Конфликты и парадоксы золотого блеска литературных метафор

Ââåäåíèå

Язык литературы, как и сама жизнь, полон парадоксов (от греч. paradoxes — мыслить за пределами — to think beyond) . Парадоксы добавляют литературным сочинениям интригу, подобно специям в блюде, побуждая читателя мыслить за пределами поверхностного понимания во имя расшифровки заложенного писателем метафорического кода. «Парадоксы — единственные истины» [Shaw 2004, 36], — уверял Бернард Шоу.

Абсолютно очевидным представляется тот факт, что в силу своей полимодальности золоту посчастливилось стать темой, испокон веков слывшей предметом разногласий философов и экономистов. Символика золота в литературе всегда сложна и парадоксальна, поскольку золото наделяется сверхъестественными свойствами, ассоциируясь с нетленными божественными силами, властью, богатством, превращаясь в символ вечности и бессмертия, но способным также порабощать человека, порождать раздор и страдания. Все эти лики золота с многочисленными интертекстуальными отголосками мифических и библейских повествований важны для решения обозначенных авторами конфликтов в эстетике социальных и экономических контекстов.

Мировая художественная литература обнаруживает описание экономических реалий своей эпохи, ставшее истоком метафорики современного экономического дискурса. Соответственно, цель настоящего исследования — проследить отражение в ней системы парадоксальных золотых образов литературы XVI и XIX вв. на примерах произведений У. Шекспира и И. Г ё те и других областей художественного творчества — музыки и живописи. Проведенное изыскание также расширяет представление о том, как метафоры золота обогащают язык за счет своего рода импорта понятий из разных областей - войны, брака, медицины, физики и т.д. — для восполнения лексических пробелов, где перенесенный образ оказывается выразительнее оригинала.

Теоретические основы исследования

Представленное исследование стремится раздвинуть границы существующего контекста научных литературных изысканий об амбивалентной символике золота с помощью лингвистического анализа щедрой метафорики языковых средств, используемых персонажами Шекспира и Г ё те. С точки зрения когнитивных ресурсов, осознание метафоры в авторском языке является культурным феноменом и постепенно выходит из рамок текста в безграничное пространство культуры.

Материалами исследования послужили следующие произведения:

• 1.    Иоганн Вольфганг Г ё те ( Johann Wolfgang von Goethe) .

• 2.    Уильям Шекспир (William Shakespeare).

«Фауст: Вторая часть трагедии» («Faust — Der Tragцdie zweiter Teil»); перевод пьесы на английский язык Альберта Джорджа Латама (Latham, Albert G.) [Goethe 1912] (ФАЛ) и перевод на русский язык Бориса Пастернака [Гете 2002] (ФБП).

«Венецианский купец» (ВК) («The Merchant of Venice», MV); перевод на русский язык Т.Л. Щепкиной-Куперник [Шекспир 2017].

«Тимон Афинский» («Timon of Athens», TA); перевод на русский язык А.В. Флори (ТАФ) [Шекспир 2008].

«Все истинно» («All is True», AIT), предположительно, в соавторстве с Джоном Флетчером.

«Ромео и Джульетта» («Romeo and Juliet», RJ); перевод на русский язык Б. Пастернака [Шекспир 2023] (РДБП).

В дальнейшем ссылки на данные произведения приводятся в системе означенных аббревиатур.

Золотой век Елизаветы в английской литературе породил лингвистические эксперименты игры со словами, создание замысловатых каламбуров и метафор. В ландшафте литературных сокровищ Шекспира парадоксы и конфликты вплетены в полотно повествования как катализатор его историй, придающий им динамику и глубину.

Методология

Метод литературной герменевтики, опирающийся на интерпретацию конфликта (парадокса) золотых метафорических образов у писателей, позволил утверждать, что авторские золотые метафоры, позже укоренившиеся в культуре, насыщены символами, оценками и ассоциациями, транслирующими концепт парадоксальной природы золота в сознание читателя.

Г ё те — министр финансов — характеризует богатство как определяющий фактор личной идентичности: «Деньги — высшее благо, стало быть, таков и их обладатель» («Money is the supreme good, therefore its possessor is good») [Goethe Quotes 2024 https] . Два столетия спустя К ё вечеш подмечает, что метафоры являются результатом случайных интерпретаций сложных значений, вызывающих концептуальный конфликт [см. Kцvecses 2020].

