Материалы по этнографии казахов-букеевцев в российской дореволюционной периодике

DOI:

Цитирование. Рыблова М. А. Материалы по этнографии казахов-букеевцев в российской дореволюционной периодике // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2017. – Т. 22, № 3. – С. 169–182. – DOI:

Три последних десятилетия ознаменовались процессом возрождения культурных традиций практически всех народов, проживающих на территории Нижнего Поволжья, в том числе и казахов – потомков группы букеев-цев. Появился запрос, как от казахской общественности, так и от научного сообщества, на информацию о так называемых истоках – этнической истории, основах традиционной культуры и пр. В связи с этим могут представлять значительный интерес материалы российских дореволюционных периодических изданий, на страницах которых оказались разбросанными множественные свидетельства об этнографических особенностях букеевцев, о хозяйственной, общественной и религиозной сферах их жизни, о процессах адаптации кочевников к новым экологическим и социальным условиям существования, их взаимоотношениях с соседними народами и имперскими властями.

Букеевцами в дореволюционное время называли группу казахов, представлявших роды Младшего жуза и образовавших с позволения российских властей в 1801 г. в южной части степей Волго-Уральского междуречья Букеевскую (Внутреннюю) Орду (ханство). В состав группы вошли, помимо самих казахов, ногайцы, татары и калмыки, что отразилось и на антропологическом типе буке-евцев, и на особенностях их культуры, испытывавшей к тому же сильное влияние со стороны проживавших по соседству русских крестьян. К середине XIX в. численность каза-хов-букеевцев достигала 170 тыс., а в конце века – 240 тыс. человек. Их традиционным занятием было кочевое скотоводство, однако к середине XIX в. под влиянием русских бу-кеевцы стали переходить сначала к полуосед-лому, а затем и оседлому образу жизни. После установления постоянных границ Букеевс-кой Орды, в советское время ставшей самой западной частью Казахской ССР, значительная часть казахов-букеевцев сохранила традиционные поселения и частично маршруты перекочевок в Астраханском, Саратовском и Волгоградском Заволжье. Еще одна часть территории бывшей Букеевской Орды составила Бокейординский район в составе Западно-Казахстанской области Казахстана. В настоящее время казахи-букеевцы, с одной стороны, оказались разделенными нынешней границей между Российской Федерацией и Казахстаном, с другой – являются своеобразным этническим буфером между двумя государствами, осуществляя постоянные межродовые и межсемейные контакты в приграничных территориях. В течение двух последних столетий казахи-букеевцы и их потомки в значительной мере определяют этнокультурный облик нынешнего Волгоградского и Астраханского Заволжья, оказывают влияние на формы межкультурных коммуникаций, как на российских, так и на казахстанских территориях.

Между тем в течение всего советского периода и до наших дней внимание исследователей не было сосредоточено на изучении культурных особенностей этой своеобразной этнолокальной группы. Совсем иной была ситуация в дореволюционное время, когда уси- лиями сначала разрозненных энтузиастов, а затем и объединенных такими организациями, как Императорское Русское географическое общество (ИРГО) и его региональные отделения, Вольное экономическое общество, губернские статистические комитеты и др., велось активное изучение этнокультурных особенностей многочисленных обитателей российских окраин.

Внимание российского общества к поселившемуся на территории империи народу возникло практически сразу же после вхождения Младшего казахского жуза в состав России (1730 г.). Это внимание во многом поддерживалось российским правительством, заинтересованным в расширении знаний о присоединяемых к империи новых землях и народах. После образования Букеевской Орды (1801 г.) и расселения казахов в Заволжье началось взаимодействие с ними русских чиновников, торговцев и ученых. Особенно активно стали изучаться букеевцы после создания в 1845 г. ИРГО, с этого же времени стали появляться отдельные монографические работы, например в 1846 г. была издана небольшая книга Я.В. Ханыкова «Очерк состояния Внутренней Букеевской Орды в 1841 г.» [54]. Материалы по этнографии казахов-букеевцев содержались в вышедшей в 1852 г. работе русского этнографа, специалиста по народам Нижнего Поволжья П.И. Небольсина «Очерки Волжского Низовья» [34], которая первоначально публиковалась на страницах «Журнала Министерства внутренних дел» [33]. В 1880-х гг. вышли монографические издания, содержавшие материалы по этнографии буке-евцев, написанные известным русским этнографом А.Н. Харузиным: «Степные очерки (Киргизская Букеевская орда)» и «Киргизы Букеевской орды. Антрополого-этнографический очерк» [54; 55]. В немалой степени появлению этих и других работ способствовала масса публикаций по этнографии казахов-бу-кеевцев на страницах периодических изданий, начавшаяся в 1840-е гг. и продолжавшаяся до начала XX века.

