Концепция народности Владимира Даля

Т ворчество Владимира Ивановича Даля, представляя собой синтез научного подхода и глубокого художественного проникновения в суть народной жизни, занимает исключительное место в истории русской литературы (и шире — культуры). В современную эпоху глобализации и стирания культурных границ обращение к наследию Даля приобретает особую значимость для понимания национальной идентичности и ее истоков. Его концепция народности, основанная на скрупулезном изучении «живого» языка, народного творчества и быта, предлагает не идеологическую конструкцию (какой, например, являлась «триада Уварова» «православие, самодержавие, народность»), а объективную, эмпирически и практически выверенную модель национального мировоззрения, формировавшуюся на протяжении всей жизни Даля и рассредоточенную по всем страницам его литературных произведений, публицистики и ключевых творений: «Толкового словаря живого великорусского языка» и сборника «Пословицы русского народа».

Несмотря на растущий в последнее время объем литературы о наследии В. И. Даля и неподдельный интерес к его творчеству, комплексный анализ его концепции народности как целостной философско-филологической системы остается актуальным и востребованным. Современные исследователи, как и исследователи прошлого столетия, в основном акцентируют внимание на лексикографическом подвиге Даля и значении Словаря [Байрамукова], [Бекасова]; на его этнографических работах [Соколова], [Тарасенко]; анализируют отдельные произведения, литературные циклы, особенности стиля писателя [Вечёркин], [Юнусов], не всегда рассматривая ихв неразрывном единстве, подчиненном общей авторской идее и задачам. Особняком стоят последние монографии Н. Л. Юган, которая предлагает цельный взгляд на ряд периодов в творчестве Даля [Юган, 2011, 2018].

Первая половина XIX в. в России стала временем интенсивного поиска национальной и культурной идентичности. Окончание наполеоновских войн, восстание декабристов 1825 г. и последовавшая за ним реакция заставили мыслящую часть общества остро поставить вопросы о месте России в мировом историческом процессе и о специфике ее духовного и социального уклада. История теоретического осмысления понятия «народность» в литературе берет свое начало в 1819 г. Именно тогда П. А. Вяземский, обсуждая в письмах со своим другом А. И. Тургеневым свое стихотворение «Первый снег», впервые предпринял попытку обосновать этот термин в литературном контексте. Вяземский не только использовал само понятие «народность», но и попытался раскрыть его содержание применительно к собственному творчеству [Святослав-ский: 167].

Центральным понятием, вокруг которого выстраивалась эта полемика, и стала «народность». В небольшой заметке, датированной исследователями 1825 г., А. С. Пушкин писал:

«С некоторых пор вошло у нас в обыкновение говорить о народности, требовать народности, жаловаться на отсутствие народности в произведениях литературы — но никто не думал определить, что разумеет он под словом народность» [Пушкин].

Чуть позже В. Г. Белинский замечает, что «"народность" есть альфа и омега нашего времени» и что «"народность" заменила собою и творчество, и вдохновение, и художественность, и классицизм, и романтизм, заключила в одной себе и эстетику и критику» [Белинский, 1954: 289]. Народность понималась не просто как фольклоризм, использование национальных тем, но как глубинная, сущностная категория, определяющая своеобразие национальной литературы. Дискуссия о народности была не столько спором о литературных приемах, сколько фундаментальным идеологическим и философским диалогом о прошлом, настоящем и будущем России. Характерным для 20-х гг. XIX в. является призыв В. Кюхельбекера, для которого народность была синонимом национальной самостоятельности, обратиться к народным источникам как основе для создания самобытной, неподражательной литературы [Кюхельбекер]. В это же время более разработанную теорию народности предложил Орест Сомов в цикле статей «О романтической поэзии». Автор разделил народность на два типа: местный тип, связанный с изображением конкретных нравов, обычаев, преданий и природы определенного народа, и общий романтический — обращенный к внутренней жизни человека, но при этом преломленный через национальное сознание [Сомов]. На данном этапе народность понималась преимущественно как этнографический и эстетический феномен. Ее искали в стилизациях под фольклор, использовании исторических сюжетов, в изображении национального быта, и, как отмечает Л. Н. Житкова, «в русской литературно-критической практике 1820–1830-х гг., вплоть до позднего Белинского, понятия "народ" и "нация" воспринимались по преимуществу как тождественные» [Житкова: 45].

В 1830–1840-е гг. понятие народности, с одной стороны, было политизировано государственной идеологией и лоялистской дидактической литературой, линию которой развивали Ф. Булгарин и Н. Греч, а с другой — усилено социально-критической трактовкой В. Белинского и представителями «натуральной школы». По мысли критика, подлинными проявлениями народного духа являлись ее основные установки: внимание к «маленькому человеку», интерес к бытописанию, физиологическому очерку, критике социальных проблем. Так же, но с философско-религиозных позиций трактовали официальную народность славянофилы, для которых она была воплощением особого исторического пути России, основанного на православии, соборности, крестьянской общине и отсутствии классовой вражды. Как справедливо отмечает С. В. Рымарь, «введению в активный научный оборот категории народности русская словесность и общественно-политическая мысль были обязаны прежде всего славянофилам» [Рымарь: 20].

