"Ляхи - за сан!": польско-украинская война 1918-1919 годов в свидетельствах польских очевидцев

Отечественными и зарубежными историками проводится большая работа по совместному исследованию наиболее сложных проблем в истории взаимоотношений европейских народов. Немало усилий в этом направлении прилагают историки Польши и Украины. Так, в 1997–2008 гг. было проведено 13 научных семинаров, на которых обсуждались наиболее болезненные вопросы общей истории, разделявшие два народа и долгое время остававшиеся источником взаимного недоверия, предубеждений и негативных стереотипов. Было признано, что выяснение правды должно служить важным условием примирения, согласия и добрососедства, а также недопущения в будущем повторения трагических событий, имевших место в истории польско-украинских отношений [Україна-Польща…, 1998, т. 1–2. с. 6–7; 1999, т. 4. с. 9–10; 2001, т. 5. c. 10–11; Polska-Ukraina…, 2000, т. 6, s. 11–12; 2001, т. 8. s. 12].

Одним из наиболее сложных периодов общего прошлого поляков и украинцев является первая половина ХХ в. Как известно, после февральских событий 1917 г. в России и на завершающем этапе Первой мировой войны польский и украинский народы получили возможность создать свои независимые государства. Однако обоюдные притязания на территорию Восточной Галиции привели поляков и украинцев к крупномасштабному вооруженному конфликту, который весьма болезненно переживался польской стороной.

Еще в годы мировой войны, когда представители центральных держав обсуждали возможность включения всей Галиции в состав возрожденной Польши, украинские политики прямо заявили, что присоединение восточной части края к Польскому государству произойдет только «через их трупы» (AAN. Zesp. 45. Jedn. 56. K. 59). В дальнейшем по Брестскому мирному договору, заключенному в феврале 1918 г. между центральными державами и Украинской народной республикой (УНР), Восточная Галиция должна была получить автономный статус в составе Австро-Венгрии. Подобная перспектива вызвала негативную реакцию теперь уже с польской стороны. Несмотря на то что большинство населения Восточной Галиции составляли украинцы (по терминологии того времени – «русины»), поляки считали этот регион частью своей национальной территории.

Когда Австро-Венгрия вступила в период необратимого распада, польские политики намеревались поставить под свой контроль всю Галицию, чтобы интегрировать ее в состав возрожденной Польши. С этой целью была создана ликвидационная комиссия, которую предполагалось разместить во Львове. Подобный сценарий не устраивал украинцев, поддержанных Веной. Австрийское правительство 31 октября 1918 г. сформулировало позицию, согласно которой полякам не следовало претендовать на украинские земли Австро-Венгрии. Отмечалось, что украинский народ имеет право на создание самостоятельного государства, границы которого будут определены «на основе соглашения наций» в мирном договоре (Західно-Українська…, 2001, т. 1, c. 221).

Для предотвращения перехода Восточной Галиции под польское управление украинские военные в ночь с 31 октября на 1 ноября 1918 г. приступили к захвату Львова. Украинская национальная рада провозгласила создание на украинских землях бывшей Австро-Венгрии независимой Западно-Украинской народной республики (ЗУНР). При этом было заявлено, что в Украинском государстве не будет «порабощения нации нацией», все граждане будут равны перед законом независимо от языка, веры, национальности, социального положения или пола (Там же, c. 336).

Украинские историки утверждают, что установление украинской власти во Львове произошло без единого выстрела. На протяжении всего существования во Львове она демонстрировала толерантное отношение к «неукраинскому» населению города [Iсторiя…, 2002, c. 275]. По воспоминаниям украинского политика О. Назарука, Рада отклонила предложение интернировать и вывезти из Львова польских епископов, профессоров и других известных деятелей. Заявления о том, что поляки нацелены на уничтожение «всего украинского культурного слоя» и интернирование представителей польской элиты свяжет им руки, были оставлены без внимания (Західно-Українська…, 2001, т. 1. c. 343).

Командующий Украинской Галицкой армией Д. Витовский на заседании Рады оценил отношение своих подчиненных к польскому населению Львова как «наиболее справедливое». «Эта наша справедливость, – отметил командующий, – придала смелости польскому населению до такой степени, что оно в своей ненависти к нашей власти так забывается, что подлым образом … исподтишка убивает солдат на постах» (Там же, c. 348). Витовский указывал на то, что поляки стреляли по украинским солдатам из окон, с крыш домов, нападали и убивали их на многолюдных улицах (Там же, c. 261).

Украинские политики отмечали провокационный тон польских газет, распространявших «ложь», «клевету», «самые дикие сплетни и ужасы» о злодеяниях в отношении поляков, настраивая население против украинцев (Там же, c. 257–258, 261–264). В том же духе действовали все польские общественные организации, развернувшие антиукраинскую агитацию по всему городу. Греко-католический (униатский) митрополит А. Шептицкий обращал внимание на то, что польская пресса постоянно использовала такие выражения, как «украинские дикари», «пьяные гайдамацкие банды», «разбойничьи шайки», «варварские орды», «банды украинских дикарей», «калмыцкие морды» и т.п. (Kościół…, 2012, т. I, s. 88).

