Михаил Лермонтов: национальное и универсальное

• D. V. Pole

  institute of art education, russian academy of education, Pogodinskaya str. 8, bldg 1, Moscow, russian Federation, 119121

MiCHail lerMontov: tHe national anD tHe universal the creative work of Michail lermontov is considered in romantic value paradigm. D. Byron and v. scott, a. s. Pushkin have not just influenced the work and outlook of Michail lermontov, but also served as the basis for lermontov’s picture of the world, which took them along with the folk poetry tradition. the fallacy of many lermontov interpreters often caused by pressure of stereotypes of “mass” literature. a classic example is a simplified interpretation of “song about the merchant Kalashnikov...”, which is completely unmotivatevely demonizes ivan the terrible, stepan Kalashnikov and his opponent Kiribeevich are simplified. russian fist fight and knight conquest are dissolved in a poem by Michail lermontov and born the famous duel of the merchant Kalashnikov and guardsmen Kiribeevich. great lermontov therefore held that easily creatively borrowed all the best in the world culture connecting with folk traditions. national in lermontov never abolished the universal, and vice versa. lermontov anniversary is not only an occasion to think about it, but also an opportunity to reflect on the place of man in the world. Keywords: national and universal, creative work of Michail lermontov, european romanticism, anniversaries in russian culture, v. scott, Michail lermontov.

поль дмитрий владимировиЧ — доктор филологических наук, профессор, зав. лабораторией литературного творчества института художественного образования российской академии образования Pole DMitry vlaDiMiroviCH — Full Doctor of Philology, Professor, Head of the laboratory of literary creativity, institute of art education, russian academy of education

любовь к юбилеям, трепетное отношение к «круглым датам» — одно из тех свойств русской культуры, которые не только сохранились, но даже с ещё большей, чем ранее, яркостью проявили себя в советский период. иностранцы, посетившие россию в Xviii—XiX века, отмечали склонность русских к празднованию наиболее значимых событий в своей истории. сразу после установления советской власти широко и повсеместно, во всяком случае — если судить по отчётам местных руководителей, стали праздноваться революционные даты и события. вынужденный отказ от курса на мировую революцию и переход к поэтапному построению сначала социализма, а затем и коммунизма в одном государстве столь же вынужденно сопровождался и пересмотром партийной линии по отношению к русской истории и литературе. и вместо ши-ро ко го празд но ва ния «ин тер на цио наль ных» юбилеев начинаются, как и до революции, широко отмечаться памятные даты истории российского государства и общества. консолидируется писательское сообщество: рождается единый союз писателей ссср в горьковском, а не в авербаховском варианте, начинается вы тес не ние не ис то вых рев ни те лей [12] из литературной жизни. и во второй половине 30-х годов параллельно с усилением роли и. в. сталина в партийном руководстве развернулась государственная компания по празднованию пушкинского юбилея. явление достаточно своеобразное: ведь отмечалось 100-летие со дня смерти поэта. но у того времени была своя логика — нужна была стройная система ценностей и приоритетов, которая должна бы ла ско вать в еди ной це лое «взвих рен ную русь» ре во лю ци он ной по ры, «дон-ки хо ты» 20-х годов [3] должны были стать строителями и защитниками пролетарского отечества. необходимы были свои образцовые писатели, точно так же как и в политике, требовалась чёткая градация лидеров, взамен наблюдавшемуся в революцию и в 20-е годы чрезвычайному количеству вождей различного уровня. и потому широко стали праздноваться ближайшие юбилеи, которыми, так сложилось, и оказались годовщины гибели двух великих рус ских пи са те лей — а. с. пуш ки на и м. Ю. лер мон то ва.

в некой воображаемой, но тем не менее впол не дей ст вен ной со вет ской «та бе ли о рангах» лер мон тов сра зу же за нял по чёт ное второе место после пушкина. в какой-то степени это было закономерно по причине значимости ху до же ст вен ных ис ка ний м. Ю. лер мон то ва для русской классической традиции [2, 5], в какой-то — из-за биографии поэта, ставшего широко известным благодаря стихотворению «на смерть по эта» (а. с. пуш ки на), а в чём-то — результатом стечения обстоятельств в сложной социокультурной ситуации 20—30-х го дов.

