"Кентерберийские рассказы" Дж.Чосера и "Корабль дураков" Г.Норминтона: опыт сравнительного анализа

Роман Грегори Норминтона «Корабль дураков», первое произведение современного английского        писателя-постмодерниста, мгновенно ставшее бестселлером, был назван «”Кентерберийскими рассказами” нового тысячелетия» (цит. по Norminton 2001). «В его создании явственно видно влияние картины Босха и произведений Дж.Чосера» (Тапилина 2008). По мнению критиков, «"Корабль дураков" – лучший пастиш на средневековую тему после "Имени Розы" и "Баудолино" Умберто Эко. Вдохновясь знаменитым полотном Иеронима Босха, Норминтон создал искуснейшую постмодернистскую мозаику – оживил всех героев картины и снабдил каждого из них своей историей-стилизацией» (Иткин 2003).

«”Кентерберийские рассказы” передают атмосферу переломной эпохи, современником которой был Чосер» (Михальская 2007: 28). Норминтон, как и Чосер, живет и творит в переломную эпоху, когда в очередной раз «утвердившиеся в сознании современного человека истины и ценности подвергаются <…> сомнению и переосмыслению» (Киреева 2001: 12). Оба произведения имеют схожую структуру – это рамочная композиция, которую, вероятно, Чосер позаимствовал у Боккаччо: «На творчество Чосера повлияла французская и итальянская литература, которая в то время была более успешной, чем английская» (Johnson 2006: 22), хотя «спорным является вопрос о влиянии “Декамерона” Боккаччо на “Кентерберийские рассказы” Чосера» (Жирмунский 1979: 74).

«Несколькими     штрихами     Чосер обрисовывает внешний вид каждого из паломников, его костюм и повадки. Уже по этим лаконичным замечаниям можно представить людей вполне определенной эпохи, определенного слоя общества» (Михальская 2007:   31). В поэтических

"Кентерберийских рассказах" национальным является «место действия: таверна у дороги, ведущей в Кентербери, толпа паломников, в которой представлено, по существу, все английское общество – от феодалов до веселой толпы ремесленников и крестьян» (Распопин 2009). Норминтон тоже лаконично описывает всех пассажиров своего корабля, хотя это даже

не корабль, а «скорее утлая лодчонка <…> непонятного свойства посудина…» (Норминтон 2005: 7). Таким образом «автор-повествователь подчеркивает сниженный характер образа “корабля дураков” (Бочкарева 2009: 83). Читатель может непосредственно увидеть персонажей Норминтона на картине Босха, расположенной на обложке книги, поэтому в описании акцентируются запахи и звуки . Как и Чосер, Норминтон не дает имен своим рассказчикам, но у него сословно обозначены только монах и монашка, а всех персонажей объединяет пьянство.

Оба автора называют своих рассказчиков пилигримами . У Чосера: « pilgrims were they all, into company» (Chaucer 1996: 4) (в русском переводе – «паломники»). У Норминтона: «stationary travellers, pilgrims without a destination…» (Norminton 2001: 2). В обоих произведениях истории рассказываются для развлечения во время долгого пути по предложению «постороннего» (трактирщика и первого пловца соответственно). Однако у героев Чосера есть общая цель – поклониться мощам св. Фомы Бекета, а у героев Норминтона цели нет, даже их корабль застыл в неподвижности (на картине) – движется только само повествование. Мотив паломничества ( pilgrimage ) присутствует и в сюжете рассказываемых историй, например, в рассказе монастырского капеллана у Чосера или в рассказе пьяной бабы у Норминтона.

Сходство произведений проявляется в том, что оба автора становятся персонажами собственных произведений, хотя какое-то время остаются в тени, наблюдают за происходящим. Чосера уже в Общем прологе окликает «со смешком» хозяин таверны, а Норминтон только в эпилоге раскрывает себя, хотя читатель мог уже догадаться, глядя на картину, что он – второй (неназванный) пловец «с плошкой для подаяний». Чосер дважды рассказывает пилигримам истории от собственного имени: поэтический рассказ о Сэре Топасе, который грубо обрывает трактирщик, и прозаический рассказ о Мелибее. Норминтон же вынужден бесконечно повторять читателю только что прочитанный рассказ.

