Культурная политика как атрибут "мягкого могущества" Франции

Франция же, как известно, всегда была и пока остается в числе стран, активно и успешно действовавших в международном плане на всех трех направлениях. Выполняя на протяжении почти двух веков миссию признанного духовного «маяка» в цивилизованном мире, она после создания Версальской системы и особенно после Второй мировой войны постепенно стала утрачивать эту роль, но за счет проведения традиционной и эффективной государственной культурной политики смогла, тем не менее, достойно противосто ять мощному лингвокультурному натиску из за океана.

КОСЕНКО

Сергей Иванович –

Как известно, помимо военного, т.е. силового (которому в извест-ной степени противостоят силы других ядерных держав), и эконо-мического могущества (контроль над международной валютной системой и системой свободной торговли), третьим «китом» миро вого господства США является «мягкое могущество», а именно сложившийся в общественном мнении образ Америки как оплота свободы, демократии и защиты прав человека, а также как средото чия передовой науки и технологии (кузница нобелевских лауреатов, компании «Майкрософт», «Эппл» и т.п.), индустрии развлечений и массовой культуры (Голливуд, Диснейленд, ТНК звукозаписи и проч.).

По мере глобальной эволюции мира за последние десятилетия, т.е. исчезновения биполярной системы и становления нового миро вого порядка, западная, и в т.ч. французская, политическая наука стала уделять все большее внимание проблематике могущества вообще и «мягкого могущества» в частности как средства продвижения государ-ствами своих национальных интересов и распространения в новых условиях своего влияния не силовыми средствами. Эта тема в теоретическом плане интересует и некоторых российских ученых, хотя наи-более глубоко и предметно она рассма тривается только в работах профессора МГИМО Е. Обичкиной1.

В условиях формирования международ -ных отношений нового типа многократно возрастает важность сохранения нацио -нальной самобытности, а также защиты и продвижения не силовыми средствами национальных интересов любой интеллек -туально развитой и уважающей свое куль турное наследие страны, будь то Франция или Россия. По мере расширения гло-бализации, а вернее — американизации современного мира, именно Франция, умело используя инструменты «мягкого могущества», продолжала и продолжает сохранять свою неповторимую нацио нальную идентичность и твердо отстаи вать свои специфические национальные интересы, в т.ч. в области культуры, тогда как остальные видные в прошлом культур ные державы (Италия, Германия) покорно легли под американский нивелирующий каток. Вот почему опыт и пример культур ной политики Франции, особенно за по следние десятилетия, по твердому убежде нию автора этих строк, представляет оче -видный научный, практический и общече ловеческий интерес, во всяком случае для России. Особое значение для российского исследователя имеет также латентный или открытый антиамериканизм государст венной культурной политики Франции, ее нежелание растворяться в англосаксон ском ареале.

Так, одним из конвергентных пунктов мышления российских и французских политологов в этой связи является мне ние о том, что естественная глобализация, порождаемая объективным и необрати -мым свободным движением людей, куль турных потоков, капиталов и ресурсов, вовсе «не тождественна навязываемой из - за океана “идеологии глобализации”, сиречь ушедшему в прошлое наследию идеологической борьбы двух мировых систем, но оставшемуся жупелом миро вого либерального сверхобщества под аме-риканским “глобальным управлением”»2. Концепция, с которой Америка вступила в Первую мировую войну и на миро -вую арену, была охарактеризована одним известным американским политиком как «вселенская, основополагающая гармо ния, пока что скрытая от человечества». Уже на Парижской мирной конференции 1919 г. президент Вильсон провозгласил, что «Америке уготована невиданная честь осуществить свое предназначение и спа сти мир». До этого носителем такого все -ленского мессианизма позиционировала себя и была признана Франция, и именно с данного исторического момента США стали неуклонно теснить ее с этого пьеде стала.

Россия же никогда не страдала претен зиями на мессианизм, хотя ее культура XIX в., да и отчасти советской эпохи, была глубоко проникнута гуманисти ческими идеалами, в т.ч. эпохи фран-цузского Просвещения. Тем не менее за десятилетие «ди кого капитализма» в нашей стране (1991-2001) американская массовая культура успешно опутала рос сийские умы и просторы. По признанию исследователей американского мессиа низма и его религиозно философских истоков, именно вильсонианство соеди нило с либеральным посылом кальви нистскую доктрину «богоизбранности» англосаксонских пуритан, которая про возглашает моральное право на экспан сию и руководство «дикарями и народами зла». А показателем богоизбранности для них является земной успех и богатство. Выходит, что в наши дни девиз на госу дарственной печати США — «Novus Ordo Seclorum» (новый порядок навсегда) воплотился в спайке империализма вре мен Теодора Рузвельта и мессианизма в духе Вудро Вильсона.

