Культура каяо (сопоставительный анализ)

Культуры бронзового века на территории Ганьсу-Цинхайского нагорья (в СевероЗападном Китае) были открыты Ю. Г. Андерсоном еще в 20-е гг. прошлого столетия. В разные периоды к их изучению обращались такие видные китайские археологи, как Ся Най, Ань Чжиминь, Се Дуаньцзюй, Шуй Тао и др. Однако, несмотря на столь длительную историю исследования, многие проблемы, связанные с хронологией, этапами развития, внешними связями этих культур, все еще далеки от решения.

Заслуживает особого обсуждения стечение в едином культурном комплексе (если это действительно цельный комплекс) разнородных элементов, которые за пределами Ганьсу-Цинхая относятся к разным традициям и хронологическим этапам. Нам уже приходилось отмечать эту особенность на примере так называемой культуры сыба [Молодин и др., 2005].

Поскольку оба иероглифа, входящие в состав названия культуры каяо, имеют в китайском языке разные варианты чтения, то не только в западной, но и в китайской литературе возникли различные варианты передачи этого названия в зависимости от того, какое из прочтений показалось наиболее приемлемым конкретному исследователю. Мы предлагаем придерживаться варианта прочтения, приведенного в томе «Археология» Большой Китайской энциклопедии, исходя из нормативного характера этого издания [Се Дуаньцзюй, 1998. С. 251]. Знакомство с материалами культуры каяо, памятники которой выделены китайскими археологами в основном на территории восточной части провинции Цинхай, создает впечатление, что данное образование также составлено из разнородных (хронологически) компонентов. Это касается керамики, подтверждается металлическим инвентарем и рядом черт погребальной обрядности. Керамический комплекс предварительно можно разбить на две группы, которые различаются по форме сосудов и принципам их декоративного оформления. Первая представлена высокими нарядными, хорошо профилированными плоскодонными

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 05-01-01190а).

ISSN 1818-7919

Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2009. Том 8, выпуск 3: Археология и этнография

сосудами с выделенной шейкой и двумя ручками сбоку (рис. 1, 14–16). Внутри этой группы по общим пропорциям предмета можно выделить также две подгруппы. Одна – это широкогорлые горшки с короткой профилированной, отогнутой наружу шейкой, ширина которой несколько меньше диаметра тулова. Вторая – изделия вытянутых пропорций с длинной высокой шейкой, узким горлом и небольшим относительно диаметра тулова устьем [Ли Ипин, Сюй Юнцзе, 1994. С. 456–459]. В этой группе сосудов, на наш взгляд, прослеживаются черты, характерные для керамических традиций постандроновских культур финала развитой бронзы и эпохи позднего бронзового века, в разных вариантах встречающиеся на территории Северной и Средней Азии – бегазы-дандыбаевской, еловской, ирменской и др. Они проявляются в наличии стилизованного меандрового орнамента на тулове, рядов заштрихованных равнобедренных треугольников у основании плечиков и на шейке сосудов, зональности расположения орнамента [Маргулан, 1979. Рис. 48, 87, 89, 97; Матющенко, 2004. Рис. 420–424 и др.; Косарев, 1981. Рис. 56, 58, 68, 69; Молодин, 1985. Рис. 60–62]. Впрочем, данное обстоятельство не выглядит из ряда вон выходящим (экстраординарным), учитывая широкую распространенность меандровых мотивов на керамике культур II тыс. до н. э. на территории Дальнего Востока, южной части Северной и Средней Азии – фактически от Урала до Корейского полуострова, на севере которого (по мнению археологов КНДР) данный орнамент существует от неолита до эпохи средневековья включительно. Определенную андроноидность можно усмотреть и в форме самих сосудов. Конечно, профилированная шейка, ручки по бокам придают им, бесспорно, местный колорит, который особенно усиливается тем обстоятельством, что декор керамических емкостей выполнен краской. В этом отношении культура каяо входит в круг культур расписной керамики неолита и бронзового века бассейна Хуанхэ (яншао, мацзяяо, сыба, синьдянь, сыва); наиболее ранние находки такой керамики в районе Ганьсу относятся к первому периоду культуры дадивань, который датируется в пределах 6 220–5 360 гг. до н. э. [Се Дуаньцзюй, 2002. С. 10]. Вместе с тем появление и распространение крашеной керамики – явление, по всей видимости, эпохальное и имеет место в эпоху неолита – раннего бронзового века на обширных территориях Дальнего Востока, Средней Азии, Восточной Европы, Средиземноморья [Мастера…, 2005. С. 134–147; Энеолит…, 1982. Рис. 44, табл. IV, IX–XVI, XVIII, XIX, XXI–XXV, LXXVIII–LXXXXIII; Кирчо, 1999; Бердыев, 1968а. Рис. 4–6; 1968б. Рис. 2, 5–8; 1970. Рис. 3–6; Курбансахатов, 1987. С. 51–81, рис. 30–42, 48–53; Матбабаев, 1999.

