Коллекционер как актор культуры: от личной истории к новым феноменам. Владимир Гаврилов: коллекционер, исследователь, просветитель. 1970-1990-е. Часть 1

Суворова А.А. Коллекционер как актор культуры: от личной истории к новым феноменам. Владимир Гаврилов: коллекционер, исследователь, просветитель. 1970-1990-е. Часть 1 // Общество. Среда. Развитие. – 2020, № 3. – С. 55–59.

На протяжении всей истории различных феноменов «странного искусства» – творчества наивов, душевнобольных, аутсайдеров – коллекционеры были одними из главных акторов процесса легитимации и первичной институционализации. Они формировали эти феномены, часто становясь в своем роде самостоятельными арт-институциями, ведя работу по собиранию произведений, исследованию и популяризации творчества отдельных художников и целых явлений искусства. Значимость фигуры коллекционера сложно переоценить в ситуации сложения феномена отечественного аутсайдерского искусства на современном этапе: в период 1980–1990-х годов в СССР/России начинают формироваться наиболее важные частные коллекции аутсайдерского искусства: собрания Владимира Абакумова (Музей творчества аутсайдеров), Ксении Богем- ской – Алексея Турчина, Владимира Гаврилова и др.

Активная работа коллекционеров катализирует процессы институционализации и легитимации аутсайдерского искусства в России. В формировании дискурса искусства аутсайдеров в России в 1990-е годы ведущей «инстанцией разграничения» (если следовать терминологии Мишеля Фуко) становятся коллекционеры [17; 19; 20], апеллирующие к авторитетным для данного дискурса, зарубежным исследователям и представителям специализированных арт-институций и психиатрических учреждений, а также к научным и научно-популярным изданиям. Также идут процессы самоинституционализации: формируются частные собрания и коллекции, владельцы которых ведут активную просветительскую, исследовательскую и общественную деятельность.

Общество

Общество. Среда. Развитие № 3’2020

Роль личности в развитии специфических, порой радикальных феноменов искусства, описана и проанализирована и в случае с историей Ханса Принцхор-на – исследователя и коллекционера искусства душевнобольных, Жана Дюбюффе – «отца» ар брюта [18; 22]. Но история сложения корпуса аутсайдерского искусства в отечественной культуре обозначена лишь пунктирами и нуждается в дальнейшем изучении и осмыслении [17; 19].

Феномен творчества аутсайдеров (важно сделать оговорку, что в современных научных подходах и институциональной практике в это поле включается также и творчество людей с ментальными особенностями) в отечественной культуре был актуализирован в исследованиях психиатров в пе-яриод 1920-х (П. Карпов) [14– 16] и 1970–1980-х годов (Э. Вачанадзе и др.) [4–7]. Эта близко ситуации первичного изучения и институционализации творчества душевнобольных в Европе (Х. Прин-цхорн, В. Моргенталер) [23; 24].

История психиатра, коллекционера, исследователя Владимира Вячеславовича Гаврилова (род. 1955) отчасти имеет близкие повороты с историей Ханса Прин-цхорна, но обладает индивидуальной спецификой, сопряженной с советским, а позже и российским социокультурным контекстом. За последние десятилетия Владимир Гаврилов собрал коллекцию искусства аутсайдерского искусства ИНЫЕ, которая сегодня включает более 5000 объектов психопатологического, спонтанного арт-терапевтического (визуального и эпистолярного) творчества 150 отечественных и зарубежных авторов [2], организовал несколько десятков выставок аутсайдерского искусства и ар брюта в России и за рубежом, стал инициатором и организатором десятков научных и научно-популярных мероприятий, написал несколько десятков статей и других научных и научно-популярных изданий [1; 3; 9–13].

Начало истории

Владимир Гаврилов – психиатр по образованию, специалист с почти сорокалетним стажем работы. Но интерес к искусству и творческому процессу у Владимира появился раньше выбора карьеры психиатра. Это имело свои предпосылки: в «преподавательской» семье будущего коллекционера и исследователя аутсайдерского искусства и ар брюта царила атмосфера творчества и интеллектуального поиска. На книжных полках были книги брата – одного из лидеров отечественного джа- зового движения, альбомы Василия Кандинского, Пауля Клее, Сальвадора Дали, многочисленная литература об искусстве модернизма и современной музыке. Как вспоминает Владимир Гаврилов, «Память хранит заинтриговавшие меня термины, услышанные от брата, которым нас не обучали даже в английской школе: бит, поп, кул-джаз, госпеслз, соул, невесть откуда появившаяся – “сублимация”, какие-то “автоматизмы”, вперемешку с названиями: экспрессионизм, дадаизм, сюрреализм... Я пытался понять художественные эксперименты М. Дюшана, С. Дали, “бессознательное” З. Фрейда, арт-эксперименты запредельных состояний А. Бретона)» [8]. Упоминаемая в воспоминаниях Владимиром Гавриловым книга, из которой почерпнуты все эти сведения, – известное среди любителей нового искусства издание «Модернизм: анализ и критика основных направлений» (1969).