В обращении к польскому населению украинские депутаты городского совета Львова напоминали, что Восточная Галиция до 1387 г. была «украинской (руськой)», а с этнографической точки зрения является таковой и сегодня. Поэтому украинское население имеет право решать судьбу своей земли так же, как поляки стремятся это делать в Силезии, несмотря на то, что там господствует немецкое меньшинство. «Глубокое сожаление, – отмечалось в обраще- нии, – охватило весь украинский народ в крае, когда часть польского населения Львова своим выступлением с оружием в руках отказала украинцам в том, за что борется польский народ и чего добивается во имя справедливости на своих западных окраинах. Польское большинство населения Львова не может определять принадлежность и политическую судьбу территории с преобладающим украинским населением» (Західно-Українська…, 2001, т. 1, c. 368).

Украинские представители на местах сообщали о провокационном поведении польской интеллигенции, «бунтовавшей» крестьян (Там же, c. 405, 412). То же самое отмечалось в отношении польской шляхты и польской молодежи, демонстрировавших враждебность к украинской власти (Там же, c. 432, 441).

Межнациональное противостояние усиливалось по мере наступления польской армии на украинские позиции в Галиции. В обращении к американскому президенту В. Вильсону украинские политики заявляли об угрозе своей государственности со стороны «соседней польской нации, веками угнетавшей украинцев» (Там же, c. 36–37). Главный атаман Армии УНР Симон Петлюра утверждал, что Польша – это «вековечный враг, который хочет поработить нас национально и социально» (Там же, 2003, т. 2, c. 266). По словам украинского политика Владимира Шухевича, «запачканные невинной кровью когти ненасытного польского орла» хотели отобрать у украинского народа право на жизнь (Там же, 2001, т. 1, c. 496–497). В обращении к украинской армии газета «Дило» отмечала: «Если поляки снова возьмут верх, то не будет нам ни воли, ни земли, а будет вечная польская неволя» (Там же, 2008, т. 4, c. 87). Звучали призывы к украинскому населению защитить родной край от «страшного ляцкого ярма» и одержать победу над «польским шовинизмом» (Там же, 2003, т. 2, c. 143; 2008, т. 4, c. 137, 197). Пресса указывала на невозможность достижения согласия с поляками. «Ненависть к полякам и ко всему, что хоть как-то связано с польскостью, так глубоко укоренилась в нашем народе на основе прошлого опыта, что предметом ненависти становится каждый, кто только высказывает мысль о согласии с ними. Это особенно заметно в рядах нашей армии», – писала украинская газета «Нове життя» (AAN. Zesp. 45. Jedn. 59. K. 34).

Польские власти и католическая церковь по горячим следам собрали обширную документацию о событиях войны 1918–1919 гг. Эти материалы весьма полно и детально иллюстрируют межнациональные противоречия в регионе, положение польского населения в ЗУНР. Восприятие войны польской стороной, свидетельства очевидцев пока мало изучены в историографии и заслуживают более пристального внимания.

Польские современники событий отмечали, что заявления украинских властей о равных правах для всех жителей Восточной Галиции были лишь декларацией. Украинцы требовали безусловного подчинения поляков своей власти. Так, за отказ приносить присягу на верность ЗУНР польские чиновники и учителя лишались работы, служебных квартир и довольствия. Им угрожали арестом или интернированием. Согласно свидетельствам выселение из домов происходило в зимнее время. Жилья лишались даже матери с грудными детьми. Русинское население отказывалось давать кров пострадавшим полякам (Kościół…, 2012, т. 1, s. 363, 372, 421, 479–480).

Проводилась активная украинизация польских школ. Запрещалось использовать польский язык в образовательном процессе (Там же, s. 421, 579, 598, 669). Если польский язык и оставался в качестве предмета изучения, то значительно сокращались часы на его преподавание (например, до одного часа в неделю). В школьных классах вывешивались портреты Т.Г. Шевченко, карты Украины. На должности учителей назначались этнические украинцы (Там же, s. 364, 421).

В городах и селах срывались вывески на польском языке, их ломали и втаптывали в грязь (Там же, s. 367, 579, 613, 617, 669). Официальные обращения к населению составлялись только на украинском языке и на идише. Сносились памятники польским национальным деятелям, мемориальные объекты, связанные с историей польского народа. Улицы переименовывались в честь украинских национальных героев – Ивана Франко, Ивана Гонты, Максима Железняка, Ивана Мазепы, Богдана Хмельницкого.

Подробно описывались грабительские действия украинских военных в отношении польского населения. Так, посреди зимы солдаты отбирали у прохожих обувь, верхнюю одежду (Там же, s. 363, 483, 633). На жалобу жителей Старого Села (Львовский регион), что подобные случаи имели место даже в храме, местный комендант ответил: «Мы еще и души из вас будем вынимать» (Там же, s. 633).

