Культурное и духовное единство Приднестровья и России

Географически Приднестровье – это небольшое государство, располагающееся на территории в районе среднего и нижнего течения реки Днестр. События, происходящие в соседних с ним странах, непосредственно затрагивают жизнь населения этого весьма своеобразного самоопределившегося государственного образования, о котором часто говорят как о феномене. Действительно, жизнь в этой молодой Республике, включая, в первую очередь, её духовную составляющую, изначально потекла не совсем обычно, как бы против течения, вопреки историческому постперестроечному велению времени. Во-первых, ценой многих сотен человеческих жизней в этом краю сохранилась верность многонациональной России. Во-вторых, несмотря на проведенную приватизацию, отказ от плановой экономики и однопартийной системы, «строительство капитализма» в Приднестровье протекало специфично, без драматических ваучерных катаклизмов и, самое главное, без сдачи культуры и образования на откуп стихии рынка. На этой территории никогда не боролись с символами и историческими памятниками, не перекраивали свою историю. Руководители Приднестровья, её президент с первых дней провозглашения Республики осознали, что рынку, конкуренции можно поручить многое, но не духовное и физическое здоровье граждан. Первым после провозглашения независимости был указ об учреждении Приднестровского государственного университета, которому определили роль социального инструмента, предназначенного обеспечивать настоящее и будущее поколение граждан духовным содержанием, адекватным поставленным перспективным гуманным целям общественно-

1997–0803 ВЕСТНИК МГУКИ 1 (45) январь–февраль 2012 14–19

го развития. Необходимо признать, что эти цели не были сформированы в каких-то исходных лозунгах, но изначально было чётко заявлено, что равноправие трёх основных этносов и их языков – молдаван, украинцев, русских – есть незыблемый краеугольный камень всей социальной конструкции.

Этот интернационализм считался, считается и будет считаться позитивным наследием переставшей существовать советской супердержавы. Прочность этой базовой идеологической установки обусловлена тем, что она зиждилась на многовековом фундаменте российской культуры, преданность к которой у нас постоянно демонстрируют все властные структуры на всех уровнях общественной системы. Но это никогда не было простым административным решением, «давлением верхов». Наоборот, приверженность духовному наследию России, выявляемая на референдумах, это объективный неопровержимый факт. Он отражает естественную реакцию людей на попытку искусственно, с помощью военной акции, оторвать население страны от культурной гегемонии России, подчинив его другим (молдавским или румынским) «высоким эт-нонациональным идеям», которые уводят людей всё ниже и ниже, дальше и дальше от Пушкина, Достоевского, Толстого.

Упомянутая географическая особенность Приднестровья – её предельная близость к Молдове, стране, волею истории определившей себе иную судьбу, вынуждает жителей края постоянно сталкиваться с людьми с противоположного берега Днестра, в том числе и с людьми, имеющими антагонистические взгляды на русскую культуру. О логике таких антирусских, русофобских позиций имеет смысл рассказать несколько подробнее. Вроде бы разумные люди, получившие советское среднее и высшее образование, объясняют свою антирусскую позицию следующим образом: царская Россия, как их учили, была «тюрьмой народов» и «жандармом Европы». Однако, по их мнению, Советская Россия таковой и осталась, поскольку все знают о том, как назначались всякие начальники, знают и то, что русский язык и русская культура были господствую- щими; преподавание национальных языков и образование в национальных школах велось, но дети вынуждены были учить на «чужом» им русском языке «демагогические постулаты коммунизма», а вместе с ним и культуру русских. Суверенитет Молдовы дал право на восстановление исторической справедливости. Ведь молдавский язык и культура ничем не хуже русской, украинской, немецкой. И так далее.

В такой интерпретации роли России, конечно, есть своя логика, но логика ущербная, поскольку она полагает российскую культуру исключительно культурой русского этноса. Но это принципиально ошибочно: духовный мир российских государств – явление иного качества. То, от чего в той или иной степени отказываются независимые государства, в частности Молдова, не этнокультура русских, которую действительно, в принципе, можно заменить на иную. Но Россия – это ядро великого суперэтноса, ядро европейской, но особой цивилизации. Можно принять различные наименования этого исторически наднационального образования, можно придерживаться различных взглядов на его «принципы», границы и сферы влияния, но отрицать объективную реальность этого исторического явления, очевидно, не имеет смысла.

