Митрополит Московский Филарет (Дроздов) и его роль в миссионерской политике Русской Церкви (вторая треть XIX в.)

В течение XIX в. миссионерская деятельность Русской Православной Церкви претерпела заметные перемены. Если в начале столетия действовали две русские духовные миссии — в Русской Америке и в Пекине — причем последняя не являлась миссионерской в прямом смысле слова, то к началу нового века русские духовные миссии присутствовали как на Ближнем Востоке (в Святой Земле и Урмии), так и в дальневосточном регионе (в Китае, Японии и Корее), не считая внутренних духовных миссий в пределах Российской империи, таких как Забайкальская, Алтайская и др.

Ключевым периодом в развитии миссионерской политики Русской Церкви с полным правом можно назвать 40-е — 60-е гг. XIX в., чрезвычайно насыщенные как для внешней деятельности Русской Церкви, так и для всей системы международных отношений. На это время приходится пик колониальной политики Франции, Великобритании и США как в ближневосточном, так и в дальневосточном регионе, которые крупнейшие морские державы стремились превратить в зоны своего влияния. Их главным конкурентом всегда оставалась Российская империя, границы которой на юго-западе соприкасались с Османской империей, на юго-востоке — с цинским Китаем. При этом конкурирующие державы широко использовали миссионерские каналы1. В ответ на миссионерскую активность католических и протестантских Церквей и многочисленных религиозных обществ на Православном Востоке была учреждена Русская духовная миссия в Иерусалиме, в Китае — Пекинская духовная миссия была преобразована в миссионерское учреждение, в Японии осуществлялась подготовка к учреждению новой Русской духовной миссии.

Формирование русского духовного присутствия за рубежом осуществлялось при тесном взаимодействии Министерства иностранных дел, Морского министерства и Всероссийского Святейшего Правительствующего Синода. Координацию и управление этой отлаженной системой церковно- дипломатических отношений осуществляли представители высшего руководства этих ведомств, при этом приоритетная роль в системе принятия решений принадлежала Министерству иностранных дел, в котором вырабатывалась (по согласованию с Св. Синодом) стратегия и тактика русского церковного присутствия за рубежом.

Российские дипломаты в своей работе в Османской империи (Святой Земле, на Балканах, в том числе, на Афоне), Персии, Китае, Японии широко задействовали церковные каналы. С другой стороны, русские клирики, вовлеченные во внешнюю деятельность Русской Церкви, находясь в иной этноконфессиональной, политической и культурной среде, зачастую несли на себе ответственность, аналогичную представителям государственной дипломатии, выполняя «церковно- дипломатические функции, как представительские, так и практические»2.

Одним из ключевых экспертов со стороны Св. Синода был митрополит Московский Филарет, который благодаря своему духовному авторитету был причастен к высшим делам церковного и государственного управления3. Между тем, несмотря на то, что в сфере церковной политики митрополит Филарет являлся связующим звеном между Министерством иностранных дел и Синодом, такой аспект его обширной архипастырской деятельности, как церковная дипломатия, все еще остается недостаточно изученным.

Участие митрополита Филарета в вопросах внешней церковной политики России

Православный Восток. Талант свт. Филарета Московского как церковного дипломата в полной мере проявился в церковных делах на православном Востоке, когда активизировались межцерковные контакты с восточными православными патриарха-тами, подвергшимися в начале 1840-х гг. активной пропаганде со стороны миссионеров западных держав. Инославный прозелитизм среди православных греков, славян и арабов на православном Востоке на протяжении всей «филаретовской эпохи» был предметом неустанного внимания Министерства иностранных дел и Св. Синода, совместные усилия которых были направлены на защиту православия и поддержку восточных Поместных Церквей, что нашло отражение в многочисленных отзывах митрополита Филарета по делам восточных патриархатов, как эксперта по церковному праву и канонам Православной Церкви.

Святая Земля . Учреждение в 1842 г. англикано-лютеранской епископии в Иерусалиме (совместного церковного представительства Великобритании и Пруссии) с озабоченностью было встречено в российских церковных и дипломатических кругах, где усматривали опасность негативного влияния инославных миссионеров на православных «при огромных средствах, которыми располагает английское правительство, и при той удручающей бедности наших греческих единоверцев, которая не в силах устоять против обольщения богатства и высшего образования»⁴. В 1847 г. Папа Римский учредил латинский патриархат в Иерусалиме: под руководством патриарха Джузеппе Валерги при поддержке французской дипломатии в Святой Земле трудились католические миссионеры Франции, Италии и Австрии.

