Культовое пещерокопательство как форма сохранения гонимых конфессиональных групп на территории Саратовской и Астраханской епархий в XIX веке

Нижнее Поволжье известно как регион, который сравнительно поздно был колонизирован русским населением. Большая роль в его освоении принадлежала девиантным группам: беглым, разбойникам, сектантам. Одной из форм противопоставления себя существующим социальным и религиозным нормам, политической системе в локальных сектах Нижнего Поволжья стало устройство подземных культовых сооружений (ПКС). Противопоставление наземного и подземного пространств получило обоснование в идее, что в мире земном нет спасения от власти Антихриста, что для избежания его подобает укрыться в вертепах и дебрях или вовсе прекратить жизнь во имя Христа [2, л. 33 об.]. В целом на территории Саратовской и Астраханской епархий выявлено 45 ПКС. Их соотношение таково: 16 православных ПКС составляют 35,5 %; 18 старообрядческих – 40 %; 8 сектантских – 18 %; конфессиональную принадлежность 3 ПКС (6,5 %) установить не удалось. Поскольку православие в рассматриваемый период являлось государственной религией, то «уклонение в раскол» считалось девиацией. Мы можем заключить из приведенного соотношения, что большая часть подземных сооружений принадлежала именно деви-ативным группам. Характерной чертой пещерного подвижничества в регионе является преобладание именно искусственных полостей, выработанных для религиозных целей.

Среди сект, использовавших подземное пространство для культовых целей, особое распространение в Нижнем Поволжье получили подземельники (подпольники) и назореи (еноховцы). Подпольников православные миссионеры часто идентифицировали как одно из направлений странничества [9; 10]. На территории Саратовской епархии первые сведения о подпольниках в официальных источниках появляются только в 70-х гг. XIX века. В с. Синенькие эта секта возникла в 1874 г. [7, с. 190; 8]. Сведения о подпольниках в Камышинском уезде Саратовской губернии появляются в начале XX века. Но на территории области Войска Донского появление этой секты было зафиксировано уже в 30-х гг. XIX века. Основателем подпольничества считался миссионерами казак Нагавской станицы, хутора Минаева Евдоким Краснов [15, с. 631]. Нужно отметить, что в области Войска Донского использование культовых пещер среди сектантов было более распространено, чем в Саратовской епархии. Пещер в населенных пунктах, принадлежавших под-польникам, здесь известно 12. В сектах под-польников копание сложных подземных комплексов стало обязательным элементом культа и характерной чертой быта и обрядовой жизни подпольников, принявших новое крещение. Подземный затвор был возможен только после принятия нового крещения, после чего уже невозможно было вести прежний образ жизни: «Еще большую важность они приписывают подземному житию. Так, если которое дитя или даже взрослый не уживется в подземелье и бежит оттуда в мир, таковому, полагают, уже нет более покаяния. Погибе та-ковый от Бога и от человек» [там же, с. 659]. Эта категория перекрещенцев не просто пользовалась особым авторитетом. Их выде-ленность внутри религиозной общины была связана с их переходным витальным статусом – их функции и поведение подчеркивали принадлежность потустороннему миру. С этим может оказаться связан такой элемент обрядовой жизни, как запрет на общение с людьми, не принадлежащими секте. Ритуально ограниченное пребывание вне затвора описывается следующим образом: «Вылазки из своих тайников преимущественно делают они ночью, перед зарей. В летнее время ночью выходят во всем белом одеянии, чем не мало пугают прохожих» [15, с. 659]. Это описание еще раз подчеркивает необратимость нового крещения. За этой границей даже созерцание светского человека воспринимается как осквернение для затворника. Принадлежность перекрещенных странников и подпольников к потустороннему миру прослеживается, в том числе, и в существующих быличках об обряде красной смерти. Он выполняется только человеком, который, отрекшись от этого мира, принадлежит миру иному и может через ритуал красной смерти очистить от грехов сектанта, находящегося в переходном состоянии (смертельно больного), тем самым обеспечивая спасение его души. Ритуал красной смерти напрямую связан с новым духовным рождением сектанта, что выражено в получении им нового имени. Суровые обеты должны подчеркнуть отделение новокрещенного от остальной религиозной общины, приобретение им статуса «живого мертвеца», к которому неприменимы законы посюстороннего мира. Обряд красной смерти мог иметь разные варианты. Обычно описывался подполь-ник, который выходил из своего подземелья и душил тяжело больного перекрещенца. Печально известна деревня Копены Аткарского уезда Саратовской губернии, где сектанты подожгли себя в каменной пещере [6]. Известны локальные варианты подобного обряда среди сектантов-подпольников в с. Синенькие. Он подразумевал коллективное участие в обряде красной смерти. «Гарантированный» благополучный переход сектанта в «царствие небесное» осуществляется посредством иного аналога подземного пространства, чем пещера, – гроба. В «Саратовских епархиальных ведомостях» был описан один из таких обрядов: «В последнее время среди подпольников распространился обычай мученичества. Он состоит в следующем: делают гроб, наколачивают внутри его гвоздей и в такой гроб кладут человека, находящегося при смерти, за- бивают наглухо, начинают гроб катать по земле до тех пор, пока заключенный не испустит дух, а затем к гробу привязывают тяжесть и опускают в Волгу. При катании гроба припевают: “Пошла душа в рай, право слово, пошла в рай. Ей-богу, пошла в рай”. Умереть такой смертью для раскольника хорошо – будешь истинный мученик перед Богом» [14, с. 787]. В этом тексте также прослеживается переходное состояние человека, над которым совершается обряд. Это умирающий. Особенность обряда заключается в том, что «проводником», гарантирующим спасение вновь преставившегося, выступает не старец, прошедший «второе крещение», а вербальный императив, утверждающий спасение души как свершившийся акт: «Пошла душа в рай, право слово, пошла в рай. Ей-богу, пошла в рай».