Что касается взгляда на роль собственно русского этноса в историческом процессе колонизации окрестных стран, то нашим молдаванам-сепаратистам следовало бы помнить о некоторых исторических фактах.

Один из трагических исторических парадоксов Российского государства-цивилизации заключается в том, что сам по себе господствующий русский этнос господствовал в значительной мере формально. Он оказался отнюдь не в привилегированном положении. Напротив, на протяжении всей истории Российской Империи русский этнос оказывался едва ли не самым угнетенным. Очевидно, только в России могла создаться ситуация, при которой представители господствующей народности («колонизаторов») в массовом порядке отказывались от своих этнических корней и языка, записыва- лись инородцами («колонизируемыми»). Но именно об этом факте говорят документы, касающиеся, например, наших краёв. В начале XIX столетия здесь возникло массовое течение «омолдованивания», охватившее сотни тысяч людей. Они, «записавшись» инородцами-молдаванами, приобрели привилегии, о которых не могли мечтать, будучи русскими. Неудивительно, что здесь очень распространены (в том числе и среди молдавских ультранационалистов!) и ономастические и антропологические (рецессивные) признаки северных славян.

Не требует специальных доказательств и ссылок на источники целый ряд факторов, относящихся к одной из специфик Российской Империи. Расширение ее границ и сферы геополитического влияния происходило за счет военного могущества, опиравшегося на солдата российской армии, который был, как правило, этнически русским. Его (крепостного!) на четверть века отрывали от привычного крестьянского труда, превращая в военного-профессионала. Возвращаясь, наконец, домой этот солдат не привозил из земель никаких ценностей. Крепостная деревня оставалась такой столетиями, от колониальных захватов она не становилась ни богаче, ни разумнее. Рекрутчина поколение за поколением собирала свою неумолимую дань. На ней строились величие империи, ее могущество и слава. Дворцы, музеи, университеты и театры, библиотеки и журналы столиц – российская культура – жили и развивались своей собственной, в значительной степени «общеевропейской» жизнью. Огромное же большинство этнических русских «господствующего этноса» жили в деревнях, традиционно и многотерпеливо бедствуя, терпя засухи, голод и холод своего родного края. Глубинная этническая культура русских в их собственной империи и благодаря этой империи оказалась зажатой между двумя социальными явлениями. С одной стороны, это нищета и неграмотность основной массы этнически русских, а с другой – блестяще развивающиеся культура, наука, искусство, изначально принадлежавшие и обращенные ко всему образованному миру.

Общеизвестно, что аристократия и дворянство России формировались из различных этнических групп «колоний» Востока и Запада. Уже поэтому формирующаяся дворянская культура России не могла не быть общечеловеческой.

Здесь важно вспомнить еще об одном общеизвестном факте. Западникам, сторонникам безоговорочной интеграции в европейскую цивилизацию, противостояли не русофилы, а славянофилы! «Русофилия», симпатия ко всему русскому, проявлялась и проявляется в других нерусских и даже неславянских странах. В самой империи оно не привилось. Пресловутая широта русской души, очевидно, проявилась и здесь. Благоговение перед историческим прошлым и оптимизм в отношении будущего русских проявлялись чаще всего в скрытой форме. Славянизм, славянофильство, панславянизм на протяжении всей истории русской культуры встречаются постоянно. Открытый национализм, русизм, русофильство и т.п. не оставили сколько-нибудь значительный след, проявляясь преимущественно в субкультурах маргиналов. Патриотически настроенные русские интеллигенты тяготели к глобальным масштабам. Славянские ручьи сольются в Русском море – это, очевидно, господствующая сверхидея большинства сторонников русизма. Быть просто русским, патриотом, «простить» своей родной русской империи, что она – «тюрьма народов», что она – «жандарм Европы», что она, в конце концов, «разметнулась на полсвета», покорив при этом множество земель и народов, – было, очевидно, психологически и больно, и трудно.

«Колониальные народы» России жили своей жизнью. Здесь национальное, этнокультурное начало зачастую находило воплощение в национально-освободительной идее, идее возвращения или становления национальной государственности, со всеми вытекающими радужными последствиями.

