Краткий очерк полукочевой культуры предбайкальских бурят (конец XIX - середина XX вв.)

Традиционная культура бурят представляла собой сложную и самобытную систему, которая сложилась в ходе длительного развития в определенных природных и социально-исторических условиях. Основой ее функционирования выступала кочевая культура, под которой следует понимать специфический хозяйственно-культурный тип, связанный с особым образом жизни скотоводческой общности, со своим видением мира, ценностями и т.п. В определенном смысле кочевая культура представляла собой уклад жизни народа, разводившего домашних животных (лошадей, крупный рогатый скот, овец, коз, верблюдов) для обеспечения своей жизнедеятельности. Кочуя вместе со своим скотом, буряты освоили значительные территории по обе стороны озера Байкал. Занимая в основном степные участи освоенных земель, они выработали определенную систему перекочевок – от полукоче-вой/двухразовой схемы передвижения в одних районах проживания, до кочевой/много-кратной смены местопребывания в других частях этнической территории. При этом перекочевки производились в пределах четко очерченной территории, принадлежащей родовой группе.

Следует отметить, что кочевая традиция бурят во многом определялась средой обитания, различие которой обусловлено региональными особенностями природноклиматических условий Предбай-калья и Забайкалья. Кроме того, на кочевой уклад жизни бурят оказал большое влияние социально-экономический и политический фактор, связанный с вхождением Восточной Сибири в состав Российского государства в XVII-XVIII вв. Заселение русскими Прибайкалья, культивирование ими земледельческой культуры, сужение кочевых территорий, к которому добавился прирост населения, требовали изменения схемы и амплитуды пере-кочевок. Происходит их ограничение, которое в большей степени коснулось предбайкальских групп бурят. Распространяется форма кочевания зимник-летник [11, с. 119121]. Однако отметим, что многие ученые склоняются к мысли, что такая форма перекочевок является наследием курумчинской культуры (VI-XV вв.), создавшей основу полуоседлого хозяйства западных бурят [8, с. 219]. Вывод исследователей заключается в том, что традиция двухразовой перекочевки является исконной для западных бурят и автохтонной по своему происхождению. Напротив, оппоненты видят в этой традиции неразрывную связь с кочевой культурой номадов Центральной Азии [8, с. 220], которая основана на таборной и циклической форме кочевания. При первой скотоводы перемещались почти каждый месяц, а при второй регулярные перекочевки были связаны с сезонами года: зимник ‒ летник ‒ осенник ‒ весенник [11, с. 119-120].

Таким образом, данные типы кочевой традиции также обнаруживаются в истории предбайкаль-ских бурят. Имеющиеся архивные материалы позволяют утверждать, что наряду с полукочевым типом скотоводства, значительное место занимало и кочевое скотоводство, достаточно близкое к центральноазиатскому.

Разумеется, неправильно полагать, что два типа скотоводства в хозяйстве предбайкальских бурят в прошлом существовали независимо друг от друга. В зависимости от внешних обстоятельств полукочевой тип хозяйства мог переходить в кочевой и наоборот. Вдобавок кочевой тип представлял собой четырехразовый сезонный характер кочевания [5, с. 25-26]. Что касается таборной формы перекоче-вок, то, к сожалению, материалы по хозяйству предбайкальских бурят не позволяют уверенно говорить о ее существовании в прошлом. Однако в тех же материалах сообщается о сведениях общей ориентации их традиции на полукочевой тип, который, начиная с ХVII в., явно наблюдается в хозяйстве предбайкальских бурят [5, с. 25-26].

