Массовые моления белорусских переселенцев юга Западной Сибири в ХХ веке
Автор: Фурсова Е.Ф.
Журнал: Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий @paeas
Рубрика: Этнография
Статья в выпуске: XIX, 2013 года.
Бесплатный доступ
Короткий адрес: https://sciup.org/14522040
IDR: 14522040
Текст статьи Массовые моления белорусских переселенцев юга Западной Сибири в ХХ веке
В этнографической науке особое значение имеет изучение роли и места обряда в парадигме формирования традиционной духовной культуры восточных славян. Это в определенной степени связано с высказывавшимися предположениями об «обрядовом характере культуры» славянских народов. Авторы проекта между Россией и Беларусью исходят из предположения, что восточнославянская традиционная духовная культура формировалась на основе таких базисных составляющих, как обряд и обрядовая традиция. Предполагается, что традиционная духовная культура всех славянских народов формировалась и развивалась именно по обрядовому типу. На это прямо и косвенно указывают хорошо сохранившиеся богатейшие календарные и семейные обрядовые комплексы. Новые экспедиционные материалы свидетельствуют об устойчивости окказиональных и других типов массовых обрядов, в части которых использовались иконы.
Полевые работы 2013 г. проводились в Васюганье, в среде потомков переселенцев из Могилевской, Витебской и Калужской губерний столыпинского периода (1906–1916 гг.). Современные информаторы отчетливо помнят обстоятельства молений о дожде, обряды «пахания реки», проводившиеся группами семей до 1960-х гг.
Записанные в ходе экспедиции 2013 г. материалы интересны тем, что раскрывают не отдельные элементы, а комплекс обрядовых действий, включавших акциональные, предметные, персональные и локативные коды. Современные информаторы рассказывают об этом так, как будто все происходило вчера:
«В первую пятницу носят, после Троицы, или када дождя нет. Тода икону у нас носили. Хадили много старух, мы ещё не хадили, матеря наши хадили. Вот они сходят сперва на речку, пашут речку…» (ПМА. 2013).
Маршрут был довольно сложным: включал обходы полей и кладбища. Прасковья Киреевна Буркова (1932 г.р.) вспоминала:
«А тода с речки идуть на хлебушко. Богородицу поють. С хлебушка идуть на кладбище. Просють Бога, чтобы дождь дал. А тода с могилок идуть, по дворам расходятся. Я свою иконку бяру, ты свою домой забираешь. Ну, одна икона, не знаю, иде она, у тётки Груни была большая».
Как видим, в структуру сибирских обрядов входило также посещение «хлебушка», т.е. обходы полей. Можно предположить, что посещение полей должно было привлечь милость Бога именно к этим гибнувшим от отсутствия небесной влаги нивам. По представлениям древних славян, поклонение воде и источникам должно было спасать от засух. О «жрущих у воды, у кладезя, у озера» имеются сведения в византийских источниках. На эту тему писали создатели житийной литературы, например, митрополит Иоанн Русский, автор «Густинской летописи» [Мавродин, 1978, с. 50; Фаминцын, 1995, с. 59]. О сооружении святилищ около рек, озер и ключей свидетельствуют реконструкции целого ряда святилищ в районах восточнославянского расселения второй половины I тыс. н.э. [Седов, 1982, с. 261–262].
Что же касается «пахания реки», то в качестве самостоятельного обряда его могли выполнять в любое время по случаю засухи или массовых эпидемий людей и скота [Фурсова, 1992; Любимова, 1999]. При этом с собой не брали ни иконы, ни свечи. В болотистом Васюганье в «пахании» участвовали все желающие (в основном женщины и дети). Однако «пахали» только вдовы. Таким образом, если реальную пахоту совершали мужчины, то ритуальную – исключительно женщины. Приведем воспоминания очевидца 1950-х гг.:
«Это речку вдовы пахали, када засуха была. Вдов собиралось, сколь было. Брали конный, маленький плужок. Пахали само натурально. И поперёк её (речки. – Е.Ф.). Две тянуть плуг, одна за плугом, а двое тянуть. Она мелкая, Чока, у нас була, туда и обратно. Була я, када перепахивали. Одетые были, в рубашках. Эти уже не ходили к хлебу. Плужок на место поставять» (ПМА. 2013).
В предыдущих работах нами уже анализировался обряд «пахания» в ряде районов Барабинской лесостепи, а также по течению рек Чулым 534
и Иня. Так, чалдоны Иткульской и Каргатской волостей в случае засухи «пахали» р. Чулым в 1920-е гг.
