Методологический потенциал "Очерков советской законодательной стилистики" профессора А. А. Ушакова

Пермский государственный университет, 614990, Пермь, ул.Букирева, 15

Рассматривается роль известного теоретика права профессора

А.А.Ушакова в формировании методологии юридической науки.

По прошествии почти сорока лет со времени написания профессором Пермского университета А.А.Ушаковым работы «Очерки советской законодательной стилистики» можно с уверенностью сказать о том, что она по-прежнему сохраняет свою актуальность и значение для юридической науки.

В ней осуществлена одна из первых попыток фундаментального совмещения юридического и лингвистического знания, нетрадиционно для советского правоведения 60-х гг. XX в. рассмотрен вопрос о бытии права с точки зрения соотношения его формы и содержания.

В этом исследовании можно обнаружить претензию на общий философский анализ путем использования ресурсов диалектической логики и применения категорий «содержание» и «форма» по отношению к праву в его целостном виде.

В работе приведена социологическая характеристика соотношения права и языка, дано теоретико-правовое обоснование предмета законодательной техники как специфического раздела практической юриспруденции.

Подобная научно-исследовательская инициатива носила инновационный характер, так как явно выделялась из массива работ, которые имелись в активе таких тематических областей советской юридической науки, как законодательная техника, юридическая техника, законотворчество и правотворчество.

Безусловно, аналитические средства, которые использует в этой работе профессор А.А.Ушаков, базировались на марксистской философии, но рискнем утверждать, что им был реализован не чисто ортодоксальный подход к праву, характерный для философии диалектического и исторического материализма. В анализе встречаются и несвойственные этому типу философствования констатации и квалификации. Например, ученый пишет, что право вплетено в ткань общественной жизни, и одновременно оно определяется как форма ее отражения и преобразования: «…при всех противоречиях между жизнью и правом, при всем отставании права от жизни и т.д., в плане содержания и формы имеется и единство, которое образует особое гносеологическое явление – правовую истину, предопределяющую реальность и жизненность права.

И как только будет нарушено это единство, право перестает существовать… правовая норма, являясь спецификой правового отражения общественной жизни, выступает как самостоятельное явление и, следовательно, имеет, как и всякое другое явление, свое собственное содержание и собственную форму, что составляет нормативный аспект диалектики содержания и формы в праве» [13. С. 38-39].

Из этих рассуждений отчетливо видно, что аксиоматическое положение исторического материализма о полной детерминации права экономикой, основанное на противопоставлении базиса и надстройки, подвергнуто автором существенной корректировке. Взаимодействие между правом и жизнью обретает некие экзистенциальные черты путем использования общего подхода к анализу существования людей в контексте правовой сферы общественной жизни в целом.

Подобное правопонимание было явно нехарактерно для советской юридической науки 60-х гг. XX в., поскольку такой анализ не останавливался на феномене право-

вой жизни, а продолжался в своем теоретическом развертывании далее – к этическому уровню, делению правовых норм на положительные и отрицательные: «…положительные нормы закрепляют необходимый общественный порядок, а отрицательные изымают из общественного порядка антиобщественное поведение. В праве …отображение действительности общественной жизни происходит через диалектику добра и зла, света и тени, истины и ошибки, через диалектику общественного и антиобщественного, должного и недолжного» [Там же. С. 40-41].

Такого рода подход свидетельствует о настойчивом стремлении автора элиминировать, т.е. свести до минимума, жесткое структурное разделение общественной жизни на базис и надстройку и включить право в ее контекст как явление, равнозначное материальным отношениям.

Во всяком случае, право начинает выступать здесь как практическая деятельность, не уступающая по своей самостоятельности и самообоснованию экономической сфере общественной жизни, или базису общества.