В отличие от русской монополии, эти идеи органически сливались с ростом этнического самосознания, с обращением к собственным историческим корням, к самобытности культур. Параллелограмм социальных устремлений в «колониях» формировал совершенно определенный вектор. Он, естественно, не совпадал с имперским и, что самое важное, всегда опирался на собственные этнокультурные ценности. Этот центробежный вектор проявлялся при любых политических коллизиях и потрясениях. Одни только русские не могли мечтать о национальной независимости. Не могли, так сказать, по определению: они и так были независимы. Более того, они формально были гегемонами, насильно насаждавшими свой язык, законы и порядки. Многие десятки этнически, даже расово чуждых народностей были вовлечены в русло русского порядка. Оно, будучи вымощенным преимущественно русскими, не имело никаких шансов вывести к протестному национальному самосознанию. Оно не способно было дать начало освободительному движению, сформировать подлинно русскую идею. Все это могло развиться и возникнуть исключительно в колониях. Русским же оставалось только принять интернационализм Великой Октябрьской революции и обеспечить ей триумфальное шествие.

Советский период не улучшил эту драматическую ситуацию, а усугубил ее. Жестокие и грандиозные перестройки не коснулись одного – фактического положения русского этноса. В СССР имелось более 50 национальных административных единиц. Конечно же, их «автономность» была больше политической декларацией, чем реальным политическим статусом. Всем руководил централизованный партийный аппарат. Но вот что потрясающе интересно. Собственной национальной партийной организацией обладали все (все!), даже самые малочисленные национальные территории. Все, кроме одной, – Великой России. Не было и не могло быть у русских своей партийной вертикали, своего ЦК, своего первого секретаря. Не было и не могло быть и своей русской науки. Каждой республике, в том числе и Молдавии, было разрешено и даже вменено формировать свое научное ядро в виде Академий наук с системой собственных научных учреждений. Не было этого только в одной республике – Российской Федерации.

Такое же положение в профсоюзном движении. Русские, как сто, как триста лет назад, были везде и в то же время нигде. У них не было (а по существу, нет и до сих пор) даже своей столицы. Русское начало необходимо было отдать на заклание, в жертву всемирной большевистской идее… Неудивительно, что парад национальных суверенитетов никого из нерусских не застал врасплох, только русских. Для нерусских территорий все было предопределено. Экономические потоки щедро направлялись в бывшие «чужие» колонии, что-то оставалось и своим, Проблема «национальных кадров», подъема науки и культуры коренного населения постоянно обсуждалась и реализовалась во всех национальных государственных образованиях. Деление на коренных (сегодня – «титульных») хозяев земли и некоренных (сегодня – «мигрантов») зародилось и развивалось еще тогда. Титульность не зависела от численности соответствующего этноса и сохранялась, даже когда подавляющее большинство населения было русским. Этот же этнос, этнос создателей великого и могучего русского языка был всего лишь неким аморфным фоном. Его язык реально преобладал в империи, где господствовали разноэтничные русскоязычные начальники и меньше всего сами русские люди, носители русской культуры.

Организационно, морально и, главное, экономически только культуры «колониальных» этносов были активно поддержаны «интернациональным» центром. Условие было одно: она должна была быть «социалистической по содержанию». Содержание, однако, оказалось на поверку искусственным и эфемерным. Оно рассыпалось в прах при первом же перестроечном ударе. Стремление «коренных» занять в структуре общества привлекательные ниши в ходе перестройки вылилось в настроение, замечательно, четко и лаконично выраженное бессмертной формулой: «Чемодан – вокзал – Россия!». В исключительном, особом положении оказалась опять-таки только одна страна, страна русских. Послать «на вокзал» всех инородцев русские не могут не только по техническим или моральным при- чинам. Совершенно очевидно, что это невозможно сделать «по определению».

Этих вещей совершенно не знают и не признают соседи приднестровцев. Гигантская глыба российской культуры волею исторических судеб принадлежит всему миру. Эта принадлежность заключается не только в том, что ее продукт отдан мировой культуре, но и в том, что создавали ее, пользуясь языком русских людей, их менталитетом не одни русские, а всем миром, все «порабощенные», «всяк сущий в ней язык». Россия на протяжении веков вбирала, впитывала в себя из всех своих «колоний» и из самого дальнего зарубежья талантливых, трудолюбивых и энергичных людей. Даже не вникая в их биографии, только по формальным признакам ономастики можно судить о масштабах этого культуросозидательного процесса формирования российского суперэтноса.

