Максим Тирский о демоне Сократа (Or. 8–9)

О Максиме Тирском источники сообщают крайне скупо и путано. В ближайшем по времени, «Хронике» Евсевия Кесарийского (f 339/340), сохранившейся лишь в армянском и латинском переводах, ddufujilCnu s]lLrшg]l ( Maxi mus Tyrius ) приурочен к 2164 году от Авраама (149 от Р.Х.) и числится среди учителей ( фurqшщksf , praeceptores ) Марка Аврелия: он явно спутан здесь с Клавдием Максимом, проконсулом Африки, перед которым в 158 произносил свою «Апологию» Апулей. Источником Евсевия могла быть утраченная ФЛостофод 1сттор[а земляка Максима Порфирия - с которым он тоже, видимо, перепутан в «Письме к Приску» ( Ер. 12 Bidez-Cumont) императора Юлиана. Современные исследователи лишь подливают масло в огонь неопределенности: достаточно популярно отождествление нашего автора с Кассием Максимом, другом Артемидора Далдианского, который называет его «мудрейшим из людей» и посвящает ему первые три книги своего «Сонника» (ср. Раск 1963: xxv-xxvi). Единственное более или менее определенное свидетельство мы находим в словаре Суда (М 173), где Максим назван философом, который жил в Риме при сыне Марка Аврелия императоре Коммоде (правил единолично в 180-192) и занимался главным образом Сократом и Гомером. Оно воспроизводится в списке философов на последнем листе Cod. Mosquensis S. Synodi 6 (450), где перечислены Плотин, Порфирий, Прокл и другие неоплатоники, но первым поставлен именно наш автор.

Но всё-таки лучшим свидетельством о Максиме служат сами его «Речи» или «Рассуждения» (сам автор называет их Xoyoi или сткЁццата, редакторы рукописей - SiaXs^Eig), сборник из 41 эссе на самые разные темы - из которых, впрочем, мы можем узнать Максима именно как автора, но не как реального человека. С Коммодом обрывается золотой век Антонинов: возможно, именно этим переломом объясняется то, что Максим столь решительно зажмуривает глаза на современную ему реальность, живя и дыша исключительно древностью и классическими образцами. Но этой же Unzeitgemassigkeit подстегивается интерес к его труду у последующих поколений, не ослабевающий вплоть до наших дней.

По соседству с теми же Плотином, Порфирием и Проклом Максим упомянут в De arte cabaiistica Иоанна Рейхлина (1455-1522), первого переводчика на латынь одного из Максимовых эссе (Or. 41: «Если бог творит добро, то откуда зло?»). В указанном месте (Reuchlin 1517: xlivr) Рейхлин перечисляет источники учения о демонах, возводимого им к Пифагору, Гермесу Трис-мегисту и, конечно же, Платону. В «Пире» (202d-203a) Диотима, обсуждая с Сократом природу Эрота, называет его «великим демоном», поясняя, что каждый демон есть нечто среднее (цЕта^и) между богом и смертным, и вообще задача демонов - служить истолкователями и посредниками между богами и людьми (sp^vEuov ка! §iaKop6^Euov 6ео^ та лар’ avSpwKwv ка! avSpwKOig та лара 0ewv). В своих речах о Сократовом демоне (Or. 8-9) Максим подробно разрабатывает тему срединности демонов и неустранимое™ этого среднего термина для гармоничного мироустройства, а в Or. 8.8 проводит параллель между демонами и переводчиками. Другой гуманист, Марсилио Фичино (1433-1499)> во введении к своему переводу платоновского «Феага» ссылается на Максима как на авторитет по вопросу о демоне Сократа наряду с Гермием и Апулеем. На самом деле здесь уместней было бы вместо позднего неоплатоника Гермия (5 в.) упомянуть Плутарха (46 - после 119) -автора сочинения De Socratis demonio (ПЕр! тои Ешкратоид Sai^oviou), практически одноименного с работой Апулея (ок. 124 - ок. 170) De deo Socratis: оба эти автора оказали несомненное влияние на Максима.