В этой связи примечательным и характерным является критическое замечание, которое было высказано одним из ведущих теоретиков права того времени Д.А.Керимовым в отношении позиции проф. А.А.Ушакова в области методологии права: «А.А.Ушаков полагает, что право помимо собственного внутреннего содержания имеет еще «внешнее» содержание, каковым является «бытие или базис». Трудно понять научное значение этого утверждения. Во-первых, базис определяет содержание не только права, но и всех иных явлений общественной жизни; во-вторых, не существует «внешнего» содержания объекта, которое находилось бы за его пределами» [7. C. 198].

Методологическое усилие по обоснованию самостоятельности права, которое пытается реализовать проф. А.А.Ушаков в «Очерках советской законодательной стилистики», приводит к тому, что в нем выделяется пять аспектов соотношения содержания и формы: форма и содержание правовой нормы вообще, форма и содержание права в законодательстве как форме отражения социальной действительности в специфическом литературном тексте, взаимодействие формы и содержания в системе права, соотношение между правом и языком с точки зрения формы и содержания, отражение действующего законодательства в форме юридической науки посредством юридической догматики.

Что дает такой многоступенчатый анализ соотношения формы и содержания в праве? Он позволяет автору обосновать правомерность выделения такого специфического вида юридического знания, как законодательная стилистика.

Предмет и задачи законодательной стилистики А.А.Ушаков определяет следующим образом: «В задачу законодательной стилистики входит определение понятия законодательного стиля, его стилистических примет, особенностей, характера языковых средств, употребляемых в речи законодателя. Законодательная стилистика изучает и те технические средства, приемы, с помощью которых законодатель решает задачи словесного выражения правовых норм. Следовательно, есть основания считать законодательную стилистику разделом науки о юридической технике как науки о нематериальных средствах и приемах выражения законодательных категорий. Для лучшего понимания этого можно провести некоторую аналогию законодательной стилистики и законодательной техники, изучающих язык права, со стилистикой художественной речи и поэтикой, изучающих язык художественной литературы» [13. С. 14, 16].

Отметим, что А.А.Ушаков не проводит резкого различия между законодательной стилистикой как наукой и законодательной техникой как сферой юридического знания и практики, хотя предмет законодательной техники в современных ему теоретических изысканиях был уже в общих чертах определен, скажем, в работе Д.А.Керимова «Кодификация и законодательная техника», на которую он ссылается в проводимом им исследовании.

В работе Д.А.Керимова указывается, что законодательная техника призвана дать указания законодателю относительно пра- вильного, юридически строгого формулирования законодательных актов, их конструирования, упорядочения законодательного материала и его систематизации.

Такой взгляд на законодательную технику характеризует ее как инструментально-прикладное юридическое знание, позволяет расценить ее как некое искусство, лишенное теоретического обоснования и внутренних закономерностей.

Между тем законодательная стилистика как наука для А.А.Ушакова представляет собой синтез теоретического и прикладного знания, причем теория законодательной стилистики, по его мнению, должна включать исследование «…связи между языком и правом, установление роли права в развитии языка и роль языка в развитии права. Она должна осветить также развитие языка законов, его историческую судьбу, место в системе стилей современного литературного языка, связь с другими стилями, значение в обществе и место в литературном языке» [Там же. С. 13-14].

Таким образом, здесь формулируется идея законодательной стилистики как науки, в состав которой включается теоретическое знание о праве, его история, теория взаимодействия права и языка.

Подобное представление о предметных очертаниях законодательной, или юридической, техники существенным образом отличалось от традиционного представления о связи между языком, позитивным законодательством и правотворчеством. В отличие от сформулированного А.А.Ушако-вым, представление о законодательной, или юридической, технике как в то время, так и по настоящее в подавляющем большинстве случаев связывается со словосочетанием «язык закона», т.е., отнесено к области законоведения.

Законодательная стилистика как наука представляла собой синтез методологии, теории и техники права, если под последней понимать методику правильного формулирования, применения и использования закона.

Для обоснования идеи законодательной стилистики А.А.Ушаков применяет утвердившийся в советском правоведении 60х гг. XX в. методологический инструмента- рий: использует категории марксистской диалектики. Первой части работы, из предполагавшихся к выпуску двух частей «Очерков советской законодательной стилистики», он дал название «Содержание и форма в праве и проблема законодательной стилистики».