Годовщина со дня смерти м. Ю. лермонтова оказалась, наверное, даже удобнее и полезнее для советского режима, чем юбилейная дата со дня рождения, так как позволяла примирить прославление национального гения, богатого дворянина, родственником кото ро го был не на ви ди мый боль ше ви ка ми п. а. столыпин, и обличение реакционного царского пра ви тель ст ва. и хо тя ши ро ко «от ме тить» лер мон тов ский «смерт ный юби лей» по ме ша ла великая отечественная война, но проведённая работа по его подготовке во многом определила отношение к м. Ю. лермонтову со стороны преподавательского сообщества и самого широкого круга читателей.

как и в случае с а. с. пушкиным, в школе и в вузе сложился образ поэта-жертвы. и если в трудах дореволюционных учёных лермонтовские произведения анализировались в широком историко-культурном контексте, то в большинстве советских исследований (это не относится к работам б. в. томашевского, б. м. Эйхенбаума и др. представителей академического литературоведения) творчество м. Ю. лермонтова фактически рассматривалось вне мировой литературы. при этом игнорировалось очевидное влияние на творчество м. Ю. лер мон то ва Ш. де бер на ра и пи са те лей «бальза ков ской шко лы».

в школьном, а во многом и в вузовском литературоведении прочно властвовали стерео- типы, в которых закреплялось неумеренно подчёркнутое своеобразие поэта. даже в тех случаях, когда невозможно было не заметить прямого влияния западного писателя, под-чёр ки ва лось са мо стоя тель ность лер мон то ва [1, с. 119]. точно так же, как само собой разумеющееся, в гибели поэта, как и а. с. пушки на, ви де ли «ру ку» цар ско го ре жи ма, иг но-рируя внутренние причины. в погоне за подтверждением таланта и уникальности поэта забывали об общеромантическом контексте творческих исканий м. Ю. лермонтова. к сожалению, подобный подход к анализу творчества писателя и по сей день является весьма распространённым. стремясь к обретению ещё одного доказательства гениальности и уникальности поэта, современные авторы подчас полностью игнорируют специфику евро пей ско го ро ман тиз ма.

романтизм, возникший на переломе столетий, эпох, был и историчен, и антиисторичен. для романтиков история всегда двупланова: событийна и мистична. в пылу юбилейных мероприятий, посвящённых двухсотлетию со дня рождения михаила Юрьевича лермонтова (1814—1841), подчёркиваются его гениальность и самобытность, отмечается пророческий дар поэта и, к сожалению, подчас забывается, что русская классика XiX века существовала в едином общеевропейском контексте. Это нисколько не умаляет гениальности и национальной самобытности русских авторов. русские писатели-дворяне XiX века были европейски просвещёнными, сопричастными всему, что происходило в культурной жизни европы, и при этом оставались русскими людьми. даже такой убеждённый русофил и «вождь» ар хаи стов, как а. с. Шиш ков использовал в быту французскую речь, переводил французских авторов (например, лагар-па) [9, с. 475].

и михаил Юрьевич не был исключением. являлся ли явленный м. Ю. лермонтовым тип героя старого служаки — «безвестного дяди» и «пол ков ни ка-хва та» из «бо ро ди на» или мак си ма мак си мо ви ча из «Ге роя на ше го вре-ме ни» — на цио наль ным ти пом?! вне вся ко го сомнения. но прообразом его будут и вполне реальные участники отечественной войны 1812 года и кавказских войн, и герои западноевропейских писателей — капитан рено (рене) из романа популярного писателя-роман ти ка а. де ви ньи «не во ля и ве ли чие сол-да та» (1835), и гер цог вел линг тон из по эмы в. скот та «по ле ва тер лоо» (1815).