Главная трудность для перевода Максима - протеевский характер его текста, упорно ускользающего - совсем как личность автора - от окончательной фиксации. После Анри Этьена (Стефана), который в 1557 первым издал греческий текст «Речей» ( editio princeps ) и одновременно - их латинский перевод, они издавались еще не раз. На протяжении почти всего 20 века стандартным изданием было тейбнеровское, подготовленное Германом Гобейном (Hobein 1910): именно на его текст опираются немногочисленные русские переводы речей Максима и именно он воспроизводится в TLG - куда, к сожалению, не попала самая ценная часть этого издания, а именно многоуровневый аппарат, включающий массу вторичных материалов (схолии, выдержки, маргиналии). Ключевой изъян Гобейнова издания -ошибочно выстроенная рукописная традиция, ведущая к ошибочным выборам чтений.

Ведь и издатель, и переводчик Максима постоянно должны выбирать -опираясь, конечно, на собственные суждение и вкус. Работа с подобным текстом напоминает сотворчество автора и читателя, о котором говорит сам Максим ( Or. 18.5). Изысканный ритор, охотно играющий словами и фигурами речи, ритмами и стилями, Максим нередко выражается предельно сжато, эллиптично, вынуждая издателя (как и «демона»-переводчика) заполнять эти пробелы по своему разумению. Здесь тоже выбор определяется только вкусом. И в связи с этим еще один важнейший вопрос: что делать переводчику с ритмической организацией Максимовой прозы? За немногими исключениями русские переводы древних авторов такую организацию игнорируют во имя буквальности и терминологической точности. Мы же, напротив, попытались «подыграть» Максиму, отразив в переводе не только план содержания, но и план выражения - конечно, теми средствами, которые доступны и привычны именно в русском языке.

Вопрос ритма в прозе не переставал живо обсуждаться теоретиками античной риторики на всём протяжении существования этой дисциплины. Его в общих чертах формулирует уже Аристотель в своей «Риторике» (3.8); интересно, что делает он это сразу вслед за отсылкой к Платону - очевидно, к «Федру», где Сократ, придя в восторженное «нимфолептическое» состояние, заговаривает сначала дифирамбами, а потом гекзаметрами (2386 и 2Д1е). Аристотель обозначает различие между ритмом и метром, ars rhetorical и ars poetica , указывая на важность сохранения дистанции между ними. Подробнее говорят о ритме в прозе латинские авторы - Цицерон (например, в Orat. 168-236) и Квинтилиан ( Inst. 9.4). В определенных местах речи ритмизация уместна и желательна, в других - нет. Но опять-таки всё определяется вкусом: например, Элий Теон (1-2 в.) осуждает стиль Эпикура за избыточную ритмизацию (71 Spengel), тогда как современник Максима Афиней (23 в.) говорит о ритмической нескладности (аррибща) того же Эпикура (187с).

В самом конце 20 века почти одновременно появляются сразу два новых издания «Речей» Максима (Trapp 1994 и Koniaris 1995), каждое по-своему замечательное. Оба исследователя - авторитетные специалисты по Максиму. Майкл Трапп дополняет свое издание превосходным литературным переводом «Речей» на английский (Trapp 1997). Джордж Кониарис сопровождает текст подробнейшим двухуровневым аппаратом. Наконец, Селена Брумана исправляет текст Траппа - в основном, опечатки, но и с оглядкой на Кониа-риса - и дает параллельный итальянский перевод (Brumana 2019). Настоящий русский перевод речей о демоне Сократа ( Or. 8-9) следует этой же ориентации на оба современных критических издания Максима - но без уклона в буквализм, заметного в переводе Бруманы.