Табл. V–VII]. Наличие андроноидных черт в облике керамики первой группы культуры каяо не должно вызывать особого удивления, если учесть восточное направление миграционных процессов в эпоху развитого и позднего бронзового века, гипотезу М. Лёра (правда, часто оспариваемую) о наличии западного степного импульса, связанного с племенами андроновской культурно-исто-рической общности, и обнаружение в Синьцзяне андроновских памятников [Новоженов, 1994; 2002. С. 39; Молодин, Комиссаров, 2000]. Собственно, здесь же следует искать те механизмы, которые на всем огромном постандроновском пространстве привели к появлению сходных черт в материальной и, очевидно, духовной культуре населения последующих эпох и обусловили признаки сходства, которые фиксируются, порой, у отдаленных и не связанных прямыми контактами культур.

На западную и более раннюю линию связей указывает и вторая группа керамики культуры каяо, которая выделяется по имеющимся материалам. Включенная в нее посуда характеризуется приземистостью форм, уплощенным дном и иной орнаментальной традицией, отличающейся от геометризма первой группы использованием в декоре анималистических образов (рис. 1, 11–13). Стенки такой посуды часто украшены цепочками следующих друг за другом профильных силуэтных фигурок копытных (козлы, олени). Среди орнаментальных композиций встречаются и простые широкие линии, опоясывающие шейки сосудов, или пояс взаимопроникающих треугольников, представляющих порой единственное которое шире горловины сосуда, пары украшение изделия. Отметим, что в обеих боковых ручек, соединяющих венчик и группах, о которых идет речь, присутствует плечики сосудов, объединяют между собой большая доля неорнаментированной обе выделен-посуды. Плоское дно, раздутое тулово,

Рис. 1. Инвентарь культуры каяо: 1 - трубочка из могильника Хуанцзячжай (мог. 16:4); 2 - зеркало из могильника Дахуачжун (мог. 101:1); 3 - топор из могильника Паньцзялян; 4 - наконечник копья из Дахуачжун (мог. 96:13); 5 - наконечник копья из Дахуачжун (мог. 95:1); 6 - топор (навершие) из Дахуачжун (мог. 87:1); 7 - колокольчик из Дахуачжун (мог. 3:2); 8 - пластинка из жилища 1 в Мобула; 9 - колокольчик из Дахуачжун (мог. 79:1); 10 -нож из могильника Паньцзялян; 11 - расписной сосуд из Ахатэла (мог. 12:13); 12 - расписной сосуд из Сюньхуа; 13 - расписной сосуд из Сюньхуа; 14 - расписной сосуд из могильника Сучжи (мог. 23:2); 15 - расписной сосуд из Сухуса (мог. 43:1); 16 - расписной сосуд из Сухуса (мог. 12:3) ( 2-7, 9-10 - бронза, 1, 8 - кость, 11-16 -керамика).

Материалы из Хуанцзячжай даны по: [Гао Дунлу, Сюй Юнцзе, Ли Ипин, У Пин, 1994. С. 203, рис. 11, 1 ]; из Дахуачжун - по: [Краткий отчет..., 1985. С. 20, 22, рис. 16, 2 ; 17, 1 , 5 , 8 , 9 ]; из Паньцзялян (без масштаба) - по: [Се Дуаньцзюй, 2002. С. 162, рис. 29, 3 , 7 ]; из Мобула - по: [Гао Дунлу, Сюй Шучжэнь, 1990. С. 1015, рис. 6, 9 ]; из Ахатэла - по: [Чжунго каогусюэ, 2003. С. 565, рис. 8-33, 5 ]; из Сюньхуа (без масштаба) - по: [Се Дуаньцзюй, 2002. С. 161, рис. 28, 1 , 4 ]; из Сучжи - по: [Чжунго каогусюэ, 2003. С. 565, рис. 8-33, 7]; из Сухуса - по: [Ли Ипин, Сюй Юнцзе, 1994. С. 456, рис. 27, 1 , 3 ]

ные группы и могут служить (в данном случае) устойчивым диагностирующим признаком керамики каяо. Определенные параллели с керамикой рассматриваемой группы отыскиваются на памятниках раннеземледельческих культур Туркменистана (Анау, Намазга) и Малой Азии, принципы орнаментации посуды которых демонстрируют типологически близкие решения.