на ро ден ли «пол ков ник-хват» лер мон това, если сам образ возник под несомненным влия ни ем вел линг то на из по эмы в. скот та [5, с. 82]? на ро ден, и не слу чай но л. н. тол стой «вы во дил» свою «вой ну и мир» из «бо ро дина» м. Ю. лер мон то ва (в 1909 го ду в бе седе с с. н. ду ры ли ным [цит. по: 2, с. 97—98]). опубликованное в том же 1837 году сочинение ни ко лая лю бен ко ва «рас сказ ар тил ле ри-ста о деле бородинском» тому свидетельство. сходство ситуаций, восприятия мира и человека [2, с. 84—86] и несомненное присутствие в стихотворении воспоминаний участника событий — афанасия алексеевича столыпина, родного брата бабушки поэта [2, с. 86—91], так же ле жат в ос но ве лер мон тов ско го «бо роди на». и не воз мож но оп ре де лить, что пер вич-но, что вторично. Гениальный поэт сплавляет в единое целое и в. скотта с его прославлением доблести воинов, и герцога веллингтона, и рассказы брата бабушки, и рассказы солдат, и свои военные впечатления в единое целое и создаёт героический эпос о безымянных героях бо ро дин ско го сра же ния.

лермонтов, наверное, впервые в мировой литературе создаёт эпос о неизвестном солдате, подлинном герое отечественной войны 1812 года. и высота национального подвига ничуть не умаляется от того, что поэт «увидел» его в контексте всей мировой литературы и ис то рии.

в 1830 го ду м. Ю. лер мон тов на пи шет «пред ска за ние», юно ше ское сти хо тво ре ние, о котором вдруг вспомнили в XX столетии. в нём шестнадцатилетний юноша вполне в духе романтизма пророчествует о грядущем падении царской короны в россии. однако послереволюционные и современные интерпретаторы данного стихотворения игнорировали то, что для подростка, в это время мучительно переживавшего и отсутствие всякого общения с отцом, и одиночество в этом мире, находившегося под впечатлением от д. байрона, с которым были в дальнем родстве шотландские лермонты, было характерно эсхатологическое восприятие мира. к тому же начало XiX столетия вообще проходило для русской культуры под именем наполеона. наполеон стал и символом успеха, и воплощением просвещённого правителя — наглядным примером жизненности просветительских идеалов, и столь же наглядным примером истинности романтизма — антипода и наследника эпохи просвещения. крылатые слова а. с. пушкина «мы все глядим в наполеоны» в полной мере применимы не только к идеалам начала века, но и к той тяге к мистике, которая обнаружилась во всех слоях русского общества в начале XiX ве ка [4].

детские и юношеские годы м. Ю. лермонтова прошли в атмосфере эйфории от победы над наполеоном. даже спустя десятилетие после смерти наполеона образ императора-корсиканца продолжал властвовать в сознании русской интеллигенции, очень часто в мистическом свете [4]. во многом именно так осмыслялись судьбы и бурбонов, и наполеона. в 1837 году поэт с гениальной простотой и правдивостью передал это умонастроение в сти хо тво ре нии «бо ро ди но». «ска жи-ка, дядя», «мо гу чее, ли хое пле мя», «бо га ты ри не вы» — в этих сло вах со кры та не столь ко не высокая оценка современности, сколько преклонение перед теми, кто победил бонапарта.

победа в отечественной войне 1812 года способствовала не только интересу ко всему мистическому, но и стимулировала интерес к собственной национальной и родовой истории. для лермонтова это и древние дворянские рода арсеньевых и столыпиных, и загадочная таинственная история рода лер-мон тов.

томас лермонт, он же томас рифмач (ок. 1220 — ок. 1290), из вест ный шот ланд-ский поэт и предсказатель, герой многочисленных легенд и историй, был для лермон- това-подростка значим не менее, а может быть — и гораздо более, чем современное на тот момент состояние русской словесности. истории о пророческом даре великого предка не могли не повлиять на впечатлительного юношу. кроме того, как и юный пушкин, лермонтов — представитель родовитого русского дворянства, воспитывался на европейской культуре. и «предсказание» не таило для того времени ничего принципиально нового. Гибель царского дома («когда царей корона упадёт»), страшный человек, который должен утвердиться в истории («мощный человек», с булатным ножом, в котором «всё будет ужасно, мрачно в нём, как плащ с возвышенным челом») — всё это было, как бы ни пытались многочисленные интерпретаторы данного стиха доказать предвидение лермонтовым русских революций XX века, не чем иным, как следованием об ще ев ро пей ской ро ман ти че ской тра ди ции. осмысление истории для лермонтова — это и поиск мучительного ответа на вопросы о предназначении человека, о роли в его жизни рока, и попытка ответа на вопрос о чести и бесчестье, свободе и несвободе.