Таким образом, несмотря на различия и формы обряда, семантика его остается неизменна. Информация о подобных обрядах довольно широко циркулировала вне религиозных общин, которым приписывалось подобное явление, но это, как ни странно, не препятствовало стабильному существованию и даже их росту. Это можно объяснить родственными связями между сектантами разных населенных пунктов. Хотя сами перекрещенцы декларировали разрыв семейных и остальных связей, соединявших их с общиной: «Скрывшиеся в подполье родственные связи отрицают и между собой называются брат и сестра, а пред внешними “рабы Божии”. Паспорты иметь считают грехом. Деньги в руки не берут. Браков у подпольников нет. Хоронят своих покойников подпольники по большей части ночью так, чтоб слуги антихриста не видели» [там же, с. 786]. Это внутреннее противостояние социальным нормам является также признаком неструктурированности, столь характерной черты традиционных мифологических представлений вообще о пещерном пространстве.

Секты, практикующие «очистительные смерти», могли воспроизводиться только в том случае, если образовавшиеся «вакансии» заполнялись новыми адептами. Это возможно в ситуации, когда противостояние между сектой («своими») и миром («чужими») становилось частью общего целеполагающего ритуала. Власти своими преследованиями сек- тантов выполняли ожидаемую от них роль Антихриста и «обеспечивали» стабильное воспроизводство таких религиозных общин вплоть до начала XX века. В 1905 г. был принят закон о свободе вероисповедания. После прекращения давления на секты растерянность охватила многие секты и толки старообрядчества, и из них начался отток молодежи. Этот факт в период 1905–1907 гг. зафиксировали епархиальные отчеты как Донской, так и Саратовской епархий.