Польские священники сообщали, что украинцы забирали у населения все, что имело хоть какую-то ценность (Там же, s. 612, 664). Например, в дом заходил солдат и заявлял: «Реквизирую все, что вижу и чего не вижу» (Там же, s. 735). Украинские лидеры запрещали населению продавать полякам продукты питания, в частности молоко – «пусть смолу пьют», требовали от украинских крестьян не поставлять продовольствие в города с преобладающим польским населением – «пусть подыхают» (Там же, s. 151, 192, 205–206, 642).

Указывалось на попустительство новых властей в отношении незаконной, как считали поляки, самовольной вырубки леса в угодьях польской шляхты, неуважительное отношение к чужой собственности. Украинцы считали это своим имуществом, «так как панов (польских владельцев) уже не будет» (Там же, s. 363, 481, 640). По словам архиепископа Ю. Бильчевского, русины исходили из принципа: «Здесь – [всё] наше, лях – за Сан1!» (Там же, т. 2, s. 437).

Отмечались факты уничтожения библиотек, намеренные и систематические обстрелы римско-католических храмов (даже во время богослужений), монастырей, их разграбление и разрушение, кощунственные действия в отношении церковных святынь (Там же, т. 1, s. 368, 435, 475, 550, 665; т. 2, s. 14). Так, обстреливая римско-католический костел, украинские солдаты говорили: «Посмотрим, сумеет ли этот польский Иисусек спасти храм – он должен рухнуть!» (Там же, т. 1, s. 435). Ломали кресты, иконы Ченстоховской Божией Матери, весьма почитаемые в польском народе (Там же, т. 2, s. 225). Ради развлечения выносили из польских костелов статуэтки Иисуса Христа и Девы Марии и погружали их в колодцы, «чтобы напоить» (Там же, s. 696, 736).

Обращалось внимание на разнузданную антипольскую пропаганду в украинских газетах и воззваниях. «Помни, украинский солдат, – цитировалось одно из таких обращений, – теперь только рабы и невежи могут говорить о милосердии и доброжелательности к полякам … Помни, что их храмы являются гнездами шпионов, а их священники – черными ядовитыми скорпионами. Ты должен удушить польскую змею, где только ее поймаешь» (Там же, т. 1, s. 814). «Если ты хочешь, – говорилось в другом воззвании, – чтобы иезуиты и польские священники заняли твои храмы и заменили их на свои, если ты этого хочешь, то можешь спокойно оставаться дома. Другими словами – вперед против польских священников!». «Наши города кишат священниками, монахинями и монахами, – писала украинская газета «Стрилец». – Следует немедленно направить острие репрессий против священников и монастырей. Их имущество необходимо сразу же разделить между крестьянами, а их самих поставить под надзор … Очень злыми бандитами являются польские священники … Об этом должен помнить каждый украинец и в соответствии с этим действовать» (Там же, s. 814).

Приводились многочисленные примеры жестокого обращения украинских военных с польским населением. Украинские солдаты называли поляков «собачьими детьми». Людей избивали на улицах за использование польского языка, убивали юношей за их польское происхождение. Священник вспоминал, как застрелили поляка только за упоминание о поражении украинцев под Львовом (Там же, т. 1, s. 626, 631–632; т. 2, s. 13, 21, 428). В хронике монастыря Конгрегации «Сестёр Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии» в Язловце упоминалось зверское убийство 18-летнего поляка в селе Подзамочек. «Отпустите меня, – умолял юноша украинских солдат. – Моя мама за это даст вам корову». Паренёк был изувечен до такой степени, что его трудно было одеть для гроба. Его застрелили только после всех истязаний (Там же, т. 2, s. 225). Отмечались также случаи закапывания людей живьем (Там же, т. 1, s. 740, 744, 745; т. 2, s. 224).

Обращалось внимание на то, что во время осады Львова украинская артиллерия намеренно обстреливала не военные, а гражданские объекты. Причем обстрелы велись в то время, когда улицы города были переполнены народом (Там же, т. 2, s. 714). «Не имея возможности взять город с помощью оружия, – писал в своем дневнике архиепископ Ю. Бильчевский, – они (украинцы) стараются измучить, терроризировать население, подтолкнуть к беспорядкам против польского военного командования…, хотят поддерживать нервозность и страх у людей» (Там же, s. 400–401). В ночь с 26 на 27 декабря 1918 г. украинцы уничтожили водопроводные сооружения, чтобы лишить горожан водоснабжения (Там же, s. 486). В окрестностях Львова украинские солдаты поджигали дома поляков, убивали всех, кто находился внутри зданий или пытался спастись бегством. Девушек отдавали на истязание «солдатни» (Там же, т. 1, s. 697). По признанию настоятеля монастыря доминиканцев в Тарнополе отца К. Жуковича, самым страшным во время войны было ощущение, что люди были поставлены вне закона лишь за то, что принадлежали к польской народности (Там же, т. 2, s. 876).

