убытки не могли быть полностью или частично переложены на третьих лиц, лишь опосредованно причастных к случившемуся), вторые же предписывали отдельныiм субъектам нести вызванны:е их деятельностью материальные потери только потому, что было бы несправедливо сохранить их бремя за потерпевшим. Последовательному применению такого подхода, однако, препятствовало отсутствие в нормах права четко выIра-женного правила о возложении обязанности по вознаграждению вреда, причиненного преступлением или проступком, исключительно на его причинителя в сочетании с желанием законодателя использовать право требования потерпевшего к очевидно более состоятельному в имущественном плане третьему лицу в качестве эффективного средства гражданско-правовой защитыI.

По явление альтерна тивных подходов к определению основания и условий вознаграж дения вреда, причиненного здоровью в процессе эксплуатации транспорта

С развитием промышленности и технологий идея справедливого возмещения вреда и солидаризации имущественной ответственности получила дальнейшее распространение в том ключе, что именно на началах справедливости в противовес карательны1м началам на субъектов, извлекающих прибыль от определенного рода деятельности, предполагалось возлагать вызванныIе такой деятельностью убытки. Будучи отправной идеей для преобразования законодательства в области вознаграждения за вред, причиненныIй повреждением здоровья или смертью, эта идея тем не менее повлекла за собой принципиально различное развитие форм и способов возмещения физического вреда применительно к отдельныIм повреждающим факторам.

Специальная норма ст. 683 Свода законов гражданских об ответственности железнодо- рожных и пароходных предприятий в 1900 г. впервыIе ввела опровержимую презумпцию виныI предпринимателей в причинении вреда здоровью в ходе эксплуатации железных дорог и пароходного сообщения. Такая ответственность реализовывалась в своем непосредственном значении, то есть не была тождественна современной конструкции ответственности независимо от виныI [«строгой» ответственности). Основанием, освобождающим предприятие от обязанности вознаградить вред данного рода, служило не только доказательство воздействия непреодолимой силы:, но и наступление несчастья «не по вине управления предприятием и его агентов».

Вместе с тем развитие судебной практики по применению указанных положений шло вразрез с их буквальны1м содержанием или даже существенно их дополняло. Так, причинение вреда волею случая могло быть дока-зыIваемо предпринимателем как факт, подтверждающий отсутствие виныI в несчастье со стороныI его управления или агентов, однако Правительствующий сенат в своей кассационной практике достаточно быстро встал на сторону подхода, согласно которому случай не исключал применения ст. 683. Происхождение вреда «не по вине управления предприятием или его агентов» следовало толковать в ограничительном смысле как доказательство его причинения только лишь в результате собственной виныI потерпевшего или не принадлежащих к предприятию посторонних лиц, деяния которых не производили собой той особой опасности, которая присуща эксплуатации железных дорог или пароходному сообщению2.

Идея о виновном свойстве ответственности владельцев железнодорожных и пароходных предприятий вкупе с предположением об особом содержании этой виныI находила косвенное подтверждение в предоставлении таким субъектам права обратного требования к совершившим недозволенное деяние агентам. Виновность железной дороги или пароходного предприятия, исходя из этого подхода, состояла в отсутствии постоянной, беспрерывной и неослабевающей заботливости [11, с. 707], которая могла бы оградить и от простой случайности, если ее проявлению способствовала особая опасность данного рода деятельностIи.

• 2    Реш РешениеcКассационного департамента Правит ствующего Сената от 1901 г. № 115 // Вознаграждение за вред и убытки, вследствие смерти или повреждения здоровья, причиненных железнодорожными и пароходными предприятиями, по решениям Правительствующего Сената. СПб. : Сенатская тип., 1908. С. 113.

Однако согласно отмеченному выIше принципу действия «карательныIх» форм возмещения вреда большая вина поглощала меньшую, поэтому при наличии возможности вменения конкретных упущений в вину отдельны1м физическим лицам ответственность могла быть доведена до непосредственного причинителя вреда без ущерба интересам пострадавшего. Тем временем при урегулировании несчастных случаев, наступлению которых способствовали деяния самого пострадавшего, вновь подлежал применению общий стандарт вины[ в гражданском праве, понимаемой в контексте проявления/непроявления той степени заботливости и осмотрительности, которая требовалась бы по обстоятельствам дела от каждого разумного человека3. Как справедливо отмечал по этому поводу Т.М. Яблочков, лежащая в основе ответственности идея о происхождении несчастья от «опасности промысла» не доводилась до конца, а сама такая ответственность была подобна товару, измеряемому аршином в 16 вершков для обычных покупателей и 12 вершков - для подвыпивших [5, с. 414] .