• 8.    О демоне Сократа (1)

• (1)    Ты удивляешься, что жил в Сократе некий демон дружеский, способный прорицать, его извечный спутник, почти что сросшийся с умом его? Мужа, который телом чист был, благ душой, уклада строгого и разуменья дивного, в речах обласкан Музами, к богам почтителен и честен к людям? И почему тебя так удивляет это, когда совсем не удивляешься всем прочим, кто ежедневно с демоном общается, причем не только с целью выведать, что делать им самим, а что не делать, но также чтобы и другим давать предвестия и в частных, и в общественных вопросах: дельфиянке, что Пифией становится по жребию, в Додоне феспротийцу, ливийцу при Аммоне, из Клары ионий-

• цу, ликийцу в Ксанфе, беотийцу при Исмении?2 Ты думаешь, есть разница, что прорицательнице, чтобы провещать, воссесть необходимо на треножник и духом демона исполниться? А толкователь из Ионии, чтобы к нему пришло пророчество, пьет из источника почерпнутую воду? А те в Додоне, кто - «с немытыми ногами, на голой спят земле»3 - пестуют дуб свой, от него же, по слову феспротийцев, пророчествовать учатся?

• (2)    А в прорицалище Трофония (в Беотии, близ города Лебадии, посвящено Трофонию-герою) желающий общенья с демоном обязан, в льняной подир пурпурный облачась, взяв в руки две ячменные лепешки, сквозь узкое пролезть пещеры устье, лежа на спине. Затем, увидев и услышав всё, он снова поднимается наверх, сам для себя и вестник, и пророк.⁴ Да и в Великой Греции, где-то в Италии, была пещера-прорицалище близ озера названием «Аверн». Служители пещеры той - «душеводители», которые так назывались по тому, что делали. Всякий желающий сюда являлся и, помо-лившися, заклавши жертвы, сделав возлияния, душу из праотцев кого-то или близких призывал. И появлялся призрак перед ним, на вид расплывчатый, неясный, но наделенный даром речи, как и пророчества: поговоривши

с ним, ответив на вопросы, он удалялся. Мне кажется, что и Гомеру известно было это прорицалище, ведь он на путь к нему направил Одиссея, хотя и отодвинул волею поэта то место далеко от моря нашего.5

• (3)    Когда эти рассказы об оракулах правдивы, а так оно и есть (ведь и сейчас иные сохранились такими же, как были, а от других остались ясные следы того, как чтили и обхаживали их), то удивительно, что небывалыми или из ряда вон никто их не считает, никто не думает оспорить, но каждый принимает их на веру, на старины преданье полагаясь, к оракулам с вопросами приходит, услышанному верит, использует, поверив, и почитает, пользуясь. Когда же муж встречается, который отмечен нравом благородней философии и участи счастливейшей, и бог общенья с демоном достойным его расценит, - вот это удивительным считают и невероятным, равно как и тот факт, что демон этот, которого на мужа самого вполне хватает,⁶ не выдает пророчеств никому другому - ни афинянам, голову ломающим о незадачах эллинских, ни - Зевс властитель! - лакедемонянам, вопросы задающим о своих походах, ни, может быть, тому, кто хочет знать, на состязаньях олимпийских победит ли, ни подсудимому, который выясняет, сумеет ли он выиграть процесс, ни сребролюбцу - сможет ли разбогатеть, ни по какой иной нестоящей проблеме, какими и себя изводят люди и так изо дня в день богам горазды докучать. Со всем этим, скорей всего, хватило бы и демону Сократа разобраться, коль скоро был он вещий: вот и врача, которого хватает на себя, и на другого хватит,⁷ и это столь же верно для плотников, сапожников, да и любых других занятий и умений. Но преимущество Сократа было в том, что он, внимать привычный голосам богов в уме, и свои собственные

речи прекрасно составляя благодаря общенью с демоном, умел их обращать к другим и безупречно, и необходимо.8

