Концепция воинской дисциплины в армии пореформенной России

В 60-е годы XIX века вопросы, связанные с воинской дисциплиной, привлекли повышенное внимание не только военных, но и всего русского сообщества. Болезненная реакция на неудачу в Крымской войне подтолкнула исследователей к поискам причин, подведших к поражению России, тем более что солдата, строевого офицера русской армии никто не мог упрекнуть в отсутствии личной храбрости или дисциплинированности.

Анализ дисциплины в русской армии во второй половине XIX — начале XX века позволил выделить по крайней мере пять её «уровней»: морально-нравственный, идеолого-политический, правовой, военно-технический (технологический), межличностного общения. В это время в России, с одной стороны, сложилась определённая дисциплинарная культура, с другой — происходили мощные подвижки во всех пяти «уровнях».

Рассмотрим, что представлял собой концептуально самый глубинный морально-нравственный слой воинской дисциплины. Религией, господствующей в государстве, было православие. По закону и император не мог исповедовать другой веры, кроме православия. Символ России — Государственный герб — содержал в себе элементы библейского учения. Православие было не просто государственной религией, оно пронизывало все сферы жизни в обществе и государстве.

В этой связи на исполнение религиозных обязанностей воинами воинские начальники обращали особое внимание. Начальники должны были развивать и поддерживать в своих подчинённых сознание святости Присяги, высокой значимости воинской дисциплины, направления всех усилий на защиту Веры, Царя и Отечества от врагов внешних и внутренних. Причем под внутренними врагами понимались на только нарушители законов, такие как бунтовщики, грабители, поджигатели и проч., но и так называемые «социалисты» [1]. Утверждение в воинах истинной религиозности, при которой в самых трудных, отчаянных положениях напоминания какой-либо подходящей заповеди было бы совершенно достаточно, чтобы дать воинам стимул для дисциплинированного поведения, когда бы «религия порождала состояние души, дававшее счастье», являлось краеугольным камнем стратегии воспитания дисциплинированности.

Но не только религиозное основание воинской дисциплины определяло её устойчивость. Весьма типична позиция исследователя С. Кедрина, понимавшего воинскую дисциплину в русской армии как нечто специфически характерное для национального характера, отличное от западноевропейского взгляда на воинскую дисциплину. Он так и писал: «русская дисциплина». Если и били, то за «истинный ущерб делу», но отсутствовали телесные наказания за неловко сделанный ружейный приём, а за бегство с поля боя, вне зависимости от чина, били батогами. Петр Первый и Суворов в особенности считали, что воинская дисциплина должна быть основана не «на трепете подчинённых», не на титулах, не на амбиции, а «для внедрения начал ясного понимания каждым необходимости честного исполнения службы» [2]. То есть воинская дисциплина понималась как осознанное служение Отечеству, инициативное выполнение приказа прежде всего в бою, честное исполнение обязанностей службы.

Служба государству и государю воспринималась российской традиционной культурой не только как необходимость, но и как долг. Граф Уваров — основатель теории официальной народности, в основу которой положено известное триединство: «Самодержавие, Православие и Народность», во всеподданнейшем докладе (1843 г.) Николаю I писал: «Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий надлежало укрепить отечество на твёрдых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная. Русский, преданный отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов православия, сколь и на похищение одного перла из венца Мономахова. Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нём, как на краеугольном камне своего величия. Спасительное убеждение, если Россия живёт духом самодержавия сильного, человеколюбивого, просвещённого, должно проникать в народное воспитание и с ним развиваться» [3].

При существовавших тогда различиях в понимании сути воинской дисциплины признава- лась незыблемость таких базисных ценностей, на которых основывалась воинская дисциплина,— это «беспредельная благоговейная преданность Верховному Вождю всей армии и Самодержавному Владыке всея России Государю Императору» [4]. Так же четко предполагалось, что никаких политических пристрастий, кроме вышеизложенных, у воина быть не может. Мысль о богоизбранности императора, сакральном характере власти ни у кого из военачальников, военных учёных и строевых командиров не вызывала сомнений и проводилась в жизнь всеми формами работы по поддержанию воинской дисциплины у личного состава. «Солдат чувствует и верит, что если он подвергается всем тяготам, всем лишениям солдатской жизни, если он всегда готов на смерть, то за Церковь, Государя и отечество», — писал генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич [5].

