Кластеризация российской экономики или игра в кластеры?

Terra Humana ¹ 1’2014

Одно из знаковых понятий советской экономики, некогда включавшееся даже в школьные программы, – территориальнопроизводственный комплекс (ТПК). Оно ассоциировалось прежде всего с грандиозными социалистическими новостройками – Канско-Ачинским, Братским, Усть-Илимским, Саянским, Тимано-Печорским и другими комплексами, в основе каждого из которых находилось экономически и технологически взаимообусловленное сочетание предприятий, при котором достигался определенный экономический эффект за счет удачного (планового) подбора предприятий в соответствии с природными и экономическими условиями района, с его транспортным и экономико-географическим положением. Сам экономический эффект получался за счет снижения транспортных издержек, создания единой инфраструктуры и комплексного использования местных ресурсов.

Именно с ТПК (автор теории – Н.Н. Колосовский) в советской экономической литературе ассоциировались комплексность экономического и социального развития районов, гармоничные отношения между общественным производством и окружающей средой. Можно привести немало примеров эффективно действующих современных комплексов, созданных в индустриально-развитых странах Запада, представляющих собой ту же совокупность экономически и технологически взаимосвязанных предприятий независимо от их форм собственности и ведомственной подчиненности, находящихся на ограниченной территории, использующих ее ресурсы и общую инфраструктуру [2, с. 411–412].

С развитием рыночных начал в экономике России и разрушением экономических связей термин «территориально-производственный комплекс», служивший своеобразным брендом социалистических производс- твенных отношений, уступил место новому термину – «кластер», более емкому по содержанию и ассоциирующемуся прежде всего с конкурентной средой, чего так недоставало в СССР. Можно, конечно, понять разочарование экономистов-регионалистов и эко-номико-географов старшего поколения, у которых буквально из-под носа была «украдена» и рыночно «препарирована» советская идея ТПК, однако суровая правда состоит в том, что эта идея была порождением существовавшей социоморфной социалистической модели, в которой цены не определяли конкретные плановые решения, поскольку в условиях централизованного планирования цены были производны от производства, а не производство от цен.

Как бы там ни было, но созданные во времена СССР жизнеспособные ТПК (они же кластеры) тяжелой индустрии и сегодня составляют элементы нашего конкурентного преимущества, заработанного «потом и кровью» наших предков. К сожалению, некоторые из таких комплексов находятся в стадии глубокого физического и морального износа и нуждаются в серьезной модернизации.

Что же касается западной концепции кластеров, то она обязана в основном трудам М. Портера и М. Энрайта [5; 10; 11; 14; 15 и др.], опубликованным в конце ХХ в. и со временем дополненным работами Дж. Даннинга, Р. Мартина и др. Не следует, конечно, забывать при этом о пионерных работах Н.Н. Колосовского, а также об идеях некоторых западных предшественников, поскольку географическая концентрация и взаимодействие предприятий отдельных отраслей всегда оставались частью мировой экономической мысли. Еще А. Маршалл– лидер кембриджской школы маржиналистов – в начале ХХ в. использовал термин «промышленные округа» для описания преимуществ, вызванных разме- щением предприятий в отдельных географических районах [7, с. 34], а И. Толенадо и Д. Солье [16, с. 149] применяли понятие «фильеры» («соты») для описания отдельных групп технологических секторов, под которыми понимали возникновение зависимости одного сектора от другого по технологическому уровню. Нетрудно увидеть, что те же «фильеры» – это более узкая интерпретация кластера, так как они основываются на одном из критериев возникновения кластера – необходимости создания технологических связей между отраслями и секторами экономики для реализации их потенциальных преимуществ.

Итак, понятие «кластер», определяемое М. Портером как группа территориально соседствующих взаимосвязанных компаний (производителей, поставщиков и др.) и афилированных с ними организаций (образовательных заведений, органов государственного управления, инфраструктурных компаний), действующих в рыночной нише и взаимодополняющих друг друга [14, с. 78], является одним из важнейших элементов стратегии конкурентной борьбы. Осознавая это и пытаясь каким-то образом стимулировать формирование новой промышленной политики, нацеленной на инновационное развитие страны, власти разработали российский вариант кластерной политики, направленной на бюджетную поддержку пилотных территориальных кластеров.