Имеющиеся материалы могут быть объяснены либо разновременностью означенных комплексов, существовавших, однако, в русле некой, пока еще не очерченной, местной культурноисторической традиции, либо высокой степенью консервативности и традиционности местной культуры, сохранившей ряд черт предшествующего времени (что происходило у культур-«изолятов», занимавших экологически неблагоприятные, трудные для жизни места, однако адаптировавшихся к ним и впитывавших инновации извне). Культуры эти, не будучи в силах изменить формы хозяйственной деятельности и быта, на многие столетия законсервировали свое поступательное развитие (как это, например, имело место в таежной полосе Западной Сибири).

Металлический инвентарь культуры каяо (см., например: [Краткий отчет..., 1985. Рис. 16, 17, 20; Се Дуаньцзюй, 2002. Рис. 29] и др.) представлен следующими находками: бронзовые ножи с выпуклым обушком и кольцевым навершием (рис. 1, 10); копья с круглой нервюрой на пере, плавно переходящей во втулку (рис. 1, 4, 5); круглые бляхи-зеркала с петлей на обороте (рис. 1, 2); колоколовидные сплошные и прорезные подвески (рис. 1, 7, 9); бронзовые широко- и узколезвийные втульчатые топоры, с молоточками на обушках и без таковых, фигурки животных, гравированные на поверхности изделий или отлитые на обушной их части (рис. 1, 3, 6); прямоугольные панцирные пластины с крепежными отверстиями, попарно расположенными в углах и у середины изделия, которые по принципу образования бронированной поверхности относятся к ламеллярному типу защитного вооружения, распространившемуся в памятниках Сибири и европейской части России в конце I тыс. до н. э. [Матвеева и др., 2004]. Данный набор вкупе с гравировками на костяных изделиях оленей и кошачьих-хищников в скифо-сибирском «зверином стиле» (рис. 1, 1, 8) еще больше омолаживает верхнюю хронологическую границу этого феномена. Его североазиатские параллели позволили в свое время А. А. Ковалеву искать в нем истоки культуры оленных камней монголозабайкальского типа [Ковалев, 2001].

Теперь обратим внимание на некоторые черты погребальной обрядности, представляющей особый интерес, тем более что к настоящему времени исследовано более двух тысяч могил, относимых китайскими исследователями к наследию культуры каяо.

Среди надмогильных сооружений обращают на себя внимание курганные насыпи, возведенные из утрамбованной земли и содержащие целую серию захоронений. Две подобные, если так можно выразиться, «многомогильные» «коллективные» постройки выявлены в могильнике Сучжи. В насыпи одной из них найдено 16, а другой 10 индивидуальных могил. Захоронения совершались, как правило, в грунтовых могильных ямах, среди которых выделяются довольно сложные двухуровневые конструкции. Первый уровень представлял собой углубление в земле округлой или по большей части подтреугольной формы, в которой выкапывалась узкая прямоугольная яма, иногда с небольшим расширением в верхней части, в головах (рис. 2, 1-3). Ее размеры соответствовали комплекции тела погребенного. В ряде случаев продольные стенки ямы укреплялись деревянными плахами. Для этого их концы закреплялись в углах ямы в специальных небольших траншейках, которые как бы продолжали линию продольных стен. Таким образом, короткие поперечные стенки начинали играть роль распорок, не давая деревянным обкладкам завалиться внутрь (рис. 2, 5-7). К сожалению, в данном случае остаются неясными многие детали внутреннего устройства деревянной конструкции. В частности, размеры, сечение ее составляющих, особенности их скрепления между собой, наличие следов древесины в заполнении ямы, их пространственное расположение и взаимная ориентация. Все это затрудняет более подробную идентификацию конструкции внутримогильного сооружения, которая вполне может быть связана с традицией использования в заупокойной практике (известной, например, по среднеазиатским и отчасти западно-сибирским параллелям) особых «по-

О 20 см

Рис. 2. Типы захоронений культуры каяо: 1 - могила 39 в Дахуачжун; 2 - могила 95 в Дахуачжун; 3 - могила 57 в Дахуачжун; 4 - могила 19 в Шаньпинтай (перекрытие); 5 - могила 19 в Шаньпинтай (план); 6 - могила 18 в Шаньпинтай; 7 - могила 133 в Баньчжува; 8 - детское захоронение 2, могильник Сухуаса; 9 - детское захоронение 65 в Шаньпинтай; 10 - детское захоронение 66 в Шаньпинтай.