Дом Гавриловых был также и пространством коллекционирования: отец страстно собирал отец значки, марки, медали, фотокарточки, мама – художественную литературу, старший брат – пластинки. Эта тяга к коллекционированию была позже унаследована и сыном.

Выросшему в такой интеллектуальной, творческой семье, Владимиру, виделась его будущая профессия как что-то связанное с творчеством и наукой: «[...] я фантазировал о работе историком, задумывался о романтике археолога, реставратора (му-зеолог – такой профессии мы не знали)» [8].

Но выбор пал на более прагматичную, «реальную» профессию, в 1972 году Гаврилов поступает в Ярославский государственный медицинский институт (ЯГМИ). Но, по воспоминаниям психиатра, все время учебы его намного больше интересуют темы и дисциплины, связанные с философией и «буржуазными» теориями – фрейдизмом и неофрейдизмом.

Атмосфера ЯГМИ, равно как и других советских вузов в то время, не располагала к вольнодумству: «На семинарах, разбирая борьбу мировоззрений, нас учили не оставлять свободных мест для глубоких размышлений, сомнений, компромиссов» [8]. Дискуссии исключались в духе традиционной для эпохи застоя риторики: «Вы что – буржуазный заступник?» [8] «Запретительный дискурс» советской идеологии эпохи застоя функционировал и в поле психиатрии. Система запретов была зафиксирована и клиширована научными и научно-популярными изданиями того времени, среди которых коллекционер называет наиболее ему запомнивщиеся: Ю.П. Лисицин «Современные теории медицины» (1968); Ф.В. Баскин «Проблема бессознательного» (1968); «Критический анализ некоторых теорий и концепций в медицине буржуазных стран» (1972); Б.Я. Смулевич «Критика буржуазных медико-социологических теорий» (1973); К.Е. Тарасов, М.С. Кельнер «Критика буржуазной философии в медицине» (1976). Оригинальных текстов «буржуазной философии в медицине», источников практически не было, поощрялась лишь их критика. Но эпоха застоя «изобретает» систему уклонения от довлеющего идеологического дискурса [21]. По воспоминаниям самого Владимира Гаврилова, «Привыкший к красным флажкам запретов, я с легкостью перенес идеологически незрелые “рок/джаз-филии”, да и “фрейдо-фобию”» [8].

Психиатрия и начало увлечения творчеством душевноИНЫХ

Начало специализации, вхождения в профессию начинается у Владимира Гаврилова в конце 1970-х годов (сам коллекционер и исследователь называет 1977 год). Этот период является важным с точки зрения сближения поля психиатрии и искусства, интереса к психопатологической экспрессии. В 1970-е годы в советской психиатрии актуализируется тема творчества душевнобольных, рисунки пациентов начинают рассматривать не только как как средство диагностики психических заболеваний, но и феномен, связанный с искусством. В качестве «элементов сближения» советские психиатры используют сопоставление творчества душевнобольных с различными феноменам искусства, ключевым из которых является сюрреализм [5–7]. Но, тем не менее, в этих передовых для советской науки работах лексика и подходы анализа являются частью психиатрического дискурса.

В Ярославском государственном медицинском институте в те годы кафедру психиатрии возглавлял легендарный советский ученый д.м.н., профессор Леонид Константинович Хохлов. Как вспоминает Владимир Гаврилов, «Он великолепно читал 4-х часовые (сдвоенные) лекции, на которые студенты-оболтусы, интересующиеся скорее нелепостями душевнобольных, “бронировали” билеты в партер» – т.е. рассаживались на первые ряды казенной больничной аудитории» [8]. Именно на этих лекциях Гаврилов впервые узнал о различных формах психопатологической экспрессии, которые, как это принято в медицинских вузах, сопровождались клиническим разбором пациентов. Среди них Гаврилов особо отмечает «Академика Солнца» Михаила Калякина, рисунки которого впоследствии были включены в коллекцию «ИНЫЕ», а сам случай описан исследователем.