Свои страницы для публикации материалов по этнографии казахов-букеевцев предоставляли такие центральные издания, как «Сын Отечества», «Русский вестник», «Эпоха», «Русский инвалид», «Северная пчела»,

«Санкт-Петербургские ведомости», «Журнал Министерства внутренних дел», «Журнал Министерства государственных имуществ»; региональные газеты и журналы: «Самарские губернские ведомости», «Саратовские губернские ведомости», «Астраханские губернские ведомости», «Оренбургские губернские ведомости», «Уральские губернские ведомости», «Астраханский справочный листок», «Астраханские епархиальные ведомости» и др.

Материалы по истории, этнографии и статистике Букеевской Орды собирали и публиковали в периодических изданиях члены ИРГО (в рамках которого было создано отделение этнографии) И.П. Корнилов, М.И. Иванин, известные нижневолжские краеведы П.И. Небольсин и А.Ф. Леопольдов. Наряду с этими профессиональными исследователями быт и культуру букеевских казахов описывали врачи, ветеринары, торговцы, чиновники, «путешествующие», не обладающие навыками сбора этнографического материала, но зато имеющие зоркий и любопытный глаз. Краткому обзору этих публикаций и посвящена настоящая статья. Эти материалы, ранее почти не используемые современными исследователями, могут быть, на наш взгляд, востребованы не только представителями научного сообщества, но и теми, кто стремится к возрождению и популяризации этнокультурных традиций казахов Нижнего Поволжья. Актуализируется данная тема и в связи с активно исследуемой в последнее время так называемой имперской историей России.

Первоначально интерес большинства авторов газетных и журнальных публикаций был сконцентрирован на личностях ханов Букея и Джангира (причем давались описания не только их деятельности, но и внешнего вида, включая костюм и антропологические характеристики) [45], на особенностях административного устройства Орды, общей статистике и природе «киргизской степи» [14; 16; 25; 27; 31; 32; 36; 38; 46; 52]. Многих из тех, кто посещал Бу-кеевскую Орду с самыми разными целями, интересовало ее экономическое состояние. Отсюда обширные и детальные описания особенностей кочевого скотоводства и торговли в Орде. Авторы статей и заметок задумывались о том, как улучшить экономическое благосостояние Орды, сделать более рентабельным ее хозяйство, давали рецепты по улучшению коневодства и овцеводства в степи.

Со временем круг затрагиваемых в публикациях проблем значительно расширился: стали появляться подробные описания отдельных элементов духовной и материальной культуры букеевцев, особенностей их хозяйственного уклада, анализировались культурные контакты русских и казахов, обсуждался процесс интеграции последних в состав империи. Показательно, что не только региональные, но и центральные российские периодические издания считали своим долгом ознакомить как можно лучше своих читателей с бытом и культурой многочисленных народов империи, в том числе и тех, кто относительно недавно вошел в ее состав. На страницах российских периодических изданий можно было прочитать об обычаях гостеприимства у казахов-букеевцев, обрядах социализации мальчиков, чайных трапезах, народной медицине, религиозных представлениях народных праздниках, играх и пр. [20; 21; 39; 43]. Газетные статьи содержат подробные описания казахских поселений и жилищ [24; 39], традиционной охоты [40], способов приготовления кумыса и лечения им [36]. Правила организации казахского туя (пира с играми, борьбой и пр.) представлены в обширной статье М.Я. Киттары [26]. Детальное описание традиционной одежды букеевцев дано на страницах «Сына Отечества» 1840 года [36]. Автор одной из статей попытался также дать описание антропологического типа казахов-букеевцев, не вполне научное с точки зрения антропологии, зато весьма красноречивое: «...лица их смугло-желтые и скулистые, глаза большей частью черные, лица плоские, носы широкие, ноги кривые, походка медленная, развалистая от непривычки к пешеходству и от неудобства обуви особенного кроя из юфты на высоких внутренних каблуках. Волосы на бороде и усах чаще всего темно-русые, редкие, а на голове жесткие черные, последние они бреют и покрывают головы тюбетейками. Бороды клином, у губ волосы выдергивают щипчиками или подбривают» [42].

