Метатекст и речевая маска автора (на примере жанра колонки)

Vysotskaya I. V., Maryanchik V. A. Metatext and the Speech Mask of the Author (In the Works of Columnists). Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2020, vol. 19, no. 6: Journalism, p. 180–193. (in Russ.) DOI 10.25205/ 1818-7919-2020-19-6-180-193

Объектом настоящего исследования ¹ послужили единицы метатекста, формирующие речевую маску автора-колумниста. Колумнистика – особое жанровое направление, стиль которого отличается диалогичностью и акцентированием личностного индивидуального начала ². Одним из инструментов создания индивидуальности авторской манеры в рамках жанра колонки становится метатекст, вербальная рефлексия.

Актуальность проведенного исследования обусловлена развитием антропоцентрической парадигмы в речеведении, стилистике, журналистике. Обозначим три наиболее важных момента данного подхода, непосредственно связанных с результатами проведенной работы. Во-первых, речевое поведение «эталонных» речевых личностей становится ориентиром для массовой целевой аудиторией, формируя «языковой вкус эпохи» (перифраз В. В. Костомарова). Во-вторых, признается, что наиболее эффективны такие механизмы воздействия на адресата, которые спонтанно или сознательно «вмонтированы» в речевое произведение, но скрыты за внешней, фактологической информацией. В-третьих, моделирование идиостилей требует выделения субтекстов и их детального анализа.

Актуальность определяется также многомерностью метатекста (как объекта исследования) и его коммуникативным потенциалом. Обзоры концепций и терминологических систем в этой сфере появляются достаточно регулярно, например, в [Перфильева, 2006; Гилева, 2010; Иванников, 2017] и др. Ученые признают правомерность как узкого подхода (отражен в работах М. В. Ляпон, И. Т. Вепревой и др.), так и широкого, который не сводится к языковому коду, а аксиологически обращен к коммуникативному событию. При расширенном толковании метатекст может представлять собой целостную интерпретацию какого-либо текста, произведения, формировать его «метатекстуальный фон» [Чумак-Жунь, 2015]. Вопрос о коммуникативном содержании метатекстовой деятельности решается по-разному. Так, еще А. Вежбицкая в статье, давшей импульс многим исследованиям, выделяла прагматический аспект метатекста [Вежбицка, 1978]. Ученые выявили, что эксплицитный коммуникативный модус сообщения принимает форму метатекста, метапоказатели демонстрируют коммуникативную компетенцию говорящего, метатекст выполняет коммуникативную функцию и соотносится с такими категориями, как авторизация, осторожность, искренность [Перфильева, 2006, 2010; Рябцева, 1994]. Анализ специфики метатекста в том или ином идиостиле или жанре весьма актуален, так как обозначает перспективу выхода на новый уровень обобщения. Поэтому за последнее время появились работы, посвященные описанию метатекста в научных текстах, иноязычных грамматиках, судебной речи, бульварном романе и других художественных жанрах, в произведениях отдельных авторов, дружеских письмах, примечаниях переводчиков и т. д.

Целью настоящего исследования являлся определение функциональной специфики метатекста в авторской колонке, анализ метатекста как коммуникативного действия, как результата метатекстового поведения субъектов журналистского произведения. Основные задачи – анализ метатекстового поведения автора, выделение речевых масок, характеризующих вер- бальную рефлексию. Материалом исследования служит текст авторской колонки Дмитрия Быкова 3 (романиста, поэта, автора литературного жанра «рифмованная проза», эссеиста, автора политических памфлетов, сценариста, биографа, кинокритика).

Значимость и новизна полученных результатов состоит в целостном анализе метатекста колонки (впервые этот жанровый материал рассматривается в таком аспекте), а также в пополнении теории в результате разграничения эксплицитного (открытого) и имплицитного (скрытого) метатекста и выделения новой функциональной разновидности – метатекста-замысла. Метатекст трактуется как коммуникативное действие, результат метатекстового поведения. Новизна заключается в выявлении связей между метатекстовыми фрагментами колумнистики и речевыми масками журналистов в рамках модели идиостиля, в соотнесении метатекста с информационными уровнями журналистского текста – фактологическим, концептуальным, имплицитным (подтекстовым). Базовым положением послужило следующее: метатекстовое поведение авторов-колумнистов свидетельствует об определенной речевой маске – «человек рассуждающий», умеющий анализировать не только ситуацию, но «я-в-ситуации», «я-в-мире», «я-в-речи». Речь, слово, вербальный образ становятся ценностями особого рода. Данный стилистически-смысловой феномен исключает возможность интерпретировать произведение журналиста как свидетельство «деградации», «падения речевой культуры» и т. п., даже в случае подчеркнутой натурализации и просторечной экспрессивности созданного текста.