Второе направление в сектантстве, где практиковалось широкое использование подземных сооружений, – это так называемые енохов-цы. Подобное название секты закрепилось в историографии, поскольку сектанты пропагандировали скорое наступление конца света и пришествие трех свидетелей: пророков Илии, Еноха и Иоанна Богослова. В своих показаниях во время допросов в 1899 г. сектант Егор Андреевич Приходьков излагал вероучение своей секты следующим образом: «Мы еще признали, что в скором времени наступит кончина мира, так как на земле объявились пророки: Илья – в лице свящ. Иоанна Кронштадского, Енох в лице Николая Благовещенского, Иоанн Богослов в лице крестьянина Андрея Лукьянова Черкасова и Даниил в лице крестьянина с. Солодчи Даниила Денисова Проскурина. То, что государь Николай Александрович скрыт, и обряд коронования был исполнен уже не над ним, а над антихристом, захватившим престол» [11, л. 22 об.]. Это вероучение охватило многие заволжские села и хутора, а также имело своих последователей в Царицыне и Елшанке. Эта проповедь, по свидетельству миссионеров, началась в июне 1896 г., когда отставной унтер-офицер Василий Бичаров вместе со своими последователями, царицынскими мещанами Артемием Несвета-евым, Вас. Месмачевым, Тимофеем Пустоваловым и Феодором Грачевым, явился в с. Сред-не-Ахтубинское для поклонения пещерокопате-лю Андрею Черкасову (см.: [5, с. 373]). Однако сами православные миссионеры называли это явление всего лишь новым этапом в развитии сложившегося заволжского сектантства. Они не именовали их еноховцами, а определяли это направление как секту «нововеров». Сами сектанты называли свое учение «Назаретским» [11, л. 22 об.]. Существование самих сект охватывает более широкий период, чем пропаган- да учения о трех пророках и воплощении Антихриста в лице Николая II. Еще в 1889 г. в «Астраханских епархиальных ведомостях» была опубликована «Повесть о безродненских пеще-рокопателях в Астраханской губернии», написанная И. Черкасовым. Произведение носит острый полемический характер, отражая отношение ортодоксальной церкви к секте А.Л. Черкасова, которая образовалась около 1860 г. [16, с. 201]. Сам автор «Повести…» также связывает учение Черкасова с традициями странничества, как в свое время связывали с ним и подпольников. Он пишет: «Столпами раскольнического благочестия считаются Евфимий и некий Феодосий (основатели секты странников. – Ю. П.), к ним может быть присоединен новый кривой столп – пещерокопатель Безродненский» [17, с. 615]. Отношение Андрея Лукьяновича Черкасова к странничеству вряд ли можно считать прямым, хотя ряд заимствованных элементов из вероучения этого толка можно проследить и в учении «старца Лукьяныча». Например, странноприимство и странничество безрод-ненских сектантов постоянно проповедовались А.Л. Черкасовым. Во время таких странствий под видом паломничества духобратцы по настоянию А.Л. Черкасова занимались и сбором милостыни в пользу «старца Лукьяныча». Иван Черкасов в своей «Повести…» специально посвящает целый раздел отношению пещерников Безродного к странничеству. Учение Андрея Черкасова он отличает в деталях от иных направлений старообрядчества. Но главные критерии, по которым он относит учение Черкасова к странничеству, это непризнание светской власти, церкви и отделение безродненских пе-щерокопателей от православного общества. Очевидно, этими же принципами руководствовались епархиальные миссионеры, относя под-польников к страннической секте. С другой стороны, для сект безродненских и заплавненских пещерокопателей характерны такие черты мистических сект, как наличие собственных «богородиц», «апостолов», «пророков», проведение «радений» в пещерах. Все это сближает заволжских сектантов с мистической сектой христо-веров (хлыстов). Поэтому православные миссионеры выделяли эту секту как новую.

Пещерное подвижничество (в форме пе-щерокопания и пещерного затвора) вообще пользовалось особым почтением простого на- селения: «Глупые и безрассудные суеверы, следуя внушению пещерокопателя и братии его, говорят еще: нигде не очистятся так грехи человека, как в глубине безродненских пещер, тайной и явной жертвой, нигде нет такого благодатного освещения для души, как в безрод-ненских собраниях духостранствующего братства» [16, с. 228]. Становится ясно, что опасность, по представлениям православного духовенства, исходила из открытости секты для широких кругов православных прихожан, а также из показной набожности, по своим внешним формам мало отличимой от православной. Пещеры «старца Лукьяныча» становились центром, связывавшим остальные секты назореев и привлекавшим новых паломников из числа православных. Авторитет святых пещер был настолько высок, что над конфессиональной принадлежностью и ортодоксальностью пещерников простой народ не задумывался. По своему устройству общины пещерокопате-лей православные миссионеры определяли как своеобразные коммуны [5, с. 380]. Этот тип устройства общины был связан с апелляцией пещерников к раннехристианским общинам, то есть существовавшим до того, как «благодать» православной церкви была потеряна в результате реформ Никона.

Особая роль в пещерокопательстве принадлежала женщинам. Они активно участвовали в создании многих протяженных ПКС, часто являясь основной рабочей силой при их устройстве и религиозной средой, где данный вид подвижничества поддерживался. Этот факт неоднократно фиксировался как православными священниками, так и жандармами: «Сюда стремился по преимуществу женский пол, именно женщины, которыя бросали мужей своих и детей, дабы жить своевольно в праздности» [16, с. 203]. Активность женщин-пещерокопательниц наблюдалась при работах в Безродненских, Заплавненс-ких, Илиодоровых подземных комплексах и т. д. Вероятно, это явление можно объяснить как одно из проявлений обетного поведения. В этом отношении хотелось бы присоединиться к мнению Т.А. Бернштам: «Преимущественно или исключительно женским были обетные посты и исповеди. Они выражали свойственные женской душе повышенную “религиозность” (мистичность, ма-гичность и т. д.) и избывание женщинами греховности своей природы» [4, с. 90].

