Кочевые и оседлые империи на шелковом пути: модели взаимодействия

Shulga D. P., Hasnulina K. A. Nomadic and Settled Empires on the Silk Road: Interaction Patterns. Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2019, vol. 18, no. 10: Oriental Studies, p. 51–58. (in Russ.) DOI 10.25205/1818-79192019-18-10-51-58

Перед началом изложения хотелось бы сделать несколько терминологических замечаний. Во-первых, ввиду текучести кочевых образований, а также того, что их наименования до нас чаще доходят не от самих номадов, а от их оседлых соседей, мы говорим об общностях скотоводов, а не об этносах. Во-вторых, авторы стараются избегать наименования «Византия» (используя его лишь для недопущения тавтологий) в связи с тем, что основными причинами «переименования» (разумеется, среди позднейших историков) Восточной Римской империи в Византию нередко называют перенос столицы, изменение господствующего языка с латыни на греческий, утрата города Рим из сферы влияния. Стоит отметить, что подобные процессы не особенно уникальны, ведь параллели им мы видим, например, в период Хань. Точно так же, как и в Средиземноморье, империя Хань пережила перенос столицы (из Сианя в Лоян). Именно это событие стало водоразделом между Западной и Восточной Хань (в отличие от Рима, империи не сосуществовали, а сменяли друг друга). Административный центр сместился в Китае неспроста – часть территорий на северо-западе была потеряна. Примечательно, что данные изменения не повлекли за собой возникновение какой-то дихотомии, вроде «Восточная Римская империя» – «Византия».

В настоящей статье мы введём в дискуссию о взаимодействии номадов и земледельцев новые для русскоязычной науки данные об исторически связанных (в том числе по Шёлковому пути) державах – Китае и Восточной Римской империи, которые имели весьма своеобразные отношения с кочевыми общностями. Стоит отметить, что оба указанных государства (авторы считают Восточную Римскую империю прямым продолжением античной Римской державы) имели сношения между собой еще с начала новой эры [Ян Гунлэ, 2011. С. 70–72; Комиссаров и др., 1997. С. 26–27], и с течением времени контакты только усиливались, что подтверждают нумизматические материалы [Го Юньянь, 2015].

Китайские царства еще в I тыс. до н.э. столкнулись с кочевниками, однако до подъема сюнну (хунну) в III в. до н. э. набеги с севера не угрожали существованию государств Поднебесной, нанося им лишь временный урон [Тан Цзинцзе, Хань Кансинь, 2007. С. 65]. Квинтэссенцией концепции отношений Поднебесной с «варварами» можно считать высказывание из приписываемого деятелю III в. н. э. Чжугэ Ляну трактата «Вертоград полководца», который был несколько лет назад переведён одним из авторов настоящей статьи. Сам отрывок называется «Северные ди», где ди – собирательное наименование для номадов Северного Китая (как и термин ху, который будет приведен ниже). «Народы севера не живут оседло, они кочуют в поисках воды и трав, это способствует их набегам на юг. Ответные походы на север затруднены, ибо там горные хребты и пустыни, которые дают возможность для обороны. Для пропитания охотятся и пьют молоко, от холода их защищает кожаная одежда на меху, они стреляют в зверя на скаку и этим добывают средства к существованию. Им никак не привить законы морали, победить их с помощью армии невозможно. Империя Хань не боро- лась с ними, на то есть три причины: ханьские солдаты являлись и воинами, и землепашцами, от этого становясь усталыми и робкими. Народы севера приходили для выпаса скота и охоты, они были оживлёнными и смелыми. Утомлённый не может соперничать с бодрым, робкий не в состоянии сравниться с отважным. Это первая причина отказа от боевых действий. Солдаты Хань были выносливы, могли проходить сотню ли в день, но северные народы использовали лошадей, что позволяло им преодолевать расстояния в несколько раз быстрее. Во время походов на север ханьской армии необходимо было нести с собой провизию и снаряжение, а кочевники на лошадях преследовали, так что способы перемещения был различными, нередко избирался неправильный путь для прохода войск и т.д. Это вторая причина отказа от боевых действий. Империя Хань опиралась в основном на пехоту, а северные народы – на конницу; в поле кавалерист быстрее пешего воина, и разница между их скоростью огромна. Это третья причина отказа от боевых действий. Учитывая вышеописанную ситуацию, перечислим советы по охране границ. На охрану рубежей должны быть отправлены лучшие воины и командиры, в это же время элитные войска должны быть готовы к защите. Необходимо создать обширную сеть складов с провизией, возвести систему сигнальных башен, чтобы узнавать о перемещениях врага. Когда внутренние территории врага опустеют, надо стягивать силы, чтобы, пользуясь отсутствием войск неприятеля, нанести удар. Таким образом можно одолеть врага малыми затратами, не начиная масштабной кампании, расстроить планы противника» [Шульга, Мерзликин, 2016. С. 140–144].