В качестве основных методов исследования использовались метатекстовый функционально-структурный анализ, интерпретация и интроспекция. В теоретической части мы опирались на исследования в области медиалингвистики и теории метатекста. Напомним, что термин «метатекст» был введен в лингвистике А. Вежбицкой. Она использует терминологическую метафору «метатекстовые нити» – слова и выражения, которые указывают на тему, на связь между фрагментами, на дистанцирование говорящего от информации ( что касается..., кстати, почти, ранее ) [Вежбицка, 1978].

Исходными тезисами, важными для концепции исследования, признаются следующие:

• •    воздействующая функция современного медийного дискурса определяется рядом факторов, в том числе ростом, расширением информационного поля, разнообразием тематики, возможностью альтернативной подачи информации в различных источниках, ослаблением императивности, усилением индивидуализации и персонализации автора/медиатора и целевого адресата;

• •    влияние разговорной речи на письменную коммуникацию продолжает усиливаться, нормативные границы языка СМИ расширяются, появляются иные стилистические стандарты, книжно-письменный и устно-разговорный варианты языка сознательно и спонтанно интегрируются в журналистском творчестве;

• •    субъективизация газетного текста остается устойчивой тенденцией, отражающей специфику современного языка медиа, объективная информация «подчиняется» субъективным авторским смыслам, СМИ, скорее, не информируют, а интерпретируют события [Кормили-цына, 2008];

• •    полифоничность современного публицистического текста решает несколько задач, усиливая воздействующую функцию: подтверждение демократизации и имитация объективности через демонстрацию различных взглядов на объект обсуждения, стилистический эффект полемичности и диалогичности, интеллектуальная игра интертекстуальным и пр.;

• •    «колумнистика» (термин заимствован из американской журналистики начала XX в.) представляет собой: а) особое направление журналистского творчества; б) способ образноаналитического познания социального мира; в) совокупность журналистских материалов в виде колонок;

• •    колонка как авторский стиль, способ подачи текста и/или как жанр (см. дискуссии в [Ярцева, 2011; Лукашевич, 2007; и др.]) - это периодическая публикация СМИ, акцентирующая мнение, точку зрения персонифицированного автора; содержание колонки диктуется тематикой рубрики, например, «Экономика», «Судебная хроника», «Новые книги» и др.; жанровые корни колонки уходят к комментарию, обозрению, эссе; в современной журналистике колонка становится маркером профессионального признания и статуса;

• •    использование метатекстовых средств и рефлексивов анализируется в рамках теорий идиостиля, образа автора медиатекста, речевого поведения, речевых тактик и стратегий, а также учитываются выводы литературоведческих работ; метатекстовые высказывания выполняют субъективно-модальную, рефлексирующую, логико-связывающую функции [Шу-марина, 2011; Ахметбекова, 2014; Богачанова, 2015; Баранов, 2018; Радионова, 2019 и др.].

Назовем признаки колумниста как речевой личности . По законам жанра, колумнист имеет авторитет в профессиональной сфере, демонстрирует компетентность и эрудированность, высокий уровень речевой культуры. Он становится «монополистом» беседы, своего рода фильтром потока информации, инициатором бесед и дискуссий по определенным темам. Журналист должен обладать оригинальным мышлением, позволяющим подать проблему с неожиданного ракурса. Колумнист выбирает факты и поводы из информационного пространства и облекает их в оболочку мнений, тем самым повышая значимость, увеличивая информационный вес объекта обсуждения в глазах читателя, формируя его медиакартину мира. Речевая форма текста колонки - эмотивно-ориентированная беседа с устойчивой / регулярной / своей аудиторией. В тексте эксплицитно выражается оценка описываемой ситуации. Автор может использовать различные речевые маски (друг, богема, иронист и т. п.), но должен быть узнаваемым по индивидуальному стилю и персонифицирован в рамках текста как коммуникативного события. По мнению исследователей, колумнист представляет собой особый лингвокультурный типаж, демонстрируя типизируемость личности, значимость личности для культуры, возможность фактического и функционального существования личности, ценностную составляющую, потенциал карикатурной или упрощенной репрезентации, возможность социолингвистического и лингвокультурологического анализа [Карасик, 2005; Лукашевич, 2007].