Вторая половина XIX — начало XX века характеризовались тенденцией придания воинской дисциплине большей правовой регламентации. Работа по изменению законодательной базы этой важнейшей сферы армейской жизни началась вскоре после прихода к руководству военным министерством Д. Милютина. Необходимо отметить, что, несмотря на понимание высокой важности воинской дисциплины, требования о её поддержании до 1863 года были распылены по различным правовым документам. Уже в 1861 году по представлению военного министра Сухозанета на Высочайшее имя был представлен проект положения о взысканиях по правилам воинской дисциплины (составитель сенатор Капгер).

Документ был одобрен Александром II в целом, затем направлен для замечаний и уточнений высшим военным чинам. По получении всех замечаний для окончательной разработки проекта в 1862 году по указу императора был учрежден комитет, состоявший из высших генералов сухопутного и морского ведомства. Итоги работы комитета были представлены на высочайшее утверждение. В 1863 году введено в действие «Положение об охранении воинской дисциплины и взысканиях дисциплинарных» [6]. В статье первой говорилось, что «…воинская дисциплина состоит в строгом соблюдении предписанных законами правил, в сохранении во вверенной команде совершенного порядка и добросовестном исполнении приказаний без всякого произвольного их изменения и в неос-тавлении, по слабости надзора или пристрастию, поступков и упущений без взысканий». В статье четвертой указывалось, что начальнику необходимо «...в сношениях с подчинёнными быть добрым и справедливым, соблюдать должное приличие».

Но уже в 1869 году вследствие введения в действие Воинского устава о наказаниях и Военно-судебного устава, а также на основе войскового опыта в Положение были внесены серьезные изменения. Изменилось даже его название. Появился Дисциплинарный Устав (ХХIII кн. С.В.П. 1869 г.). В нем регламентировались дисциплинарные отношения военнослужащих между собой во время и вне службы. Понятие воинской дисциплины трактуется в этом документе так: «…точно и беспрекословно исполнять приказания начальства, строго соблюдать чинопочитание, сохранять во вверенной команде порядок, добросовестно исполнять обязанности службы и не оставлять проступков и упущений подчиненных без взыскания» [7].

Изменение духа новой воинской дисциплины сквозит в каждой статье этого документа. Статья 4 гласит, что начальник должен «...избегать всякой неуместной строгости, неоправ-дываемой требованиями службы... развивать и поддерживать в каждом офицере и солдате сознание о высоком значении воина, призванного к защите Престола и Отечества от врагов внешних и внутренних».

Кроме того, в Дисциплинарном Уставе 1869 года перечислены все виды взысканий, налагаемых на нижних чинов и офицеров, а также чиновников военного ведомства. Устав определял права начальников и порядок наложения взысканий. В него включены статьи о правилах подачи жалоб и претензий. Регламентация же поощрений отсутствовала.

Важное место в понимании концепции воинской дисциплины имеет раздел устава, связанный с обязанностями начальников по отношению к подчиненным. В целях обеспечения непрерывности управления подразделениями считалось необходимым создать обширную военную иерархию многочисленных органов военного управления, посредством которых должно было бы безукоризненно точно, без колебаний выполнено всякое приказание. То есть устанавливался длинный ряд начальников, каждый из которых, в свою очередь, являлся подчиненным по отношению к высшему начальнику. Начальник — лицо, командующее какой-либо частью и отвечающее за сохранение порядка в ней. Наиболее прогрессивные офицеры того времени полагали, что командир несёт ответственность за состояние дел в части не только перед законом, но и своей совестью как представительни- цей божественного начала в человеке. Они считали, что только добросовестное отношение к делу, личный пример, желание принести пользу и смогут стать залогом успеха.