В статье проф. Е. Обичкиной «Внешнеполитическое могущество во французской теории международных отношений»3, в частности, отмечено, что французская школа политологии в Пятой республике всегда придавала большое зна чение субъективному фактору во внешней политике. То есть, для Франции идеаль- ное представление о своем мировом ранге традиционно было едва ли не важнее объективных факторов. Тем самым изна-чально расширялись рамки возможного для волюнтаристской политики раннего голлизма, и это больше соответствовало обоснованию международных амбиций Франции перед американским Голиафом при недостатке материальных средств. Примечательно, что один из основных идеологов французской школы, заядлый атлантист и антисоветчик Р. Арон в книге «Мир и война между нациями» в прин-ципе отрицал монополию какого либо государства в мире. Ему же принадлежит классическое определение могущества (puissance), принятое сегодня во француз -ской политологии, — «способность одной политической единицы навязать свою волю другим и не дать другим навязать ей свою волю»1.

Поэтому с рождением голлистской республики в 1958 г. тема возвращения Франции ее былого внешнеполитиче ского могущества и утверждения ее неза висимости стала центральной в работах по теории международных отношений в этой стране. Соответствующую направ-ленность с того момента получила и внешняя культурная политика Франции². Причем, в отличие от ядерных сил, при званных «устрашать и сдерживать» потен циального противника/агрессора, фран-цузская культурная политика всегда была направлена главным образом на обеспе чение «блистания/сияния» ( rayonnement ) Франции в мире, т.е. на восхищение ею, ее идеями и действиями. Быть признан -ной на мировой арене в качестве носи теля и глашатая универсальных гумани стических ценностей — такова суть тра-диционных мессианских устремлений Франции во внешней политике. Эта цель лежит за пределами просто обеспечения безопасности, ибо призвана содейство вать усилению планетарного влияния данной страны и направлена на утверж дение ее величия мирными средствами. Именно из этой идеи исходила Франция со времен Людовика XIV, определяя свое место в мире.

Понятие soft power было введено в оби -ход бывшим заместителем министра обороны США в кабинете Б. Клинтона, а ныне профессором Гарвардского уни верситета Джозефом Наем в самом начале 90 -х гг.3 как раз применительно к международному рангу Франции. После того, как этот термин был апробирован и взят на вооружение мировым сообще ством политологов, Дж. Най в начале века дополнил и развил его в своей новой книге «Мягкое могущество: способы добиться успеха в мировой политике»4. С его точки зрения, «мягкое могущество» (la puissance douce) можно определить как способность государства оказывать влия ние на другие государства, на их интересы и поведение в международном политиче ском и экономическом пространстве за счет своей привлекательности. Причем это могущество, по общему мнению специалистов, должно опираться, как минимум, на либеральный режим, на развитость, универсальность культуры и мощные средства ее распространения, на научно техническое превосходство, прогрессивную систему образования, передовую коммуникационную систему, национальную и социальную монолит ность общества, а также на политическую волю и умение пользоваться этим могу ществом и, как результат, на способность утверждать и отстаивать свою националь ную самобытность и свои законные инте ресы. По всем этим параметрам Франция, конечно, не в состоянии соперничать с США, но пока еще обладает достаточ ным потенциалом, чтобы, как минимум, противостоять американской культурной экспансии5.

В цитируемой выше статье проф. Е. Обичкина поясняет, что по мере осла -бления сугубо национальной окраски внешней политики Франции, как и неко торых других развитых стран мира, глав ная стратегия современной французской внешней политики и, следовательно, скрытое или явное стремление к сохра нению своего могущества заключается в опоре на многостороннюю дипломатию и европейскую интеграцию. В этой же связи президент Французской академии моральных и политических наук Т. де Монбриаль в своей книге «Действие и система мира»1 признает важную роль именно культурного измерения могущества, связанного не только с уровнем экономического или научно-технического потенциала, но и с «моральными ресурсами политической единицы, в особенности с ее представлением о себе самой». Культура и идеология, считает видный французский политолог, – это моральные ресурсы, определяющие не только внутреннее единство, но и внешнее влияние политической единицы. Так, например, в глазах человечества Франция традиционно стремится утвердиться в качестве «родины прав человека или, например, идеи развития стран третьего мира»2.