Колумнист создает образ себя как профессиональной речевой личности, эксплицируя и акцентируя свои нравственно-этические представления, социальные установки, жизненную позицию. В конечном счете, независимо от тематики колонки (о еде, моде, информационных технологиях, политических реалиях или др.), независимо от речевой формы (юмористическая колонка, советы и т. д.), независимо от информационного повода публикации (событие, явление, факт, судьба, характер, иное), предметом внимания в колонке становится субъект высказывания, его эмоции, реакции и рассуждения.

Колумнист ориентируется на читателя и балансирует на грани «оправдать - обмануть ожидания». Он понимает, что текст должен вызвать адмиративный эффект, поскольку читатель ждет разрушения шаблонов, свежего взгляда, оригинальности выражения. В то же время для формирования коммуникативного противовеса «оправдать ожидания» необходима доверительная тональность, сближающая автора с читателем. Такая тональность достигается путем использования комплекса речевых тактик и языковых приемов, к которым относится диалогизация текста и языковая игра, включая иронию, словотворчество, различного род реминисценции и аллюзии.

Второй типичной речевой тактикой «оправдания читательских ожиданий» является интеллектуализация изложения, поскольку в поле читательских пресуппозиций автор колонки является авторитетным источником знания о мире, профессионалом, тонким аналитиком. Для нашего исследования важно, что интеллектуализация не ограничивается каким-либо знанием, а связана, прежде всего, с вербальной технологией формирования новых смыслов в тексте путем рассуждения. Следовательно, автор должен расставлять в тексте некие смысловые опоры, помогающие читателю следить за ходом мыслей. Эта необходимость форми- рует эксплицитный метатекст колонки как жанровый инструмент. Типичные способы интеллектуализации журналистского текста - ирония, авторская метафора, словотворчество.

Важно отметить точки взаимодействия доверительной тональности и интеллектуализации как речевых тактик. Так, новое слово, новая метафора, ироничное высказывание и т. п. служат сигналом для читателя, что автор оказывает ему «интеллектуальное доверие»: имплицитно предоставляет право адресату использовать известные ему когнитивные коды для расшифровки заданных смыслов.

Для создания перечисленных стилистических эффектов и усиления воздействующего потенциала текста автор колонки выбирает определенную речевую маску (см. в [Марьянчик, 2010; Шпильман, 2012]), являющуюся обязательным компонентом структуры образа автора. В структуре образа автора медиатекста мы выделяем четыре уровня: первый уровень - реальный коллективный автор, второй уровень - реальный индивидуальный автор, который реализуется в речевой деятельности как языковая личность, третий уровень - образ вербального автора, четвертый уровень - «автор в тексте», автор-персонаж.

Считается, что в основе речевой маски лежит чужой языковой образ, это временная и ситуативная эксплуатация чужого речевого поведения (см. в [Шпильман, 2012]). Однако в журналистской практике маска может максимально сближаться с речевой личностью автора или присваиваться им в процессе профессиональной деятельности. Поэтому граница между уровнем реального индивидуального автора, который определяется наличием биографического автора, персонализацией речи, и уровнем вербального автора в текстах колумниста может быть неуловима для массового читателя. Однако при стилистическом анализе следует помнить, что вербальный образ представляет собой не реальную личность, а социальноинтеллектуальную интенцию, речевую стратегию и тактику, композиционный центр, композиционное единство и идиостиль. Вербальный образ включает языковой / речевой имидж, языковую/речевую маску, речевое поведение, которые создаются целенаправленно. Главная функция маски в публицистическом тексте не сокрытие «Я», а открытие нового авторского «Я» с целью воздействия на адресата. Языковая (речевая) личность и ее маска разграничиваются как уровни в образе автора: языковая личность выступает точкой отсчета, когнитивновербальной базой и мотивирующей основой для дальнейшего формирования имиджа и маски.

