Климатические изменения и эволюция материальной культуры человека палеолита на востоке Евразии (обзор развития взглядов)

На современном этапе исследований установление характера природных изменений и реакции человека каменного века на эти изменения становится одним из ключевых моментов при рассмотрении генезиса целого ряда технологических, социальных и хозяйственных явлений, имевших место в процессе эволюции человека и его культуры. В основе данного направления исследований лежит установка о зависимости различного рода инноваций в хозяйственной деятельности человека каменного века, а также изменений в технологии производства орудий от изменений окружающей среды – глобальной смены климата, перестройки ландшафтов и пр.

Применительно к Центральной Азии и Южной Сибири такой взгляд на значение окружающей среды в эволюции самого человека и его материальной культуры четко обозначился уже в 1920-е гг. Так, Центрально-азиатская экспедиция, одна из крупнейших в первой половине ХХ в. на территории Монголии, проводившаяся американцами в 1922-1930 гг., одной из своих задач ставила доказательство теории о центрально-азиатской прародине человека. При этом основополагающим в системе доказательств был климат Монголии, который не раз подвергался изменениям с устойчивой потерей влаги, что и заставляло эволюционировать человека и затем расселяться по земному шару [10].

В 20-е гг. ХХ в. основатель Иркутской школы археологии Б.Э. Петри писал, что смена климата после окончания ледникового периода привела к исчезновению ряда животных, характерных для плейстоценовой эпохи, а также к смене растительности на значительных пространствах Северной и Восточной Азии. Б.Э. Петри прямо связывает смену климата с изменением хозяйственной деятельности человека каменного века: «Лишившись своих промысловых животных, первобытный человек вынужден был искать пропитания в ином месте. Он обратился к водной стихии – озёрам и рекам, которые в то время кишели рыбой. … Перейдя от образа жизни бродячего охотника к занятиям рыбной ловлей, доисторический человек стал оседлым охотником, рыболовом» [6, с. 28]. Далее исследователь подчёркивает, что процесс напрямую связан с климатом: «Этот переход от одной формы хозяйства к другой совершался медленно и постепенно, по мере того как изменялся климат и с ним вместе все прочие физикогеографические и экономические условия существования человека» [6, с. 28].

Дальнейшее развитие идеи о связи изменений во всех сферах деятельности человека с глобальными изменениями в природе получает с начала 50-х гг. ХХ в. Толчком этому послужило начало дискуссии по поводу проблем мезолита после изложения концепции М.В. Воеводского [1]. Согласно этой концепции возникновение мезолитических индустрий связано с изменениями природных ландшафтов в период смены геологических эпох плейстоцен-голоцен. Собственно по основным положениям идея М.В. Воеводского не отличается от тех мыслей, что были изложены Б.Э. Петри ещё в 20-е годы. Но работа М.В. Воеводского послужила развитием данной идеи в сторону понимания того, что вместе с изменениями хозяйственной деятельности человека каменного века происходили изменения в технологии производства орудий из камня и кости – основных типов сырья в эпоху палеолита.

Основываясь на теоретических разработках предшественников и новых археологических материалах, полученных в 60-е гг. ХХ в., Г.И. Медведев впервые обосновал наличие такой археологической эпохи, как мезолит в Приангарье [4]. В то время исследования иркутских археологов, возглавляемые Г.И. Медведевым, были революционны не только для территории Приангарья, но и для сопредельных территорий – Забайкалья и Монголии, поскольку на востоке Евразии только начиналось развернутое комплексное изучение человеческой культуры в период перехода от палеолита к неолиту.

В своей работе Г.И. Медведев убедительно показал, что те формы орудий, которые с точки зрения А.П. Окладникова являлись ведущими в финале палеолита (макроорудия – изделия из оббитых речных окатанных камней), таковыми не являются. По его мнению, основанному на детальной проработке большого количества археологических материалов, полученных из культурных горизонтов древних стоянок, превалировать в составе каменного инвентаря мезолитических стоянок начинают микропластинки, изделия из них и микронуклеусы для их производства, а также ряд предметов, изготовленных из крупных сколов. Наряду с качественно иным составом каменного инвентаря в эпоху мезолита кардинально меняется и хозяйственная деятельность. Анализируя материалы Приангарских стоянок, Г.И. Медведев показывает, что охота на крупных стадных животных, характерных для плейстоцена, уступает место охоте на лесных животных – оленей и косуль, поскольку здесь открытые пространства сменились лесными массивами. Данные животные уже не составляют таких больших стад, как, например, северные олени или бизоны, т.е. значительно уменьшается количество добываемого мяса. Соответственно, приспосабливаясь к новым обстоятельствам, люди эпохи мезолита вынуждены были искать новые способы пропитания. Одним из таких способов становится рыбная ловля – в культурных горизонтах мезолитических стоянок найдено большое количество костей рыб.