В лагерях и тюрьмах украинские власти намеренно не изолировали больных людей от здоровых. Это приводило к распространению эпидемий и гибели тысяч поляков (Там же, т. 1, s. 736). Бараки не отапливались. Из-за сильных обморожений заключенным ампутировали ноги. В лицеях городов Коломыя и Тарнополь, где содержались арестованные поляки, были специально закрыты все уборные (Там же, s. 696, 737). В населенном пункте Ходачков пленных польских легионеров заставляли целовать конские копыта и «святую» украинскую землю, читать молитвы «по-русински», а тех, кто этого не делал, били хлыстами по пяткам. Кроме того, пленных бросали в водоемы в качестве мишеней для стрельбы (Там же, s. 697).

Как свидетельствовал польский священник Я. Келар, в селе Завадовка (Тарнопольский регион) раненого в грудь польского солдата украинские военные бросили в реку. Когда он доплыл до берега, его бросили в реку во второй раз, а затем и в третий. Лишь после того как и на этот раз польский солдат не утонул, его повели на допрос. Требовали говорить «по-русински». Солдат не знал этого языка и за каждое польское слово получал нагайкой (Там же, s. 550).

Согласно материалам МИД Польши совет дистрикта (района) в г. Дубно принял решение развесить воззвания следующего содержания: «К оружию! Убьем всех поляков! Их нужно утопить в их собственной проклятой крови!» (Там же, s. 698). В Перемышльском регионе в феврале 1919 г. группу польских заключенных, женщин и детей вывезли на пруд, раздели, окунули в воду, потом привязали к деревьям и оставили умирать на морозе (Там же, s. 699). В лагере для польских пленных и интернированных в Косачеве, пригороде Коломыи, представительницы польского комитета помощи заключенным попросили украинского офицера разрешить больным польским узникам переехать в частные дома, гарантируя их возвращение. «Мы вас держим в тюрьме не для того, чтобы вы хорошо себя чувствовали, – ответил военный, – а чтобы вы все передохли» (Там же, s. 699).

Согласно тем же материалам на польско-украинском фронте в дистрикте Трембовля украинские военные заставили польских женщин идти впереди украинской армии, атакующей польские позиции. В городе Скалат (Тарнопольский регион) украинцы вбили гвозди в голову, ладони и стопы польского священника. В селе Галущинцы того же региона были зарезаны все мужчины польской национальности (Там же, s. 700). В одном из сел дистрикта Рогатинский (Станиславовский регион) все польское население согнали в одно здание, которое затем подожгли (Там же, s. 701).

Приводились и другие примеры жестокого обращения украинских властей с поляками. Так, руководителя общества железнодорожников в Тарнополе связали и положили головой в унитаз. Людей распинали, обвязывали колючей проволокой, сдирали кожу с кистей рук. В местечке Язловец украинские офицеры изнасиловали монахинь, после чего забросали их ручными гранатами (Там же, s. 701).

Украинцы проводили принудительное рекрутирование в свою армию польских мужчин. Уклонявшиеся от этого лица подвергались физической экзекуции и моральному унижению. «Били так, что кости выходили из суставов. Выбивали зубы, ломали челюсти, – свидетельствовал священник А. Войнарович из села Дунаев (Тарнопольский регион). – Во время избиений [украинские военные] ломали винтовки, заставляя потом родителей платить за поломанное на их ребенке ружьё. У родителей беглецов отбирали скот, лошадей, зерно» (Там же, s. 428).

Добиваясь выдачи «дезертира», украинская жандармерия угрожала поджогом дома. Если оказывалось, что польские мужчины присоединились к польской армии, то местное население подвергали грабежу и заставляли выплачивать контрибуцию (Там же, s. 572). Денежные взыскания налагались также в том случае, если поляки не являлись на украинскую призывную комиссию. Польских женщин сажали в тюрьму, если власти узнавали, что они приветствовали польскую армию цветами, если их дети присоединялись к польским войскам (Там же, s. 612).

Польских рекрутов заставляли присягать на верность Украине, призывали бить «врага-поляка» топорами, косами и «кто чем может» (Там же, s. 634). Если поляк отказывался прино- сить присягу, заявлял о своей польской национальности и нежелании служить в украинской армии, то подвергался телесным наказаниям (Там же, s. 432).

Польские священники жаловались на унижения, оскорбления, побои, которым их подвергали украинские военные. Одному польскому пастырю было заявлено, что «если бы тебя здесь не было, то не было бы и поляков …, ты агитировал и голосовал за депутата-поляка, а польские депутаты – против нашей Украины» (Там же, s. 476). Местный украинский комендант приказал нанести этому священнику 80 ударов нагайкой, а затем разрубить его на куски. Как вспоминал священник А. Пророк из села Остров (Львовский регион), украинский военно-полевой суд обвинил его в государственной измене за то, что он призывал своих прихожан говорить по-польски, в то время как «здесь должна быть Украина» (Там же, s. 571–572).

Согласно свидетельствам украинские агитаторы убеждали польских крестьян в том, что они не поляки, а только «латинники» (римо-католики), что они русины, а теперь украинцы: «Не давайтесь панам-ляхам, потому что когда они возьмут власть в свои руки, то снова барщину введут» (Там же, s. 322). Многие крестьяне поддавались такой пропаганде и начинали враждебно относиться к польскости.