Уровень автора-персонажа факультативен, используется в определенных жанрах (интервью, беседа, репортаж и др.). Колонка относится к тем жанрам, где автор-персонаж присутствует как собеседник, а основным фокусом внимания, как мы отмечали выше, являются не информационные поводы, а точка зрения колумниста и ход его рассуждений. Следовательно, в колонке, как правило, представлены все четыре уровня образа автора. Метаязыковые реф-лексивы служат сигналами присутствия автора в хронотопе текста, отражая ценностную картину мира, см.: «Метаязыковое сознание носителя языка аксиоцентрично: предмет обыденной аксиологии составляют рефлексивные высказывания, топиком которых является ценностное содержание слова, вербализующего концепт» [Вепрева, 2017. С. 118].

При анализе масок автора медиатекста следует учитывать два важных момента. Во-первых, образ автора как результат интерпретации медиатекста не может быть эквивалентен замыслу, всегда перерастает его. Во-вторых, анализ масок требует учета их взаимодействия, смежности. Так, ирония (особенно вне эстетического дискурса) может переходить в глум и оказывается на грани цинизма. С другой стороны, маска ирониста, безусловно, пересекается с маской критика. Разница между ними во внешней пассивности / агрессивности и внутреннем аксиологическом потенциале. В-третьих, выбор авторской маски диктуется взаимодействием автора и адресата в медиадискурсе с учетом жанра (см. об этом выше).

В ходе анализа материала подтвердилось, что способом экспликации речевой маски является метатекст. В коммуникативном пространстве выделяется семиотическое, знаковое поведения [Радбиль, 2010. С. 281], которое заключается в том, что одно конкретное действие является символом другого. К конститутивным признакам семиотического поведения отно- сится то, что оно подчеркивает «близость» со «своими» и обособленность, противопоставленность по отношению к «чужим». Метаязыковое поведение включает оценки и / или интерпретации своего или чужого речевого поступка, которые могут выражаться через языковой комментарий, анализ высказываний и текстов и пр. Исследование отдельных метатек-стовых знаков, единиц и метатекстового поведения имеет значение для понимания коммуникативного намерения автора. Рефлексивные слова и выражения становятся сообщением о самом себе как о референте.

Считаем, что можно разграничить открытый метатекст (авторское высказывание, направленное на речевой факт и оценивающие / идентифицирующее его) и скрытый метатекст , связанный с использованием интертекстуальных фрагментов. Скрытый метатекст заключается в том, что, используя в интертекстуальном фрагменте крылатое выражение, цитату и др., говорящий признает их оценочный / интерпретативный потенциал и тем самым скрыто оценивает саму интертекстему.

При анализе единиц метатекста выделяют «метатекстовые фрагменты» «метатекстовые комментарии», «метаорганизаторы», единицы «специально метаязыкового назначения». В узком понимании метатекстовые единицы не соединены семантически с текстом, а входят в словарь метатекстовых средств языка, служат для контроля речевой деятельности. В широком значении метатекст включает различные языковые, речевые, текстовые элементы со значением речи и / или направленные на оценку / интерпретацию речи, см. глаголы речи, существительные и прилагательные со значением языковых фактов и речевых реакций, дискурсивные слова и др. Так, особую функцию выполняют метатекстовые комментарии в художественном тексте, в поэзии и прозе (см. в [Высоцкая, 2010]). Метаязыковые комментарии могут становиться целостным текстом, дискурсом, в котором слово или выражение анализируется, рефлексируется, персонифицируется, дается оценка речевому факту, словоупотреблению или речевому поведению.

В тексте колонки мы выявили метаязыковые элементы всех типов. Основные функции метатекста в жанре колонки следующие: структурирует текст (функция когезии), устанавливая связи между его частями, эксплицирует логику автора, разграничивает субъектноречевые планы в структуре повествования, служит для монтирования в медианарратив или ментатив «чужой речи», выполняет характерологическую функцию, отображая особенности медиаперсонажей и их групп, характеризует специфическое употребление слов и высказываний как сигналов эпохи или социальной ситуации , особенности их восприятия автором, а также создает коммуникативную корреляцию «автор - адресат», моделируя образ адресата.