К сожалению, А.А.Ушакову удалось выпустить только первую часть «Очерков…», где, на наш взгляд, наиболее ценными в методологическом отношении являются первая и вторая главы, поскольку именно в них дается теоретическое обоснование законодательной стилистики как науки.

Отличие авторской позиции заключается в том, что он впервые в отечественной юридической литературе поставил и теоретически обосновал наличие проблемы соотношения права и языка. Такая постановка вопроса явно расширяет узкие горизонты юридической техники, а также вполне конкретные изыскания в такой тематической области, как «язык закона». Исследования в сфере законодательной техники до настоящего времени представляют собой совокупность прикладных, инструментальных методик и рекомендаций по составлению законов, юридических документов (С.С.Алексеев, Н.А.Власенко, А.С.Пигол-кин, В.М.Сырых, А.Ф.Черданцев и др.).

Использование ресурсов диалектической логики для воссоздания методологии юриспруденции в контексте общей теории права оказалось бесперспективным. Вот как описывает в настоящее время эти усилия профессор В.М.Сырых: «В начале 60-х годов, когда искоренение сталинского видения диалектики стало важнейшей задачей философов и обществоведов, ученые-юристы активно подключились к этому очередному авралу в обществознании. Одним из таких направлений в этот период и стали исследования специфики применения категорий и законов диалектики в познании правовых явлений… конкретизация философских категорий понималась как уточненная, дополненная, модифицированная общая теория права… первоначально излагались взгляды философов относительно содержания категорий, которые предлагалось преломить в праве… в некоторых ра- ботах использовался и другой способ конкретизации философских категорий – предпринимались попытки из философского содержания категорий вывести некоторые общие признаки, характерные для права и его компонентов, а затем показать справедливость выведенного на отдельных примерах из правовой науки или юридической практики. Оба способа конкретизации философских категорий в праве органически сочетал Д.А.Керимов в работе «Философские проблемы права», которая является образцом «философского» освоения правовой действительности и убедительным доказательством бесперспективности таких исследований» [11. С. 194, 196, 199].

«Очерки советской законодательной стилистики» невозможно уложить в названный схематизм преломления категорий диалектики в праве, поскольку приведенный в ней анализ соотношения права и языка носит содержательный характер и не ограничивается пустой демонстрацией соотношения содержания и формы на примере правовой реальности.

Характеризуя законодательство как письменную форму выражения права, А.А.Ушаков использует известное марксистское положение о том, что субстанцией, которая его порождает, является воля господствующего класса. Воля понимается им как социально-психическое интеллектуальное образование, представляющее собой принадлежность мыслительного процесса законодателя. Право, выраженное в законе, есть не что иное, как предметное воплощение непосредственной связи между мышлением и языком. Язык реально существует в устной и письменной формах. Закон как способ и форма выражения воли господствующего класса, или политической власти в обществе, характеризуется посредством терминологического словаря лингвистики как особый вид литературы и текст.

Любопытным, с точки зрения жесткого разграничения общественных отношений в марксизме-ленинизме на материальные и идеологические, выглядит описание генетических оснований законотворчества, которое дается А.А.Ушаковым: «…сущность взаимоотношения между так называемым мысленным, не оформленным еще правом и законодательством сводится к тому, чтобы право из внутреннего социального волевого психического акта законодателя превратить в общественное достояние, т.е. сделать его законом, указом и т.д. Психический акт (воля законодателя) не зависит и существует отдельно от внешней законодательной формы, подобно тому, как независимо от права существует экономика и вообще вся система общественных отношений, выступающая как внешнее содержание права. Таким образом, отражаться могут не только материальные явления, такие как базис, но и идеальные, психические, каковым является право» [13. C. 51-52].