Традиционная система полукочевого типа имела свои особенности, которые определили специфику уклада жизни, материальной и духовной культуры пред-байкальских бурят. С одной стороны, выходят из употребления войлочные юрты, как признак кочевого типа и повсеместная замена ее деревянной/бревенчатой юртой или домом. С другой стороны, амплитуда перекочевок снижается от четырехразовой системы (зимник ‒ летник ‒ осенник ‒ весенник) до трехразовой (зимник ‒ летник ‒ осенник) и двухразовой (зимник ‒ летник). Примечательно, что последние две системы перекочевок функционировали вплоть до середины XX в. Например, это сообщается в материалах известного исследователя бурятской этнографии нач. XX в. Б.Э. Петри: «Буряты живут зимою на зимниках, где у них находятся их теплые зимние жилища, постройки для скота и утуги; место для зимника выбирается где-нибудь по долине реки, чтобы удобно было провести оросительную систему и разбить утуги. Почва не должна быть солонцовая и поверхность холмистая или бугристая. Здесь буряты проводят зиму, осень и весну. Летом они откочевывают в другое свое поселение ‒ летники, где у них выстроены более легкие и прохладные постройки для себя; скот же летом находится круглые сутки под открытым небом. Наиболее благоприятным местом для летников считается солончаковая степь, которая особенно полезна для скота, т.к. кроме соли дает ему еще свою траву, питательность которой значительно превышает питательность лесной или луговой травы. Кроме этих двух мест обитания, обязательных в круговороте хозяйства всех кочующих бурят, в некоторых местах имеются еще осенники» [2, с. 298]. Как отмечает ученый, это связано с многочисленностью скота или же малонаселенностью местности, а также плохим травостоем. Поэтому бурятам приходилось чаще менять пастбища и, вследствие этого, и местожительство [2, с. 298].

Также можно добавить, что еще одной причиной трехразовых кочевок являлось содержание в хозяйстве многочисленного табуна лошадей. Согласно нашим полевым этнографическим материалам, например, кудинские буряты из местностей Бозо и Баянгазуй, разводившие большое поголовье лошадей (от пятисот голов), кочевали три раза в год. Порядок выглядел таким образом, к примеру, баянга-зуйцы на зимник (үбэлэй Нуури^бэлжоон) прикочевывали в конце ноября, пребывали там два месяца (декабрь и январь), в начале февраля откочевывали на осенник (намари Нуури / намаржаан), где находились до конца мая, а потом совершали перекочевку на летник (нажари Нуури/ зуНалан) и жили там до конца августа. Затем обратно переселялись на осенник и проводили там время с сентября до конца ноября и далее все повторялось. И такая система кочевания сохранялась до середины XX века. При этом общая протяженность этих кочевок составляла примерно от 60 до 80 км. В сравнении с этим расстояние зимник-летник (т.е. от зимника до летника и обратно) составляло от 4 до 25 км.

Добавим к этому то, что бо-зойцы кочевали из Кудинской долины (зимник, осенник) в Идин-скую (летник) и обратно, и это являлось самой протяженной по расстоянию перекочевкой среди ку-динских бурят, которые отразили это в поговорке: Хараазгайн hуугаа үгой бахна үгой, Бозойн яба үгой газар үгой «Нет столба, на котором не садилась бы ласточка, нет земли, где бы не кочевали бо-зойцы».

Немногим меньшее расстояние проходили баянгазуйцы, у которых кочевья располагались в Мурин-ской (зимник), Ишинской (осен-ник) и Кудинской (летник) долинах. Не лишним будет также указать, что центром хозяйственной жизни баянгазуйцев являлся осен-ник, нежели зимник, который, как правило, у большинства кудинских бурят становился местом основного кочевья. Думаем, что это было обусловлено связью с сакральными центрами родовых групп, местами захоронений предков и членов рода.

Хотелось бы отметить еще один интересный аспект кочевой культуры, связанный с традиционным жилищем ‒ юртой. Особенность заключается в том, что количество стен многоугольного деревянного жилища предбайкальских бурят варьировалось в зависимости от кочевых стойбищ. Например, об этом сообщает Б.Э. Петри, правда, ограничившись сведениями, касаемых только летней и зимней юрты: «Восьмистенная юрта ставится на летниках», а

«Юрты семистенного типа ставятся лишь на зимниках» (как самые теплые из вариаций традиционного жилища бурят) [2, с. 304]. Что касается юрты, устанавливаемой на осенниках, то сведений на этот счет ученый, увы, не оставил. Можно предположить, что она представляла собой ту же семистенную юрту, поскольку как более теплое жилище, была рассчитана на холодный (осенний) период. Или же была шестистенной юртой, «компактной», соответственно, хорошо удерживающей тепло. Как пишет Петри, она меньше по размеру и ниже, чем восьмистенная юрта и к тому же встречается преимущественно на о. Ольхон и по побережью Байкала [2, с. 304].