Традиционно могущество, и прежде всего американское, утверждалось двумя путями: «дубинкой» или «морковкой». В наше время наиболее рациональным, эффективным и менее затратным признается именно третий, «мягкий» способ: очаровать, «соблазнить», привлечь противника/оппонента на свою сторону. Основным инструментом достижения этой цели сегодня признается «мягкое» поведение державы через культуру (если она привлекательна для других), духовные ценности (если нет фарисейства в их применении) и внешнеполитические действия (если они являются легитимными), включая культурную дипломатию. Но влечение может обернуться отвращением, если в политике чувствуется надменность или лицемерие. Степень притягательности той или иной державы, ее международная репутация в каждом таком случае измеряются и подтверждаются опросами общественного мнения, соответствующими заявлениями представителей элиты других стран и различными научными исследованиями.

По мнению Дж. Ная, «мягкое могущество» выше силового или основанного на подачках, т.к. привлекательность державы ведет к добровольному, а не принудительному согласию с ней и, следова- тельно, к сознательному присоединению к ее политике и к активному сотрудничеству. А такие ценности, как демократия, свобода, права человека, индивидуальные возможности, весьма соблазнительны.

Общеизвестно, что идеология США завоевала после 1945 г. умы европейцев через американскую массовую культуру – кино, музыку, джинсы, кока-колу, жвачку – в сочетании с такими нехитрыми принципами, как свобода, динамизм, жизнерадостность, либерализм, современность. Проще говоря, «мягкое могущество» можно трактовать как впечатление, которое данная страна производит в мире, благодаря привлекательности своей культуры и стиля жизни, месту в глобальной индустрии развлечений, моральным ценностям, обычаям и верованиям, а также качествам, присущим или приписываемым ее народу. У Франции присутствует полный набор этих качеств, но, поскольку каждый из указанных элементов достоин стать предметом научного анализа, автор сосредоточил свое внимание на таком особо важном инструменте «мягкого могущества» этой страны, как ее культурная политика3.

Так, Элейн Сиолино, бывшая более десяти лет корреспондентом газеты «Нью-Йорк Таймс» в Париже, в недавно вышедшей книге «Обольщение. Как французы ведут себя в игре под названием “жизнь”»4, отмечает, что Франция по призванию «страна-обольститель, которая соблазняет своей элегантностью, красотой, чувственными удовольствиями и радостью жизни». В этом, по ее мнению, «суть межчеловеческих отношений в данной стране – в личном плане, в делах, стиле жизни, в еде, в интеллектуальных дебатах, на выборах и в прожектах укрепления своего могущества в мире. Обольщение есть основная стратегия Франции, позволяющая ей оставаться влиятельной страной». Авторитетная журналистка иллюстрирует свои утверждения беседами с десятками представителей французской элиты в расчете на смягчение более чем сдержанного отношения американцев к французам.

Нет необходимости специально доказывать, что культура Франции в качестве одной из богатейших в Европе занимает почетное место в мировой сокровищ -нице духовных ценностей. Достаточно вспомнить имена таких гигантов мысли и духа, как Вольтер, Монтескье, Бальзак, Гюго, импрессионисты или полсотни французских лауреатов Нобелевской пре -мии. Будучи эманацией развитого во всех отношениях демократического общества — родины идеологии и реального осу -ществления прав человека, классическое культурное достояние Франции, наряду с его общепризнанными высокими худо жественными и эстетическими достоин -ствами, проникнуто духом подлинного демократизма, гуманизма, уважения прав и свобод личности не в ущерб ярко выра женным национальным особенностям. И в этом его особая ценность. Оставаясь и сегодня лидером в области культуры в Европе, Франция, в частности, является единственной развитой страной, где при нят и действует закон о защите националь ного языка. Особый характер носят и про текционистские меры, которые Франция распространила на аудиовизуальную и ряд других сфер культуры, что может служить примером для других стран, включая и Россию.