Это рассуждение невольно наводит на мысль о том, что воссоздаваемый автором феномен права есть некое квазиавтономное образование жизни общества, которое включает в себя чувства, мысли, волю, язык и реальную практику взаимоотношений людей. Право становится компонентом общественной жизни и принадлежностью существования человека в обществе, представляя собой многоуровневую систему отношений, которая находит свое выражение в поступках людей, их волевом поведении в процессе языкового общения и текстуального оформления закона в процессе законотворчества.

Итоговым выводом в обосновании законодательной стилистики как науки является то, что право представляет собой предметный, материализованный компонент общественной жизни. В праве, с точки зрения А.А.Ушакова, органически сочетаются «объективные, субъективные, идеальнопсихические, волевые, политические, социологические и другие начала… признание многогранности права не ведет к его распаду на ряд компонентов, ибо они образуют неделимую структуру. Правоотношение, будучи материальной формой права, будучи его жизнью, в свою очередь имеет свое собственное содержание и свою форму (поведение людей – содержание, а связи между людьми, охраняемые государством – форма). В целом формой системы правоотношений является государственная структура общества, ибо государство выступает как историческая форма классового общественного бытия» [Там же. С. 32, 44].

Таким образом, право является формообразующей силой, которая располагается в контексте общественного бытия и представляет собой результат своего отображения в законодательстве.

Это утверждение явно не согласовывалось с ортодоксальной позицией, которая нашла отражение в работах большинства советских теоретиков права. Суть этой позиции заключалась в непреложной аксиоме: бытие определяет сознание.

В концепции А.А.Ушакова право представляло собой самореференциальное социальное образование как в материальном, так и в идеальном аспектах, поскольку наделялось собственным содержанием и формой.

Самостоятельность права обосновывалась ученым посредством так называемого многоаспектного подхода. Именно это обстоятельство позволяет А.А.Ушакову говорить о языке как первоэлементе права и необходимости воссоздания такой науки, как законодательная стилистика.

На наш взгляд, теоретико-правовой методологический потенциал такого подхода и заключался в том, что путем диалектических иллюстраций соотношения категорий содержания и формы восполнялась односторонность традиционной характеристики права, которая основывалась на оппозиции базиса и надстройки, материальных и идеологических общественных отношений.

На протяжении всей работы проф. А.А.Ушаков пытается совместить предпринятый им аналитический подход с названной традицией, однако это ему удается с большим трудом.

В итоге им делается вывод о том, что системное построение правоотношений есть не что иное, как та же общественная жизнь или форма общественного бытия, но только воссоздаваемая государственной властью.

Такой вывод по существу не отличается от современных, явно немарксистских и лишенных определенного идеологического содержания, характеристик права на стадии его государственного оформления.

Сходная позиция, например, нашла свое выражение в коммуникативном подходе к праву в работах А.В.Полякова, где эта стадия развития права именуется как «право в государстве» и делается вывод о том, что «право вытекает из коммуникативной природы человека и естественно в том смысле, в каком естественен человеческий язык, речь, взаимодействие между людьми, культура в целом. С возникновением государства право вступает в новый этап своего развития. Его текстуальные источники становятся более формализованными и системными. Возникает такая их письменная форма, как законы. Государство получает возможность следить за исполнением законов через профессиональную деятельность специально уполномоченных на это лиц, прибегая в случае необходимости к аппаратноорганизованному физическому принуждению… государственно-организованное право получает новые черты, которые лишь намечены в праве социальном» [9. С. 247, 532, 548-602].

Государство оценивается как специфическое условие возникновения принципиально нового качества права в виде цивилизованного права.

Использование ранее отмеченного интеллектуального приема из области диалектической логики и дало возможность автору в контексте методологии общей теории права доказать необходимость создания такой науки, как законодательная стилистика.

Предельный уровень осуществления авторского замысла при этом заключается в том, чтобы дать адекватный способ выражения правовой истины в тексте юридического закона. Такой адекватный способ выражения может быть найден только путем использования эвристического потенциала языкознания. С точки зрения ученого, «подход к нормативным актам как явлениям литературы, как факту литературного языка имеет своим следствием распространение категорий литературы и языка на правовые явления, что повлечет за собой более глубокое научное изучение правовых явлений» [13. С. 55].