Среди основных центров, в которых появились почитаемые пещерные комплексы, кроме с. Безродного (г. Волжский), можно назвать с. Заплавное. Здесь, по данным Ф.М. Путинцева, пещеры М. Шашкова рылись на протяжении 27 лет вплоть до гражданской войны [13, с. 148]. Эти сектанты были сосланы уже после революции [1, с. 425], а вход в пещеры завален только в 60-х гг. XX века. Еще один пещерный комплекс, принадлежавший этой секте, находился в хут. Киляковском под молельным домом. Известно, что в с. Пологое Займище Астраханской губернии тоже была распространена эта секта, и здесь также существовал пещерный комплекс. Эта секта нашла свое распространение и в г. Царицыне, и в с. Елшанка Царицынского уезда (г. Волгоград). Известно, что в Елшанском овраге существовало около 30 пещер, описанных Ф.Е. Арьковым [3, с. 13], но сегодня трудно установить их функциональную нагрузку и принадлежность еноховцам Елшанки.

Несмотря на гонения властей, когда по распоряжению начальства «коммуны были уничтожены, и члены их водворены каждый в своем доме» [5, с. 376], их деятельность не прекратилась. Даже ссылка в 90-х гг. XIX в. сектантов во главе с А.Л. Черкасовым в Привисленский край не привела к окончательному прекращению пещерокопа-ния. В Заволжье сектантские общины часто присваивали себе названия «Сионов»1, «Новых Афонов» [12] и иных общехристианских или православных сакральных топосов. Эти секты были ликвидированы лишь в 20–30-х гг. XX века. Функциональная нагрузка пещер, которую удается установить, по доступным источникам следующая: 1) непосредственно культовая (радения и моления); 2) убежище (в первую очередь, от непосвященных и светской власти); 3) аскетический подвиг пеще-рокопания; 4) келья самого М. Шашкова, так же, как и Черкасов, занимавшегося целительством; 5) хозяйственное использование, из пещер были выходы в балки, где сектанты возделывали сады.

Таким образом, вокруг «священных» локусов – пещер образовывалась коммуникационная сеть, которая поддерживалась религиозными общинами еноховцев, равно Заплавного, Безродного, Царицына, Елшанки, Дубовки.

Анализ пещерничества в Нижнем Поволжье позволяет выявить некоторые особенности этой традиции в регионе. Это ее особая распространенность среди конфессиональных групп, особо преследовавшихся Русской православной церковью, а также политическое обоснование пещер-ничества как противостояния существующим властям. Среди причин воспроизводства пещер-ничества необходимо отметить участие пещерников и религиозных общин в социальных механизмах религиозной компенсации, интеграции и легитимации. К пещерокопательству часто прибегают люди, пережившие глубокий кризис, повлекший за собой полный распад традиционных социальных связей, удерживавших личность в коллективе. Пещерное подвижничество часто начиналось как знак покаяния человека, совершившего антисоциальный поступок. Религиозный механизм должен был «реабилитировать» личность, пострадавшую от травмирующей жизненной ситуации. Преодоление этого кризиса вело к формированию новой Я-концепции личности. Пещер-ничество, с одной стороны, было основано на векторах традиционного религиозного воздействия на общество, с другой стороны, при проявлении первых признаков кризиса рациональной системы, определявшей нормы поведения общества, просыпались архаичные формы религиозного регулирования такого кризиса через воссоздание контакта со священным и получение непосредственно оттуда новых норм. На фоне разрушения рациональных связей возрастает значение индивидуальной харизмы подвижника, происходит архаизация форм культа, возвращение его к близким магическим формам. В некоторых случаях пещерничество являлось формой протеста против политики государства, приобретало изуверские формы, отражая дезинтеграционные процессы в обществе. Пещера, как сакрально выделенное пространство, является своеобразным переходом для «избранных» к царству Божьему, с этой точки зрения, практика добровольной ритуальной смерти в пещере в глазах сектантов уже не являлась простым самоубийством.