Таким образом, высокие требования к дисциплине предполагали, что военная служба подразумевает непрерывный труд, не терпит «мелочей», поскольку кажущиеся ничтожными, непривычными, даже как будто излишними требования укрепляют, дают силу армии. Командирам настоятельно рекомендовалось особое внимание уделять мелким отступлениям от порядка службы, потому что «вот в чем все зло, вот что ведет к быстрому ослаблению и даже упадку воинской дисциплины. В этом случае вся вина падает исключительно на одних начальников, и чем он ближе к подчиненным, тем больше его ответственность за равнодушие и преступную небрежность». И далее указывалось, что «...не от крупных преступлений, а от мелких маловажных нарушений, как то: самовольных отлучек, пьянства и неизбежного спутника его — промотания казенных вещей, нерадения к службе, уклонения от нее, неисполнения всех, в особенности обыденных требований службы и тому подобного — зависит состояние нравственности и дисциплины в войсках». Начальник по закону не только ответственен за порядок в части, но и обязан не оставлять проступков и упущений подчиненных без надлежащего взыскания.

В целом, воинская дисциплина в русской армии, как армии массовой, вступившей в эпоху военно-технических революций (как в боевой технике, так и в стратегии и тактике), стала пониматься не просто как послушание — повиновение. Дисциплинирование, как один из способов упорядочения всего многообразия различных видов деятельности, подразумевает использование различных норм, правил. Поэтому особую значимость в новых условиях приобретают такие грани воинской дисциплины, как:

• —    дисциплина боя (боевой деятельности), регламентируемая соответствующими уставами, наставлениями и инструкциями;

• —    учебная дисциплина (регламентирующая, в частности, технологии обучения воинов в военно-учебных заведениях, но не только);

• —    дисциплина гарнизонной службы, внутреннего наряда;

• —    личная гигиена, внутренняя культура и т. д.

Для русской армии дореформенной России очень характерно было отсутствие единообразия в правоприменении требований дисциплины к различным категориям личного состава. Что касается первых двух граней воинской дисцип- лины, то даже практика Крымской войны показала, что недооценка обучения и боевого применения войск со стороны генералитета была одной из главных причин наших неудач. Даже недостатки вооружения и снабжения войск были бы менее трагичны в случае более грамотной стратегии и тактики высших военачальников. Недостатки в военном искусстве генералы компенсировали дисциплинированным русским солдатом. Цена этой «компенсации» — тысячи жизней.

Известный военный мыслитель Гудим-Левкович писал: «Принцип слепого повиновения, если он один определяет отношения между подчинённым и начальником, приводит к обезличенью человека, заглушает в нём положительные качества и способствует лишь развитию чувства страха перед начальником» [8].

Следует констатировать, что недооценка высшим начальствующим составом русской армии необходимости учитывать и свой, и иностранный боевой опыт проявлялась на протяжении всей её истории. И в Балканской кампании, и особенно в период Русско-японской войны за недостатки в обучении дорого заплатили и офицеры, и солдаты. Воинская дисциплина — это прежде всего обучение. Обучение ведению победоносной войны, которое не только учитывает новейшие достижения военной мысли, но и сохраняет традиции петровской и суворовской поры, которые, к сожалению, в массе своей реализованы не были. Активный участник войны на Дальнем Востоке А. Деникин с горечью писал, что он «...видел ясно некоторые недочёты в системе нашего боевого обучения, писал на эту тему, но практически в скромной и зависимой роли ротного командира ничего в этом направлении осуществить не мог...». В условиях массового применения скорострельного оружия «...густые ротные колонны... передвигались шагом и даже в ногу!.. Мы, большие и маленькие командиры, по требованию свыше молчали» [9]. Показательно это мнение генерала, попытавшегося через много лет вспомнить себя, ротного командира, в период войны. И процитированное выше свидетельство не единственное. Дисциплина, построенная «свыше», оказалось, наносила немалый ущерб делу. Бюрократическая, громоздкая, консервативная военная машина не реагировала на вызовы времени.

Даже Академия Генерального штаба, по сути своей долженствующая инициировать идеи, добиваться их внедрения в войсках в целях повышения боевой способности, на деле зачастую загоняла слушателей в область отживших догм.