Однако допустимо ли такое распространение? Подобного рода сомнение в свое время было высказано известным теоретиком права С.С.Алексеевым: «Распространение понятий, сложившихся применительно к анализу художественных произведений, на правоведение может не только исказить природу нормативных актов, но и привести к тому, что специальные правовые категории окажутся неразработанными, вытесненными из юридической науки и, следовательно, будет утрачен юридический аспект при исследовании нормативных документов. Да и сама возможность использования в юридической науке литературоведческих категорий вызывает серьезные сомнения. При рассмотрении вопросов законодательной стилистики возможно лишь применение категорий общей стилистики, лингвистики, литературоведения, которые совместимы, однопорядковы с правовыми категориями, составляют с ними единое целое и только в той мере, в какой это необходимо для более глубокого понимания нормативных юридических документов. В пределах юридической области (учений о юридической технике, законодательной стилистике) требуется использование специфических правовых категорий» [2. С. 288].

А.А.Ушаков предлагает соответствующий терминологический словарь законодательной стилистики: законодательное произведение (кодекс), тема, идея, проблема и композиция законодательного произведения.

Все эти порождающие факторы характерны для литературно-художественного произведения и могут, на наш взгляд, применяться в отношении других видов литературы (научной, официально-деловой) достаточно условно.

При осуществлении характеристики правовой реальности предпочтительнее, с нашей точки зрения, использовать лингвистический термин «текст», причем в различных смысловых вариантах, в зависимости от уровня анализа. Такой анализ может быть социально-философским, социологическим, культурологическим, семиотическим, теоретико-правовым, лингвистическим.

В то же время существует уровень прагматики законодательного текста, который включает разрешение вопроса об его правильности или качестве. В современной отечественной юридической литературе прагматический аспект закона рассматривается в достаточно ограниченных рамках за- конодательной техники под наименованием «язык закона».

Большинство авторов к критериям качества закона относят его простоту, краткость, ясность и точность [8. С. 7-38].

Из этого следует, что в отечественной юридической науке представлены два разномасштабных способа измерения законодательства: с точки зрения синтеза лингвистики и теории права и с техникоинструментальных позиций законодательной техники как специфического вида прикладного юридического знания.

Однако в обоих случаях речь идет о тексте закона, поэтому современный подход к анализу законодательства, на наш взгляд, может быть реализован путем использования методологического арсенала такого раздела языкознания, как лингвистика текста.

Вместе с тем в области лингвистики и теории литературы существует достаточно влиятельная точка зрения голландского ученого лингвиста Т. ван Дейка о том, что законодательство представляет собой самостоятельную текстовую реальность, а юриспруденция относится к одной из наук о текстах. В списке таких наук значатся лингвистика, литературоведение, психология, юриспруденция, теология, история [6. С. 112-113].

Литературоведение занимается анализом художественных текстов, в юриспруденции речь идет толковании текста закона и применении норм права при разрешении спорных и конфликтных ситуаций, лингвистика исследует грамматику и прагматику текста, для нее характерен семиотический взгляд на текст. При этом текст понимается не только как связность предложений и фраз в письменном языке, но и как связность устной речи.

С точки зрения известного русского мыслителя и ученого-лингвиста М.М.Бахти-на, текст представляет собой способ бытия человека в обществе, он составляет принадлежность всякого гуманитарного знания и является предметом исследования любой социальной науки: «Мы не намерены углубляться в историю гуманитарных наук, и в частности филологии и лингвистики, - нас интересует специфика гуманитарной мысли, направленной на чужие мысли, смыслы, значения и т.п., реализованные и данные исследователю только в виде текста. Каковы бы ни были цели исследования, исходным пунктом может быть только текст. Текст – первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины» [3. C. 474, 484].

В контексте права текст может существовать как в устном, так и в письменном выражении, выступая в качестве процесса правосудия и судоговорения с одной стороны, с другой стороны – как текст и язык закона. Например, некоторые современные авторы говорят о такой области юридического знания, как судебная лингвистика [1].