В связи с этим, нельзя не отметить, что трехразовое кочевание также обнаруживается у приоль-хонских бурят ‒ алагуевцев, живущих в долине р. Бугульдейка. Согласно материалам Ц. Жамцарано, «у них есть нажиржаан, убуул-жоон и намаржаан (летнее, зимнее, осеннее стойбища)» [4, с. 42]. К сожалению, ученый обошелся лишь этим кратким сообщением, не дающим полной картины кочевой традиции алагуевцев. Тем не менее, даже из этого материала следует, что еще в начале XX в. некоторые бурятские группы Пред-байкалья сохраняли многоразовые перекочевки, напоминающие в урезанной форме четырехразовый классический тип кочевой культуры. При этом традиция демонстрирует специфику кочевых жилищ с указанием на сезонную привязку, что является особенным элементом западно-бурятской полукочевой культуры XIX-XX вв.

Вместе с тем при изучении рассматриваемой темы необходимо учитывать родоплеменной состав западных бурят и их расселение. Как известно, предбайкальские буряты делились на такие племена как булагаты, хонгодоры и эхи-риты. Первые проживали в Приангарье, вторые – в Восточном При-саянье, а третьи – в Верхоленье. Каждый из этих районов Предбай-калья отличался своим природным ландшафтом, позволявшим вести определенный тип кочевок. Полагаем, что в Приангарье, располагающим самой большой по площади степной зоной Предбайкалья, функционировала в прошлом традиция исконно кочевой культуры. Именно на периферии Приангарья до середины XX в. сохранялись ее элементы в виде трехразового кочевания. К тому же исконная кочевая традиция, с которой были знакомы булагаты, находит свое отражение в фольклоре:

Эдэгэ бэлэгээр үбэльжөө хэбэ, Үхэр Манхайгаар намаржаа хэбэ, Талын хээрээр хабаржаа хэбэ, Нахюу хээрээр намаржаа хэбэ [1, Л. 237].

«Возле Эдэгэ Бэлена зимнее кочевье устроили, Возле Ухэр Манхая осенью кочевали, В просторную степь весной откочевали, В степной долине осенью пребывали».

Заметим, в тексте отсутствует упоминание летнего кочевья зуhалаан, которое по логике должно быть вместо повторяющегося осенника (намаржаа). Возможно, что это опечатка ученого или оплошность информатора. Тем не менее, это говорит о том, что бу-лагаты в прошлом кочевали многократно, и племенные кочевья начинались со священных гор Эдэгэ Бэлен и Ухэр Манхай. Кроме того, булагаты принадлежали к той традиции кочевников, которые в прошлом были преимущественно коневодами. Наследием коневодческой культуры булагатов является образ небесного божества, покровителя и творца лошадей в тэнгрианском пантеоне племени. Имя тэнгрия ‒ Ухаа Солбон [9, с. 74-75]. Он один из главных почитаемых божеств и сын верховного небожителя Эсэгэ Малана. Еще в начале XX в. булагаты совершали ритуалы, посвященные этому покровителю табунного хозяйства. Например, в летний период божеству совершали жертвоприношение девятью котлами молочной водки тарасуна и посвящали коня соловой или чубарой масти [9, с. 77; 13 с. 244]. При этом отметим, что среди других бурятских племен (хонгодоров, эхиритов) подобный обычай отсутствовал [1, Л. 80].