Видимо, вместо экзаменования поступающих в Академию Генерального штаба с 1902 года по верховой езде стоило бы сконцентрировать усилия на более значимых направлениях деятельности. «Весь академический режим, отношение к нам административного персонала и части профессоров были направлены всецело к подавлению в нас личности путём своеобразных педагогических приёмов, над нами глумились во время экзаменов и при защите тем. Крайняя нетерпимость к чужому мнению была основной идеей отношений учителя к ученику. Твердость и смелость в проведении своих убеждений, гражданское мужество, самостоятельность, высокое сознание воинского долга, способность говорить правду в явный ущерб своему благополучию — вот свойства, которые не могли культивироваться на засоренной академической почве», — писал А. Деникин в 1905 году [10].

Солидарен с той позицией и другой, более удачливый офицер, которому удалось успешно закончить Академию и даже быть назначенным офицером Генерального штаба, — полковник Д. Филатьев (его никак нельзя обвинить в обидах на Академию Генерального штаба): «У слушателей наблюдалось отсутствие широкой инициативы и гражданского мужества. В этом приходится винить прежде всего Академию, постановка учебного дела в которой... убивает у обучающихся всяческую самостоятельность... Офицер больше всего боится высказать собственную мысль, собственное суждение из опасности разойтись во взглядах с экзаменатором или оппонентом и тем самым испортить себе будущую карьеру» [11]. Подавляя разумную инициативу офицера в ущерб формальной дисциплине, понимаемой как следование уже доказавшим свою ошибочность шаблонам, Академия забывала о том, что, кроме функции образовательной, упускается не менее важная — воспитательно-формирующая функция высшего военно-учебного заведения . Такие методы привития военных знаний зачастую выковывали военачальников-карьеристов, живущих по принципу «чего изволите!», что нетерпимо для любого офицера и совсем недопустимо и опасно для военачальника.

Анализ документов и литературы того времени показывает, насколько велико было внимание к воинской дисциплине как к категории, которая определяет наиболее тонкую, но такую чувствительную для личности материю, как сфера межличностных отношений. А. Фет, прошедший непростой армейский путь, писал: «...никакая школа жизни не может сравниться с военною службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошего стального клинка в сношениях с равными и привычку к мгновенному достижению цели кратчайшим путем» [12].

Место человека в системе воинской дисциплины традиционно в русской армии было значительным. Ещё Румянцев писал: «В армии полки хорошими будут от полковников, а не от уставов, как быть им должно» [13]. В русской армии исследуемого периода весьма высокое внимание уделялось такому качеству воина, как дисциплинированность. Подобно Плутарху, считавшему, что дисциплинированность — источник силы и мощи армии государства, русские военачальники и учёные считали, что невозможна дисциплинированная армия, если каждый воин не будет обладать таким столь важным профессиональным качеством, как дисциплинированность. В основу дисциплинированности составной частью входит сознательность. Известный юрист С. Друцкой заметил: «Принцип слепого повиновения можно принять тогда, когда люди утратят способность жить и стремиться к чему-либо; для достижения такого состояния необходимо лишить людей способности мыслить и чувствовать, другими словами, превратить их в самодвижущихся кукол» [14]. Генерал А. Турбин считал, что «...желаемый успех в офицерской подготовке, конечно, не в наставлениях, программах и не в руководящих о занятиях приказах, в полезность которых не верят сами авторы. Несомненно, вся суть – в людях знания и дела» [15].

В военной литературе можно было встретить определение, что воинская дисциплина есть совокупность условий, регулирующих взаимоотношения между начальниками и подчиненными. Так, генерал М. И. Драгомиров писал: «Воинская дисциплина есть совокупность нравственных, умственных и физических навыков, нужных для того, чтобы офицеры и солдаты всех степеней отвечали своему назначению» [16]. Вообще Драгомиров большое значение придавал личности простого солдата, «серой солдатской скотинке». Вся деятельность генерала была направлена на то, чтобы на человека в солдатской форме офицерство да и общество смотрело с уважением, признавая в нем равноправную личность, а не чернь, быдло. Не следует забывать, что большинство современников Драгомирова, особенно почитателей плац-парадной муштры эпохи Николая I, не только на словах, а зачастую и на практике не разделяли этой мировоззренческой позиции. По духу близкую к изложенной позицию высказывал и генерал Д. Милютин, военный министр, чтивший наследие А. В. Суворова. Он писал: «...недостаточно только уметь владеть армиею, как машиною...», военачальник должен «...уметь владеть человеком, привязать к себе войско и своею нравственной властью над ним укрепить власть условную» [17].