Можно сказать, что в упомянутом выше фрагменте Чжугэ Лян (если признавать его авторство) констатировал действенность подхода, выдвинутого жившим за 400 лет до него мыслителем и поэтом Цзя И. Основные его труды до сих пор полностью не изданы на русском языке, но в настоящей публикации мы приведем авторский перевод некоторых положений из «Синьшу» ( 新书 ). Выдержки из данного памятника актуальны потому, что в разделе о сюнну ( хунну ) ханьский философ изложил и раскрыл основу идеи об «установлении трех проявлений благоволения и пяти приманок, с помощью которых можно бороться с шаньюем за его народ». Первое проявление благоволения – это «вызвать доверие к Сыну Неба»: «услышав единое слово государя, пусть они будут такими же далекими, [как сюнну ], их воля не будет [омрачена] сомнениями, пусть они даже враждебны нам, в их сердца не закрадется недоверие. Сначала необходимо сформировать образ мудрого правителя, который верен своему слову. Второе проявление благоволения – это «довести до сведения сюнну , что император их любит, нужно продемонстрировать отношение сочувствия и любви к предавшимся [под руку ханьского государя]; если позволить им [ сюнну ] считать, что они любимы Сыном Неба, то они [потянутся к нему], как малое дитя к любящей матери». Третье проявление благоволения выражалось в следующем: «сообщить о том, что нравится правителю, необходимо продемонстрировать предавшимся, что их таланты оценены по достоинству, нужно признавать умения хороших людей и человечность». Если император самолично добьётся «истинной любви и согласится быть терпеливым, то обязательно достигнет ожидаемой цели» [Цзя И, 1976. С. 70–73].