• (4)    Ну хорошо. «Я верю, - кто-то скажет, - что Сократ был оценен достойным общенья с демоном благодаря и благороднейшему нраву, и добродетельному складу своей жизни, но очень хочется узнать - а был ли демон?» Отвечу, друг, но ты сперва скажи, как думаешь - в природе вообще есть или нет род демонов, как есть роды богов, людей, животных? Ведь было бы смешно вопросом задаваться о том, чем был Сократов демон, когда о роде их ты знать не знаешь вовсе. Ты будешь, как какой-нибудь островитянин, который, рода лошадиного не видев никогда и ничего не ведая о нем, услышав, что царь македонский владеет Буцефалом, который лишь царю скакун покорный, другим же совершенно неприступен, станет расспрашивать, что же за вещь такая - «Буцефал». Тот, кого спросит он, пожалуй, попадет в тупик: как объяснить тому, кто лошадей не видел никогда и никакого представления об их природе не имеет?

• (5)    И вот еще. Кто недоумевает о демоне Сократа, наверное Гомера (не) читал, а именно рассказ, который им рассказан,⁹ об Ахиллесе - как с речью перед войском он выступал и с Агамемноном поспорил, и меч достал, чтобы того ударить, но демон помешал ему. И называет демона того «Афиной». Ведь по словам поэта, она предстала перед ним разгневанным:

Став позади Ахиллеса, коснулась волос его русых. ¹⁰

И та же самая Афина у него еще и (к) Диомеду обращается:

«Мраку тебя я от глаз отвела, окружавший их прежде;

Нынче легко тыузнаешъ и бога, и смертного мужа» ." —

• ⁸    Непростая фраза: тй vw тац twv 0ewv фшуа?д auyyiyvo^svop передаем как «внимать привычный голосам богов в уме», а та аитои следом - как «свои собственные речи» (а не, например, «свою жизнь»); наречия avEKi^0ovw; те ха! оаа avayxiy характеризующие манеру общения Сократа с другими людьми, - «и безупречно, и необходимо» (ср. у Ксенофонта Mem. 1.1.4-6). Плутарх в своем собственном очерке «О демоне Сократа» по контрасту с «голосами богов» у Максима говорит о «тонкой чувствительности» Сократа «ко внешнему воздействию, и таким воздействием был для него, как можно предположить, не звук, а некий смысл, передаваемый демоном без посредства голоса, соприкасающийся с разумением воспринимающего как само обозначаемое» ( M. 5886, пер. Я.М. Боровского).

• ⁹    Читаем 'Оц^ри (ои) auvsySvovTO Si^you^Evw аита sxsiva, a Si^ysiTO, со вставкой ои (Markland) и аита exsiva (Meiser), см. Koniaris 1995:90.

• ¹⁰    Hom. II. 1.197. Здесь и далее «Илиада» и «Одиссея» приводятся в пер. В.В. Вере

саева.

Или еще о Телемахе, который, на встречу собираясь со стариком-царем, смущается и мнется, а спутник говорит ему:

«Многое сом, Телемах, в своем ты придумаешь сердце,

Многое бог в тебя вложит...» ¹²

И добавляет, по какой причине на демона надежда:

«...Не против же воли бессмертных,

Как полагаю я, был ты на свет порожден и воспитан!» ¹³

Еще в другой связи опять-таки:

Это внушила ему белорукая Гера богиня. ¹⁴

Ну и в другой:

...Диомеду Тидиду богиня Паллада-Афина

Силу и смелость дала ,..¹⁵

И вот еще:

Сделала легкими члены - и ноги, и руки над ними. ¹⁶

Смотри, как много с демоном общавшихся!