С появлением в законе норм об усиленной ответственности железнодорожных и пароходных предприятий изменился и подход к способам и порядку вознаграждения вреда здоровью. В то время как общими нормами гражданского законодательства определение размера возмещения вреда отдавалось на усмотрение суда, для данного случая впервыIе обосновывался принцип полного возмещения всего фактического причиненного ущерба. Из объема и размера последнего исключались составляющие и части выIплат, погашенные в результате применения альтернативных форм компенсации, во внедрении которых владелец предприятия принимал непосредственное участие (речь шла, в частности, о выIплате пособий пострадавшим агентам и служащим из сберегательных касс и касс взаимопомощи предприятия в той части, в которой источником их формирования не являлись собственные взносыI заявителя или начисленные по ним проценты4). В отличие от общих правил вознаграждение назначалось по выIбору по-

• 3    Решение Кассационного департамента Правительствующего Сената от 1905 г. № 31 // Вознаграждение за вред и убытки, вследствие смерти или повреждения здоровья, причиненных железнодорожными и пароходными предприятиями, по решениям Правительствующего Сената. С. 130-131.

• 4    Решение Кассационного департамента Правительствующего Сената от 28 июня 1912 г. № 1301 // Законы гражданские. Петроград : Изд. И.И. Зубкова под фирмою «Законоведение», 1915. Т. I. С. 676.

терпевшего, а не суда в форме повременных платежей либо единовременной суммыI. В последнем случае, однако, с тем расчетом, что с ее выIплатой погашались все будущие материальные претензии пострадавшего независимо от последующего ухудшения состояния здоровья.

ПОЯВЛЕНИЕ АЛЬТЕРНАТИВНЫХ ПОДХОДОВ К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ОСНОВАНИЯ И УСЛОВИЙ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ВРЕДА, ПРИЧИНЕННОГО ЗДОРОВЬЮ В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ НА ПРОИЗВОДСТВЕ.

ИНЫЕ ЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ

ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ВРЕДА ЗДОРОВЬЮ

В рассматриваемыIй период ввиду все тех же причин, связанных с расширением области применения машин в процессе человеческой жизнедеятельности, появилась потребность в предложении более эффективных правовых средств возмещения вреда лицам, пострадавшим в результате несчастных случаев в промышленности и на производстве. ПервыIм шагом на этом пути стало принятие специальных правил о вознаграждении за вред, причиненныIй при эксплуатации предприятий фабрично-заводской, горной и горнозаводской промышленности в отношении фабричных и заводских рабочих5, согласно которыIм владельцыI таких предприятий могли быть освобожденыI от обязанности произвести необходимое вознаграждение только в том случае, если могли доказать происхождение физического вреда от злого умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. Для оценки последней вводился параметр соответствия поведения работника условиям и обстановке производства работ6.

Несмотря на то что приводимые положения не вошли в состав действовавшего гражданского законодательства (в ст. 683 Свода законов гражданских появилось примечание о регламентации соответствующих вопросов Уставом о промышленности), на данном этапе речь шла, на наш взгляд, о модификации конструкции имущественной ответственности

• 5    Правила о вознаграждении потерпевших вследствие несчастных случаев рабочих и служащих, а равно членов их семейств в предприятиях фабрично-заводской, горной и горнозаводской промышленности: высочайше утв. 2 июня 1903 г. [Электронный ресурс] // Исторический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова : сайт. URL: http://www.hist.msu . ru/ER/Etext/1903.htm (дата обращения: 22.04.2022).

• 6    Свод законов Российской Империи. Кн. 4. Т. XI. Ч. 2. Устав о промышленности. СПб. : Книжное товарищество «Деятель», 1912. С. 1263-1279.

владельцев горнозаводских и фабричных производств. В отличие от специальной ответственности владельцев транспортных предприятий она приобретала не только полностью независимый от вины («строгий») характер, но и была распространена до пределов влияния обстоятельств непреодолимой силы с тем условием, что телесные повреждения были причинены пострадавшему работами по производству предприятия или произошли от таких работ. Обоснованием такого подхода служила преобладавшая еще до принятия закона 1 903 г. доктри нальная позиция, согласно которой в результате сознательного вовлечения к служению в производстве различных сил природы сами условия труда на таких предприятиях отличались высокой вероятностью случайных и неожиданных проявлений сил и движений предметов, чаще всего являющихся непосредственной причиной несчастий [12, с. 230].