Имело место и «воровство польских душ». Людей уговаривали перейти из латинского обряда в греко-католический (Там же, т. 1, s. 617, 827; т. 2, s. 267).

Обращалось внимание на то, что соседи-русины указывали «разбойникам и грабителям», где живут и чем владеют поляки, показывали их тайники с продовольствием (Там же, т. 1, s. 489, 668). Немалую долю ответственности за издевательства со стороны украинских солдат священники возлагали на местное украинское население, которое доносило на поляков. «Удивительно, – писал польский священник, – наши русины вроде бы католики, однако какую же дикую ненависть проявляли в отношении поляков – ближайших своих соседей и земляков, а нередко и близких родственников» (Там же, s. 671).

В рассматриваемый период полякам опасно было ездить в поездах, поскольку бывали случаи, когда их выбрасывали из вагонов (Там же, т. 2, s. 138). В школах украинские дети разучивали песни, оскорблявшие польскую народность. Священник вспоминал, как шагавшая в церковь русинская детвора пела о том, что поляков нужно вырезать (Там же, s. 143). От украинцев можно было услышать и такие заявления: «Когда наши придут, то всех поляков вырежут как собак» (Там же, s. 936). По воспоминаниям священника Т. Ясевича из села Брухналь (Львовский регион), еще перед мировой войной украинцы вместе с местными немцами распевали: «Еще Польша не погибла, но должна погибнуть, кого москаль не придушил, тех пруссак придушит» (Там же, т. 1, s. 342).

Депутат Я. Заморский, докладывавший в сейме о результатах работы парламентской комиссии по изучению последствий польско-украинской войны, объяснял подобную жестокость влиянием украинской школы, которая в качестве идеала для молодежи представляла гайдамаков (казаков). Один украинский литературный герой, хватаясь за нож, обагренный кровью поляка и благословленный во время православного праздника, резал горло всем, в чьих жилах текла хоть капля польской крови. Он не пощадил даже своей жены-польки и детей, рожденных от «ляшки». Именно так поступил Иван Гонта, историческая личность, воспетая Т. Шевченко в поэме «Гайдамаки». Украинская молодежь, воспитанная на такой литературе, имела только один идеал – уничтожать поляков (Там же, s. 745).

Описывая последствия господства украинцев на Подольской земле, польский священник констатировал: «Тысячи обесчещенных польских девушек и женщин, пепелища сожженных хат, разграбленное имущество, множество истерзанных, покалеченных, убитых … Грустно выглядят сегодня многочисленные польские деревни. Ограбленные, истощенные люди ходят в лохмотьях, похожие на скелеты. Не слышно громкой речи. Все напуганы. Каждый выстрел, каждый слух, каждый возвращающийся солдат вызывают ужас» (Там же, s.762–763).

Главную вину за эти преследования польские пастыри возлагали на украинских священников. Архиепископ Ю. Бильчевский писал униатскому митрополиту А. Шептицкому о крайне враждебном отношении его клира к польскому населению (Там же, s. 286). Есть такие священники, указывал архиепископ, которые не только не удерживают украинское население от истязаний, мучений и глумлений над поляками, но и, напротив, разжигают в нем «фермент ненависти». «Тем временем, – писал Бильчевский, – ты не издал своим священникам предостереже- ния [против разжигания ненависти]. Поскольку в подобных ситуациях отказ от таких указаний сам по себе должен считаться соучастием во зле и поскольку были священники, которые даже с амвона разжигали ненависть, то не удивляйся, что как тебя лично, так и твой клир считают ответственными за произошедшие злодеяния и жестокости. Конечно, не в том смысле, что ты сам этого хотел, а в том, что не повлиял на своих священников и не обратился к населению. Кроме того, тебя считают одним из главных виновников этой войны даже твои собственные пастыри» (Там же, s. 287).

Ю. Бильчевский критиковал униатского митрополита и в своих письмах в Ватикан. Он отмечал, что антипольское движение «так называемых украинцев», во главе которого шествует большая часть униатского клира, достигло своего апогея именно при А. Шептицком, особенно с того момента, когда он стал главным распространителем и популяризатором этого течения. Именно на Шептицкого архиепископ возлагал моральную ответственность за ненависть, которую «униатский клир сеял с высоты амвона в отношении братского и католического польского народа». Без митрополита, как главного представителя русинского народа, не предпринималось ни одного, даже самого малого политического действия. Ему было бы легко приглушить эту ненависть, как полагал Ю. Бильчевский. Однако униатский владыка ничего не сделал, а, напротив, углублял вражду. Из-под его руки, из греко-католической духовной семинарии, почти каждое воскресенье и в праздники отправлялись молодые семинаристы для ведения политической агитации. Шептицкий исключал из семинарии учеников, не разделявших украинские политические взгляды, преследовал священников, отказывавшихся считать себя «украинцами». Он не отговорил своих земляков от совершения «бесчестного переворота», совершенного в ноябре 1918 г. и направленного против Восточной Галиции и поляков. Митрополит был осведомлен о готовившемся событии, принимал активное участие во всех тайных украинских совещаниях накануне переворота и лично разговаривал об этом с представителями австрийского двора (Там же, s. 133).