Материалы из Дахуачжун даны по: [Краткий отчет..., 1985. С. 12, 17, рис. 2; 12; 13]; из Шаньпинтай - по: [Гао Дунлу, 1987. С. 259, 264, рис. 5; 19; 20]; из Баньчжува - по: [Сюй Шучжэнь, 1996. С. 31, рис. 14]; из Сухуса - по: [Ли Ипин, Сюй Юнцзе, 1994. С. 451, рис. 18]

гребальных носилок», на которых транспортировалось и затем опускалось в яму тело.

Погребенные располагались на дне ям на спине в вытянутом положении с руками вдоль туловища, головой на СВ, СЗ, С. Около головы устанавливался сосуд. Остальной инвентарь размещался в области грудной клетки, у локтей, колен и бедер. После этого ямы закрывались короткими поперечными плахами. Впрочем, отмечаются и редкие случаи продольного расположения плах перекрытия. Во внешней полости, в которой, собственно, и находились ямы с погребениями, обнаруживаются останки лошадей (в мужских могилах), которые представлены черепами и костями ног в анатомическом сочленении. Встречаются также черепа и кости коров и, реже, баранов (рис. 2, 1-3 ). Все эти остеологические находки располагались на дне полости, подобно таким случаям, которые принято интерпретировать как погребения со шкурой или чучелом коня. Судя по количеству костей и их составу, принадлежали они одной-двум особям. В Северной Азии погребения со «шкурой лошади» известны с эпохи раннего железа, где они сосуществовали с превалирующим обрядом использования в погребальной практике целой туши животного [Нестеров, 1990. С. 51-85]. Пик же их распространения выходит за рамки раннего железного века и, сохраняя семантические элементы мировоззренческого пласта скифской эпохи, вписываются в рамки уже иной (тюркской) религиозной традиции [Соловьев, 2006. С. 17-21].

Кроме описанных выше встречаются захоронения в каменных ящиках. Известны и случаи размещения тел ничком, в скорченном положении на боку, а также вторичные погребения, иногда с кремацией; индивидуальные, парные или групповые. В качестве сопутствующих находок встречаются черепа и кости коров, овец, собак. Детские погребения часто совершались в керамических корчагах. Последние, соединяясь друг с другом горловинами (когда один более крупный горшок надевался на другой), образовывали единую замкнутую полость, внутри которой и размещались останки погребенных (рис. 2, 8-10). Такие керамические «саркофаги» устанавливались на дно небольших подпрямоугольных либо овальных ям, ориентированных чаще всего в северозападном направлении. Любопытно отметить, что дно их далеко не всегда было ровным - встречается наклон в продольном, как правило, юго-восточном направлении. Сосуды в таких могилах располагались таким образом, что дно самой крупной корчаги, служившей основной емкостью, оказывалось ниже «крышки» - сосуда, надевавшегося на его горловину. В ряде случаев зафиксированы и небольшие подбои у основания поперечной стенки могилы. Они выкапывались под углом примерно 45° к ее дну, несколько вглубь и вниз, и служили для размещения керамических погребальных емкостей, которые, в соответствии с линией дна, занимали здесь наклонное положение (рис. 2, 8, 9).

В целом, погребальный обряд культуры каяо отличается значительным разнообразием и может указывать на развитую социально-имущественную дифференциацию. Отдельные богатые могилы (несколько сотен предметов инвентаря, включая престижное бронзовое оружие, сопогребения, в том числе в нишах, носившие характер жертвы) противопоставляются многочисленным погребениям без инвентаря или с одним-двумя сосудами. Такие нюансы погребальной обрядности, как захоронение в дополнительной яме, устроенной на дне предварительно вырытой полости, с деревянными конструкциями внутри (плахи вдоль стен) и перекрытые сверху поперечным плахами (рис. 2, 4, 5), характерны для памятников Южной Сибири (в частности, для Алтая) гунно-сарматского времени [Степная…, 1992. Табл. 111; Молодин, 2000. С. 147–150]. Впрочем, определенные параллели таким конструкциям можно (с известной долей условности) усмотреть в устройстве погребальных сооружений рядового населения Алтая скифского времени (пазырыкская культура). Тогда на дне обширных первичных ям делались небольшие прямоугольные углубления, в которых размещалась деревянная рама или небольшой прямоугольный сруб, перекрываемые затем накатом из жердей, плах или небольших бревен. Такие погребальные устройства зафиксированы на памятниках Усть-Чоба в долине среднего течения Катуни (раскопки одного из авторов), на плато Укок. Однако следует отметить, что здесь такие рамы-срубы имели продольные перекрытия.