Из этого следует, что в своей основе скотоводческое хозяйство хонгодоров и эхиритов не было коневодческим, а ориентировалось на разведение других видов домашних животных. Причем в видовом отношении скота, разводимого, к примеру, хонгодорами, доминировал крупный рогатый скот. Это было связано с местами их расселения, где территории, предназначенные для их сезонных пере-кочевок, были ограничены. И это обстоятельство обусловило сравнительно малую подвижность скотоводческого хозяйства присаян-ских бурят. В их стаде преобладал крупный рогатый скот, менее приспособленный к зимней тебеневке и длительным переходам. С другой стороны, это было обусловлено устоявшейся традицией, по своему происхождению близкой к хозяйственно-культурному типу скотоводов горно-таежной зоны [7, с. 21, 71].

Иллюстрацией данного типа, например, является скотоводческая культура дархатов ‒ монголов, кочевавших в районе оз. Хуб-сугул, по соседству с присаян-скими хонгодорами. Основой их хозяйства было разведение яков и мелкого рогатого скота, и кочевали два раза в год (с зимника на летник и обратно) [12, с. 30-31]. Это дает основу для предположения, что хонгодоры не автохтоны Предбай-калья, а мигранты из другого района Центральной Азии. Скорее всего, их истоки связаны с северозападной Монголией, известной многими горными системами (Хангай, Хан Хухэй, Алтай и т.д.) и нередко в литературе называемой горной страной, где в силу особенности рельефа сложился тот тип скотоводческой кочевой культуры, которая перекликается с традицией хонгодоров. Функционированию данной кочевой культуры соответствовали схожие с горной зоной Монголии природно-климатические условия Восточного Приса-янья [7, с. 63, 71].

Что касается эхиритов, расселенных в притаежной зоне, то у них преобладал полукочевой тип скотоводческого хозяйства, с содержанием больших стад крупного рогатого скота [7, с. 59]. Дополнялось это также другими видами домашних животных, еще охотой, собирательством и рыболовством. В XIX в. добавилась культура земледелия, привнесенная русскими переселенцами. Нововведение также имело распространение у других групп предбайкальских бурят [6, с. 123].

В отношении истоков происхождения полукочевого типа эхи-ритской традиции, следует сказать, что они были обусловлены природно-географическим фактором и фактором этнокультурной преемственности. По первому фактору отметим, что районы расселения эхиритов характеризуются наличием сравнительно небольших зон степей и остепненных участков, окруженных тайгой. Ограниченность пастбищных угодий, не способствующей подвижному кочевому укладу, свойственного для коневодов, оказала влияние на выбор традицией эхиритов разведения именно крупного рогатого скота. Второй фактор, полагаем, связан с наследием курумчинской культуры. Ее ученые связывают с тюркоязычными курыканами, населявшими Предбайкалье во второй половине I тыс. н. э. Как пишет археолог Б.Б. Дашибалов, в многоотраслевом хозяйстве куры-кан, сочетавшем как производящие, так и присваивающие отрасли, существенное место занимало скотоводство с сезонным выпасом скота на летних и зимних пастбищах [3, с. 137-144]. В данном случае также уместно напомнить, что участие тюркоязычного компонента в этногенезе эхиритов является достаточно известным фактом. Это подтверждает, например, родовой состав, особенности языка, мифология, культы и автохтонность племени [10, с. 52-55].

Таким образом, можно сделать следующие выводы. Кочевой и полукочевой уклад скотоводческого хозяйства предбайкальских бурят, зафиксированный в письменных источниках XVII-XVIII вв. после вхождения Бурятии в состав России, и сохранившийся только в виде полукочевой традиции в конце XX ‒ середине XX в., является результатом влияния разных факторов (политических, социальных, экономических и т.д.). В то же время полукочевая культура не только является результатом этих факторов, но и наследием культуры средневековых насельников Предбайкалья ‒ курумчинцев, а также связана с традициями населения северо-западной Монголии. Что касается кочевого типа культуры предбайкальских бурят, то его истоки связаны с номадами центрально-азиатских степей. Они, по всей видимости, проникали в Предбайкалье во времена могущества центральноазиатских держав XIII-XVII вв. При этом необходимо отметить, что мигрировали в основном коневоды [8, с. 128], которые в процессе адаптации к местным условиям выработали цикличный тип кочевой культуры, и табунное скотоводство являлось основой их хозяйства, унаследованное бурятами.