Бильчевский напоминал, что прежде Шептицкий был римо-католиком и поляком. Однако после вступления в греко-католический орден базилиан он отрекся от своего обряда и народности. Украинский политик уже давно взял в нем верх над католическим епископом.

Характеризуя сложившуюся ситуацию в регионе, Бильчевский обращал внимание Ватикана на то, что украинцы понимали, что моральная сила права в Восточной Галиции на стороне поляков. Они не могли рассчитывать на позитивное для них решение Парижской мирной конференции, участники которой стремились урегулировать спорные вопросы в соответствии с принципом справедливости. Поэтому украинцы и прибегли к насилию, захватив в ночь с 31 октября на 1 ноября 1918 г. Восточную Галицию (Там же, s. 133–134), поскольку поляки, не предчувствуя грозившей им опасности, не подготовились к обороне. «Украинцы атаковали нас ночью, как воры и бандиты, и взялись за ускоренное разрушение всего, что является польским. Во Львове были закрыты все польские газеты. Гонениям подверглись их редакции и правления. Начались массовые аресты безвинных людей. Были случаи убийств, причем даже малолетних детей … Какой толерантности могли ожидать поляки от украинцев, которые во время трехнедельного господства во Львове провели украинизацию польских школ, которые планируют полностью ликвидировать», – жаловался архиепископ (Там же, s. 134–137).

О многочисленных случаях политической ангажированности униатского клира сообщали польские священники с мест. Отмечалось, в частности, что во время захвата Восточной Галиции униатские пастыри «всей душой» служили идее строительства Украинского государства и злоупотребляли амвоном в политических целях. «Земля, на которой мы живем, – цитировался грекокатолический священник, – является русинской и только русины имеют на нее право». Отмечалось, что униатские клирики больше старались политически просветить русинского крестьянина, чем внедрить в его душу истины катехизиса и возродить его внутренне (Там же, s. 370).

Утверждалось, что униатские пастыри очерняли поляков перед украинскими властями и военными, называли их предателями, одобряли разбойничьи действия «солдатни», прямо побуждали украинцев к резне поляков, благословляли оружие во время устраиваемых для этих целей богослужений (Там же, s. 429–430). Священник из села Фельштин (Львовский регион) рассказывал, как одна польская крестьянка решила пойти на богослужение в униатский храм. По ее словам, в церкви она слушала «проповедь попа …, полную ненависти и яда к полякам, а также страшные призывы бить поляков». Выходя из церкви, она сказала себе, что больше ноги ее там не будет (Там же, s. 430).

Польский священник Ю. Вавщак из села Ковалевка (Тарнопольский регион) вспоминал о том, какую активную агитацию развернул местный русинский священник, не пропускавший ни одной деревни, даже если она и не относилась к его приходу. У тех, кто подозревался в неприязненном отношении к украинским властям в Восточной Галиции, он велел забирать хлеб и скот. Как отмечали сами русины, во время проповеди слишком часто слышали от него заявления о «врагах-ляхах» (Там же, s. 483). Польский священник Ю. Гарри жаловался на то, что русинский пастырь из села Бычковцы (Тарнопольский регион) без его ведома наведывался в римско-католический храм в селе Семаковцы, проводил там богослужения и говорил, что в этом селе нет поляков, а польского ксендза из этого храма нужно «выкурить» (Там же, т. 2, s. 26).

Польские священники отмечали, что в ноябре 1918 г. униатские церкви стали центрами агитации, где постоянно говорили о «святой» Украине и призывали к борьбе с поляками. В этих условиях в смешанных семьях разрушалось единство и согласие. Получил известность случай, когда пожилой русин, вернувшись из церкви, выгнал из дома свою невестку-польку, выкрикивая вслед за униатским священником: «Ляхи – за Сан!» (Там же, т. 1, s. 567).

Русинский священник в селе Соколовка (Львовский регион) наставлял своих прихожан, что римско-католическая и греко-католическая вера – это не одно и то же, запретил посещать римско-католический храм, признавать «римско-католического Бога», постоянно призывал к насилию в отношении поляков (Там же, s. 617). По словам местного польского священника, церковь стала не домом Божиим, а пещерой, из которой исходили призывы к убийству поляков. Последствия этих призывов не заставили себя долго ждать. Были закрыты польская школа, магазины, читальни, ограблен сельскохозяйственный кружок, сорваны польские вывески.