лермонтов смело оперирует широкими обобщениями, стремится увидеть место россии в общем ряду других стран и народов. россию лермонтов отождествляет с севером и противопоставляет и дряхлеющему западу, и дрях лею ще му вос то ку. «рус ская куль ту ра — север — противостоит и западу и востоку, но одновременно с ними тесно связана» [10, с. 223]. «Гиб кость» рус ской куль ту ры, её открытость для лермонтова, с точки зрения Ю. м. лотмана, связана с её молодостью. отсюда и «способность к восприятию чужого сознания и пониманию чужих обычаев» [10, с. 223]. для лермонтова, в интерпретации Ю. м. лот ма на, рос сия — «сре дин ное цар ст-во», противостоящее и вбирающее в себя и запад, и восток. отсюда и соединение польско-литовской и кавказской тематики в творчестве поэта [10, с. 234].

для м. Ю. лермонтова, как и для а. с. пушкина, вопросы свободы и несвободы человека, чести и бесчестья всегда принадлежали к наиболее значимым. вступив в права наследования, м. Ю. лермонтов поспешил предоставить вольную своим крестьянам [7, с. 442], оказавшись на кавказе, с сочувствием и с уважением относился к своим противникам-горцам, боровшимся с русскими войсками. пристальным вниманием к вопросам чести и бесчестья во многом и был обусловлен интерес лермонтова к истории и к проблеме роли личности в историческом процессе. с этой стороны и интересовала поэта история руси. отсюда и его интерес к новгороду и временам иоанна Гроз но го.

с пророческих и тираноборческих позиций м. Ю. лермонтов подходил к событиям русской истории, которую подчас видел через призму собственной родовой истории (образ арсения сразу в нескольких произведениях, мотив перехода героя с запада на русь — отголосок судьбы предка поэта по отцовой линии лермонта, когда-то в Xvii веке ставшего из польского наёмника русским подданным). и не удивительно, что среди всех эпизодов русской истории более всего волновали лермонтова две темы — история ивана Грозного и новгородская полулегендарная история, связанная с призванием варягов и восстанием ва ди ма.

«ли тов ская те ма» («лит вин ка», 1832, «боярин ор ша», 1835—1836) по яв ля ет ся у м. Ю. лермонтова в связи с любовной коллизией, традиционно значимой в художественном мире русской прозы Xviii—XiX веков. Это очень «условное средневековье» [6, с. 90], а главный герой близок к мцыри.

особое место в развитии историософской темы в творчестве м. Ю. лермонтова занимает «песня про царя ивана васильевича», где де мо ни че ский ге рой-оп рич ник ки ре бее вич терпит поражение от хранителя нравственных устоев степана парамоновича калашникова.

со вет ское «мас со вое» ли те ра ту ро ве де ние видело в «песне…» пример духовной стойкости и нравственного величия простых людей, а также произвола и жестокости властей. к сожалению, многие толкователи ны- нешние остаются на сходных позициях и не замечают романтической иронии, в ней при-сут ст вую щей.

образ ивана Грозного близок к фольклорному — царю суровому, но справедливому. опричник обманывает царя и скрывает факт замужества алёны дмитриевны. поэтому пожелание царя — завершить любовное томление героя свадебным пиром — естественное стремление монарха, да и просто же ла ние «стар ше го» по мочь лич но му счастью молодого человека. столь же естественно желание царя разобраться в происшедшем на поед инке. уместно напомнить, что степан парамонович калашников прибегает к запрещённому приёму — удару в висок. романтический герой для спасения чести совершает бесчестный поступок — типично романтическая ситуация с бессчётным ко ли че ст вом па рал ле лей (от д. ф. купе ра до а. ко нан дой ла). царь в тра ди ци-ях устного народного творчества выступает как справедливый судья и спрашивает у молодого купца: сознательно ли он совершил свой подлый поступок или нет:

отвечай мне по правде, по совести, вольной волею или нехотя ты убил мово верного слугу, мово лучшего бойца киребеевича?