Ответом России на активизацию миссионерского движения великих держав стало учреждение Русской духовной миссии в Иерусалиме. С другой стороны, в Москве в 1843 г. было учреждено Антиохийское, а в 1858 г. и Александрийское подворья, контроль над деятельностью которых (как, впрочем, и над Иерусалимским подворьем, основанным в 1818 г.) осуществлялся митрополитом Московским Филаретом. При его же участии, в тесном взаимодействии Св. Синода с Министерством иностранных дел, были налажены межцерковные контакты с патриархами восточных Церквей. При участии митрополита Филарета избирались кандидаты на пост начальника Русской духовной миссии (Порфирий (Успенский), Кирилл (Наумов), Леонид (Кавелин), Антонин (Капустин)), осуществлялась координация деятельности иерусалимской Русской духовной миссии.

Если до Крымской войны русское присутствие в Святой Земле сводилось главным образом к оказанию материальной помощи патриархатам и полуофициальному пребыванию в Иерусалиме Русской духовной миссии, то после Крымской войны возникла необходимость в разработке новой стратегии восстановления влияния России на православном Востоке и в первую очередь в Святом Граде. Митрополиту Филарету пришлось разбирать и разрешать нестроения и конфликты между светскими и церковными представителями в Иерусалиме, а также улаживать отношения между начальниками миссии, русскими консулами и патриархом Иерусалимским. При всех коллизиях, возникавших в Святой Земле, и Министерство иностранных дел, и Св. Синод испрашивали мнения митрополита Московского.

Когда из-за интриг консулов сместили сначала, в 1864 г., первого русского епископа в Иерусалиме преосвященного Кирилла (Наумова), а затем и его преемника архимандрита Леонида (Кавелина); когда дело дошло до конфликта с патриархом

Иерусалимским Кириллом II, митрополиту Филарету пришлось не только защищать достоинство представителя Русской Церкви от неправомерных действий патриарха Кирилла, но и встать на защиту Русской духовной миссии в Иерусалиме.

Митрополит Филарет не допустил перенос миссии в Константинополь, с оставлением в Иерусалиме как бы филиала миссии под управлением православного священника, как предлагали посланник Н. П. Игнатьев и архимандрит Антонин (Капустин) в связи с постоянными конфликтами между светскими и церковными дипломатами (консулами и начальниками Русской духовной миссии). Предлагаемая реформа была положительно воспринята как патриархом, так и теми русскими дипломатами, которые желали низвести Русскую духовную миссию до статуса домовой церкви при консульстве. Авторы проекта — о. Антонин и посланник Н. П. Игнатьев — упустили из виду, что подобная реформа с неизбежностью привела бы к утрате русских позиций в Святой Земле и бесславному отступлению из Иерусалима. Митрополит Филарет подверг проект резкой критике: «Дело Иерусалимской Миссии такого рода, что им надобно управлять в Иерусалиме, а не в Константинополе; и если власть консула парализует действие начальника Миссии, то кольми паче наместника его»5.

В связи с возникшими в Иерусалиме проблемами обер-прокурор Св. Синода граф Д. А. Толстой пришел к заключению, что для сохранения достоинства Русской Церкви, требуется «совершенное уничтожение нашей Иерусалимской Миссии». Однако митрополит Филарет не считал дело обреченным, указав на нежелательные последствия закрытия миссии для русско- иерусалимских отношений и русского церковного присутствия на православном Востоке и предложив сохранить миссию, оставив временно во главе миссии архимандрита Антонина «в ожидании лучшего времени»6.

Ремонт большого купола храма Гроба Господня. Важную роль сыграли отзывы московского архипастыря о проекте реконструкции большого купола над ротондой храма Гроба Господня в Иерусалиме, известном как «Дело о куполе», или «Проект двух императоров». Храм Гроба Господня (и прежде всего купол над ротондой) пострадал от землетрясения 23 мая 1834 г., в результате которого купол ротонды храма Гроба Господня, по словам патриарха Иерусалимского Афанасия, «растреснулся так, что едва совсем не упал»⁷. Казалось бы, возникла стандартная архитектурнофинансовая задача — осуществить ремонт главной святыни христианства, но с самого начала ремонт купола воспринимался в международной дипломатии как вопрос политический и конфессиональный: кто будет осуществлять ремонт — православные греки как законные владельцы святых мест в Иерусалиме, европейские христианские державы, турки или те, кому турки его поручат. На решение этого вопроса ушло более тридцати лет. Лишь после Крымской вой ны российский посланник в Константинополе князь А. Б. Лобанов- Ростовский предложил «произвести исправление купола, угрожающего падением, совместным попечением и иждивением Императора Всероссийского и Императора французов»⁸.

Поскольку помимо архитектурно- исторического значения «дела о куполе» вопрос непосредственно касался соблюдения статус-кво (то есть, сохранения прав каждой конфессии в совместном пользовании храма Гроба Господня — чем владеют и на что имеют право православные, католики, армяне, копты, сирийцы), требовалась особая осторожность и предусмотрительность в отношении интересов различных конфессий.