В польских церковных и дипломатических документах приводились антипольские высказывания украинских пастырей. Так, униатский священник Н. Волошин из села Прилбичи (Львовский регион) заявил во время проповеди: «Господь дал нам Украину, но остерегайтесь этого враждебного (польского) народа, потому что они (поляки) могут вам все село сжечь» (Там же, s. 333). На праздник Рождества Христова священник Ю. Балько из села Турильче (Тарнопольский регион) начал свою проповедь словами: «Благодарим Господа Бога за то, что вырвал нас из лап этих негодяев» (Там же, s. 659). Священник из села Мушкатовка (Тарнопольский регион) по случаю праздника святых апостолов Петра и Павла завершил свою проповедь молитвой о том, чтобы святые испросили у Господа уничтожения всех поляков (Там же, s. 827). Священник М. Цегельский из г. Каменка-Струмилова (Львовский регион) заявил с амвона: «Украинский юноша! Иди на позиции, и если у тебя не станет оружия, то бей ляха кулаками!» (Там же, s. 780). Согласно хронике монастыря доминиканцев в Тарнополе украинский военный капеллан призвал своих подопечных: «Если у вас закончатся патроны, то рвите ляхов зубами» (Там же, т. 2, s. 878). Другой украинский капеллан агитировал резать всех польских священников (Там же, т. 1, s. 483). По словам монахини О. Божоги, местный русинский священник во время службы так наговаривал на монастырь «Сестёр Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии» в Язловце, что многие прихожане, выйдя из церкви, признавались, что пришли на «слово Божие», а были вынуждены выслушивать политические речи и натравливание на монахинь (Там же, т. 2, s. 166).

В свидетельствах отмечались факты насилия и со стороны польских военных. Так, некоторые польские подразделения были замечены в грабежах русинского и польского населения (Там же, т. 1, s. 151; т. 2, s. 448). «Вы наговаривали на гайдамаков, а ваши солдаты не лучше», – отмечали украинцы. Папский нунций А. Ратти писал польскому генералу Ю. Галлеру о том, что украинцы жалуются на поляков в Ватикан, пишут о грабежах украинских сел, угрозах поджечь дома, если селяне не отдадут спрятанные деньги. В результате в украинских деревнях часто происходят пожары. Польские военные избивают людей, даже стариков, добиваясь выдачи оружия (Там же, т. 1, s. 249). По сведениям нунция, в одном только лагере для военнопленных в Домбе под Краковым содержалось около 10 тыс. украинцев, абсолютное большинство которых были простыми крестьянами.

Звучали жалобы и на то, что польские почтовые служащие уничтожали письма, написанные по-украински. Телеграммы не доходили до своих адресатов, даже если были написаны латинскими буквами. Отмечались гонения на греко-католических священников, закрытие униатских церквей. У монахов ордена базилиан забирали денежные средства, мебель, одежду, книги, ценные рукописи. Самих монахов изгоняли из монастырей (Там же, s. 250).

Ю. Галлер переслал это письмо краковскому епископу Адаму Стефану Сапеге с просьбой сообщить нунцию обо «всех муках и страданиях», которые испытало польское духовенство в Восточной Галиции со стороны украинской армии по навету русинского клира (Там же, s. 252). В ответном письме папскому посланнику генерал отверг все обвинения. Поведение польских солдат, подчеркнул Ю. Галлер, это «рыцарский способ борьбы, мягкость к побежденным и уважение к местным законам» (Там же, s. 268).

В своих посланиях в Ватикан А. Ратти отмечал, что поляки сурово относятся к униатскому клиру, особенно к монахам ордена базилиан (Там же, s. 256). Власти обвиняют их в поддержке «рутенского» (украинского) политического движения, относятся к ним как к предателям, захватывают и грабят их дома. По словам А. Ратти, польское правительство видит в религиозном «рутенстве» источник и опору политического «рутенства», поэтому стремится подавить любые формы украинства и униатства, считая их угрозой «полонизму». Польское духовенство, как указывал нунций, не будет против, если правительство реализует свои намерения и «рутенство» вместе с униатством полностью исчезнут в регионах, занятых поляками. Вряд ли найдется польский священник, писал А. Ратти, который прольет хоть одну слезу по этому поводу. Напротив, они признают такое исчезновение желательным и благотворным, в том числе с религиозной и католической точки зрения (Там же, s. 276, 283).

Еще в ноябре 1918 г. польский архиепископ Ю. Бильчевский в разговоре с униатским митрополитом А. Шептицким отмечал, что украинские крестьяне совершают насилие в польских селах. Он просил владыку обратиться к своим верным, чтобы те опомнились, иначе польские военные будут мстить (Там же, т. 2, s. 334). В последующем Ю. Бильчевский признает, что злоупотребления со стороны польских военных в отношении украинцев нанесли «огромный моральный вред» обществу. Тем не менее в беседе с А. Ратти он подчеркивал, что эти действия не идут ни в какое сравнение с украинскими преследованиями поляков. «Нунций понимает, что на шестом году войны, особенно когда украинцы первыми убивали, интернировали польских священников и польское население, возмездие со стороны польской армии является понятным», – отметил в своем дневнике архиепископ (Там же, т. 2, s. 464). С точки зрения папского посланника, обвинения в злоупотреблениях, «совершаемых сверх меры», больше касались украинцев, чем поляков. Он признавал, что греко-католический клир и базилиане активно агитировали против поляков (Там же, т. 1, s. 256). Согласно свидетельству архиепископа Ю. Биль-чевского, униатский митрополит А. Шептицкий в разговоре с ним согласился с тем, что некоторые русинские священники агитировали и призывали к войне (Там же, т. 2, s. 446).