• (6)    Если позволишь, мы Сократа пока оставим и давай-ка вопрос Гомеру зададим: «А что, о благороднейший поэт, ты этим, собственно хотел сказать?» Ведь вот Сократов демон был каков: один, простой, и частный, (не) общественный.¹⁷ Он отозвал Сократа, когда тот реку перейти хотел, с Алкивиадом не давал любви отдаться, и (воспрепятствовал), когда надумал защищаться, и не препятствовал, когда он выбрал смерть.¹⁸ А у Гомера демон

  А. В. Гараджа / ЕХ0ЛН Vol. 16. 1 (2022) 325 не один, не одному является, и не один для этого бывает повод, и никогда по пустякам; их много самых разных, являются не раз, под множеством имен и в множестве обличий, и разными владея голосами. Ты это, значит, принимаешь и веришь в то, что существуют Афина, Гера, Аполлон, и Распря, и другие, какие еще есть там у Гомера демоны?¹⁹ Пожалуйста, не думай, что я тебя спросил, а веришь ли в Афину, какой ее представил Фидий, под стать гомеровским стихам, - прекрасной девою, высокой, светлоокой, эгидой препоясанной, в шеломе, оружною копьем и при щите; ни веришь ли ты в Геру, как Поликлет ее аргивянам явил - прекрасна, белорука, слоновой кости плечи, нарядна, царственна, на троне восседает золотом; ни, наконец, об Аполлоне, каким его изображают художники и скульпторы - нагим под легкою накидкой юношей-стрелком, с раскинутыми словно на бегу ногами. Нет, не об этом спрашиваю я, и не предполагаю, что ты настолько нерадив, что правду неспособен угадать, не видя за намеком подоплеки.²⁰ Я вот о чем: ты веришь, что действительно все эти имена и формы скрывают под собой такие демонические силы, которые сопутствуют каким-то людям, кому особо в жизни повезло, и наяву, и в снах? Если ты думаешь, что таковых не существует, тебе, пожалуй, впору повоевать с Гомером, вещания отвергнуть, не доверять знаменьям, от снов бежать, Сократа отпустить. А если всё же не считаешь это ни невозможным, ни невероятным, и всё еще насчет Сократа недоумеваешь, тогда, вопрос сменив, я так тебя спрошу: ты думаешь, Сократ был недостоин ему в удел доставшегося демона - или, быть может, с ним не удалось того, что для других возможно? Но, раз признав эту возможность, и здесь ее не будешь отрицать, и то, что был Сократ достоин, опровергать не станешь! А если и Сократ достоин, и вещь эта возможна, тебе лишь остается оставить о Сократе споры и попытаться в целом рассмотреть природу демона как таковую.

так же ударом случая отрезана бывает: она прекрасной остается впрочем, но, облаком окутана незримым, будто уходит в тень и ограждается со всех сторон стеною. В таких вот случаях и нужен бог - помощником, соратником, товарищем.

• (8)    Сам бог сидит на месте и управляет небом и небесным порядком и устройством. Но есть при нем порода бессмертных подчиненных: они зовутся демоны,²³ и место их - на грани меж небом и землей. Они слабее бога, сильнее человека, прислужники богам, а для людей смотрители, богам они ближайшие, но попечительней богов о людях. Разрыв меж смертным и бессмертным царствами велик, и смертное осталось бы, конечно, словно стеной отрезано и от общения с небесным, от вида его даже, отлучено, когда бы не природа этих демонов, которая скрепляет складной связью бессилие людей и красоту богов за счет родства с обоими. Так же, сдается, варвары и эллины разобщены в силу того, что языка друг друга не понимают, но всё-таки вступают в связь друг с другом и могут сообщаться трудами переводчиков, которых племя от каждой стороны слова воспринимает и на другую их переправляет. Вот так же демоны посредниками служат, считай, между богами и людьми. Это они с речами к людям обращаются, им предстают воочию и, в сердце царства смертного вращаясь, им помощь подают во всём, что от богов род смертных вынужден просить. Их много, демонов, толпа большая:

• 9.0 демоне Сократа (2)