Обер-прокурор Св. Синода граф А. П. Толстой обратился к митрополиту Московскому Филарету. Сложившиеся обстоятельства — бессилие и безденежье Иерусалимской патриархии, консолидация западных держав против России, укрепление политического влияния Франции и ее влияния на Порту, а вместе с тем наметившееся российско- французское «потепление» — утверждало архипастыря в мысли, что предложенный посланником проект является на данный момент наиболее конструктивным.

Митрополит не только подтвердил приемлемость предложения князя Лобанова-Ростовского, но и всесторонне обосновал его, показав, что в сложившихся условиях этот проект является единственно возможным — при соблюдении условий статус-кво: то есть, «не касаться вопроса о правах на владение храмом и купола». Соображения митрополита Филарета встретили полное согласие императора Александра II.

В 1862 г. в Константинополе было достигнуто дипломатическое соглашение, согласно которому все восстановительные работы должны были быть выполнены совместно русскими и французскими специалистами и оплачены русским и французским правительствами, при участии турецкого правительства. Последний пункт протокола был составлен в соответствии с отзывами митрополита Филарета и служил гарантом соблюдения статус-кво для всех христианских конфессий, владеющих участками в храме Гроба Господня. Протокол от 5 сентября 1862 г. стал политической основой «дела о куполе», позволившей реализовать этот уникальный архитектурный проект, завершившийся в 1869 г. торжественным освящением нового купола.

Ключевая роль принадлежала митрополиту Филарету и в таком насущном вопросе, как выработка новой концепции церковной политики России в Османской империи после подписания условия Парижского мира. Это был продолжительный процесс, в котором принимали участие и светские и церковные дипломаты России. Исходя из церковно- политических реалий, имея многолетний опыт тесного общения с духовенством не только греческим, но также арабским и славянским, свт. Филарет считал главным принципом церковной политики на Востоке сохранение соборного единства Российской и Греко- Восточной Церквей.

Митрополит Филарет был убежден, что в условиях притеснений турками и прозелитизма Запада «Восточная Церковь держится только своим плотным, неразрывным единством». Стремясь не нарушить эту духовную связь, он сформулировал позицию Св. Синода следующим образом: «Российская Церковь готова сделать все возможное, для охранения и укрепления союза единомыслия и любви с Восточной Церковью, для единодушной защиты православия от приражений неправославных»9. В условиях, когда, по словам свт. Филарета, «молчание между Церквами так сделалось обыкновенным, что трудно решиться сказать слово», он видел «обязанность Святейшего Синода сохранять мир в отношениях с Восточными Патриархами»10. Этим принципом сохранения церковного мира митрополит Филарет руководствовался на протяжении всех предшествовавших и последующих лет11.

Исходя из главного тезиса российской церковной стратегии на Востоке — сохранение церковного союза православных Поместных Церквей, митрополит Филарет определял и тактику Русской духовной миссии, как церковного представительства Всероссийского Святейшего Синода, в выстраивании конструктивных отношений с греческой иерархией, предлагая всеми силами достигать единомыслия и союза с греками как «нашими природными союзниками»12. Роль России в разрешении внутренних проблем Восточной Церкви между греческим епископатом и его арабской и славянской паствой при политических обстоятельствах в Турции свт. Филарет понимал, прежде всего, как миротворческую13.

Митрополит Филарет и Афон. Отношение митрополита Филарета к Афону определили две составляющие — понимание положения православия на православном Востоке и уважение монашеского подвижничества. Как члену Св. Синода, ему была известна вся синодальная переписка по вопросам положения русского монашества на Афоне. Кроме того источниками информации для него служили донесения и отчеты тех светских и церковных лиц, которые путешествовали по Востоку или исполняли церковное или дипломатическое служение: иеромонах Аникита Ширинский- Шихматов, великий князь Константин Николаевич, архимандрит Порфирий (Успенский), А. Н. Муравьев.

Иеромонах Аникита (Ширинский- Шихматов), с именем которого связано переселение 25 иноков «в основном из малороссов Ильинского скита» в Русский Свято-Пантелеимоновский монастырь и устроение храма в честь новопрославленного святителя Митрофания Воронежского, одним из первых обратил внимание на усиление в Греции британского влияния посредством распространения различных миссионерских заведений. В мае 1836 г. он писал из Афин, что «православие явно искореняется врагами православия с британских островов, тамо поселившимися и щедрой рукой заводящими многие училища в том единственно намерении, дабы монашество греческое растлить своею ересью, чему уже и последовал желаемый для них успех и от корня ядовитого уже произрастают смертные для душ человеческих плоды»14.