В польских свидетельствах отразилась не только боль, которую ощутило польское население Восточной Галиции от действий радикально настроенных украинских сил. В них отмечалась также поддержка преследуемых поляков, которую оказывали им доброжелательно настроенные украинцы. Так, среди русинских священников были и такие, кто вызволял польских ксендзов из тюрем, прятал их в своих домах, защищал польские храмы и монастыри от угрозы разграбления, злоупотреблений со стороны украинских военных (Там же, т. 1, s. 657, 581, 586, 625; т. 2, s. 136, 138, 142, 145, 155). Ксендз С. Цембрух из села Сарнки Дольне (Станиславов-ский регион) рассказал о том, как русинские крестьяне спасли его от смерти. Когда украинские военные обнаружили в доме священника польскую военную амуницию, крестьяне заявили, что у ксендза нет никакого оружия и что амуницию оставили польские военные, ранее расквартированные в его доме и в спешке покинувшие село под натиском украинских войск (Там же, т. 1, s. 599).

Русинские адвокаты отстаивали интересы поляков в украинских военно-полевых судах (Там же, s. 654). Бывало, что русины предупреждали поляков о грозившей им опасности со стороны украинских военных. Отмечалось также сострадание русинского населения польским военнопленным. Так, в хронике монастыря Конгрегации «Сестёр Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии» в местечке Язловец была оставлена запись, согласно которой местные русины и поляки плакали, когда видели идущих через их местечко польских пленных, в основном, «мальчишек, оборванных, босых, в лохмотьях, истощенных» (Там же, т. 2, s. 195).

Польские священники отмечали цивилизованное отношение к польскому населению со стороны отдельных представителей украинской власти. Так, ксендз Я. Шлензак из г. Глиняны вспоминал, что комендант города был «достаточно умеренным и считался с мнением местных русинов, которые успокаивающе на него влияли, поэтому не причинял большого вреда, особенно польской интеллигенции» (Там же, т. 1, s. 433).

В свидетельствах дается также характеристика отношения простых украинцев к войне в Галиции. Например, в хронике монастыря ордена бернардинцев в г. Сокаль отмечалось, что в ноябре 1918 г. русинские крестьяне не откликнулись на призыв агитаторов вступать в украинскую армию, «потому что им было уже достаточно войны в течение 5 лет» (Там же, т. 2, s. 847). Согласно хронике бернардинцев в местечке Гвоздец не только поляки, но и «спокойные русины» воспринимали украинских военных как бедствие. Польский ксендз Я. Балыс из местечка Подкамень отмечал, что после пребывания здесь украинских войск как поляки, так и русины вздрагивают при одном только упоминании об украинских солдатах (Там же, т. 1, s. 580). «Многие русины просто проклинают Украину из-за притеснений и повсеместной нищеты …, полного бесправия и грабежей», – указывалось в хронике монастыря Конгрегации «Сестёр Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии» в Язловце (Там же, т. 2, s. 200).

Известны также факты отказа молодых русинов от службы в украинской армии. Те же, кто был призван, вскоре сбегали и прятались (Там же, т. 2, s. 144, 183, 191). «Русины-крестьяне сражаются неохотно и принуждены к этому только своими главарями», – писала монахиня В. Жмудзиньская из Конгрегации «Служительниц Пресвятого Сердца Иисуса» (Там же, s. 772).

Таким образом, утверждение украинской государственности привело к расколу восточногалицийского общества по этническому принципу. Веками жившие на одной земле, заключавшие смешанные браки, имевшие тесные родственные связи, религиозно близкие друг другу люди оказались в состоянии гражданской войны. Оспаривание права на верховенство украинцев в Восточной Галиции, вооруженное сопротивление установлению украинской власти в регионе вызывало ожесточение, враждебность, притеснение, дискриминацию и гибель поляков. Свидетельства передают ощущение незащищенности и уязвимости польского меньшинства, трагедию польского населения в Восточной Галиции. Этот конфликт переживался галицийскими поляками сильнее, чем события мировой войны. Они опасались, что утверждение украинской власти могло обернуться полным искоренением польского народа в Восточной Галиции.

Приведенные материалы свидетельствуют о неоднородности западно-украинского общества в его отношении к полякам. Это признавало также польское правительство, считавшее неправильным возлагать ответственность за репрессии против польского населения в Восточной Галиции на все русинское население (Там же, т. 1, s. 695). Тем не менее следует признать, что совершенные злодеяния оставили глубокий и трагический след в истории польско-украинских отношений. «Пролитая теперь кровь, – писала в те дни монахиня О. Божога, – наверное, на века вызовет между Польшей и Украиной очень глубокий разлад» (Там же, т. 2, s. 188). Она задавалась вопросом о том, сколько времени должно пройти, чтобы ненависть затихла и вернулась «братская Любовь» (Там же, т. 2, s. 212). Дальнейший ход событий показал, что возникшая в тот период напряженность вновь проявилась в годы Второй мировой войны.