Впервые появившись в документах Правительства РФ в 2005 г., тема кластеров и кластерной политики затем была конкретизирована в 2008 г. в Концепции долгосрочного социально-экономического развития РФ до 2020 г. Было выработано консолидированное мнение относительно сущности самих кластеров, которые, по мнению составителей, объединяют «динамичные и внутренне конкурентоспособные сети близко локализованных предприятий, производящих одну и ту же или смежную продукцию, и которые совместно обеспечивают «хорошие рыночные позиции для страны, отрасли и самих предприятий» [3]. Характерно, что из предусмотренных концепцией трех сценариев будущего развития страны – инерционного, энергосырьевого и инновационного – именно с последним ассоциируется поддержка «кластерных инициатив, направленных на достижение результативной кооперации организаций – поставщиков оборудования, комплектующих, специализированных производственных и сервисных услуг, научно-исследовательских и образовательных организаций в рамках территориальнопроизводственных кластеров» [3].

Увы, в условиях российской действительности идеи об организации новых форм кооперационных экономических объединений не раз не конвертировались в создание благоприятных условий для работы частного капитала и привлечение дополнительных инвестиций в экономику. Достаточно в этой связи вспомнить идею организации свободных экономических зон (СЭЗ), которая так и не стала импульсом для привлечения инвесторов и активизации товарных и финансовых потоков прежде всего из-за субъективных факторов: неблагоприятного инвестиционного климата, непродуманности организационной структуры управления, отсутствия жесткого контроля за исполнением бюджетных субсидий и деятельности хозяйствующих субъектов СЭЗ. Создание (или попытки создания) «внутренних оффшоров» (свободных таможенных территорий, экспортных зон, зон свободной торговли, свободных банковских зон, промышленно-торговых зон, технико-внедренческих зон) так и не сказалось на заметном увеличении объема и улучшении структуры экспорта товаров, расширении внешней торговли, увеличении поступлений в доходную часть бюджета на основе привлечения иностранных и отечественных инвестиций и т. д.

Пропаганда кластерно-ориентированной политики стала сегодня не только попыткой оживления стагнирующей экономики, но и очередной «панацеей» для чиновников при формировании государственных программ, стратегий субъектов РФ и федеральных округов. Остается неясным, как, например, в условиях деградации системы образования в стране обеспечить благоприятные условия для повышения эффективности системы профессионального образования и налаживания кооперации между предприятиями и университетами, каким образом ускорить рост инвестиций в развитие инженерной и транспортной инфраструктуры, жилищное строительство и т.д.

Бросается в глаза отсутствие единой методологии экономической кластеризации в стране, завышение уровня «готовности» к ней отечественного рынка, стремление органов государственной власти директивно развивать кластеры с нуля. Кластерные системы обычно формируются на основе широко апробированных в мировой практике принципов, которыми региональные власти нередко откровенно пренебрегают. Так, один из основополагающих принципов состоит в относительной общности интересов всех потенциальных участников (включая общий рынок, коллективную реализацию общей инновационной и кластерной стратегий и т. д.), но при сохранении

Общество

Terra Humana ¹ 1’2014

между ними конкурентных отношений. На деле объявленные проекты часто не содержат ясных указаний по поводу мотивации потенциальных его участников, механизмов финансирования заявленного кластера, наличия предприятий-лидеров и т. д. Часто остается неясным, чем же отличаются заявленные кластеры от картелей или обыкновенных финансовых групп?

Сформировавшиеся сегодня в стране региональные системы с крайне слабым внутрисистемным и межрегиональным потенциалом институциональной среды рынка ограничивают возможности бизнеса в «спонтанном» развитии кластеров и сужают возможности его взаимодействия с государственными органами. Положение осложняется и тем, что теоретические основы управления кластерами (в индикативном, а не императивном смысле) в условиях незрелых рыночных отношений нельзя считать хорошо разработанными, а неадаптированное применение зарубежного опыта не всегда корректно.

Экспертное сообщество, представители Минэкономразвития и др. усиленно пропагандируют сегодня создание инновационных кластеров с высокой долей инновационной продукции и сформированной инновационной инфраструктурой, включающей образовательные учреждения, центры исследований и разработок, центры трансфера технологий, бизнес-инкуба-торы, технопарки, центры коллективного пользования научным оборудованием, общественные организации, финансовые институты и пр.

Многие регионы бойко принялись проектировать, например, фармацевтические кластеры, плохо представляя себе главную цель инновационного кластера и его институциональные атрибуты, преследуя цель продемонстрировать перед властями инновационное рвение. По имеющимся сведениям, в РФ было заявлено около 30 деклараций о выстраивании фармакластеров (скорее, псевдокластеров) на общую сумму инвестиций 180 млрд рублей [4]. Проектируемые объекты в большинстве случаев вряд ли обретут желаемый статус, но способны привести к феодальной раздробленности отрасли и нарушению конкурентной среды без зримых перспектив. Не случайно один из круглых столов «Фармкласте-ры – экономическая целесообразность или политический реверанс отрасли?» был отмечен принципиальными спорами о путях создания кластеров в фармацевтике, притом «ревизии» подвергались даже давно устоявшиеся принципы и методы их формирования [4, с. 62]. В разрекламиро- ванном в волгоградском фармкластере две зарубежные компании пока лишь удосужились организовать упаковочное (?) производство, хотя обещают в дальнейшем якобы производить препараты. «Я побывал в нескольких регионах, которые объявляли о формировании кластеров, – замечает генеральный директор Ассоциации российских фармацевтических производителей В. Дмитричев, – таких кластеров, где собираются объединить образование, науку и производство, по пальцам перечесть» [4].