Посланы Зевсом на землю-кормилицу три мириады

Стражей бессмертных ™²⁴

Одни - болезней врачеватели, другие - тем, кто в тупике, советчики, еще другие - вестники о скрытом, иные же - сотрудники в искусстве, какие-то -попутчики в пути; кто-то из них встречается по городам, кто-то в полях, кто-то в морях, кто-то на суше. Ну а другим домашним очагом тела достались, каждому свое, а именно Сократа, Платона, Пифагора, Зенона, Диогена... Одни из них ужасны и страшны, другие с человеком обходительны; какие-то искушены в политике, какие-то - в военном деле. Сколько природ людских - столько и демонов:

В образе странников всяких нередко и вечные боги

По городам нашим бродят, различнейший вид принимая. ²⁵

А если мне укажешь ты какую-то дурную душу, то вот: она необитаема и демоном-хранителем забыта.

• (1)    Давай-ка прямо к демону мы обратимся. Когда он к человеку благосклонен, он его телом отвечать привычен - искусством, например, игры на флейте, которым славился Исмений.²⁶ Давай же спросим так, как у Гомера Одиссей:

«Смертный ли ты или бог...

Если одно из божеств ты, владеющих небом широким...»27 - и больше слов не надо - мы уже всё узнали о тебе.

«Если ж из смертных ты кто-то и здесь на земле обитаешь.»28 - действительно ли ты таков, и те же чувства у тебя, как и у нас, тот же язык и тот же род и тот же самый срок? Или, быть может, правда в том, что ты, хотя и чувствуешь себя как дома на земле, по сущности принадлежишь природе лучшей? Ведь демоны - не существа из плоти (мне нужно это тебе высказать - они велят), костей и крови или вообще чего-либо, что можно в пыль рассеять, расторгнуть, растопить, расплавить. Так что тогда они? Давай рассмотрим то, что сущность демонов с необходимостью должна иметь, начав вот каким образом. Бесчувственное противоположно имеющему чувства, как смертное - бессмертному, а разума лишенное - разумному, неощущающее - ощущать способному, одушевленное - тому, в чем нет души. И всё одушевленное должно иметь в себе какие-то два качества из этих, как-то: бесчувственное и бессмертное или бессмертное при чувствах или при чувствах смертное или без разума и ощущать способное или одушевленное без чувств.29 Именно так природа постепенно и по порядку спускается от в высшей мере ценного к тому, что ценно менее всего.30 Какую-то ступень отсюда удалить - и ты природу на куски разрубишь. Вот так же ноты в звукоряде: к согласию две крайности приводит середина, ведь переход от наиболее вы- соких звуков к самым низким опору получает в средних и обретает в результате гармонию равно для слуха и для исполнения.

• (2)    Признай, что то же самое имеет место и в природе - которая есть самый совершенный лад, - и бога как бессмертное без чувств определи, а человека - как при чувствах смертное, животное - как неразумное, но ощущать способное, растение же - как одушевленное без чувств. Итак, всех прочих мы пока оставим в стороне. Сейчас нам нужно рассмотреть природу демонов, которая, как мы уже сказали, посередине между богом и человеком, поэтому посмотрим, а можно ли ее изъять, но сохранить при этом крайности. Так что же, бог бессмертен и обладает чувствами? Да нет, он и бессмертен, и бесчувствен. А человек - он смертен и бесчувствен? Неверно: смертен и имеет чувства. Тогда у нас выходит, что существует нечто разом и бессмертное, и чувств не чуждое. А именно, должна быть сущность, которая в себе объединяет два этих качества, для человека лучшая, для бога худшая, иначе эти крайности не смогут вообще соотноситься. Ведь если взять две вещи, которые различны по природе, то и любая между ними связь останется разорванной, когда отсутствует какой-то общий термин, той и другой причастный.