Особой функцией метатекста мы считаем текстотипизирующую. Наиболее общими типами текста называют ментатив и нарратив [Кузнецов, 2007; Тюпа, 2011 и др.]. Поскольку в ментативе доминирует референция к мышлению, к ментальной ситуации, к речевой форме, данный тип требует особых средств структурирования, к которым и относятся метатекстовые единицы. Колумнистика представляет собой ментативное творчество.

В качестве примера целостного метатекстового анализа рассмотрим публикацию Дм. Быкова «Роман для власти».

Выбранный текст имеет метатекстовый заголовок, который не только задает проспекцию для интерпретации 4, но и эксплицирует вербальное явление: «Роман для власти». Заголовок содержит жанровую номинацию с включенной социально-статусной характеристикой адресата жанра. Ср. с подзаголовком «Дмитрий Быков - о том, какое произведение может стать спасительным для мира», включающим метатекстовый компонент и выражающим интенцию автора. Композиция ментатива прозрачна. В лидер-абзаце предлагается классификация текстов и фокусируется внимание на одной группе, обозначенной в заголовке; в данную группу включается пять известных литературных произведений; далее следует пять композиционных частей, каждая из которых посвящена одному из произведений. Референтом ментатива служат рассуждения автора о советском прошлом и роли «романа для власти» в тех исторических границах. Следующая композиционная часть посвящена размышлению о судьбе рассказа Ю. Лужкова. По способу подачи мысли эта часть отличается от предыдущих усиленным иносказанием. В основной смысловой части речь идет о современной политической эпохе и о «романе для власти» как факте будущего. В заключительной части формулируется затекстовая проспекция, отражающая политическую позицию автора.

Задача метатекстового анализа - выделить все метатекстовые единицы, определить их функции и механизм взаимодействия с основным текстом, обобщить полученные речевые факты, моделируя метатекстовое поведение автора и его речевую маску.

В начале колонки формулируется исходный тезис: « Все тексты - по крайней мере, в российской литературе - подразделяются на три категории: написанные за власть, против власти и для власти ». В этом случае вектор авторской оценки направлен на текстовую деятельность «другого», на литературное наследие. Власть-адресат как критерий авторской классификации дает метаинформацию: любые тексты являются способом интерпретации политической реальности. Политика и литература для автора неразделимы.

Следующее предложение пунктуационно акцентировано как парантеза. Здесь начинается диалог с читателем - моделируется возражение воображаемого собеседника: « (Наверняка кто-то скажет , что есть и четвертая - тексты, игнорирующие власть, но...) ». Общий речевой глагол сказать используется в значении возразить . Авторская классификация литературного наследия становится объектом персонажного оценивающего метатекста с общим значением «предлагаемый текст не является полным и требует уточнения». Будущее время, неопределенное местоимение в позиции субъекта и модальное слово со значением уверенности говорящего формируют речевой акт «предположение»; противительная конструкция включает авторский антитезис. Таким образом, акцентированная парантеза эксплицирует дискуссионность позиции колумниста и готовность автора к защите своей точки зрения.

Фокусировка объекта ментатива происходит с помощью градационной эмотивно-интел-лектуальной оценки ( наиболее интересны ). Вводная конструкция со значением указания на источник ( на мой нынешний взгляд ) выстраивает диалогичность, поддерживает эффект дис-куссионности. В рассматриваемую группу автор включает ряд текстов и оценивает их по критерию коммуникативной эффективности: « пять таких сочинений, достигших своей цели », « наиболее известный роман ».

В размышления о романе «Мастер и Маргарита» включается персонажная оценка своей текстовой деятельности по названному выше критерию: « книга, о прижизненной публикации которой автор не думал, поскольку представлял себе ее последствия ».

Развернутым метатекстовым фрагментом является коммуникативно-смысловой перифраз (« посыл ») романа «Мастер и Маргарита», предлагаемый автором: «... мы, художники, интеллектуалы, признаем тебя неизбежным и полезным злом и даем тебе моральную санкцию на расправу с людишками, которых сам же ты отчасти и вывел; но береги художника. Вспомнят художника - помянут и тебя, сына сапожника ». Авторский метакомментарий включает оценку формулируемого «посыла» по критерию формы: « довольно очевиден ».