Можно утверждать, что величие духовной культуры России, исповедуемой нами, приднестровцами, связано с тем, что она изначально формировалась в качестве надэтнического феномена, обращенного в человечество, в его будущее. Это ее достоинство и трагедия. В конце концов – очевидно, что надэтничность культуры и определила относительную психологическую легкость, с какой были восприняты здесь радикальные идеи коммунизма.

Специфика этого глобального явления своими корнями, по-видимому, уходит в этнопсихологию русских людей и, конечно же, связана и с тем особым парадоксальным положением, которое занимал, да и сейчас занимает русский этнос в своем Российском государстве – это положение привычно обираемого «гегемона».

С определенной степенью осторожности можно заявить о существовании как бы двух русских культур, или, во всяком случае, двух диаметральных полюсов этой культуры. Одна – подлинно этническая, аналогичная украинской, грузинской, молдавской, казахской, турецкой т.д. Другая – надэтническая культура, порожденная особыми историческими условиями империи. Первая – отставала и продолжает отставать, по- скольку Россия, в отличие от бывших «колоний», не до конца осознала свое самостоятельное значение и ценность. Вторая – прочно вошла в историю развития мировой цивилизации. В качестве антипода вестернизации свою важнейшую роль ей, будем надеяться, еще предстоит сыграть.

Принятие такой схематической трактовки судеб российской культуры приводит к необходимости активизации по всем возможным каналам действий по возрождению этнокультуры русских. С другой стороны, в высшей степени важно осознание и распространение идеи надэтничности российской культуры. При этом представление о равноценности российской и возрождающихся культур других этносов постсоветского пространства подлежит изменению. Культура России не только принадлежит всему миру, но и создана совместными усилиями элиты всех ее «колониальных» народов. Она – результат духовных усилий огромного числа творческих личностей, принявших язык и менталитет русских, вне зависимости от собственного этнического происхождения. Культура России – наше бесценное богатство, неоценимое преимущество перед всеми, кто не знает этого языка.

С этой точки зрения невозможно противопоставлять и даже сопоставлять российскую культуру с этнокультурой народностей СНГ и Балтии, включая самих русских. Это принципиально различные и достаточно четко различимые понятия. Все межкультурные коллизии, включая поглощение, вытеснение, взаимовозникновение и т.п., происходят на ином уровне, существенно не затрагивая судьбы надкультуры. Принадлежность к ней не только не исключает, но и предполагает приверженность к тем или иным этническим или даже космополитическим корням. Быть русскокультурным – означает поклоняться и стремиться к особому миропониманию. Отказ того или иного лица от принадлежности к этому духовному феномену, переход к конфронтации с ним означает лишь одно: у этого лица, каких бы формальных высот он ни достиг, принадлежности, истиной причастности к культуре никогда не было, – а была и будет лишь конъюнктур-ность. Следует полагать, что для того, кому посчастливилось по-настоящему приобщиться к российской культуре (а к ним относится и Приднестровье, в частности, его духовный центр – Приднестровский университет), подобное отступничество просто невозможно.

Таким образом, естественная идеология приднестровцев – это, в первую очередь, отрицание нынешнего либерализма, господства рынка в сфере культуры. Мы видим в этом глобальном явлении некое временное торжество культа человеческого индивида – организма – «медикализацию» общественного сознания. Порядок, в который все подлинные человеческие ценно- сти «отоварены», не может существовать долго, он внутренне перенапряжён. Мы смеем полагать, что то, что отличает надэтническую российскую культуру, должно стать духовным стержнем создания и устойчивого развития общества, основанного на знаниях. Российская надэтническая культура – это фактор, не разъединяющий, а объединяющий всю образованную часть народов бывшей российской империи и образованных людей всего мира. Это путь, ведущий к решению межэтнических, да и всех прочих глобальных проблем современности. В связи со всем сказанным нельзя не согласиться с поэтом Евгением Антошкиным: «мир станет вдовым без России и от безумия умрет».

О ДУХОВНО-ИНТЕГРАЛЬНОМПОНИМАНИИ КУЛЬТУРЫ И КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