Вообще образ «другого» (кочевника-степняка) очень явно представлен в этнографических зарисовках дореволюционной периодики. Он в целом соответствовал духу вре- мени с его европеистскими просветительскими представлениями о «диких» и «цивилизованных» народах, но в то же время в газетных и журнальных публикациях середины и второй половины XIX в. наблюдается уже значительное его смягчение, по сравнению, например, с представлениями А. Левшина о «хищнических нравах казахов», о якобы присущем им большом корыстолюбии и страсти к грабежам (под которыми обычно понимался неверно понятый обычай баранты) 2.

Исследовавшая имперскую лексику по отношению к казахам О.Е. Сухих обратила внимание на то, как со временем (по мере усиления влияния русской администрации в Казахской степи) изменялся тон текстов российских официальных документов: от покро-вительности к повелительности [49]. Статьи и заметки в периодике XIX в., писавшиеся либо специалистами-этнографами, либо (гораздо чаще) представителями местной интеллигенции, дают пример другой лексики и другой тенденции в ее развитии, а образ «дикого кочевника» постепенно трансформируется в доброго знакомого, немного странного и, конечно же, нуждающегося в опеке и помощи со стороны «цивилизованных» собратьев.

Например, Э.Ж. Островский так характеризовал букеевцев в 1859 г. на страницах «Журнала Министерства внутренних дел»: «Киргизы хитры, недоверчивы, трусливы, но при возможности дерзки, чрезвычайно корыстолюбивы и ленивы. Образование ослабляет отчасти эти недостатки, как можно заметить на некоторых из числа образовавшихся в высшем учебном заведении. Между султанами много совершенно необразованных, и эти последние отличаются гордостью, надменностью и чрезвычайной ленью. Киргизы вообще очень болтливы, любят проводить целые ночи в разговорах, к которым женщины никогда не допускаются» [39]. А.Ф. Леопольдов в 1850 г. писал о том, что в начале века киргизы Букеевской Орды были страшны русским, «как хищные звери, если не более», и называл их (применительно к тому времени) «толпами дикарей» [1]. Однако уже через год в другой газетной заметке он же воссоздал образ кочевника совершенно в духе европейского просветительства, отдав дань тем его представителям, которые воспевали близкого к природе «первобытного дикаря»: «Житель степи есть друг природы. Забота – этот тлетворный червь – не точит, не съедает его сердца; на раздольной и девственной степи редко приходит ему на память горький удел его: в поте лица снести хлеб свой» [2]. На страницах «Оренбургского листка» в 1890 г. была помещена заметка о посещении казахской степи профессором Э.Ю. Петри, который хвалил казахов, отмечая их стремление к грамотности и образованию, и писал о многих их «культурных задатках» и способности перейти «к более высокой культуре» [44].

Не менее интересен и образ «своих», то есть русских, который раскрывается как бы исподволь на страницах периодики, освещающей отношения между русскими поселенцами и казахами. Так, А.Е. Алекторов, пересказывая на страницах своего библиографического указателя статью некоего Е-на, заступавшегося за казахов, притесняемых русскими, писал: «Невольно думается, как много у нас, русских, плакальщиков, бичующих самих себя, готовых снять с себя рубашку и наделить ею кого угодно, только бы про нас сказали, что мы люди гуманные, передовые, достойные удивления Европы по своей цивилизованности и самоотверженности» [6, с. 327].