Фактологическую информацию автор маркирует дискурсивными метаединицами, передающими отношение к сказанному: «якобы через знакомую портниху » (отстранение от сказанного, сомнение в правдивости и точность информации), « правда, судя по …» (важное уточнение, меняющее содержание информации). Часть метатекста организует именно фактологическую информацию - указывает на способ передачи информации: « цитируемые ею слова ».

Второй текст - пьеса Леонова «Нашествие» - также получает оценку автора по критерию коммуникативной эффективности («услышанный») и критерию формы («недвусмысленно», «острота содержания», «уже натяжка»). Персонажная оценка, направленная на текст, имеет общий социально-мелиоративный знак: «удостоенная Сталинской премии». В этой композиционной части также предлагается коммуникативно-смысловой перифраз пьесы: «Идея проста: мы, твои жертвы, не держим на тебя зла, и больше того – мы самый верный твой отряд; наша любовь к Родине прошла через настоящие испытания, и мы, закаленные твоими лагерями, не дрогнем перед чужеземным нашествием». Оценка «идеи», «посыла» делается по утилитарным и этическим основаниям: «своевременный, благородный».

Третий текст – роман Эренбурга «Буря» – оценивается по утилитарным основаниям: « спас автору жизнь или по крайней мере свободу ». Вводный глагол « полагаю » вновь акцентирует диалогичность и дискуссионность авторских размышлений. Альтернативная конструкция с метамаркером « по крайней мере », предваряющим снижение по аксиологической витальной шкале, предлагает читателю выбрать из предлагаемых ситуаций. Сохраняя единообразие композиции, автор формулирует коммуникативно-смысловой перифраз произведения: « Европа не выдержала искушения фашизмом, и не зря один из главных героев – немецкий антрополог – расчеловечился едва ли не раньше всех. А мы, советские люди, новая человеческая порода, выдержали и пришли на смену европейской культуре; теперь флагманы всемирной культуры – мы, а с мифом о Европе пора расстаться ». Этот « посыл » оценивается по форме (с использованием градационной средств « еще откровеннее », « вполне искренен »), по коммуникативной эффективности (« она была услышана »). Векторы персонажной оценки имеют разные знаки: положительная оценка в перформативном жанре с гедонистическим содержанием (« благодарность за доставленное наслаждение » от Сталина) и отрицательная оценка писательского собрания, также передаваемая перформативом (« книгу приговорить »). Фактологический метатекст традиционно передает способ передачи информации: « зачитал сталинскую телеграмму ».

Два последних текста - «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова и «Жатва» Галины Николаевой – объединяются по критерию аргументативного потенциала в сопоставлении с уже названными произведениями: « не столь очевидны ». Персонажная оценка также включена в текст – « Сталинская премия ». « Посылы » романов Дм. Быков формулирует следующими перифразами: « дни отступлений нас не сломили, и мы опять-таки на тебя не в обиде, потому что эти дни выковали из нас железных бойцов, профессионалов войны », « если с нами по-человечески, мы выдержим любые тяготы ».

Завершая композиционную часть, посвященную советской литературе, автор обобщает рассмотренные произведения, связывая в причинно-следственную цепочку их аргументатив-ный потенциал и коммуникативную эффективность: «… эти пять наиболее наглядны, поскольку достигли своей цели: они сказали ту правду, которую Сталин хотел (или как минимум готов был) услышать и понять ». В этом фрагменте важен прецедентный подтекст, грамматически заданный указательным местоимением и определительным придаточным, ср. с крылатым выражением «У каждого своя правда». Имплицитный предикат « такая правда » становится оценкой содержания и формы советских произведений «для власти». Мы вновь видим градационную альтернативную конструкцию «… хотел (или как минимум готов был) услышать и понять », акцентированную пунктуационно скобками, которая показывает процесс размышления и создает для читателя иллюзию свободы выбора – согласиться с одной из предлагаемых версий.

Далее автор совершает «хронотопный скачок» в 10-е гг. XXI в. и обращает свой взгляд на рассказ Ю. Лужкова. В этой композиционной части формируется имплицитный метатекст: автор оценивает иносказательный потенциал рассказа, используя номинации персонажей для описания затекстовой политической реальности: « Охотники выразили лосю недоверие, и дальнейшие его приключения перестали быть интересны читателю ». Коммуникативная эффективность рассказа оценивается превосходной степенью: « самая запомнившаяся акция Лужкова перед отставкой ». Образ размышляющего автора создается вводными словами « пожалуй », « может », частицами « все же », противительными, уступительными, условными, сравнительными конструкциями.