В связи с развитием постулата о неустранимом свойстве опасностей, присущих производственному процессу, стала постепенно приобретать осязаемые очертания теория риска в деликтных обязательствах. Выдвигаемая часто теми же авторами, которые в качестве субъективного условия возникновения любой обязанности по вознаграждению вреда воспринимали только вину в различных ее формах, она, однако, содержала в себе ключевую мысль о том, что опасность наступления внезапных вредоносных событий, грозящая рабочим, представляет собой не что иное, как профессиональный риск, присущий данному роду деятельности. Принятие этого риска владельцами фабрично-заводских и горных предприятий в полном объеме предполагало и вознаграждение потерь от его объективизации, независимо от наличия или отсутствия с их стороны конкретных упущений [13, с. 4, 13]. Впрочем, и этот подход не давал полноценного объяснения законодательным изменениям, в особенности применительно к оговорке о грубой неосторожности пострадавшего, которая умаляла практическое значение вводимых правил. Идея профессионального риска нередко вновь раскрывалась через такое представление о социальной справедливости, при котором расширенная ответственность предпринимателей всегда являлась безвинов-ной [14, с. 5-6].

От описанных теоретических представлений проистекали первые предложения о введении обязательного страхования жизни и здоровья рабочих, материализовавшиеся в 1912 г. с принятием соответствую щ его закона7. Сущность описываемой в нем страховой формы возмещения вреда состояла в реализации такой разновидности личного страхования, где страховым событием признавался любой факт гибели или увечья рабочего, произошедший во время или вследствие исполнения им своих обязанностей, независимо от виновности нанимателя. Определение несчастного случая было построено таким образом, чтобы! подчеркнуть наступление ответственности предпринимателя за профессиональный риск как опасность, создаваемую самими условиями производства работ. При таком подходе потери от рисков, происходящих от опасностей иного рода (например, от эксплуатации транспорта предприятия), не подлежали возмещению, несмотря на то что они могли состоять в причинении физического вреда рабочим и служащим.

В то время как обязанность по оплате страховой премии предлагалось рассматривать в качестве видоизмененной формы деликтной ответственности, утрачивающей свою «индивидуальность», доктрина избегала окончательного определения основания и условий возникновения деликтных обязательств данного рода, вновь ограничиваясь обращением к принципу справедливости. В ситуации, когда расширением пределов ответственности в количественном отношении (увеличением числа обязанных лиц) аргументировалось облегчение бремени ее несения посредством установления границ вознаграждения [13, с. 165], игнорировались различия между правовым результатом, основаниями возникновения и прекращения деликтного и страхового обязательства, а равно и такими разновидностями страхования, как страхование рисков причинения вреда и страхование ответственности.

Интересно, что отход от принципа полного вознаграждения причиненного вреда был характерен уже для закона о специальной ответственности предпринимателей от 2 июня 1903 г., согласно которому ключевым критерием для определения размера вознаграждения служила утрата трудоспособности. Так, в период временной неспособности к труду пострадавший имел право на получение половины своего прежнего заработка в течение всего периода болезни. Далее, в случае лишения способности к труду навсегда и в полном

• 7    О страховании рабочих от несчастных случаев : в чайше утвержденный и одобренный Государственным советом и Государственною думою закон от 23 июня 1912 г. // Собрание узаконений. 1912. 11 июля. Отд. I, ст. 1230.

объеме, пожизненная пенсия равнялась 2/3 прежнего дохода, а при частичном сохранении таковой определялась в уменьшенном размере, соответственно степени ослабления трудоспособности. Не оплачивались первые три дня болезни, кроме того, дополнительны1м ограничением служило исчисление годового содержания пострадавшего из расчета 260 рабочих дней в году, тогда как в реальности продолжительность рабочего времени пре-выIшала этот показатель в среднем на 20 дней, то есть практически на один период выIплатыI заработной платыI [15, с. 135-138]. При назначении по желанию пострадавшего единовременной выIплатыI взамен пожизненной пенсии ее размер был равен десяти ежегодныIм содер-ж аниям 8, а расходыI на лечение возмещались в суммах, определяемых по нормативам финансирования местных больниц, и только в том случае, если пострадавшему не предлагалось бесплатного лечения в лечебницах, принадлежащих работодателю.

Закон 1912 г. несколько увеличил объем вознаграждения пострадавшим, однако в основу правил его определения была положена обширная практика добровольного страхования предпринимателями жизни и здоровья рабочих, наработанная с 1903 г., в рамках которой задача полного вознаграждения даже не ставилась. Так, пособия временно нетру-доспособныIм были доведеныI до 2/3 прежнего заработка, а пенсии при постоянной нетрудоспособности рассчитывались на основании аналогичного показателя, теперь уже с учетом конкретной степени такой утратыI. Лишь в редких случаях вознаграждение соответствовало реальному денежному содержанию. К ним относились случаи полной потери зрения, потери обеих рук или ног, сумасшествие и др. Число рабочих дней в году признавалось равныIм 280 в качестве общего правила, в то же время при замене периодических выIдач единовременной суммой сохранялись принципы, изложенные в законе 1903 г. Поскольку предприниматели по-прежнему обязывались организовывать оказание медицинской помощи рабочим за свой счет, расходыI на лечение возмещались только тогда, когда данная помощь пострадавшему по тем или иным причинам не предлагалась, и были ограниченыI двумя параметрами: действительны1м характером затрат и квотой, утверждаемой присутствием по делам страхования рабочих.