Авторы большинства газетных и журнальных публикаций не были ни этнографами, ни антропологами, но значимость их работ (от обширных статей до маленьких заметок) заключается в первую очередь в том, что в них нашли отражение опыт непосредственного наблюдения «живой» традиционной культуры и результаты общения с ее носителями. Почти все публикации, посвященные описаниям этнокультурных особенностей казахов-букеевцев, демонстрируют качества, нередко отмечаемые уже современными учеными, как доминирующие в русском национальном характере и определяющие особенности протекания межкультурных коммуникаций на огромных просторах Российской империи: простодушное любопытство, открытость к контактам, «способность интериори-зировать возможную внешнюю конфликтность и стремление нейтрализовать ее уже внутри себя» [29, с. 419].

Готовя к изданию монографию «Киргизы Букеевской Орды», известный русский эт- нограф и антрополог А.Н. Харузин обращался к многочисленным газетным и журнальным публикациям, посвященным этнографии букеевцев. Он составил указатель основных из них (дополненный впоследствии А.Е. Алек-торовым) [56] и дал им общую оценку, сводимую к тому, что главные их особенности – фрагментарность, отсутствие системности и желания (или умения) авторов «вникать в суть быта этой интересной народности» [54, с. 14]. Отмечал известный этнограф и те трудности, которые могли возникнуть у серьезного исследователя при работе с этими публикациями: «...в них нет точного указания на местность, где те или другие обычаи в ходу... к какому времени относится тот или другой обычай или обряд» [54, с. 14]. Исследователь предупреждал, что для пожелавшего серьезно заняться исследованием этнокультурных особенностей казахов-букеевцев откроется «обширное и почти не тронутое поле» для изысканий, ему придется свести воедино и систематизировать многие сотни разрозненных свидетельств, разбросанных на страницах обширной российской периодики XIX века. Остается только сожалеть, что до сих пор желающих осуществить этот масштабный проект так и не нашлось (если не считать отдельные этнографические сюжеты в вышедшей в 1984 г. книге С.З. Зиманова «Россия и Букеевское ханство» и краткую характеристику влияния русской культуры на казахов, данную Б. Аспан-дияровым [7, с. 130–141; 18]).

Сам А.Н. Харузин не ставил перед собой задачу осуществить полномасштабный анализ этнокультурных особенностей букеев-цев, остановившись на характеристике лишь отдельных элементов их традиционной культуры и сосредоточив свое внимание на физической антропологии. Однако ряд русских журналов опубликовал более или менее подробное изложение его книги [24], некоторые столичные и региональные издания напечатали на нее рецензии [4; 22, с. 174].

Серьезно и озабоченно обсуждали на страницах периодической печати представители российской науки и общественности и вопросы государственной политики по отношению к вновь поселившемуся на территории страны народу. Следуя за позицией официальных российских властей, авторы газетных и журнальных публикаций (как столичных, так и местных) четко и однозначно формулировали задачи их ассимиляции (обрусения) и приобщения к «достижениям цивилизации» путем проведения комплекса мер в области экономики, управления и образования. Правда, способы решения этих задач виделись различным авторам по-разному. Некоторые ратовали за решительные меры, включавшие проведение земельной реформы в Орде с закреплением отдельных участков земли за конкретными лицами, что, безусловно, способствовало бы переходу казахов к оседлости, а также за унификацию всей системы управления с приведением ее в соответствие с российским законодательством [15]. Другие высказывались за постепенность проводимых реформ и необходимость учитывать особенности культуры и быта «цивилизуемых» народов.

Так, обширная статья М.И. Иванина (бывшего с 1853 г. в течение трех лет советником во Временном Совете Внутренней Бу-кеевской Орды) имела своей целью оказать помощь русской администрации в превращении «диких народов, населяющих Россию, в цивилизованные, изменить их наклонности и привычки и нравственно перевоспитать» [19]. Эта задача представлялась автору весьма трудной, а для ее решения, по его мнению, нужно было не просто отменять какие-то обычаи и традиции казахов, не отвечающие, по представлению администрации, требованиям «цивилизованных обществ», а искать им подходящий эквивалент. (Отметим, кстати, что такая позиция вполне соответствовала рекомендациям по управлению британскими колониями, данным в свое время знаменитым английским антропологом Б. Малиновским [30].) Именно с этой целью М.И. Иванин знакомит читателей с традициями управления и судопроизводства у казахов-букеевцев, осуществляемых по нормам обычного права, включая характеристику системы сборов (зякят и су-гум) и «народных» судов по таким делам, как воровство, поземельные споры и «дела супружеские».