Следует помнить также, что Франция — родоначальница культурной политики. Французские монархи с незапамятных времен окружали себя просвещенными людьми и артистами, однако пионером покровительства искусствам и литера туре в этой стране условно можно счи тать короля Франсуа (Франциска) I, который, решив воспротивиться заси лью латинского языка, учредил в 1530 г. Королевскую коллегию лекторов, став -шую впоследствии важным институтом французской культуры, известным под именем «Коллеж де Франс». С продвиже-нием родного языка французские монархи изначально связывали становление фран цузской нации. В 1539 г. ордонанс короля окончательно закрепил использование французского языка вместо латинского в официальных документах. Одновременно было создано Государственное архивное управление, которое и по сей день нахо дится в ведении министерства культуры Франции и исторически как бы состав ляет его основание.

Более четкая идея политической ответ ственности публичных властей в обла сти искусства и творчества утвердилась в XVII в., и ее первым реальным институ-циональным выражением стало создание кардиналом Ришелье в 1635 г. Французской академии. Деятельность «бессмертных» членов Академии была призвана отразить заботу властей о духовном богатстве нации и признание монархией важной роли твор ческих деятелей во французском обще стве. Создание Академии явилось серьез ным поворотом в закреплении связей между государством и интеллектуально художественной элитой общества, а также в мощной поддержке развития литератур -ного французского языка со стороны госу дарства. Двумя годами позже, в 1637 г., член Академии Ренэ Декарт опубликовал свое «Рассуждение о методе», сделавшее фран цузский язык языком философии. Таким образом, уже при Людовике XIII и осо-бенно при короле - солнце Людовике XIV двор стал официальным местом средо точия духовной жизни нации и местом, где вольготно чувствовали себя писатели, артисты и музыканты и где, собственно, зародилась так называемая культурная политика Франции. Опыт этой поли тики ценен еще и тем, что по сей день эта великая европейская держава дает убедительный пример того, как развитая, прогрессивная отечественная культура может служить эффективным инструмен том защиты национального своеобразия и противодействия внешней культурной экспансии при условии, что она опира ется на соответствующую государствен ную поддержку.

Окончательную институциональную форму во Франции культурная политика приобрела в период правления президента Ш. де Голля с созданием в 1959 г. мини -стерства по делам культуры, которое воз главил видный литератор того времени, мыслитель и соратник де Голля Андре Мальро. С этого момента и до начала нового тысячелетия на посту министра культуры сменили друг друга два десятка видных и высокопросвещенных госу дарственных деятелей, пользовавшихся большим авторитетом в мире культуры и искусства своей страны. Весомый вклад в развитие концепции и институтов фран цузской культурной политики внесли, в частности, такие министры, как Андре Мальро и Жак Дюамель. Однако свое наи -более яркое и эффективное выражение, по мнению автора этих строк, культурная политика нашла в период правления президента - социалиста Ф. Миттерана в деятельности министра Жака Ланга.

С приходом к власти президента Николя Саркози в 2007 г. наметился некоторый отход от традиционной внутренней и внешней культурной политики Франции, что неизбежно чревато дальнейшим осла -блением ее «мягкого могущества» и, сле-довательно, глобального влияния. Однако тревожные сигналы политической элиты и прогрессивных слоев французского общества по этому поводу были вроде бы услышаны руководством страны. В 2010 г. назначен новый, более сильный и опыт ный министр культуры и коммуникации (Фредерик Миттеран), укрепилось руко-водство министерства иностранных дел (более влиятельный голлист Алэн Жюппэ сменил непопулярного бывшего социа листа Бернара Кушнера), предпринята серьезная реформа аппарата, занимаю щегося внешней культурной деятельно стью Франции (почти все разрознен ные до этого соответствующие службы объединены в одно агентство, именуемое Французским институтом — не путать с Инститю Франсэ, объединяющим фран- цузские академии). Но при этом объем ассигнований, выделяемых французским правительством на культурные цели, сократился. Где логика?

В этих условиях встает законный во прос: найдутся ли у Франции и впредь политическая воля и ресурсы если не для усиления, то хотя бы для сохранения сво его «мягкого могущества» в мире, боль -ном глобализацией? Ведь еще каких то пять лет назад Франция занимала первое место среди стран Запада по расходам на публичную дипломатию и культурные программы (17 долл. в год на душу насе-ления против 65 центов в США), далеко опережая такие шедшие за ней страны, как Канада, Великобритания и Швеция. Если на президентских выборах в мае 2012 г. вновь победит энергичный Николя Саркози, останется ли «мягкое могуще ство» приоритетом его политики? Ответ на эти и другие острые вопросы вряд ли могут дать сегодня даже ведущие специа листы по Франции1.