• (3)    Сейчас я приведу пример. «Огнем» мы называем нечто сухое и горячее; горячему же противоположно (холодное, сухому - влажное; «водой» мы называем нечто холодное) и влажное.³¹ Огонь не может превратиться в воду, как и вода - в огонь, ведь ни холодному в горячее не обратиться, ни влажному - в сухое. Но вот как справилась природа с войною двух стихий: она посредником дала им воздух, который, от огня беря тепло и влажность - от воды, обе стихии сочетает и между ними устанавливает связь. Так в воздух превращение и переход огня благодаря теплу имеют место, а в воду воздуха - вследствие влажности. Воздух, опять-таки, горяч и сух, земля же холодна и суха. И сухость противоположна влажности, как и теплу - холодность. Но нипочем бы воздуху не превратиться в землю, когда бы им не придала природа еще и воду, что служит этим двум посредником и сводит вместе их, влажность беря от воздуха и холод - от земли. Всё в целом, вкратце подытожив, еще раз рассмотри. Из этих элементов каждый из двух составлен противоположных качеств, так что, когда у одного отнимешь часть и присоединишь ее к другому элементу из оставшихся, всегда получится, что каждый с каждым наполовину различишь, а на другую половину свяжешь. Таким манером противоположности, хотя меж ними и не может быть слияния, всё же друг с другом сообщаются и связаны: огонь и воздух связаны теплом, воздух —

• ³¹ Читаем бгрцй щу фи/роу, (^рй Зё иуроу- хаЛоищу 3s ti u3wp, фи/роу) xai иуроу ⁽Тгарр⁾.

с водою - влажностью, вода с землею - холодом, а сухостью - земля с огнем. Вот так же бога с демоном бессмертие роднит, как демона и человека - чувства, с животным человека - способность ощущать, животное с растением -наличие души.

• (4)    А хочешь, рассмотри еще пример - устройство тела. И здесь резких скачков не делает природа - и здесь нужны посредники, чтобы руководить соединеньем тела. Так, волос или ноготь кости мягче, и тоньше жилы, крови суше, грубее плоти. Если же вкратце подытожить, посредник нужен всюду, где есть гармония и строй: в звуках, цветах, во вкусах, в телах и ритмах, в формах, чувствах и речах. Допустим. Но раз это так, то между богом, бессмертным и бесчувственным, и человеком, смертным и способным чувствовать, должно быть нечто в середине, что либо смертно и бесчувственно, либо бессмертно и при чувствах. Одно из двух тут невозможно: бесчувственность со смертностью несовместима и не сочетается.³² И остается, что природа демонов причастна чувствам и бессмертна, бессмертием объединяясь с богом, а с человеком - чувствами.

• (5)    Пришла пора растолковать, как может быть род демонов и чувствам, и бессмертию причастен. И первым делом скажем о бессмертии. Всё погибающее сгинуть может по-разному - перемениться, раствориться, расплавиться, быть срубленным, разбитым, превратиться: как глина растворяется водой, как плугом разбивается земля, как топится на солнце воск, как подрубается растение железом, а превращается или переменяется, как в воздух превращается вода или в огонь - уже сам воздух. И если сущность демонов должна у нас бессмертной оказаться, необходимо, чтобы невозможно ее было ни растворить, ни распылить, ни превратить, ни раздробить, ни изменить во что-либо иное, ни подрубить: ведь если что-либо из этого они претерпевают, тогда прощай, бессмертие. И вообще - как мог бы демон что-либо претерпевать, раз он как таковой есть сбросившая тело душа?³³ Ведь то, что телу, от природы тленному, дает не распадаться до тех пор, пока оно при нем, едва ли может тленным быть само. Итак, в соединении души и тела душа скрепляет, тело крепится. Но если что иное скрепляет душу, а не она сама, то чем бы это быть

могло - возможно, кто-то здесь усмотрит какую-то другую душу - душу души? Но вот цепочка, где поочередно одно хранится и скрепляется другим, где-то наверное должна прерваться - достигнув такой вещи, которая скрепляет и другую, но и саму себя. А если нет, где остановится такое рассуждение, тянясь до бесконечности?34 Можно себе представить грузовой корабль средь бурных волн в порту, привязанный к скале где-то на берегу канатами: их несколько, и каждый прикреплен к другому, кроме последнего, что крепится к скале - недвижимой и непоколебимой.