Интересно проследить как финансовые аллюзии, которыми пронизаны и лирическая форма «Фауста» Г ё те и «Тимон Афинский» и «Все истинно» («Генрих VIII») Шекспира, обращены к алхимии как природной метафоре.

Шекспировский Тимон презрительно бросает стихотворцу и живописцу: «Эй вы, алхимики!» (ТАФ, 63); «You are an alchemist!”» (ТА). Появляющийся в последней сцене «Все истинно» Феникс также являет классический символ философского камня (AIT). Кеннет Дайсон, рассуждая о выпущенных Фаустом фиатных деньгах (fiat money , от лат. fiat — декрет, указание, «да будет так»), деньгах фантомных, не конвертируемой в золото валюте, уточняет, что Г ё те видел в них современную форму алхимии, создания денег из иллюзии. Их стоимость определена лишь доверием к «нарисованному» будущему [Dyson 2014, 495].

Сам же Мефистофель насмехается над такой доверчивостью: «то, что не чеканится, не может быть золотом»; «What ye not coin, it hath no currency» (ФАЛ, 23). Ассоциативно усматривается номинация действий, связанных с обманом, мошенничеством: нечто ценное только с виду, не представляющее истинной ценности - gold-brick — фальшивка в сегодняшней экономической лингвистике.

Спустя 30 лет после публикации Второй части «Фауста» Джон Раскин в книге «Последнему, что и первому: четыре очерка основных принципов политической экономии» в переводе Л.П. Никифорова назовет свое второй очерк «Жилы богатства» («The Veins of Wealth») [Ruskin 1862] — аллюзия к «жилкам золота в граните». Полисемия названия эссе Раскина, вобравшего одновременно метафоризацию золотой жилы и коннотацию человеческой жизни (текущей в человеческих жилах крови), объединяет ряд противоположных, если не противоречивых, значений — метафорическое и буквальное, одушевленное и неодушевленное. Точно так же золото у Шекспира и Г ё те предстает текущим, превращенным в объект алхимии. Г ё те на маскараде посылает императору гномов, открывших: «Новый чудный ключ средь скал, / Изливающий в обилье» (ФБП, 246) — золото — «А spring whence seems to well / Plentifully, running over» (ФАЛ, 61). Следом похваляется Плутус: «Сундук открылся. Медные амфоры / Полны до края золотом текучим» (ФБП, 242). И далее: «Смотрите, золота струя / Перетечет через края» (ФБП, 24; ФБП, 242).

Так настойчиво вводится метафора текучести, ликвидности — liquid gold. В современном финансовом дискурсе одна из распространенных концепций денег принимает логическую форму money as liquid — деньги как ликвидность . Деньги ликвидны, они приходят (pour — вливаются) или уходят (siphon off funds — выкачивать средства) . Свободный поток капитала — это то, что может стимулировать экономику. Парадокс золотого сияния явлен в развернутой метафоре Г ё те «Это монета поэтов / Изобилие все обещают / Золото редко, сколько б оно ни блестело» (ФБП); «That is the poets’ coin / Plenitude all will promise / Gold seldom, however much it glitters» (ФАЛ). И — красивая метафора об обманчивой ценности золотого блеска у Шекспира в «Венецианском купце» — одна из самых узнаваемых шекспировских цитат. « Не все то злато, что блестит, / Вот что мудрость говорит» (ВК, 44); «All that glitters is not gold; / Often have you heard that told» (MA).

Во фразе, произнесенной Марокко в разговоре с Порцией, Шекспир находит совершенный образ, выражающий глубокую истину. В конце XX в. она станет названием песни американского музыканта. участника софт-рок-дуэта «Dan&John Ford» Coley Дэна Силса. У Шекспира же в пьесе «Все истинно» («Генрих VIII») появляются позолоченные (gilt) , а не золотые (golden ) херувимы, что лингвистически подчеркивает внутренний конфликт золотого блеска: прилагательное золотой указывает на материальную природу драгоценного металла, а позолоченный — на технику покрытия тонким слоем золота, придающим предмету обманчивое поверхностное сияние.