Исследователь каменного века Забайкалья М.В. Константинов, придерживаясь взглядов Иркутской школы археологии, обосновал мезолитический период на территории Забайкалья [3]. Исследователь показывает, что и на территории Забайкалья на границе геологических эпох плейстоцен-голоцен происходит смена ландшафтов, а вместе с тем исчезновение или значительное сокращение численности стадных животных, характерных для плейстоцена. По мнению М.В. Константинова, превалирование лесных и лесостепных животных типа косули потребовало от человека новых способов охоты, которые пришли на смену облавным охотам на крупных стадных животных эпохи плейстоцена. Одним из новшеств для охоты на одиночных и более осторожных лесных животных стал лук со стрелами. Значительную роль в хозяйстве древнего человека Забайкалья начинает играть рыбная ловля, появление которой М.В. Константинов, жестко связывает с началом современной геологической эпохи – голоцена. В этом плане М.В. Константинов придерживается точки зрения, высказанной ещё Б.Э. Петри, который указывал на рыбную ловлю как на альтернативу охоте в силу того, что охотничьи ресурсы значительно сократились [6]. Для мезолита Забайкалья, согласно работам М.В. Константинова, основу материальной культуры составляет каменная индустрия, характеризуемая упором на производство микропластин [3]. Из микропластин изготавливали резцы, проколки и в первую очередь вкладыши для сложносоставных орудий.

Таким образом, в 70-е гг. ХХ в. окончательно складывается гипотеза о том, что с началом голоценовой эпохи человек переходит на новые способы хозяйствования и в связи с этим разрабатывает новые технологии для производства каменных орудий, среди которых основное значение имеет производство микропластин, которые скалывают с клиновидных торцовых нуклеусов. Но уже в конце 70-х гг. были известны археологические материалы, датируемые возрастом более древним, чем рубеж между геологическими эпохами плейстоцен и голоцен, в составе которых были зафиксированы многочисленные микропластины и клиновидные нуклеусы, необходимые для их производства. Более того, на территории СевероВосточной Азии, по мнению Ю.А. Мочанова, клиновидные торцовые нуклеусы прекращают своё существование с началом голоцена [5].

Позже было установлено, что на юге Забайкалья (вполне вероятно, что и на севере Монголии) рыбная ловля становится важной отраслью хозяйственной деятельности человека не позднее 13 тыс. л.н., вероятнее всего, и около 15 тыс. л.н. [8; 9]. Дальнейшие исследования показали, что как минимум 18 или даже 20 тыс. л.н. уже была достаточно развита технология производства микропластин и связанная с ней технология производства сложносоставных орудий. Новейшие данные позволяют говорить о появлении технологии производства микропластин на обширных территориях северной периферии Центральной Азии около 40 тыс. л.н., но на 20-18 тыс. л.н. приходится массовое производство микропластин. В связи с этим выделяемые критерии для определения мезолита как периода, характеризующегося производством микропластин и внедрением нового способа хозяйственной деятельности, становятся неработоспособными. Возникает необходимость пересмотра жесткой взаимосвязи новшеств в материальной культуре человека с хронологическими рамками границы голоцен – плейстоцен. Археологи и исследователи обратились к поиску новых данных и новых критериев, которые бы позволили объяснить внедрение инноваций в технологию производства каменных орудий и в хозяйственную деятельность человека.

Надо отметить, что на современном этапе исследованиями данных проблем палеолитоведения применительно к Центральной, Северной и Восточной Азии заинтересовались ученые различных стран. Появились разработки американских, японских, китайских и европейских спе- циалистов в области палеолита, а также новые разработки российских археологов, основанные в первую очередь на археологических материалах, полученных в ходе раскопок палеолитических стоянок Забайкалья, Монголии, Северной и Восточной Азии. Такой интерес вызван различными причинами, среди которых одна из главных – вопрос о генезисе микропластинчатых индустрий, причинах и механизмах их появления и распространения на востоке Евразии, а затем и на Американском континенте. При этом многие современные исследователи главной считают идею о возросшей мобильности первобытных человеческих коллективов, связанной с уменьшением пищевых ресурсов. Сама идея о возрастании мобильности древних охотников-собирателей, а также об уменьшении численности населения внутри человеческих коллективов активно высказана ещё в 50-е – 70-е гг. ХХ в. На современном этапе предлагаются к рассмотрению новые природные механизмы, приведшие к усилению мобильности, а также новые хронологические рамки, в которых эти процессы имели место.