Несмотря на развитие двух столь различ-

• 8    Реш РешениеСКассационного департамента Правит ствующего Сената от 1909 г. № 15 // Законы гражданские. Т. I. С. 667.

ных подходов к правовой регламентации вознаграждения вреда от новых техногенныIх угроз, в отношении постепенно актуализирующейся проблемы ответственности владельцев автомобильного транспорта высказывалось мнение о том, что определение ее правовой природы «не представляет особых затруднений»I. К этой категории новых несчастных случаев предлагалось применять те же начала «усиленной» ответственности, которые ранее были предусмотреныI для владельцев железнодорожных и фабрично-заводских предприятий [16, с. 583]. Что касается иных случаев возникновения обязанности по возмещению вреда [физического и не только), происхождение которого нельзя было связать с повышенныIми опасностями особого рода, то здесь законодатель оказался весьма скуп на применение принципа конкретной справедливости [17, с. 290]. Так, например, должностные лица, по общему правилу ст. 677 Свода законов гражданских, лично возмещали вред, причиненный действиями [бездействием), со-вершенныIми ими в качестве представителей государственной власти, тогда как специальный процессуальныIй порядок рассмотрения требований граждан, пострадавших в результате их «неосмотрительности, нерадения и медленности»I, не отменял условия о вине [18, с. 422-426]. Область имущественной ответственности судей была ограничена случаями причинения вреда в результате вынесения приговора невиновному при доказанном наличии «злого умысла» или «пристрастия» либо «явно неправильном толковании закона, ясно изложенного» [ст. 678)9.

З а к :лючение

Как можно видеть, в дореволюционны।й период развития гражданского права применительно к вреду здоровью условно разделялись карательны।е и справедливы।е формы компенсации. Основное различие между ними состояло в том, что первые применялись при наличии вины। тех или иных лиц в наступлении неблагоприятного результата, вторые же предписывали отдельны।м субъектам нести вызванны।е их деятельностью материальны।е потери только потому, что было бы несправед-ливы।м сохранить их бремя за потерпевшим.

Вместе с тем последовательному применению этого подхода препятствовали соображения практической целесообразности,

-9Реш РешениеСКассационного департамента Правит ствующего Сената от 1891 г. № 8; от 1885 г. № 76 // Законы гражданские. Т. I. С. 672.

оправдывающие предоставление жертве права требования к наиболее состоятельному в имущественном плане лицу в качестве эффективного средства гражданско-правовой защитыI. Так, в исследуемый период уже допускалось расширенное толкование конструкции деликтной ответственностIи, включающее в нее справедливую обязанность по вознаграждению материальных потерь, проистекающих от определенного рода деятельности, субъектами, извлекающими от такой деятельности основные экономические выIгодыI и обладающими для ее исполнения необходимыми мате-риальныIми ресурсами, то есть такая ответственность в ряде случаев модифицировалась из карательной в справедливую форму компенсации. Во избежание такого «упрощения» предлагались механизмы предупреждения несправедливости уже по отношению к обязанны1м лицам, включая возможность окончательного доведения ответственности до виновного лица (право регресса), установление ограничений по объему и размеру компенсаций, введение обязательного страхования пропорционально количественному или качественному расширению пределов «ответственностIи»>. Карательные средства компенсации реализовывались так же посредством регламентации обособленных правил о вознаграждении за вред в зависимости от тяжести недозволенного деяния, введения ограничений, препятствующих переложению материальных потерь на лиц, не являющихся непосредственны1ми причините- лями вреда, при совершении последними некоторых преступлений и проступков, а также правила о возможности охватить вознаграждением опосредованные последствия правонарушения в части, касающейся умышленных недозволенных деяний.

Наряду со всем сказанныiм важнейшим заблуждением, на долгие годыi определившим содержание дискуссий о назначении института гражданско-правовой ответственности, стало размывание границ между каратель-ныiм и справедливыiм средством компенсации. Устранение этой системообразующей проблемы сегодня требует от цивилистической до-ктриныi формирования единой позиции по ряду весьма «неудобныiх» вопросов, включая, в частности, вопросыi о том, существует ли в зоне гражданско-правового регулирования вина за пределами традиционных понятий умысла и неосторожности, должна ли большая или меньшая вина влиять на возможность фактического доведения ответственности до нарушителя, может ли размер материальной ответственности отличаться в зависимости от степени тяжести и общественной опасности деяния, в каких пределах допустим регресс в деликтныiх и страховых правоотношениях и др. Таким образом, различие между карательными и справедливыiми формами возмещения вреда и по сей день является своего рода методологическим «ключом» к решению многих противоречий и проблем правовой регламентации деликтных обязательств.