Концепция народности Даля формировалась в 1830–1850-х гг. Европейский и русский романтизм, с его интересом к национальной старине, фольклору, оказал на Даля первостепенное влияние. В западноевропейской литературной мысли конца XVIII — первой половины XIX в. концепция народности стала предметом активной дискуссии. Изначально ее рассматривали применительно к народному творчеству, а позднее распространили на авторскую литературу. Тем не менее в западной традиции данная категория не обрела онтологического статуса и объективной ценности, оставшись в сфере литературоведения с весьма нечетко очерченными границами.

В одной из своих работ, посвященных в том числе проблеме понимания и определения народности, Даль, предположительно, цитирует трактат Гердера «Идеи к философии истории человечества» (1784–1791):

«Один из глубоких мыслителей Германии, говоря о философии истории, о значении человечества, сказал: "Не человек, не народ составляет человечество, а все народы земли вместе. Каждый народ по себе односторонен, он усваивает общую задачу частно, относя ее к личности своей. Чем менее в нем народности, тем он ничтожнее, тем менее приблизится к решению этой всеобщей задачи; он растеряется в общностях, не сосредоточит сил своих в себе и в народности своей"»1.

Романтики, в том числе русские, видели в народе хранителя «органической», не испорченной цивилизацией культуры. Для Даля, как и для романтиков, народ был носителем «духа» — живого, творческого начала. Однако в отличие от многих романтиков, склонных к идеализации, Даль подошел к делу как ученый-прагматик. Его романтизм был не созерцательным, а деятельным: он видел свою миссию в том, чтобы не воспевать народность в абстрактных категориях, а собирать, фиксировать и систематизировать ее материальные проявления.

Герой одной из далевских повестей Ивася, отправляясь в поездку по России, ставит перед собой следующие задачи:

• «1 ) Собирать по пути все названия местных урочищ, расспрашивать о памятниках, преданиях и поверьях, с ними соединенных, — с тем, чтобы применить это впоследствии к бытописанию России, которое необходимо должно во многих случаях поясниться этими памятниками старины.

• 2)    Разузнавать и собирать, где только можно, народные обычаи, поверья, суеверья, песни, сказки, пословицы, поговорки и все, что принадлежит к этому разряду, и все это тщательно записывать.

• 3)    Вносить в памятную книжку свою все народные слова, выражения , речения, обороты языка и наречий его, общие

и местные, но не употребительные доселе в так называемом образованном нашем языке и слоге» (Савелий Граб, или Двойник: 137–138).

Вторым ключевым фактором, повлиявшим на мировоззрение Даля, были личные и профессиональные связи со славянофилами. Связи эти сформировались в 1840–1850-е гг., в период активного становления и публичного заявления славянофильства как общественной мысли. Даль, к этому времени уже известный писатель и начинающий лексикограф, нашел в их идеях созвучный своим собственным устремлениям философский язык. По наблюдению исследователя, «славянофильство имело влияние на довольно обширный литературный круг. Так или иначе со славянофилами соприкоснулись Гоголь и С. Аксаков, Языков и Боратынский, Тютчев и А. Толстой, Тургенев и Островский, Даль и К. Павлова» [Кошелев: 164]. В. И. Даля сближала со славянофилами общая установка на ценность самобытной русской культуры, укорененной в народной, прежде всего крестьянской, стихии. Он активно публиковался в славянофильских изданиях и с воодушевлением принял идею М. П. Погодина издавать «Москвитянин»:

«Да здравствует Москвитянин с руками, с ногами и с головою»; «Я всей душой готов, многоуважаемый Михайло Петрович, помогать всеми силами вашему общему делу…»2.

Центральным для славянофилов был романтический концепт «народного духа» (Volksgeist) — метафизической субстанции (см., например, работу «О некоторых современных собственно литературных вопросах» [Аксаков]). Даль предпринял попытку демистификации этой абстрактной категории. Для него «народный дух» стал материальным, воплощенным в конкретных языковых и литературных фактах: в «живом великорусском» слове и самобытном языке его произведений. В статье «Слов есная речь» встречаем такое утверждение:

«В народном языке находим мы все то, чего у нас недостает в языке письменном и чего недостает в нас самих: русский дух» (Словесная речь: 24).

Отметим, что довольно четко выраженная программа создания самобытной национальной литературы, сформулированная Далем в статье «Полтора слова о нынешнем русском языке», славянофилами не оспаривалась:

«Итак, родная словесность, без которой не может быть и самобытного писателя, в высшем значении слова, требует родного духа и родного языка. Первый появится, когда все русское сделается нам доступным, сделается своим, родным; тут необходимо полное и совершенное знание русского ума и русского сердца; знание русского — не одного простонародного — быта, духовного и телесного. Для второго, для языка, надобно знать основательно все русские слова и выражения, надобно знать русский язык гораздо короче и лучше всех других; надобно мыслить, думать по-русски…» (Полтора слова о нынешнем русском языке: 14).