На немаловажную роль фактора природной среды, влиявшего на формирование новых технологий, указывает японский исследователь Х. Кимура. Он выделяет шесть стадий развития каменных индустрий Сибири, для которых характерны определенные наборы инвентаря, а также приемы расщепления камня. При этом данные стадии соотносятся археологом с периодами колебания климата, на основе чего Х. Кимура делает заключение, что «любые изменения в технике расщепления нуклеусов, в т.ч. приемов скалывания пластин, а также волны миграций в Сибирь могли зависеть, вероятно, от смены климата» [2, с. 32]. Однако процесс появления новых технологий он рассматривает как эволюционный, последовательный, что демонстрирует на материалах местонахождения Мальта, где, по его мнению, происходило формирование микропластинчатых технологий и торцово-клиновидного нуклеуса как наиболее ранней формы для получения микропластин. По его мнению, «истоки техники расщепления торцовых клиновидных нуклеусов следует искать в предшествующих техниках расщепления» [2, с. 31]. Анализируя каменную индустрию местонахождения Мальта, Х. Кимура приходит к выводу о торцовых клиновидных нуклеусах как переходной стадии от техники снятия пластин с плоских в виде плитки призматических и дисковидных нуклеусов к коническим и полуконическим. Микропластины на данном местонахождении получались неумышленно, с точки зрения Х. Кимуры, соответственно торцовоклиновидные нуклеусы (группа В) изначально не предназначались для целенаправленного получения микропластин. Однако данная группа нуклеусов потенциальна для развития микропла-стинчатых технологий, которые появляются здесь «ненамного раньше, чем 23 тыс.л.н.». Развитие микропластинчатых индустрий на Востоке Азии исследователь усматривает в «экспансии индустрии Мальты» [2].

Многие исследователи, делая упор на связи всех технологических новаций с изменением окружающей среды, палеоклиматических условий, оставляют без рассмотрения вопрос технологической базы для появления новых веяний. В центре внимания разработок для выявления характера такой связи находятся микропластинчатые индустрии Северо-Восточной Азии, получившие здесь большое распространение в период сартан-ского похолодания. Именно суровые природные условия ледникового максимума (напрямую или опосредованно через повышение мобильности населения в этот период) для части археологов являются причиной появления микропластинчатых технологий, которые возникают в таком случае в результате адаптации к холодному сухому климату и ограниченному количеству ресурсов как стратегия минимизации рисков обитания.

С преодолением дефицита ресурсов (сырьевых, пищевых и т.д.) в суровых условиях сар-танского оледенения связывают высокую мобильность населения, технологической основой которой становится индустрия стандартных заготовок – микропластин [12; 20; 13; 26]. Подход к микропластинчатой индустрии как к «адаптивной стратегии управления рисками» был обоснован Р. Элстоном и П.Дж. Брантингэмом [13]. Исходя из предположения, что микропластины использовались как вкладыши для наконечников и кинжалов, они путем эксперимента и математических расчетов доказывают превосходство использования микропластинчатой техники при повышении мобильности населения в условиях сурового, холодного климата. На основе проведенных ими технологических экспериментов, а также используя данные предшественников, исследователи устанавливают, что наконечники, изготовленные из органического материала, обладают наибольшей прочностью, из каменного материала – наибольшей смертоносностью. Последние в условиях хо- лодного климата становятся слишком хрупкими и непригодными для использования. Сочетание же костяной (роговой) основы и каменного лезвия (вкладышей) становится идеальным вариантом для применения в период сартанского оледенения. Это лишь один из моментов преимущества микропластинчатых технологий, подчеркнутый исследователями. В целом данная технология рассматривается как «часть стратегии интенсификации охоты на крупных животных для преодоления повышения сезонной вариабельности и непредсказуемости ключевых ресурсов» [13, с. 113]. Авторы предполагают, что первые проявления микрорасщепления могут фиксироваться с периода последнего ледникового максимума, однако широкое распространение приходится на время 17-18 тыс. л.н., когда она становится наиболее востребованной вследствие повышения мобильности населения в этот период. Отмечается, что необходимыми навыками и знаниями для начала производства микропластин обладали уже носители макропластинчатых технологий ранней стадии верхнего палеолита в Сибири [13].