«В деревне бабка Захариха была. У ей соха деревянная… Она соберет подростков и речку пашет».
В некоторых локальных традициях исполнение обряда развертывалось на улице, в огороде, вокруг селения. Приведем сообщение переселенки из Смоленской губернии:
«Для вызова дождя огород опахивали. По улисе надо пройти с плугом. Соберутся с иконами бабы и пропахивают. Плужок, вперед лошадь. Это давно было».
В украинских деревнях тоже хорошо помнят о таких обычаях.
«Када дождика не было, старые старушки запрягались в плуг и пахали землю вокруг села. Дождик вызывали».
При этом участвовавшие в обряде пожилые женщины должны были являться, как это имело место и в васюганских обрядах, вдовами.
Описанный обряд «пахания реки» отличается от известных в этнографической литературе по материалам Полесья и Карпат тем, что присутствовавшие женщины не были обнажены, но одеты лишь в нижние рубахи, т.е. «исподнее». К тому же, в Полесье и прилегающих к нему районах Белоруссии и России для вызывания дождя символически пахали высохшее русло реки [Толстая, 1986, с. 18–22]. Кроме того, исполнителями были «бабы» или «девочка-подросток». В нашем же случае это – вдовы, статус которых предполагал особое ритуальное состояние. Можно предположить, что представления, связанные с паханием реки, восходят к дохристианским верованиям о мифологической реке царства мертвых (греч. Лета , инд. Вайтарани , др.-рус. Лета , Огонь-река , Смородина ). В ряде локальных традиций в реку сбрасывали погребальные кресты с могил утопленников, поливали могилы водой из реки (40 ведер) [Фурсова, 2003, с. 124]. Убедительных объяснений на этот счет в этнографической литературе нет, как и пояснений относительно причин ритуального использования плуга. Плуг выступает инструментом творения, являясь средством перехода от хаоса к космосу. Действительно, Б.А. Рыбаков приводит легенду, переданную Геродотом, о ежегодных скифских празднествах в честь «небесного плуга», упавшего с неба наряду с секирой и чашей. Плуг позволил себя взять только младшему из братьев – Колоксаю, «царю пахарей», т.е. не скифу, но славянину-сколоту [Рыбаков, 1981, с. 559].
В ряде локальных вариантов обряды по случаю «бездождия» приурочены к календарным датам. Здесь уже не исполнялось «пахание», но структурно этапы обряда совпадали с приведенными выше. В дореволюционный период крестные ходы совершались с иконами, по возможности, в присутствии священников. В атеистические годы моления проводились одними селянками, из которых 1–2 пожилые женщины должны были хорошо знать обряд и руководить остальными. Приведем рассказ информатора, который относился к событиям 1930–1940-х гг.:
«К хлебу ходили на Троицу, или… на Девятую Пятницу. Девятухой называли, или Девятая Пятница, вот зовуть етя. Сначала на речку сходять, потом на хлеб, у нас на горке хлебушко был. Там походють с иконами. Ходять и поють Богородицу. Там взошли на бугор, там молились и Богородицу пели. Потом Богородицу поють и на кладбище идуть. На кладбище так же само пели Богородицу и там сидять (обход не делали. - Е. Ф.). Могилки только утопленников поливали, такие - нет. Там уже на кладбище посидять, идуть домой, опять Богородицу пропоють и все по домам отдыхать идуть».
Таким образом, не только свидетельства из Полесья и Карпат, но и сибирский материал дает представление об окказиональных обрядах в районах, где проживали белорусские переселенцы. Такую информацию можно получить от украинцев и русских-старожилов в местах совместного с белорусами проживания. Отсутствие сведений из других мест свидетельствует не столько об исчезновении обряда, сколько о том, что здесь его вытеснили христианские «молебствия» и крестные ходы.
«Обрядовый текст», записанный в ходе экспедиционных работ, а также наблюдения показали, что при стихийных бедствиях и в ситуации отсутствия церкви (или ее значительной отдаленности) самопроизвольно актуализируются и восстанавливаются народные славянские обряды. Обрядовые действия включают наиболее устойчивые компоненты, важные для их исполнителей с точки зрения достижения желаемого результата. Описанные сюжеты во многом подтверждают гипотезу об обрядовых константах и переменных как движущих силах в традиционной духовной культуре восточнославянских народов даже на современном этапе их существования.