К концу XIX века весьма распространённой стала точкой зрения, что воинская дисциплина не мыслима без учёта психологии каждого, и главным сущностным качеством её является сфера взаимоотношений в контуре начальник — подчинённый. Так, известный военный исследователь дисциплины В. Н. Халтурин считал, что в концепции воинской дисциплины «самое почётное место» должны занимать «разумные отношения между начальником и подчинёнными... так как такие отношения устанавливают духовную связь между начальниками и подчинёнными и тем самым обращают всю массу вооружённых сил в единый прочный организм, являющийся послушным орудием в руках верховного вождя». Он утверждал, что воинская дисциплина «...не является строго определённым, самостоятельно существующим и независимым явлением военного быта, а есть продукт совместной деятельности всех сил, обусловливающих жизнь войска» [18].

Итак, воинская дисциплина в русской армии пореформенного периода опиралась на весь предшествующий опыт. Главное внимание как идеологами и авторами реформ, так и многими исполнителями уделялось ее нравственным и правовым основам. В качестве главной нравственной основы проводилась идея: Самодержавие, Православие, Народность. Правовые основы, во-первых, в очередной раз закрепили государственные устои, во-вторых, что, безусловно, положительно, наделили реальными правами и гарантиями не только высшие слои общества, но и солдат, офицеров.

Произведённые в 60—70-х годах XIX века изменения в основах воинской дисциплины создали предпосылки для поддержки воинской дисциплины в армии исследуемого периода на весьма высоком уровне. Кроме того, удалось не только несколько ограничить произвол со стороны части командиров, но и создать условия для формирования прочной сознательной дисциплины.

Положительным было и то, что понимание воинской дисциплины как обучение порядкам и правилам, принятым в армии, материализовы-валось в различных уставах, наставлениях, ин- струкциях. Обучение становилось всё более плановым и всеобщим.

На рубеже XIX—XX веков командирам всех степеней, в первую очередь офицерам, рекомендовалось своей работой по укреплению воинской дисциплины добиваться понимания каждым воином своего высокого звания — защитника Престола и Отечества.

• 1.    Эмиров М. И. Значение воли в жизни народов // Разведчик. 1887.

• 2.    История российской армии. Российский военный сборник. Вып. 4. М., 1994.

• 3.    Цит. по: Познанский В. В. Очерк формирования русской национальной культуры. Первая половина XIX века. М., 1975. С. 143—144.

• 4.    Цит. по: Навроцкий А. А . О воинской дисциплине и средствах к ее охранению и надлежащему развитию. Беседы полковника А. А. Навроцкого. 2-е изд. Вильна, 1874. С. 14.

• 5.    Военный сборник. 1859. № 3. С. 29.

• 6.    Положение об охранении воинской дисциплины и взысканиях дисциплинарных. СПб., 1864.

• 7.    Новый дисциплинарный устав. Высочайше утверждённый 28 июля 1879 г. СПб., 1890.

• 8.    Гудим-Левкович П. Курс элементарной тактики. Вып. 1. СПб., 1887. С. 36.

• 9.    Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 1991. С . 96—97.

• 10.    РГВИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 1331. Л. 48.

• 11.    РГВИА. Ф. 544. Оп. I. Д. 1331. Л. 35 об.

• 12.    Фет А. Воспоминания. М., 1983. С. 228.

• 13.    Цит. по: О долге и чести воинской в российской армии : собр. материалов, док. и ст. / сост. Ю. А. Галушко, А. А. Колесников. М. : Воениздат, 1991. С. 25.

• 14.    Друцкой С. А. Причины невменения в государственном уголовном праве. Варшава, 1902. С. 168.

• 15.    Турбин А. Подготовка офицерского состава // Офицерская жизнь. 1912. № 206.

• 16.    Цит. по: 14 лет. 1881—1894 : сб. оригинальных и переводных ст. М. Драгомирова // Разведчик. СПб., 1885.

• 17.    Милютин Д. А. Дневник. М., 1947. Т. 2. С. 246.

• 18.    Халтурин В. Н. Психологическое обоснование воинской дисциплины. Краткий очерк. СПб., 1896. С. 14—16.