Идея Р. Элстона и П.Дж. Брантингэма о вкладышевых кинжалах и наконечниках как наиболее соответствующей природно-климатическим условиям технологии в какой-то мере перекликается с рассуждениями В.В. Питулько [7] о «сырьевом» стрессе, возникшем в период сартанского похолодания. Исходя из убеждения, что «подобно всякому иному рубежу в совершенствовании технологий обработки камня микропластинчатое расщепление вряд ли является результатом саморазвития» [7, с. 24], исследователь связывает появление новой технологии с изменениями окружающей обстановки. Однако ключевую позицию в рассуждениях занимает адаптация к условиям не с точки зрения появления нового, а с точки зрения утраты элемента, важного для существования. Основываясь на анализе материалов СевероВосточной Азии, исследователь приходит к выводу о значимости бивня мамонта для изготовления предметов охотничьего вооружения, следовательно, потеря источника, или «сырьевой стресс», в период сартанского похолодания побуждает к поиску новой технологии и сырья в изменившихся условиях. Таковыми становятся микропластинча-тое расщепление и вкладышевая технология [7].

Одно из центральных мест при рассмотрении вопросов взаимосвязи природной среды и облика археологической культуры на современном этапе исследований отводится схемам мобильности палеолитического населения. Основой современным разработкам служит концепция Л.Р. Бинфорда [11] о двух основных моделях мобильности населения. Первая модель подразумевает существование у группы населения основной центральной базы – резиденции, группа периодически покидает эту базу в поисках ресурсов, однако постоянно возвращается на место своей резиденции. Второй тип мобильности населения – резидентный – характеризуется переносом основной базы вместе с перемещением группы населения на новое место. Т.е. по второй модели группа просто перемещается с места на место, покрывая при этом значительные расстояния, в отличие от группы по первой модели, которая «привязана» к базе и всегда к ней возвращается. Используя модели, предложенные Л.Р. Бинфордом в качестве основы, некоторые современные исследователи разрабатывают методологические и теоретические положения по более детальному изучению мобильности древнего населения. В связи с этим делается упор на выявление зависимости степени подвижности от окружающей обстановки (природно-климатических условий, распространения пищевых и сырьевых ресурсов), а также связи с экономической основой жизни населения [19, с. 25].

Если представить все это схематично и упрощенно, то степень мобильности населения обусловливается внешними факторами и определяет облик каменного инвентаря. Поскольку природноклиматическая обстановка в данном случае выступает определяющим условием, то смена климата (и вслед за ним растительного и животного мира) влечет за собой перестройку жизнеобеспечения человека, также яркими и показательными могут быть археологические культуры на границе климатических изменений. Одной из таких границ является период перехода от кислородноизотопной стадии (КИС) 3 к КИС 2 (около 25 тыс. л.н.), связанный с сартанским похолоданием. Отчетливо проиллюстрирована смена культур на границе двух стадий Казуки Морисаки на материалах японского верхнего палеолита. Для КИС 3 по всей территории Японии фиксируется умеренный климат с широко распространенными в юго-западной части Хонсю широколиственными лесами. В археологическом отношении по всей территории распространены индустрии с равной долей использования отщепов и пластин для изготовления орудий. С наступлением КИС 2 климат меняется, похолодание приводит к распространению в северо-восточной части японского архипелага хвойных лесов и холодных степей, а в юго-западной – смешанных широколиственных и хвойных лесов. Археологическая культура КИС 2 уже не выглядят однородной: в северо-восточной части распространены пластинчатые индустрии, на юго-западе – отщеповые. Казуки Морисаки связывает такую дифференциацию с изменением модели мобильности населения и схемы охоты. В условиях северо-западной части архипелага население специализировалось на охоте на крупных животных и вело более подвижный образ жизни, что отражено в использовании пластинчатых технологий. Более умеренный климат юго-запада определил специализацию первобытных охотников на мелких и некрупных животных. В данном случае население ведет не очень подвижный образ жизни [24].