Несмотря на кажущееся идейное родство, между Далем и славянофилами существовало принципиальное методологическое различие, которое не позволяет говорить об их окончательном тождестве. Славянофилы (в особенности К. С. Аксаков) часто идеализировали народ, видя в нем прежде всего носителя высокой духовности. Даль же видел народность во всей ее полноте и противоречивости. Его Словарь и сборник «Пословицы русского народа» (если считать эти труды своеобразной базой данных «народного духа») включают не только высокие духовные понятия, но и лексику, связанную с бытом, ремеслами, пороками, социальной сатирой. Составитель фиксировал народную речь такой, какая она есть: с ее грубоватостью, иронией, практицизмом. Даль сознательно противопоставил свой Словарь академическим лексиконам, базировавшимся на литературной традиции. Он видел в диалектах, просторечии, профессиональных жаргонах не «порчу» языка, а, напротив, неиссякаемый источник его жизненной силы. Кроме того, он не просто давал дефиниции словам, а погружал их в контекст живой речи, иллюстрируя, как правило, пословицами и поговорками. Даль был убежден, что народная мудрость, народный дух и народная картина мира закодированы именно в этих устойчивых выражениях. В этой связи его сборник пословиц необходимо рассматривать не как дополнение к Словарю, а как его концептуальную основу.

Еще одним важнейшим фактором, повлиявшим на формирование далевской концепции народности, является разнообразный жизненный опыт В. И. Даля. Будущий создатель Словаря родился в многокультурной среде Луганского завода, что оказало решающее влияние на его языковое сознание. Его отец, обрусевший датчанин Йохан Кристиан Даль, был человеком европейски образованным, знавшим несколько языков. Мать, Мария Фрейтаг, имела немецкие и французские корни и свободно говорила на пяти языках. Эта многоязычная атмосфера с ранних лет воспитывала в Дале лингвистическую чуткость и осознание того, что язык — это ключ к пониманию национального характера. Служба в разных российских губерниях, участие в военных кампаниях, общение с представителями разных сословий и национальностей, изучение фольклора и народного быта дали ему впоследствии уникальный материал, положенный в основу размышлений о народности. Говоря о связи жизненного опыта и концепции народности Даля, нельзя не затронуть его отношения к православию, так как «Православие не только катехизис, но и образ жизни, мировосприятие и миропонимание народа. В этом недогматическом смысле говорят о православной культуре и литературе, о православном человеке, народе, мире и т. п.» [Захаров: 7]. Осенью 1871 г., незадолго перед кончиной, Даль принимает православие, — как он сам считал, «истинную веру»:

«"Я всю жизнь искал истины и теперь нашёл её"…»; «Православие — великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца ещё неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво… А отчего это? Оттого что он православный… Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней православие…» [Мельников-Печерский: 59, 57].

Важность понимания православия в народе подчеркивал в «Дневнике Писателя» и Ф. М. Достоевский:

«И тут прямо можно поставить формулу: кто не понимает в народе нашем его православия и окончательных целей его, тот никогда не поймет и самого народа нашего. Мало того: тот не может и любить народа русского…» [Достоевский: 19].

То, что Даль любит и понимает русский народ как никто другой, заметил И. С. Тургенев:

«В наших глазах, тот заслуживает это название (народный. — К. Т .), кто, по особому ли дару природы, вследствие ли многотревожной и разнообразной жизни, как бы вторично сделался русским, проникнулся весь сущностью своего народа, его языком, его бытом» [Тургенев: 277].

Этот факт отмечает и В. Г. Белинский:

«К особенности его (Даля. — К. Т. ) любви к Руси принадлежит то, что он любит ее в корню, в самом стержне, основании ее, ибо он любит простого русского человека, на обиходном языке нашем называемого крестьянином и мужиком » [Белинский, 1956: 80].

Впервые Даль предпринял попытку определить народность в статье «Полтора слова о нынешнем русском языке» (1842):

«Народность эту понимать можно в двояком смысле: народность, или ближе родимость, языка собственно — не одних слов, а духа — и родимость сущности, содержания, мысли, предмета, свойскость языка и свойскость ума и сердца» (Полтора слова о нынешнем русском языке: 6).

Итоговая формула далевского понимания народности очень проста и в то же время содержательна. Она зафиксирована в одной из последних «картин русского быта» «Обмиранье», опубликованной в журнале Михаила Каткова «Русский Вестник» в 1868 г.: «один язык, одна речь, один народный дух» (Обмиранье: 1).

Таким образом, концепция народности в понимании В. И. Даля представляет собой целостную философско-филологическую систему, объединяющую язык, фольклор, быт и духовные ценности русского народа. В отличие от абстрактных теоретических построений современников, эта концепция базируется на эмпирических наблюдениях и практическом опыте автора. Метод Даля (его отношение к слову) в результате позволил создать уникальную энциклопедию народного мировоззрения, ключевым элементом которой стало понимание языка как носителя национального духа. Особую значимость приобретает тот факт, что далевское понимание народности формировалось на пересечении немецкой философской традиции, славянофильских идей и государственной идеологии и в результате оказалось уникальным явлением в русской культуре.