Резюмируя сказанное, можно считать, что памятники культуры каяо вобрали в себя весьма значительный спектр признаков, находящих параллели в материалах соседних регионов – Средней и Северной Азии, широкого хронологического диапазона: от поздней бронзы до, как минимум, раннего железа. Это, если провести корректировку дат, занимает переходное от бронзового к железному веку время с преимущественным тяготением к границам скифской эпохи. Возможно, такие соображения вкупе с находкой железного ножа в одной из могил Мобула [Гао Дунлу, Сюй Шучжэнь, 1990. С. 1016] в какой-то мере помогут сузить период бытования этой культуры, который на основе немногочисленных радиокарбоновых дат определен периодом с 1600 до 600 гг. до н. э., причем не исключается как более ранняя нижняя, так и более поздняя верхняя граница [Шуй Тао, 2001. С. 229; Се Дуаньцзюй, 2002. С. 156]. Китайские археологи прелагают выделение разных типов (ахатэла, шансунь), между которыми предполагается хронологическое различие; однако детально эти связи в рамках единой культуры пока не выявлены [Чжунго каогусюэ…, 2003. С. 564–565].

На вопрос о том, можно ли искать истоки происхождения культуры оленных камней среди материалов данного культурного образования, однозначный ответ дать трудно. Пока отсутствует определенность в том отношении, что представляет собой автохтонный стержень культурного развития. С одной стороны, вещевой комплекс содержит информацию, которая может дать положительный ответ (данные уже проанализированы А. А. Ковалевым), с другой – тот же самый вещевой комплекс пока позволяет говорить преимущественно о культурных импульсах извне, нежели вовне. Создается впечатление, что внешние воздействия были сильнее. Соединение отмеченных черт материальной культуры, разорванных во времени в археологической среде соседних регионов, позволяет предварительно констатировать значительную консервативность и традиционность развития данного исторического образования. Для того же, чтобы решить вопрос о доминирующем направлении культурных связей и соответственно о преимущественном влиянии культуры каяо на внешний мир и роли ее в сложении ряда известных нам на смежных территориях культурных феноменов, или, наоборот, о приоритете внешних инноваций в ее развитии, необходимо дополнительное углубленное изучение материалов культуры каяо на широком хронологическом и территориальном культурном фоне.

Особо следует сказать о возможной этнокультурной атрибуции культуры каяо. На основании эпиграфических и письменных источников большинство культур бронзового века Ганьсу-Цинхая связывают с древними цянскими племенами, в которых столь же традиционно видят предков тибетского народа [Гай Шаньлинь, 1996. С. 57–58]. Несмотря на ряд критических замечаний, высказанных по данному поводу в последние годы и даже вылившихся в целую «цянскую проблему» [Кычанов, Мельниченко, 2005. С. 18–21], мы, в целом, считаем эту гипотезу наиболее обоснованной. Однако встает и другой вопрос: что собой представляли собственно цяны? К сожалению, пока нет детального исследования довольно богатой краниологической коллекции, полученной при раскопках могильников. Бронзовый предмет, найденный на памятнике Дахуачжун, свидетельствует о том, что носителям культуры каяо были отлично известны как европеоидные, так и монголоидные народы. Их представители изображены в бронзе с подчеркиванием расоразличительных особенностей (рис. 3).

Однако мы не знаем, где изображены собственно «каяосцы», а где их соседи. Судя по предпринятому нами обзору основных параметров культуры каяо (равно как и рассмотренной ранее культуры сыба), в рамках

Рис. 3. Бронзовый предмет с изображениями человеческих лиц из Дахуачжун (по: [Ковалев, 2001. С. 163, рис. 2, 5 , 6 ]; без масштаба)

этих образований присутствуют многие элементы, присущие культурам поздней бронзы и скифского времени на территории Центральной и Северной Азии; нельзя исключить, что они имели под собой определенную этническую основу. Возможно, именно цяны принесли эти элементы на территорию Тибета.