Высокая мобильность населения и миграцио-низм занимают центральное место в рассуждениях Т. Гэбла, рассматривающего технологии финала верхнего палеолита как стратегию, обеспечивающую мобильность. Т. Гэбл [15], а вслед за ним и K. Граф [17], анализируя радиоуглеродные даты местонахождений Сибири, приходят к выводу о депопуляции данной территории в период последнего ледникового максимума, а затем – реколонизации населением с новыми технологиями, основанными на использовании микропластин. Здесь следует отметить, что проявление микропластин и нуклеусов для их производства в материалах памятников, датирующихся серединой верхнего палеолита, расценивается Т. Гэблом как результат «интенсивного срабатывания нуклеусов, связанного с экономией сырья, а не отдельной технологической системы, как в позднем верхнем палеолите» [15, с. 122]. Многие радиоуглеродные даты критикуются автором как несостоятельные вследствие проблематичного геологического контекста, единичности или же большого допуска. Соответственно материалы этих местонахождений (это Могочино 1, Афонтова Гора 2, Красный Яр, Усть-Кова, Курла-3, Сохатино-4, Усть-Ульма и протодюктайские стоянки Якутии) не являются свидетельством наличия микропластинчатых индустрий на территории Сибири в период до 18 тыс. л.н. – рубежа, установленного Т. Гэблом. Что касается места, откуда на территорию Сибири приходят носители новых технологий, то здесь автор не может дать однозначного ответа. Однако он предполагает, что это может быть Монголия, которая непосредственно прилегает к местности распространения наиболее ранних для Сибири, по его мнению, микропластинчатых индустрий с местонахождений Студеное-2 и Усть-Менза-2 [14; 15]. Именно отсюда идет распространение данных технологий далее на север.

Исследователь полагает, что здесь население, специализирующееся на промысле одного вида животного (в основном северного оленя), вынуждено часто передвигаться в поисках мест локализации вида (определенная охотничья специализация была прослежена автором по палеонтологическим материалам местонахождений этого периода). В ходе постоянных миграций микропластинчатые индустрии распространились на обширной территории Северо-Восточной Азии. Таким образом, причиной возникновения технологии становится необходимость группы быть мобильной для поиска и добычи пищевых ресурсов [15].

Идея мобильности населения и появления микропластинчатых технологий, связанная с концепцией специализированной охоты, для российской археологии не нова. Как уже указывалось, в 70-х гг. ХХ в. Г.И Медведев на основе материалов финальнопалеолитических-мезолитических памятников Приангарья указывал на специализированный промысловый характер охоты населения с микропластинчатым расщеплением [4]. Естественно, что новые данные позволяют Т. Гэблу существенно отодвинуть хронологические рамки и развить идею.

К. Граф, повторяя рассуждения Т. Гэбла, приходит к тем же самым выводам о незаселенности Сибири в период последнего ледникового максимума [16], а также о возрасте микропластинчатых технологий на территории Сибири, несколько удревняя его до 20 тыс. л.н. В то же время, учитывая данные по радиоуглеродному датированию сопредельных территорий, наиболее вероятным ей представляется проникновение индустрии микропластин в Сибирь с острова Хоккайдо (датируется 22 – 20 тыс. л.н.), даты которого представляются ей наиболее надежными, через Дальний Восток России [17]. Данная точка зрения довольно любопытна, тем более, что сами японские исследователи связывают появление микропластин на территории Японии с приходом населения из Сибири или же Северо-Восточного Китая [26, с. 20]. Что касается мобильности, то К. Граф, сравнивая материалы местонахождений Сибири до периода ледникового максимума и после него, приходит к выводу о резкой смене схемы сырьевого обеспечения вследствие прихода нового на- селения, ведущего подвижный образ жизни [17, с. 18]. О высокой мобильности населения японских островов говорит Катсухиро Сано, здесь население осуществляло длительные переходы (до 200 км) в поисках высококачественного каменного сырья [26].

Теория «незаселенности Сибири» не бесспорна. Так, Я.В. Кузьмин обобщает большое количество данных, свидетельствующих в пользу обратного. Он присоединяется к точке зрения многих исследователей на зарождение микропластин-чатых индустрий в начале верхнего палеолита, отводя частичную роль способствующего этому процессу фактора окружающей обстановке. Частично палеосреда, по его мнению, ответственна и за широкое распространение данной технологии после 25000 л.н. как адаптивной стратегии [22, с. 23].

Таким образом, в настоящее время наблюдается всплеск исследовательского интереса к генезису различных инноваций в материальной культуре палеолита на востоке Евразии в контексте природно-климатических колебаний и глобальных перестроек. При этом следует отметить, что внутреннее развитие культуры – перерастание количественного базиса накопленного технологического потенциала в качественные изменения – рассматривается очень поверхностно, не рассматривается вовсе или же отрицается в принципе. Вместе с тем данное направление поиска генетических основ многих технологических и хозяйственных явлений палеолита Центральной и Восточной Азии весьма перспективно.