Поговорим о «пяти приманках». Первая «приманка» в дословном переводе звучит как «развратить их глаза», суть её в том, чтоб приучить кочевников к роскоши. «Прибывшие к нам сюнну от глав кланов и выше пусть непременно будут одеты в расшитые шелковые одежды, а их жены и дети – в узорные парчовые платья. Пусть представят им пять серебряных колесниц, разукрашенных резными узорами, запряженных каждая четверкой лошадей, с зелеными тентами. Пусть придадут им эскорт из нескольких всадников и каждому, кроме кучера, еще и дадут сопровождающего, [сидящего на колеснице справа]. Даже шаньюй при выездах и возвращениях [в ставку] не пренебрег бы этим». Второй «приманкой» Цзя И призывал «развратить уста» номадов: «если среди сюнну, которых [Ваше Величество] побудили приехать, будет много предавшихся нам, то при большом скоплении народа Верховный [правитель] непременно призовет кого-то из них и пожалует еду, еда будет состоять из прекрасных блюд, где будет все, что пожелаешь». «Третья приманка» была направлена «на слух»: «что до предавшихся нам выдающихся мужей, то Верховный [правитель] непременно пусть пошлет пригласить кого-нибудь из них в качестве гостей. Пусть получат приглашение и их знакомые. Тем варварам-ху, которые пожелают посмотреть [на прием], этого отнюдь не запрещать. Четвертая приманка – это «развратить их желудки», Цзя И ратовал за то, что всякому предавшемуся императором должен быть оказан прием и милость. К тому же ханьскому государю обязательно следует быть с некоторыми из них щедрым, сделать так, чтобы у них была высокая зала и отдельный флигель, превосходная кухня с большими кладовыми и конюшня с отборными лошадьми, боевая колесница в личном хранении. Рабы и рабыни, множество детишек, домашний скот – [всего должно быть] в достатке. И пусть они живут роскошной жизнью, которая превосходит по уровню и торжественности ту, что [они имели] прежде у сюнну. Пятой приманкой является «развратить их сердца», по отношению к тем, кто пришел предаться ханьцам, Цзя И предлагал: «Верховному [правителю Китая] непременно следует кого-нибудь милостиво удостоить приема, одарить родительской лаской, а затем дозволить определиться на службу». Приведем более подробное изложение. «Верховный [император] милостиво соизволит принять у себя с несколько десятков человек, сделает так, чтобы и на официальных приемах, и в часы досуга они сопровождали его при выездах и посменно прислуживали во внутренних покоях. Когда же Верховный [император] потчует варваров-ху, когда [учреждает] Великие ристалища и приглашает на них послов варваров-ху, силачи и воины, как всегда, будут прислуживать близ [императора] по одну сторону, а мальчикам-варварам будет дозволено приблизиться и прислуживать по другую. Знатные варвары-ху будут поочередно выступать вперед и предлагать [гостям] вино. Верховный [правитель] милостиво изволит лично распорядиться, чтобы подливали вино в чаши послов, обхаживали их. Когда Верховный [правитель] уходит на отдых, [парадное] платье расписного шелка, [украшенный драгоценными раковинами] большой пояс и другие оставшиеся предметы одежды подносятся им в качестве даров. Верховный [правитель] милостиво изволит принимать мальчиков-варваров, похлопывает их, играет с ними в кольцо. А когда подают жареное мясо, милостиво изволит кормить их. [Верховный император] снимает с себя великолепные одежды и лично одаривает их. [Когда] Верховный [правитель Китая] встает, мальчики-варвары [находятся] кто сзади, кто спереди него. Знатным варварам будет дозволено подносить вино; и они будут в платье с казенной печатью на шнурке. Знатные варвары будут стоять перед [Верховным правителем]! Пусть только некоторые люди достигают подобного, а [Верховный правитель] устанавливает им такое положение [для предавшихся ему сюнну]. В целом государстве, кто увидит и услышит [это], широко раскроют глаза от изумления, возжелают [того же]. Люди засуетятся, забеспокоятся только о том, как бы не опоздать с прибытием к нам» [Янь Шэньго, 2004. С. 149–153].

Цзя И верил, что его политика, опиравшаяся на признание невозможности военной победы над «варварами» с одной стороны, а с другой – на понимание экономического превосходства империи над сюнну , даст плоды совсем скоро, и развалит державу хунну за десятилетие. Это оказалось не совсем так. Тем не менее, искусно приманивая представителей кочевой знати, а временами и нанося удары, ханьцы чуть более чем за сотню лет смогли покорить значительную часть сюнну , о чем свидетельствуют как письменные, так и археологические данные [Гань Чжэньюй, 2015; Цзян Лу, 2011]. Кочевые народы на границах Китая с течением времени менялись, подчас захватывая отдельные территории на севере страны. Часто «яблоком раздора» становился контроль за Шёлковым путём. Но тут срабатывал скрытый механизм – торговля, приносившая большие барыши, действовала на вчерашних скотоводов примерно так же «разлагающе», как и придворная роскошь в приведенном выше отрывке. Это дополнялось и демографическим перевесом в пользу китайского населения [Ян Гуаньхуа, 2016]. Таким образом, заложенная Цзя И политика по «умиротворению варваров» в сочетании с выверенными действиями дипломатов и генералов (о которых писал автор «Вертограда полководца») придавала Поднебесной такую устойчивость, что только монголам удалось полностью поглотить Китай от Гоби до границ Вьетнама, да и то менее чем на столетие.

С монголами пришлось столкнуться и Восточной Римской империи. Православная держава была важным контрагентом на уже упомянутом Великом Шёлковом пути, о чем свиде- тельствуют, в том числе, находки солидов Юстиниана, Анастасия I и других императоров вплоть до восточного Китая [Cheng Linquan, Zhang Xiangyu, 2008. С. 25–30]. Она же была источником несторианского христианства [Vrhovski, 2013], активно распространявшегося по торговым маршрутам 1, и получившего определённую популярность у кочевников Северного Китая, включая ряд собственно монгольских племён 2.

Ромеи и до монголов имели дело с кочевниками, например, тюрками-ашина, причём отношения эти были и военными, и дипломатическими и торговыми, о чём свидетельствуют находки монет в элитных погребениях Центральной Азии [Го Юньянь, 2016]. При этом, конечно, положение Малой Азии было менее уязвимо для степняков в сравнении с Поднебесной. Отношения с арабами мы оставим за скобками настоящего исследования, так как при наличии у последних сильного скотоводческого элемента их культура и быт сильно отличались от таковых у номадов степного пояса Евразии.