Обратимся к конкретике Санкт-Петербурга. Создающийся в сфере фармацевтики и медицинских технологий кластер (в отделениях «Нойдорф» и «Ново-Орловское» особой экономической зоны, а также на площадке «Пушкинская») – один из немногих, который имеет неплохие шансы «встать на ноги», тем более что он формируется на базе имеющегося научного потенциала (в состав кластера входит около 30 научно-исследовательских организаций) и в отличие от других заявленных проектов не полагается на изготовление исключительно дженериков. Этот факт играет определяющую роль, так как отечественным фармпредприятиям, зажатым между давно сформировавшимися западными транснациональными корпорациями, диктующими правила игры в этой сфере, и производителями из Индии и КНР с их ценовым демпингом придется предъявлять новые аргументы в конкурентной борьбе.

А вот одну из победных реляций бывшего руководителя города («Мы уже создали автомобильный кластер, кластер по производству автокомпонентов») достаточно убедительно парирует депутат Госдумы О. Дмитриева: «развитие автомобилестроения – проект достаточно сомнительный, его мультипликационный эффект для региона будет близок к нулю. Этот так называемый кластер исчерпывается, по сути, автосборочными производствами. В нашем городе никогда не было и не будет соответствующих инновационных центров, КБ, специализирующихся на автомобилестроении, да они и не нужны мировым концернам, заинтересованным только в размещении сборочных предприятий» [1]. По ее мнению, в городе следует развивать скорее судостроительный и энергомашиностроительный кластеры [1].

И тем не менее, при известных обстоятельствах реализация научно обоснованной кластерно-ориентированной политики все-таки может способствовать повышению конкурентоспособности национальной экономики и интенсификации механизмов частно-государственного партнерства, обеспечить более высокие темпы экономического развития, укрепить позиции отечественного бизнеса за счет эффективного взаимодействия участников кластера, включая расширение доступа к инновациям, технологиям, ноу-хау, специализированным услугам и высококвалифицированным кадрам, а также снижение трансакционных издержек и т. д. Это произойдет в том случае, если кластеризация экономики будет происходить параллельно созреванию рыночных механизмов, а не в обход их.

Не очень радужные перспективы наших кластерных инициатив связаны, во-первых, с тем, что фактически ни один из предложенных сверху кластеров не прошел предварительного «тестирования рынком», хотя школа Портера настаивает на том, чтобы кластеры были в известной мере самонастраивающимися системами, которые прорастают «снизу» [5]. Во-вторых, весьма проблематично появление полноценных кластерных сетей в неадекватной полурыночной деловой среде, которой пока чужда известная модель Г. Ицковича «тройной спирали» – «университеты, бизнес и власть» [9]. Инновационное развитие возможно лишь при партнерских, равноправных отношениях этих субъектов и при наличии обратных связей, чего у нас, к сожалению, еще не наблюдается. В-третьих, оставляет желать лучшего су- ществующая система финансовой поддержки кластеров (субсидии, средства госпрограмм и институтов развития, дополнительные льготы), базирующаяся на принципах селективности, определяемых чиновниками. По справедливому мнению завсектором новых институтов внешнеэкономической политики ИЭ РАН Н. Смо- родинской, «шансы, что эти вложения достигнут цели, стремятся к нулю» [6].

В заключение подчеркнем, что, исходя из футуристических сценариев весьма авторитетных экономистов [8; 12; 13 и др.], именно кластерные сети в ближайшие десятилетия станут главным структурообразующим звеном мирового рыночного пространства и всех его локальных сегментов и возьмут на себя ту цементирующую роль, которую раньше выполняли отдельные отрасли. Оставаться в стороне от данного процесса – значит уже в который раз оказываться на отшибе мирового научно-технического прогресса, когда индустриальный рост переходит в постиндустриальный, «инновационно-ори-енти-рованный рост» ( innovation-ledgrowth ); когда в рыночно состоявшихся странах происходит зарождение сетевой модели коллективного самоуправления ( collaborative governance ), а системы с кластерной структурой обретают способность динамичного саморазвития (без опекающей роли того же федерального центра).