Тогда же, в самом начале курса по психиатрии, Владимиру и его однокурсникам показали кафедральный «Альбом творчества душевнобольных», материалы которого собирались сотрудниками кафедры психиатрии ЯГМИ. Эти изображения поразили студента: «Дух захватывало от сюжетов простеньких карандашных рисунков или вырезанных фрагментов цветных учебных иллюстраций, представленных по теме нарушения восприятия и мышления» [8]. Там же на кафедре психиатрии, Гаврилов «заполучил» в качестве «дополнительных материалов» «толстые школьные тетради с эпистолярным творчеством душевнобольных: стихи, воззвания, рационалистические предложения, жалобы…» [8]. Все это стало поворотным моментом для личной истории Владимира Гаврилова, с которого интеллектуальные и творческие ресурсы на тот момент еще будущего исследователя и коллекционера стали сосредоточены именно на осмыслении психопатологической экспрессии.

Как констатирует в своих воспоминаниях сам Владимир Гаврилов, для него понимание специфики и сути этих материалов складывалось не сразу, и это объяснимо. В контексте исследований советских

Общество

психиатров «продукты» психопатологической экспрессии длительное время рассматривались как материал диагностики заболеваний. Интерпретации искусства душевнобольных, ар брюта в то время еще находились далеко, «за железным занавесом», книги и зарубежные выставки были недоступны.

Но важен интерпретативный фрейм психопатологической экспрессии, который «кулуарно» существовал в советской психиатрии в конце 1970-х годов (и практически не был обнародуем в публикациях). Впечатленному студенту казалось, что именно психопатология, подобие психоделии, «[...] являлась волшебным эликсиром “безумства храбрых”, неким допингом, привносящим пафос переживаний […] “Сумасшедшие – вариант таланта, гениальности!”» [8]. Это восприятие было обусловлено тем, что по преимуществу преподаватели стремились показать студентам исключительные случаи, психиатрических пациентов, которые обладали изначальной одаренностью, больных с особенной судьбой и оригинальным стилем мышления. Но в восприятии неискушенных студентов возникало ощущение, что безумие чуть ли не «автоматически» является спутником гениальности: «Для студентов любые переживания душевнобольного выглядели необычными, уникальными, а для опытных врачей, немало повидавших в клинике, психозы воспринимаются скорее обыденно, банально» [8].

Все эти впечатления и знания окончательно сформировали выбор студента-медика: «Только психиатрия!». Помимо прохождения клинической ординатуры на кафедре психиатрии ЯГМИ при Ярослав- ской областной клинической психиатрической больнице (1982–1984), Гаврилов также учился в аспирантуре (1984–1987) под руководством уже упомянутого Л.К. Хохлова.

Важно отметить, что для периода 1970-х годов преподавание психиатрии в ЯГМИ было достаточно новаторским. Преподаватели обращались к исследованиям западных ученых. Владимир Гаврилов вспоминает лекции доцента Льва Николаевича Савельева, посвященные шизофрении. Савельев, говоря «о бездонном креативном мире больных шизофренией», обращался к исследованиям польского психиатра Антона Кемпин-ского. Эти лекции, по словам Гаврилова, отличались от подходов традиционных биологических подходов к психопатологии, «уделяя внимание постижению экзистенциальных переживаний нездорового человека» [8].

В конце 1970-х – начале 1980-х годов Владимир Гаврилов читает книги по эстетике и искусству, написанные советскими критиками и философами (Н.Я. Малахов «О модернизме» (1975); И.С. Куликова «Философия и искусство модернизма» (1980); А.В. Кукаркин «По ту сторону расцвета. Буржуазное общество: культура и идеология» (1981) и др.), и отмечает «пугающее сопоставление» психопатологической экспрессии и манеры художников-авангардистов, как иронически сам он высказывается об этих упрощенных идеологизированных аналогиях, имеющие «несвежий запашок выставок “Дегенеративного искусства”» [8]. Об этом сопоставлении пишет также в своих исследованиях 1970-х годов и другой советский психиатр, изучающий психопатологическую экспрессию, Э.А. Вачанадзе [5–7].

Общество. Среда. Развитие № 3’2020