Рассказчики как Чосера, так и Норминтона, соревновнуются на самую занимательную историю, перебивая друг друга, причем трактирщик обещает победителю вознаграждение. Герои их рассказов часто соперничают из-за дамы. В рассказах рыцаря (у Чосера) и первого пловца (у Норминтона) мотив соперничества соединяется с мотивом сна - обещания встречи с возлюбленной. У обоих авторов это первые рассказы в произведении. Но как Арсите не суждено счастье с Эмилией, так и Бальдассаре не может получить Омбретту. И социальное положение героев (рыцарь и подмастерье), и история соперничества демонстрируют снижение мотива от Чосера к Норминтону, его пастиширование.

Еще более снижает мотив соперничества часто сопровождающий его в обоих рассказах мотив похоти . У Чосера в рассказе Мельника студента веселит его лютня , которая на картине Босха окажется в руках у монахини, а у Норминтона будет фигурировать также в рассказе монаха о менестреле. В искусстве Возрождения лютня – «символ самой Музыки и популярная эмблема любовников» (Тресиддер 1999: 207). У Норминтона в рассказе пьяной бабы братья Пьер и Мориц обманывают друг друга и дерутся, вожделея к Белкуле, что приводит к братоубийству. Если у Чосера основной предмет насмешки – разница в возрасте плотника и его жены, то у Норминтона – животный характер страсти у людей, которых он ставит ниже животных, потому что «звери и птицы сходятся в пары лишь в брачный сезон, – но в дщерях человеческих похоть горит неугасимым огнем…» (Норминтон 2005: 57).

Мотив неверных и верных жен часто фигурирует в «Кентерберийских рассказах». Причем Чосер симпатизирует и первым, и вторым, демонстрируя крайние проявления неверности/верности в образах Алисон из рассказа мельника и Гризельды из рассказа студента (примечательно, что именно студент, который в рассказе мельника развлекается с Алисон, сам рассказывает о верной Гризельде). У Норминтона, на первый взгляд, противопоставляются женщины порочные (Белкула из рассказа пьяной бабы) и святые (Агнесс из рассказа монахини). Однако «порочная» Белкула, готовая отдаться каждому встречному, в одиночку спасает монастырь бросившей ее матери от Безумной Греты, жертвуя своей жизнью, а «святая» Агнесс, отвергая любящего ее деревенского парня, в погоне за призрачной любовью становится причиной чумы, от которой погибают все ее родные.

В обоих произведениях присутствует библейский мотив потопа. У Чосера в рассказе мельника студент и жена плотника, чтобы обмануть мужа, предлагают ему спасаться от грядущего потопа в отдельной бадье, как в ковчеге Ноя. У Норминтона мотив потопа становится центральным: корабль дураков в народной смеховой культуре Средневековья и Возрождения служил альтернативным образом Ноева ковчега, тоже символизируя все человечество. Так объясняется и пьянство пассажиров корабля дураков (вспомните библейский сюжет пьяного Ноя). В эпилоге корабль дураков тонет, но потом вновь появляется на горизонте, возвращая роман к его началу. В рассказе первого пловца трое влюбленных друзей отправились в плаванье по озеру и в результате драки их лодка перевернулась, но все трое спаслись, переродившись и отказавшись от своих мечтаний.

Проанализированные нами мотивы не исчерпывают интертекстуальные связи произведений Чосера и Норминтона, что не исключает обращения к другим авторам. Так, на заимствование мотива потопа у Рабле указывает эпиграф к роману Норминтона. Книга французского писателя «Гаргантюа и Пантагрюэль» стала основным источником гротексной образности для многих писателей (Бахтин 1965). Интертекстуальное поле романа Норминтона не исчерпывается и такими очевидными параллелями, как поэма Бранта, роман Гриммельсгаузена, рассказы Борхеса.