Контуры смыслового наполнения «золотых» метафор как в литературных произведениях, так и сегодняшнем языке бизнеса визуализируют значение стоимостного рычага управления. Таковы, например, золотой ключ — golden key — виртуальная карта, предоставляющая возможность посещения бизнес-залов по всему миру или золотое рукопожатие — goldenhandshake — вознаграждение, предоставляемое в качестве компенсации за увольнение или выход на пенсию, да и золотой привет — golden hello — сумма, соблазняющая человека перейти в другую компанию [Воронцова 2023, 300].

Финансовый мир наполнен антропоморфным фигуративным языком, несущим коннотативную нагрузку — яснее, ярче, эмоциональнее выражать мысль, позволяя наделять материальные блага чертами личности [Silaaki, D urovi c 2016]. Фауст дерзает предложить императору избавиться от долга: «Твоя земля таит без пользы тьму / Сокровищ, не известных никому». (ФБП, 253); «The hoards of wealth untold, that torpid sleep / Within the Empire’s borders buried deep, / Lie profitless» (ФАЛ, 69) . Созвучные стилистике «Фауста» незадействованные, ресурсы — profitless treasure — относятся к семантическому полю непроизводительного капитала. Г ё те показывает, как экономическая деятельность подчиняет себе силы природы - чудесная метаморфоза подобна алхимическому процессу: то, что до сих пор было экономически бесполезным — idle , barren — может превратиться во что-то экономически ценное. Фауст заявляет о своих целях, глядя на непрерывные морские приливы и отливы: «Приносит на века бесплодье <...> Пуста достигнутая цель, <...> Я трате силы бесполезной» (ФБП, 421); «The hateful empire of the barren shore <. > This aimless might of elements unruly. / A lofty flight I dare, nor deem it idle» (ФАЛ, 259).

Тот же концепт бесплодного золота встречаем в «Венецианском купце»: «Приплода от бесплодного металла?» (ВК, 22); «A breed for barren metal of his friend?» (MA). Сегодня англоязычный финансовый дискурс обнаруживает повышение частотности метафоры barren money — бесплодные деньги. Ее визуализация явственно прослеживается в аргументации Аристотеля против ростовщичества - usury , самого неестественного из всех способов получения богатства [Dunne 2023], подтверждая, что метафоры — это линзы, через которые мы видим мир [Lakoff Johnson 1980, 147].

В трагедии «Ромео и Джульетта» Шекспиром раскрыты новые метафорические лики бесплодия: Розалина отказывается Шекспир использует слово ope (вместо open) «ope her lap to saint seducing gold» — «[С]даться / Ни за какие золотые горы» и после ее смерти «она свой мир красот / Нетронутым в могилу унес ё т» (РДБП, 11); «with beauty dies her store» (RJ). Проводимая аналогия с бесплодными особями ( barren - яловый, о самках некоторых животных) подчеркивает отсутствие воспроизведения себе подобных, терми-нальность развития [Воронцова 2024, 62]. Метафорическая убедительность состоит в отождествлении красоты с активом, имеющим определенную стоимость, которая должна быть продуктивной, инвестированной в наследника, иначе она теряется после смерти. Снова концептуальный парадокс: сохранение и спасение красоты, которой не разрешено давать плоды, это, по сути, растрата ценности впустую [Camaiora 2017].

Бинсвангер [Binswanger 1994] интерпретирует «Фауста» как предостережение об опасностях погони за бесконечным богатством — pursuing endless wealth — вольно располагаясь в когнитивно-прагматическом поле метафор погони, охоты. В стилистике финансового мира характерны метафоры, описывающие как трейдеры, подобно хищникам — predators (сильная компания, использующая более слабую в своих интересах), are on the prowl - рыщут в поисках добычи — prey (слабая компания, которую хочет купить более сильная) [Воронцова 2023, 135].

У Шекспира в «Венецианском купце» золото буквально и метафорически воплощено в женских волосах: Бассанио, любуясь портретом Порции, все же не удерживается от того, чтобы подчеркнуть хищную природу золота ее волос метафорой золотой ловушки: «А волосы! Художник, как паук, / Сплел золотую сеть — ловить сердца» (ВК, 58); «The painter plays the spider and hath woven / A golden mesh to entrap the hearts of men» (MA). И — пышные золотистые женские волосы как фатально притягательный атрибут в живописи прерафаэлитов [Dupeyron-Lafay 2016], первых авангардистов Европы, которые протестовали против классической портретной школы с ее париками и пудрой, воспевая естественную, романтическую, шекспировскую красоту.