Наконец Дм. Быков переходит к основной смысловой части - главному объекту размышления в русле метапоэтики, к « стилистическому упражнению », к «рассказу для Путина». На уровне фактологической информации автор описывает свое речевое поведение как персонажа («я не раз предлагал », « говорил я »), ментально-речевые действия других персонажей (« попытайтесь предположить », « версию предложила Татьяна Устинова », « полагает она »). Повтор речевого глагола показывает равенство персонажей. Автор оценивает обсуждаемые речевые продукты по интеллектуальному основанию: « интересная версия ». Перед потенциальными авторами «рассказа для Путина» ставится задача добиться с помощью литературного произведения определенных коммуникативных эффектов: « воздействовать на него », « нажимать на точки его эмоциональной клавиатуры ». Главным для персонажей становится поиск формы, а для автора колонки - поиск номинации этой формы и определение коммуникативной функции, «посыла». См. персонажные деонтические метатексты о форме рассказа (« месседж… должен быть упакован в сентиментальный рассказ о собаке »), авторские метатексты о форме романа (« психологический экшн »). Авторский метатекст определяет структуру художественного произведения (« фабула », « могучий финал », « главный герой »), его коммуникативный замысел (« внятное и спасительное послание »). Идея спасения поддерживается повтором: « мог бы спасти человечество », « спасти вымирающий вид ». «Посыл» романа связан с этой идеей: « нужно объяснить читателю - и, в первую очередь, главчитателю ... что спасти вымирающий вид можно только при помощи современных, а не архаических, сугубо запретительных мер ».

Действия персонажей романа-проекта включают и речевые поступки, представленные в метонимической и метафорической формах: « страна объявила », « потокам государственной лжи » и др.

Итак, перед нами особый вид метатекста, который описывает еще не существующий в реальности текст, следовательно, выполняет функцию не столько рефлексивно-дескриптивную, сколько рефлексивно-созидательную: метатекст-замысел создает будущий литературный текст.

Вычленим компоненты метатекста-замысла в анализируемой колонке: а) автор-создатель с заданными художественными интенциями (« пусть даже коллективным усилием всех русских литераторов », « авторы уважают мотивы героя и искренне сострадают ему »), б) персонифицированный адресат-читатель (« главчитатель », « рассказ для Путина », « роман для Путина »), в) главный герой и фабула произведения, отдельные композиционные элементы («мощный финал »), г) форма (« психологический экшн, стилистическая доминанта которого - именно чувство одиночества, исторической обреченности, защита вымирающих и, в сущности, деградирующих видов или ценностей »), д) функция (« спасти »), е) коммуникативный посыл (« объяснить »).

Образ автора формируется метатекстом, актуализирующим категорию кажимости: « Мне кажется, сейчас самое время написать роман », « Мне кажется, написать такой роман надо как можно быстрее ». Однако глагол кажимости имеет в данном тексте значение «имею мнение, уверен». Такую семантику поддерживают другие модальные маркеры: « по-моему », « в любом случае », « следовало бы написать », « техника... очевидна », « героем... должен стать », « это... должен быть », « именно ».

Поиск более точного выражения мыслей, номинации объектов и обозначении их места в ряду иных мы находим и в этой части колонки, см.: « в сущности », « в некотором смысле ».