Весьма показателен в этнографическом отношении вывод автора о том, что, несмотря на все усилия русской администрации, суд по нормам обычного права долгое время оставался для казахов более предпочтитель- ным, чем официальный суд русской администрации, основанный на следствии с допросами свидетелей, делопроизводстве, приводе к присяге и пр. И другие чиновники, состоявшие на службе в Букеевской Орде, свидетельствовали, что, несмотря на простоту суда по обычному праву, он чаще всего был вполне справедливым, посредники очень серьезно относились к своим обязанностям и случаи их лукавства (из уважения к богатству или влиятельности обвиняемого лица) признавали редкими исключениями. Во всяком случае, многие из тех, кто изучал судебную практику в Орде, отмечали укорененность здесь норм обычного права и сохранявшееся долгое время настороженное отношение казахов к навязываемой системе российского судопроизводства [37].

В периодических изданиях постоянно ставился вопрос о необходимости тщательного изучения обычного права казахов, о составлении сборника их «юридических обычаев, имеющих силу закона». Многие соглашались, что нужно смягчать нормы обычного права казахов, но также и учитывать их при проведении судебной и других реформ, заимствуя из них все лучшее. Для сбора материалов по обычному праву казахов предлагалось воспользоваться услугами членов Западно-Сибирского отдела ИРГО: топографов, ветеринаров, врачей, лесничих и т.п., разъезжающих по Орде по делам службы. Но особенно важным признавалось привлечение к этой работе людей, знающих язык и традиции казахов [23].

Показательно и то, что имеющий довольно радикальные взгляды А.Е. Алекторов, известный просветитель и знаток казахских традиций, настаивавший на отмене так называемых судов биев, подчеркивал в первую очередь не проистекающие из этого «удобства» управления Ордой, а возможные выгоды для самих казахов, так как суды биев обходились им очень дорого и не соответствовали (с точки зрения просвещенного исследователя) «истинным понятиям справедливости» [5]. А.Е. Алекторов весьма скептически оценивал успехи российской администрации в Орде, упрекая ее в половинчатости мер, чрезмерной политкорректности, сетовал на то, что Временный Совет излишне усердствовал в сохранении традиционной культуры казахов. Сам он искренне полагал, что у казахов «не было никогда и быть не может собственной культуры» [3]. Интересна, однако, не только позиция «державника» и сторонника сплошной русификации туземных народов, но и его оценка весьма деликатной позиции русской администрации в Орде в отношении инородцев и их культуры, активно привлекавшей к управлению выходцев из местной этнической среды.

Однако в другом вопросе – о роли христианизации в процессе ассимиляции туземцев – тот же А.Е. Алекторов спорил на страницах прессы с теми, кто настаивал на том, чтобы дать отпор проповеди в Орде мусульманства со стороны татар и усилить православное миссионерство. Его статья «Обрусение инородцев и задачи обрусительной политики» написана в виде диалога с И.Н. Смирновым, выступившим с девизом «Христианство для инородцев» [47]. А.Е. Алекторов противопоставил ему свой девиз – «Школа для инородцев» как средство для обрусения казахов. Учитель и книга, по его мнению, должны были подготовить почву для будущего восприятия инородцами христианства, а задача русской администрации и духовенства – просвещать, а не навязывать. В конечном счете не только в школах Букеевской Орды, но и во всей российской Центральной Азии утвердилась и распространилась система Н.И. Иль-минского с ее русифицированным просветительством, которое заняло место православия, а в религиозной сфере окончательно утвердилось мусульманство, хотя и сильно разбавленное у букеевцев языческими представлениями и обрядовыми практиками.

Периодические издания, отражавшие чаяния российской общественности скорейшей русификации туземцев, скрупулезно и с радостными чувствами фиксировали каждый факт открытия в Орде очередной русско-казахской школы или обращения в православие кого-то из казахов, однако параллельно не переставали сетовать и на то, что проповедь ислама татарскими миссионерами делает несравнимо большие успехи.