степан парамонович — романтический герой и ведёт себя соответствующим образом, признаваясь в сознательном убийстве и отказываясь говорить о мотивах. ради чести герой совершает бесчестье и — принимая смерть — этим восстанавливает свою честь. перед нами типично романтическая ситуация, пусть и стилизованная под древнерусскую былину. в ря ду бли жай ших пред ше ст вен ни ков с. п. калашникова обнаруживается и петя Гринёв из «ка пи тан ской доч ки», ка те го ри че ски от казавшийся упоминать на следствии имя марии ми ро но вой.

в ответе степана калашникова соединяются и романтические традиции, и народные, связанные с пониманием правды как высшей цен но сти.

не столь уж однозначен образ киребееви- ча, вне всякого сомнения оказавший решающее влияние на образ князя вяземского из «кня зя се реб ря но го» а. к. тол сто го. ро ман-тический злодей вполне искренне думает о героической гибели в диком поле, но не в силах справиться со своей страстью. вряд ли можно бе зо го во роч но со гла сить ся с тем, что «бла го-родства в этом царском рабе из “славной семьи” нет» [5, с. 109]. то, что он первым бьёт степана парамоновича в грудь, — обычная логика поединка, в котором он ведёт себя так, как и положено застрельщику. сомнительно, чтобы лермонтов изучал какую бы то ни было литературу, посвящённую кулачным поединкам в московской руси (да и была ли она тогда?). но, вне всякого сомнения, лермонтов, выросший в пензенской губернии, юношеские годы проведший в москве, прекрасно знал обы чаи ку лач ных бо ёв «стен ка на стен ку». великолепно ориентировался он и во всём, что связано с рыцарскими турнирами. похвальба и поведение кирибеевича напоминают бриана де буа гиль бе ра из «ай вен го» в. скот та во вре мя тур ни ра в «аш би». сход ной бу дет и пер во на чаль ная ре ак ция б. де буа гиль бе ра на вызов со стороны неизвестного, коим окажется уилфред айвенго: удивление смелостью того, кто рискнул вызвать его на поединок.

бл е дность к и р ибеев и ча, узна в шег о и м я своего соперника, сродни багровому румянцу бриана де буагильбера, появившемуся перед схваткой с уилфредом айвенго на ристалище в темп л стоу. ес ли буа гиль бер «умер жерт вой соб ст вен ных не обуз дан ных стра стей», подтвердив справедливость божия суда, то кири-беевич погиб от вполне земного удара в висок. удара, запрещённого и считавшегося подлым, что лермонтов прекрасно знал из опыта современных ему кулачных боёв.

для м. Ю. лер мон то ва в. скотт — это и кумир российского дворянства начала XiX века, и первооткрыватель жанра исторического романа, и шотландец, а ко всему связанному с историей Шотландии русский поэт был особенно внимателен. и нет ничего удивительного в том, что в образе кирибее-вича присутствуют отдельные черты гордого храмовника из знаменитого романа великого шотландца. оба героя изначально обособлены от остальных (один своим иноземным отчеством-прозвищем, другой статусом воина-монаха), выделяются доблестью и считаются прекрасными поединщиками — за это пользуются любовью и уважением со стороны монархов, с пренебрежением относятся к дерзким соперникам. но то, что у в. скот та лишь эпи зод, хо тя и не ма ло важный, для русского поэта становится кульминацией, где в смертельной схватке будет выясняться не победитель турнира, а сохранит ли герой свою честь или нет, есть ли правда на свете или нет.

русский кулачный бой и рыцарский турнир растворяются в поэме м. Ю. лермонтова, и рождается знаменитый поединок купца калашникова и опричника киребеевича.

великий лермонтов потому и состоялся, что с лёгкостью творчески заимствовал всё лучшее в мировой культуре, соединяя с народны ми тра ди ция ми. к со жа ле нию, весь ма «велика опасность неисторического, модернизирующего прочтения лермонтова, приписывания ему того, что он вовсе не имел в виду» [5, с. 3]. национальное в лермонтове никогда не отменяло общечеловеческого, и наоборот. лермонтовский юбилей — это не только повод вспомнить об этом, но и возможность задуматься о месте человека в мире.