Для составления текста закона и для составления текста юридического документа, который используется в правоприменительной практике, установлены специфические процедурные, а также технические приемы и способы предметного воплощения. Эти процедурные и социальнотехнологические особенности обусловлены спецификой их целевого назначения. При этом следует иметь также в виду специфику юридической терминологии, способы внутренней связи фраз в том или ином тексте, имеющем правовой смысл и юридическую значимость, метод словесного оформления текста в единое завершенное целое (интегративность), его пространственно смысловое членение (дискретность) и непрерывность его смысловой последовательности (континуум).

Естественно, юридический текст существенно отличается от литературно художественного текста, прежде всего они различаются по их предназначению в общественной жизни, способам структурной организации и оформлению их в завершенный текст. Литературно художественный текст несет в себе эстетическое назначение и функцию, именно они свойственны для коммуникативной ситуации, возникающей между автором литературно-художественного произведения и его читателем.

Совершенно другое качество имеет коммуникативная ситуация, возникающая между законодателем как автором нормативного акта и гражданином как его читателем.

В этой связи следует различать художественный замысел создателя литературно-художественного текста и замысел законодателя, а также иметь в виду, что задачей законодателя при создании закона является достижение цели максимального информационного воздействия на субъектов права.

Эстетика литературного произведения и «эстетика» законодательного текста существенно разнятся между собой. Если критериями эстетического восприятия художественного литературного произведения могут быть удовольствие, наслаждение, игра воображения, духовное очищение (катарсис), моральное, этическое вдохновение, то показателями валидности (успешности) юридического текста служит выполнение прагматически эстетической функции. По мнению большинства авторов, качествами правильности законодательного текста являются «логическая последовательность изложения, взаимосвязь нормативных предписаний, помещаемых в акте, отсутствие противоречий внутри нормативного акта и в системе законодательства, максимальная компактность изложения норм права при глубине и всесторонности отражения их содержания, ясность и доступность языка нормативных актов, точность и определенность формулировок и терминов, употребляемых в законодательстве, сокращение до минимума количества актов по одному и тому же вопросу в интересах лучшей обозримости нормативного материала, облегчения пользования им, укрупнение правовых актов» [12. С. 38].

Таким образом, юридический текст в широком его понимании – как текст, относящийся к специфической области знания и практики, должен отвечать требованию полного информативного усвоения со стороны реципиента, которым может быть любой субъект права. По утверждению Гегеля, «…обязательство по отношению к закону заключает в себе со стороны права самосознания необходимость того, чтобы законы были доведены до всеобщего сведения. Развешивать законы так высоко, чтобы их не мог прочесть ни один гражданин, как это делал тиран Дионисий, или похоронить их в пространном научном аппарате ученых книг, сборников, отклоняющихся от решений, суждений и мнений, обычаев и т.п., да еще все это на чужом языке, так что знание действующего права становится доступным лишь тем, кто подходит к нему с достаточной образованностью, – все это неправомерно. Право касается свободы, самого достойного и священного в человеке, и он сам, поскольку оно для него обязательно, должен знать его» [5. С. 252-253].

Юридическое знание – это знание, связанное с вопросом о юридической ответственности, который в предельной его формулировке может оказаться вопросом о жизни и смерти. В связи с этим подвижность смысла в юридическом тексте в идеале должна быть сведена к нулю, в то время как его динамика в художественном произведении в принципе пределов и границ не знает. Законодательный текст – есть вид прескриптивной прозы, которая носит безличный характер, этот текст лишен эмоциональной окраски и равным образом относится к любому и каждому.

В предельном смысле субъектом законодательной речи является все общество, представительство общества в этой речи может быть искажено, узурпировано каким-либо классом, группой, элитой. Однако такое искажение порождающей функции законодательной речи и ее неадекватное выражение не может служить основанием для того, чтобы сделать вывод о непреодолимом состоянии ангажированности законодателя.