Как показала жизнь, с христианизацией казахов-букеевцев в конечном счете ничего не вышло, но не менее важно другое обстоятельство, также нашедшее отражение в периодических изданиях второй половины

XIX в., – обрусение букеевцев шло стремительными темпами. И уже в вышедшей в 1889 г. книге А.Н. Харузина «Киргизы Буке-евской Орды» читаем: «Не в наших целях входить в подробности быта букеевского киргиза. Но в этом самом быту бросаются в глаза некоторые черты, которые указывают, насколько киргиз “внутренний” отдалился от всего киргизского племени, насколько он приобрел свою физиономию, ставши в новые условия жизни. На что бы мы не взглянули: на религию ли, семью, сословность, родовое устройство, игры и песни – повсюду видим мы упадок старинного быта, лишь переживание старого» [54, с. 20].

Будучи этнографом, А.Н. Харузин с грустью писал об утрате букеевцами многих черт традиционной культуры, пророча им в ближайшей перспективе лишь три пути: ота-таривание, обрусение (и тот и другой давали шанс на физическое выживание, но должны были привести к гибели народной самобытности) и полное вымирание. Однако опасения этнографа не сбылись: казахи Букеевс-кой Орды не только выжили, но и сохранили свою самобытность, продемонстрировав при этом большие адаптационные возможности своей культуры.

Именно как успех, как умение творчески сочетать собственные традиции с традициями соседних народов и способность к инновациям оценивал процесс интеграции казахов в структуру Российской империи М.И. Иванин. Он дал общую оценку процессам интеграции разных кочевых народов в состав империи. Сравнивая процессы аккультурации калмыков, башкир и казахов, он приходил к выводу, что только последние показали реальные и значительные успехи, творчески заимствуя опыт соседних народов и соединяя его с собственными традициями: «Третий кочевой народ юго-восточной России – киргизы, тоже еще недавно занимались грабежами, уводом в плен людей и скота, хотя и считались более ста лет нашими подданными. Но... так как киргизы эти перешли к нам добровольно и не питали такой закоренелой вражды и такого недоверия, как башкирцы, то при содействии других благоприятных обстоятельств быт этого кочевого народа менее чем в полвека так здесь изменился, что на-

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ род этот стал полуоседлым, начал без всякого принуждения и даже вмешательства заниматься торговлей, жить трудом, косить сено, строить зимовки (дома из глины с земляными огорожами для скота), понял пользу приобретения земли в собственность и во многом изменил прежний свой кочевой быт» [19, с. 6]. Высоко оценивал М.И. Иванин и роль правителей Букеевской Орды, умевших направить усилия своего народа на адаптацию к новым условиям жизни и видевших не только сильные стороны российской администрации, но и ее недостатки.

Об особенностях протекания межэтнических контактов в Орде, в частности о взаимоотношениях между казахами и русскими, в положительной коннотации писали на страницах периодики такие известные исследователи-краеведы, как П. Небольсин и А.Ф. Леопольдов. Последний отмечал, что с самого начала возникновения Букеевской Орды казахи «были страшны русским», так как нападали на их селения, угоняли скот, были случаи физической расправы над русскими. В ответ они вооружались, объединялись в артели для отпора набегам кочевников. Однако уже к 1850-м гг. на смену силовому противостоянию пришло взаимовыгодное сотрудничество и культурный обмен: «...в пограничных селениях многие из русских очень хорошо выучились говорить по-киргизски, особенно мальчики. Это стало одним из главных средств, послуживших к сближению русских и киргизов. Многие из русских коротко знакомы с киргизами, водят с ними хлеб-соль» [28]. А.Ф. Леопольдов писал, что в Орде и ее окрестностях стали популярными взаимные «гостевания» (при этом русских угощали кумысом, казахов – вином), товарообмен на ярмарках, распространение среди казахов русского хлеба, посуды, утвари, а среди русских – чаепития и кумысолечения. Описал А.Ф. Леопольдов и процесс постепенного оседания казахов, который происходил под влиянием русских крестьян. По его словам, войдя в близкие отношения с русскими, казахи многое изменили в своем быту: стали строить на зиму землянки, заготавливать сено для скота; употреблять в пищу русский пшеничный хлеб и каши; завели лошадиную сбрую и стали ездить на телегах и санях [28; 48]. Об изменениях в лучшую сторо- ну взаимоотношений казахов и русских крестьян, а также быта казахов писали и другие авторы [40].