Эмотивной кульминацией в создании образа автора, открытого сомнениям и размышлениям, является отрицательный предикат: «...но как написать его - я пока не знаю». Открытое признание своего незнания, неумения создает маску простодушного собеседника. Однако такой коммуникативный типаж вступает в противоречие с пресуппозициями читателей колонки, с их коммуникативными и интеллектуальными ожиданиями, направленными на колумниста. Маска простодушного собеседника позволяет автору в финале текста использовать прием скрытой иронии, которая спрятана в речевом жанре «уговаривание». Согласно словарям русского языка, глагол уговорить имеет значение убеждая, склонить к чему-нибудь ; убедить, заставить согласиться с кем-чем-нибудь, склонить к чему-нибудь, приведя какие-нибудь доводы, упросить; успокаивать, утешать (устар.) и т. п. В современной теории речевых жанров некоторые авторы разграничивают убеждение и уговоры, уговаривание. В целом мы видим в последнем абзаце все признаки уговаривания: коммуникативная цель – изменить точку зрения и склонить к каким-либо действиям, адресант благодаря маске простодушного собеседника занимает симметричную позицию и предполагает возможное отрицание со стороны адресата, наличие действий адресата в прошлом и будущем, включает побуждение и убеждение. Так, в императивном значении используются инфинитив («Главное -подчеркнуть…») и модальный модификатор мочь («может расслабиться», «может разжать кулаки»). Жанр «уговоры» формируется в результате повтора элементов, функцией которых является объяснение: оценочная интерпретация («главное», «лучший путь»), оценочная отрицательная предикация, усиленная частицами («Не зверь же он, в конце концов»), ограничительная частица («просто искренне полагает»).

Таким образом, метатекст формирует не просто языковую структуру, обеспечивающую связность, а цельный субтекст с тремя уровнями информации – фактологической, концептуальной и подтекстовой. На фактологическом уровне передается информация о способах, формах коммуникации, например: телеграмма, интересная версия, стилистическое упражнение, прочитать, полагать и т. д. На концептуальном уровне художественный текст рассматривается как перифрастичное послание определенному адресату – власти, в том числе персонифицированной, см.: посыл, месседж, должен быть упакован, был услышан и др. Произведение приравнивается к коммуникативному событию, которое может оцениваться по критерию (не)эффективности / успешности. На имплицитном уровне формируется образ (бес)сильной власти. Метатекстовое поведение создает образ автора, творящего под речевой маской аналитика, который задает тему дискуссии и акцентирует ход своих мыслей, сомнения, альтернативы и др., предлагая читателям со-рефлексировать в поле ментатива.

Обратим внимание на то, что «Роман для власти» Дм. Быкова опубликован в рубрике с метатекстовым названием «Сюжеты» 5. Таким образом, авторский текст-метатекст становится объектом другого метатекста, который соотносится с образом коллективного автора.

Подытожим результаты исследования. Метатекст колонки как особого жанра организует самостоятельный субтекст – семантический компонент произведения. Специфика функционирования метатекста в данном журналистском жанре заключается в том, что метатекст является а) коммуникативным действием, организующим диалог автора и адресата, б) типичной речевой тактикой интеллектуализации ментатива, соответствующей жанровым ожиданиям читателя, в) инструментом создания речевой маски колумниста. Метатекст колонки выполняет специфическую «текстотипизирующую» функцию, эксплицируя и актуализируя вербальные ценности в рамках ментатива. Если основным содержанием колонки является социально значимое коммуникативное событие, то границы журналистского произведения совпадают с границами метатекста. В ряде случаев колумнист формирует фиктивный метатекст, или метатекст-замысел, выполняющий рефлексивно-созидательную функцию, описывающий (и тем самым создающий) возможные речевые явления, факты, события. Скрытый метатекст, имеющий интертекстуальную природу, и открытый метатекст передают фактологическую информацию, формирует концептуальные и имплицитные смыслы. Специфика колонки заключается в том, что в рамках жанра оценка текстовой деятельность и/или речевого поведения «другого» является, прежде всего, способом интерпретации социальной реальности и максимально коррелирует с аксиологической структурой медиатекста. Так, выделяются следующие векторы метатекстового поведения: а) автор – автор, б) автор – персонаж, в) автор – читатель / персонаж, г) персонаж – персонаж, д) персонаж – другой персонаж, е) чита- тель / персонаж – автор, ж) читатель / персонаж – другой персонаж (ср. [Марьянчик, 2013]). Текстовая деятельность и речевое поведение оцениваются по различным основаниям: эстетическому, утилитарному, коммуникативному и др. Таким образом, метатекст колонки состоит из метатекстовых единиц различного содержания и функций, их групп и связей, организованных коммуникативными векторами субтекста; семантику метатекста следует рассматривать на трех уровнях текстовой информации в функциональной связи с речевыми тактиками и масками автора.

Материал поступил в редколлегию

Received

15.02.2020