В «Фаусте» бумажные деньги пускаются в обращение - get in circulation. Здесь метафора живого организма, транспонируемая в экономический дискурс, играет эвристическую роль с точки зрения передачи финансовых идей, т.е. биологическая метафора применена для описания экономики, а природная - flying leaves - летящие листья деревьев для живописания бумажных денег: «Беглянки разлетелись врассыпную» (ФБП, 252); «Like lightning flash they scattered in their flight» (ФАЛ, 68). Та же метафора полета денег звучит в «Тимоне Афинском» Шекспира: «Ах, нечисть подлая! Вернись к тому, / Кому ты заменила все на свете!» (ТАФ, 21); «Fly, damned baseness, / To him that worships thee!» (ТА). Во время кризиса 2008 г. бывший глава ФРС США Бен Бернанке по прозвищу «Вертолетный Бен» назвал золото «варварским пережитком» и призывал «разбрасывать деньги с вертолетов», чтобы решить экономические проблемы. Сложно поверить, сколь близки проблемы и их решения XVI и XXI вв., по крайней мере, в метафорической образности.

Природу золота безжалостно обнажает Шекспир в «Тимоне Афинском». Тимон произносит обличительный монолог, описывая приносимый золотом вред в метафорических картинах. Так зарождается метафорическая образность убийства: «Цареубийца льстивый!» (ТАФ, 52); «О thou sweet king-killer» (ТА). За ней следуют метафоры войны и распри: «Меч вражды / Меж сыном и отцом. О осквернитель / Супружеской постели» (ТАФ, 52); «.dear divorce / Twixt natural son and sire! Thou bright defiler / Of Hymen’s purest bed» (ТА). Персонификацию можно понимать как форму онтологической метафоры, обеспечивающую определенный экзистенциальный статус целевой области [Kцvecses 2006, 128].

Литературная ткань наполняется метаморфозами, перевертышами, создавая аллюзию к перевернутому миру нидерландского живописц а Питера Брейгеля Старшего, «Мужицкого» (ок. 1525, Бреда , Брабант-1569, Брюссель ): золото превращает все человеческие ценности в их противоположность: « Здесь злата в изобилье для того, / Чтоб мир преобразить и сделать белым / Все черное, невинностью — порок, / Прямым — кривое, мерзкое — прекрасным, / Бесчестье — честностью, а зло — добром, / Геройством — трусость, молодостью — дряхлость» (ТАФ, 37); «Gold? Yellow, glittering, precious gold? / Thus much of this will make black white, foul fair, / Wrong right, base noble, old young, coward valiant» (ТА).

Поскольку концепция нравственности связана с оценочной коннотацией, степень чистоты отображается на шкале нравственной добродетели, отраженной в законном или незаконном характере обретения денег [Sila^ki D urovi c 2016] — лингвистическим реализациям метафор dirty money — грязные деньги / clean money — чистые деньги, т.е к деньгам, полученным незаконным или аморальным путем, и преобразованию их посредством незаконной деятельности в форму, которую можно использовать на законных основаниях.

Результаты исследования

Проведенный анализ и иллюстрация различных концептуальных инструментов в построении отобранного ряда золотых образных выражений может способствовать дальнейшему пониманию функционирования механизма переноса литературной образности в метафорику профессионального английского языка бизнеса и финансов.

Анализ символики золота в обозначенных литературных произведениях позволяет прийти к выводу, что разнообразие символических значений золотых метафор в конечном итоге являет собой синестезию бесконечных противоречий, выражающую призрачность, иллюзорность целостности. Писатели используют эту богатейшую символику для проникновения в добродетели и недостатки человеческой натуры. Этический посыл Шекспира и Г ё те передан посредством стилистических стратегий, подчеркивающих парадоксальную двусмысленность золота. Лаконика этого этоса представлена в предложении, завершающем доводы Раскина: «Нет богатства, кроме жизни» — «There is no Wealth but Life» [Ruskin 1997; цит. по May 2010, 189].

Иоганн Г ё те в «Фаусте» писал, что «все быстротечное — символ, сравненье (ФБП, 494) — «All things corruptible / Are but reflection» (ФАЛ, 342). Доверимся ему .