Периодические издания XIX в. зафиксировали и еще одно из направлений имперской политики на Востоке, безусловно заслуживающее внимания. Это опыт привлечения к управлению русифицированной элиты присоединенных (или покоренных) народов. Ярким представителем казахской элиты, всю свою жизнь посвятившим просвещению казахов-бу-кеевцев и их интеграции в состав империи, является Мухаммед-Салих Бабаджанов (1834–1871), ставший также этнографом, просветителем и публицистом. Практически все его работы, посвященные этнографии казахов-букеевцев, публиковались на страницах российских периодических изданий. Родился Бабаджанов в семье есаула Букеевской Орды, окончил первую, созданную в Орде, русско-казахскую начальную школу в Ханской ставке, а в 1851 г. – Азиатское отделение Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса, который готовил переводчиков для российских административных органов власти и военных учреждений. По окончании корпуса он вернулся в Букеевскую Орду, где работал на разных должностях: с 1855 г. служил советником канцелярии Ханского совета Букеевской Орды, с 1866 г. был управителем Камыш-Са-марской части Орды. В конце 1850-х гг. Бабаджанов наладил контакты с ИРГО, стал регулярно направлять туда свои статьи, заметки, вещевые коллекции. В 1861 г. Совет Общества по представлению Отделения этнографии избрал его своим членом-сотрудником, а еще через год наградил серебряной медалью «За значительное содействие трудам Отделения этнографии и, между прочим, доставление статей о быте киргизов и разных этнографических предметов». Свои научные труды он писал в виде писем к П.И. Небольсину, который опубликовал их с разрешения автора в столичных газетах [51].

В публикациях Бабаджанова нашли отражение самые разные стороны хозяйственной жизни казахов Букеевской Орды, представлены описания отдельных элементов их традиционной культуры; большое внимание он уделял вопросам просвещения казахов, приобщения их к достижениям русской культуры [8; 9;

11–13]. В 1860 г. Бабаджанов в составе депутации казахов Оренбургского генерал-губернаторства посетил Санкт-Петербург и Москву. Депутация побывала в Эрмитаже, Арсенале, на Монетном дворе, Красной площади, в Московском университете и театре [35]. Своими впечатлениями о поездке в Санкт-Петербург в 1868 г. Бабаджанов поделился на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», отмечая, что «много постиг из русского искусства, образования, изобретений, производства» и все это будет весьма полезно для его соплеменников. О целях поездки в Россию от имени всех членов казахской депутации Бабаджанов писал: «Мы должны были вывезти из России что-либо полезное и нужное для народных потребностей в наших аулах» [10].

Можно отчасти согласиться с оценкой таких поездок, данной О.Е. Сухих, отмечавшей, что главная их задача (во всяком случае со второй половины XIX в.), по замыслу властей, заключалась не в распространении среди степняков приемов передового хозяйствования, а в том, чтобы показать мощь и величие империи, в состав которой им предстояло интегрироваться [50; 51]. Однако дело в том, что именно этот эффект и оказывался наиболее мощным стимулом в приобщении казахской знати к достижениям русской цивилизации, при том что утилитарные соображения хозяйственной выгоды работали плохо. Что касается М.-С. Бабаджанова, то он, живя и работая в Орде, личным примером способствовал процессу перехода казахов к оседлости, распространению среди них достижений науки и техники и русской культуры. Его имение в Орде имело вид почти образцового оседлого центра с роскошным садом.

Весьма показательно, что и по отношению к «просвещенным киргизам», активно привлекаемым имперским правительством на свою сторону, русское общество также разделилось: одни на страницах периодики приветствовали и поощряли меры по их приобщению к русской культуре; другие считали, что властям стоило бы более заботиться о русскоязычных подданных, а активное освещение в печати, например, приезда в Санкт-Петербург и Москву делегации казахов, в которой находился Бабаджанов, некоторые назвали «киргизоманией» [9; 17; 41].