В теории законодательной стилистики проф. А.А.Ушакова можно отчетливо установить наличие значительного методологического потенциала для современной юридической науки. Это прежде всего касается таких разделов юридического знания, как законодательная и юридическая техника. Методологические ресурсы этой теории заключаются также и в подходе к юриспруденции как одной из гуманитарных наук, которая занимается текстовой реальностью.

Вместе с тем лингвистические закономерности юридического текста, по нашему мнению, должны использоваться не напрямую, а с учетом специфики науки логики права и назначения текста закона как фундаментального текста, или метатекста. Представление о законодательном тексте как особом виде литературы является всего лишь внешней его квалификацией. Такого рода квалификация не должна служить основанием для прямого переноса, как это можно усмотреть из теоретико-правовой концепции А.А.Ушакова, параметров стиля литературно-художественного произведения на юридическое мышление, речь и текст закона.

В то же время, делая вывод о том, что литературно-художественное произведение и законы его построения могут быть основой для воссоздания такой науки, как законодательная стилистика, нельзя не отметить, что творческий поиск в этом направлении может быть чрезвычайно полезным и важным для юридической науки. В частности, это касается теории законодательного текста, в рамках которой нашли бы свое место исследования по выявлению закономерностей его построения и словесных фигур, посредством которых осуществляется связность текста и его непрерывность, а также способы его разделения на отдельные фразовые единства. Существует необходимость в создании специфической терминологии, адекватной предмету законодательной и юридической техники.

Однако главным объектом исследования в этом случае будет являться, на наш взгляд, не такое квазижанровое образование, как законодательное произведение, а общая для лингвистики и юриспруденции языковая целостность в виде текста. Логико-методологические свойства и статус общенаучной категории в понятии «текст» можно обнаружить в определении, которое было дано известным отечественным лингвистом И.Р.Гальпериным: «Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [4. С. 18].

С точки зрения семиотики как науки о знаковой природе языка и его смыслопорождающей функции, под текстом понимается любая организованная совокупность знаков. Это связано со способностью общества и человека осуществлять знаковое освоение действительности путем придания ей смысла. Понятие текста превращается здесь в глобальную категорию человеческой деятельности и культуры в целом. При таком понимании в качестве своеобразных текстовых реалий могут рассматриваться обряд, процедура, танец и в целом культура как взаимная связь и взаимодействие «символических форм» (Э.Кассирер).

Однако наряду с таким глобально широким представлением о тексте в современной гуманитарной литературе используется общенаучное понятие дискурса (от фр. discours – речь), под которым понимается «…связный текст в совокупности с экстра-лингвистическими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания, то есть речь, «погруженная в жизнь» [14. С. 12].

Понятие дискурса уже активно используется в юридической литературе, например в работах А.В.Полякова, который отстаивает коммуникативный подход в характеристике природы права. Однако путем использовании этого понятия, как правило, дается характеристика связного существования тех или иных социальных практик, в чем можно обнаружить ограниченность его объяснительных возможностей при анализе текстуальности права и законодательной речи. Законодательной речи свойственен монологический способ выражения, в отличие от этого определяющим фактором в динамике дискурса является диалогическая коммуникация.

Таким образом, методологическая ценность работы проф. А.А.Ушакова для современного отечественного правоведения заключается, главным образом, в том, что в ней была представлена нетрадиционная для советской юриспруденции теория связи языка и права. Из этой теории следовало, что право представляет собой специфический вид языковой реальности, которая находит свое выражение в законодательном тексте. Язык является первоэлементом права.

Стилистика этого текста анализировалась ученым средствами литературоведения, т.е. без использования всего потенциала лингвистики и философии языка. Но уже в такой постановке вопроса можно усмотреть значительный прогресс в юридическом знании. Как нельзя актуально звучит в современных условиях призыв А.А.Ушакова о необходимости синтеза лингвистики и юриспруденции в изучении языка законодательства, объединения знаний и усилий в создании законодательной стилистики научных сообществ юристов и филологов.