• (6)    Вот так же и душа: она скрепляет, держит, на якорь ставит тело, которое без остановки по бурным волнам носится, и мечется, и бьется. Когда же ослабеют у нас и мышцы, и дыханье, и прочие как будто снасти, которыми к душе до времени крепилось тело, то тело гибнет и идет ко дну, ну а душа на волю выплывает - она сама себя скрепить и удержать способна. Такая вот душа переселяется с земли, становится созданием воздушным - ее уже и называют демоном. И это вроде перехода от варваров в Элладу, или из города, где беззаконие, власть тираническая и междоусобья, в город устроенный и мирный, с хорошими законами и царской властью. Здесь что-то сильно мне напоминает картину из Гомера - рассказ о золотом щите, где выковал Гефест два города:

...В первом и пиршества были, и свадьбы35, и пляски, и пэаны, и факельные шествия; ну а в другом - сплошные войны, распри, драки, грабежи, и вопли, и рыдания, и стоны. Всё это можно применить и для сравнения небес с землею: там мирный край, который наполняют пэаны и божественные пляски, а здесь - многоголосие, многострадание, разноголосица.36 Душа отсюда удаляется туда, как только сбросит тело и оставит его сгнить на земле в свой срок, как водится, и в демона из человека переходит; тогда она и созерцает родные виды чистым взором, который больше плоть не застит: ее уже не сбить и не смутить разнообразием цветов и форм, ни мутным воздухом от вида оградить Прекрасного как такового, которым ныне упивается душа, узрев его сама воочию. Счастливая достигнутым, она о прежней жизни сожалеет - но жаль ей также родственные души, которых еще носит по земле. Из человеколюбия она стремится снова к ним прибиться и тех, кто оступился, на ноги поднять. Поэтому таким бог землю навещать велел и поручил вступать в общение с людьми самых различных складов, участей, познаний и умений - хорошим помогать, мстить за обиженных, насильников карать.

• (7)    Не все, однако, демоны делают всё и сразу, но, как и в жизни, каждый занят своим делом. Вот здесь и важна их способность к чувствам, из-за которой демон ниже бога ставится. Ведь не хотят они вполне избавиться от той природы, которой обладали на земле. Асклепий и теперь врачует, Геракл показывает силу, и Дионис вакханствует, пророчит Амфилох, и Диоскуры правят путь по морю,³⁷ и Минос суд вершит, и Ахиллес на бой вооружается. На острове в Понтийском море Ахиллес живет, напротив устья Истра - там Ахиллеса храм и алтари.³⁸ Никто туда по своей воле не заходит, разве что с целью жертвы принести, а совершивши жертвы - в храм вступает. Не раз на острове видали моряки - какой-то молодец светловолосый там бегает и скачет при оружии в доспехах золотых. Другие видеть не видали, но слышали его, как пел пэаны. И третьи, наконец, и видели, и слышали его. А кто-то, раз случилось, на острове уснул, и Ахиллесом был разбужен, и тот его отвел в шатер и потчевал роскошно. Там и Патрокл был - наливал вино, играл на лире Ахиллес, присутствовали также и Фетида, и круг широкий демонов других. И Гектор, по словам троянцев, в стране своей остался - там скачет и мелькает на равнине. Я сам ни Ахиллеса, ни Гектора не видел, зато мне Диоскуров увидеть довелось, на корабле плывя, в форме ярчайших светочей, которыми они указывают путь судам во время зимних бурь. Асклепия я тоже видел, и это не во сне, я видел и Геракла, и это наяву.