К моменту прибытия монгольских войск на Ближний Восток Восточной Римской империи как единого целого не существовало, ибо Никейская империя в 1250-х гг. еще только копила силы для ответного удара по крестоносцам. Конечно, в военном отношении ромеи не могли тягаться с ордами Хулагу. И всё же, как мы знаем, Константинополь (с 1261 г.) успешно сохранил независимость от чингизидов (в отличие от Китая, Ирана, Средней Азии, Ближнего Востока, Поволжья и других регионов). Тому, думается, было несколько причин. Во-первых, несмотря на катастрофу 1204 г. за полвека, благодаря, в том числе, политике Иоанна Ватаца, ромеи сумели отодвинуть от своих рубежей как «франков», так и мусульман, которые, к тому же, испытывали давление с востока. Во-вторых, хотя роль империи в международной торговле и падала постепенно под давлением Генуи и Венеции, географическое положение столицы всё еще позволяло православной державе серьёзно влиять на поток товаров, в том числе между Чёрным морем, северные берега которого контролировала Золотая Орда, и морем Средиземным. В-третьих, вековые традиции дипломатии позволяли императору Михаилу VIII играть на противоречиях мамлюков Египта и государства Хулагуидов, к которым еще добавлялись столкновения ильханов с Улусом Джучи. До 1264 г. это вполне удавалось, и хотя султан Бейбарс вследствие принятия Константинополем монгольского посла расторг договор о союзе, для императора это не стало геополитической трагедией. Напротив, Михаил делает окончательный выбор в пользу Хулагуидов, выдав в следующем году свою побочную дочь за наследника Хулагу [Баярсайхан, 2013. С. 35–38], при дворе которого традиционно сильны были несторианские настроения. Такой поступок чрезвычайно напоминает действия китайских императоров, которые в ситуации военной слабости отсылали своих дочерей от наложниц в качестве жён к сюнну и другим потенциально опасным соседям-скотоводам для заключения «договора мира и родства». И точно так же, как когда-то ханьские «Сыны Неба», пользуясь родственными связями и опытом в дипломатии, Михаил и его сын Андроник извлекали для себя пользу из соседства с ильханами. Последующий переход монгольской элиты на Ближнем Востоке в ислам несколько отдалил таковую от Константинополя, но не стал катастрофой для Восточной Римской империи. Более того, как мы видим, она на целый век пережила государство потомков Чингисхана в Передней Азии. Гораздо более зависимой от ильханов была Трапезундская империя Комнинов, что неудивительно в связи с ее более восточным расположением и меньшими силами. Но даже ей удалось сохранить фактическую независимость при условии уплаты дани и просуществовать до 1461 г.

Как мы видим, две средневековые империи, одна на востоке, другая на западе Азии, исповедавшие совершенно различные религиозно-философские учения, весьма сходным образом действовали в условиях столкновения с кочевым миром. Не в силах подчас победить на поле битвы, ромеи и китайцы опирались на те методы воздействия (торговлю, дипломатию, культуру), в которых традиционно превосходили соседей. Нестабильность кочевых форм госу- дарственности способствовала успеху «старых» земледельческих цивилизаций, которые были способны «переждать» усиления номадов на 50–100 лет, за которыми неизбежно следовала «великая замятня». Также важен тот факт, что Китай и Империя Ромеев были многонациональными державами, в которых на первом месте стояла не национальная принадлежность, а государственная идеология (в религиозной православной или философской конфуцианской форме). Это позволяло довольно эффективно инкорпорировать выходцев из других, в том числе скотоводческих, народов в структуру государства. Наличие подобных «инструментов», несмотря на кажущуюся их эфемерность, как мы видим, позволило ромеям и ханьцам куда легче переносить удары из степи (вспомним, что Китай и Восточная Римская империя к моменту нашествия монголов также были раздроблены и переживали не лучшие времена). Разумеется, выводы настоящей работы достаточно дискуссионны, и авторы, вводя всё новые археологические источники, будут продолжать исследования в рамках избранной проблематики.

Received

19.08.2019