В любом случае выводы и оценки тех, кто жил долгое время в непосредственной близости с букеевцами и публиковал свои статьи и заметки в местной периодике, значительно отличались от выводов столичного этнографа, уже в силу своей профессиональной принадлежности более обеспокоенного сохранностью этнических традиций, нежели их модификацией. А.Н. Харузиным была поднята, по сути, глобальная проблема модернизации традиционных сообществ (ее форм, особенностей и последствий) [24]. Местные же краеведы, общественные деятели и чиновники своими непосредственными наблюдениями зафиксировали на страницах периодики ситуацию, которую впоследствии С.В. Лурье (оценивавшая деятельность администраций России и Великобритании) определила в виде своеобразного парадокса: «Вообще, парадокс этих двух империй (русской Среднеазиатской и Индийской империи англичан) состоял в том, что в них, на удивление, не удавалось то, к чему более всего стремились, и напротив, как-то само собой получалось то, к чему особого интереса не ощущали» [29, с. 412]. Действительно, англичане, считавшие себя обладающими особым талантом управления, свои неудачи в Индии часто объясняли именно негодной организацией управления. В свою очередь, русские, привычно сетовавшие (в том числе и на страницах периодических изданий) на «неумение управлять инородцами», оказывались в итоге в весьма неплохих отношениях с управляемыми [29, с. 412].

А.Е. Алекторов в статье, помещенной на страницах «Московских ведомостей» в 1882 г., весьма нелестно и резко писал об итогах 90летней деятельности русской администрации в Орде, считая, что эти годы «скользнули только по поверхности» жизни казахов, «не задев нисколько их внутренней жизни, не поставив их в близкое общение с окружающим русским народом». Он считал большой ошибкой сохранение на местах и власти родоплеменной знати, и норм обычного права, и практики привлечения к управлению чиновников из туземцев, и само стремление русской администрации «защищать культуру и самобытность киргизов» [3]. Другими словами, А.Е. Алекторов сетовал на извечное российское неумение управлять туземцами и способствовать их ас- симиляции, а появившийся в Орде всего через семь лет этнограф А.Н. Харузин констатировал высокую степень обрусения букеев-цев. Этот же вывод, но уже в положительной коннотации, подтверждали П.И. Небольсин, А.Ф. Леопольдов и др. Десятки периодических изданий били тревогу по поводу активной татарской мусульманской проповеднической деятельности в Орде (якобы вызывавшей у казахов неприязнь ко всему русскому) и крайне слабой христианизации букеевцев, но в итоге именно «отатаренный» казах стал ближе к русским, чем сам татарин. (Весьма показательно, что и в наши дни в Средней Азии бытует поговорка: «Если киргиз хочет стать русским, пусть сначала станет казахом».)

Не стоит ли за этим парадоксом своеобразное качество этничности (и этнической культуры как своеобразного адаптационного механизма), которое заключается в способности активно противостоять резким внешним воздействиям и плавно приспосабливаться к более мягким и постепенным? Было ли это качество известно русской администрации в Букеевской Орде и было ли оно сознательно положено в основу этнической имперской политики? На эти вопросы материалы дореволюционной периодики не дают ответа, но тот опыт создания и скрепления огромной империи в единое целое, отдельные частицы которого периодика зафиксировала, безусловно, заслуживает дальнейшего нашего осмысления, а возможно – и применения.

Таким образом, материалы дореволюционных периодических изданий, посвященные этнографии казахов Букеевской Орды, дают большие возможности не только для изучения их материальной и духовной культуры, но позволяют также оценить политику российского правительства по отношению к так называемым «инородцам» и восхититься той чрезвычайной заинтересованностью, которую проявляло российское общество, пристально следившее и за этой политикой, и за состоянием опекаемых народов. Именно потому, что позиция эта была активной и заинтересованной, появляется возможность у современных исследователей реконструировать многие, уже утраченные, черты традиционной культуры букеевцев, выявить воссоздаваемые на страницах печати эмоционально окрашенные об- разы «своих» и «чужих», обнаружить особенности менталитета не только исследуемых казахов, но и исследовавших их русских.