Архимандрит Порфирий (Успенский), посетивший Афон в 1845 г., упоминал о вмешательстве британских дипломатов в дела афонского монастыря св. Павла, где с начала 1840-х гг. жили греческие монахи, имевшие британское подданство15. (На протяжении последующих десятилетий внимание к Афону британских послов не ослабевало, о чем свидетельствуют их визиты в греческие монастыри и переписка с афонитами. Британо- российское соперничество в политической сфере не могло не отразиться на греко- русских отношениях на Святой Горе, где в начале 70-х гг. XIX в. имел место острый конфликт между греческими и русскими иноками, инициатива в разжигании которого принадлежала британским дипломатам и проанглийски ориентированной греческой иерархии).

С именами великого князя Константина Николаевича и А. Н. Муравьева связано превращение Серайской келлии, принадлежавшей Ватопедскому монастырю, в Андреевский скит. Стремясь оказать материальную помощь новому русскому скиту Муравьев рассчитывал прежде всего на митрополита Филарета. Он просил об облачениях для греческого духовенства, о русских иконах для главной церкви скита. Открывались и новые перспективы материальной помощи афонским монастырям — как русским, так и греческим. В Россию за сбором пожертвований постоянно посылались сборщики от греческих и русских обителей. Митрополит Филарет, по признанию Муравьева, не отказывал ему «ни в одной просьбе о пожертвованиях», входя во все детали.

Основной «нерв» отношения святителя к Афону состоял в том, что он смотрел на Афон сквозь призму византийской духовной традиции, освященной веками и подвигом афонского иночества. Ему казались чуждыми, привнесенными извне современные реалии Афона — местнические, межнациональные националистические распри, русофобские настроения в монашеской среде.

Китай и Дальний Восток. К началу 1840-х гг. главной задачей имперской политики на Камчатке, в Приморье и Приамурье было укрепление российского влияния среди местного населения. Ситуация в пограничных с Китаем областях — неразграни-ченность территорий с Китаем, активность британских и американских судов вблизи побережья Камчатки, присутствие католических и протестантских миссионеров, незащищенность населения от иностранного влияния — все это требовало неотложных мер правительства, и на повестку дня в российском Министерстве иностранных дел был поставлен вопрос о расширении церковно-миссионерской деятельности в Приамурье, Приморье и Китае. И вновь ни одно из важных решений, связанных с российской церковной политикой на русском Дальнем Востоке и в Китае, не обходилось без участия митрополита Московского.

Отдельного упоминания, как наименее известное, заслуживает участие митрополита Филарета в делах православия в Западном Китае. В 1851 г. к митрополиту Филарету обратился с письмом Парфений (Агеев), афонский постриженник, с 1847 г. проживавший в Томском архиерейском доме, впоследствии известный миссионер среди старообрядцев. Парфений сообщил о проживании в китайской Кульдже общины потомков пленных албазинцев, о существовании которой не было известно ни в Пекине, где была Русская духовная миссия, ни в России. При встрече с русским купцом П. Г. Уфимцевым они высказали горячее желание «иметь священника и церковь», о чем Парфений и уведомил московского митрополита, выразив готовность лично отправиться миссионером в Западный Китай в сопровождении Уфимцева. Замысел Парфения состоял в том, чтобы привлечь авторитетного иерарха к содействию.

Обратившись по данному поводу к обер-прокурору Св. Синода графу Н. А. Протасову, московский архипастырь, признавая, что отправить миссионеров открыто «не позволят многие обстоятельства», предложил оказать потомкам албазинцев «необходимую для них духовную помощь» втайне, по аналогии с тем, «как древние христиане, при неблагоприятных для веры обстоятельствах, сохраняли и распространяли ее в тайне». Митрополит Филарет считал нужным не только поддержать в кульд-жинцах «любовь к России, доселе в них не угасшей», но и «извлечь для России благого воздаяния»16. Обладая государственным умом, свт. Филарет Московский не мог не видеть безусловной пользы для России от пребывания в соседствующих с Россией областях Китая преданных православных «китайцев». Им были высказаны рекомендации, касавшиеся миссионерской работы, устройства церкви или молитвенного дома, совершения богослужений и т. д.

На доклад обер-прокурора последовала резолюция Николая I: «Дело это святое, но требует большой осторожности». Император поручил обер-прокурору выяснить мнение Азиатского департамента Министерства иностранных дел17. Однако в дипломатическом ведомстве миссионерство Русской Православной Церкви в Китае воспринимали как деятельность нежелательную, способную обострить и без того непростые внешнеполитические отношения между Россией и Китаем. С точки зрения руководства Министерства иностранных дел распространение православия в Китае могло вызвать антироссийские протесты со стороны китайских властей, буддистского и мусульманского духовенства и местных жителей, и потому ответственность за устроение церквей перекладывалась на купеческий и казачий контингент18.

В середине 1860-х гг. церкви при консульствах в Кульдже и Чугучаке были разрушены, разделив судьбу консульств и факторий в связи с Дунганским восстанием. Лишь в январе 1872 г. состоялось освящение православной церкви в Кульдже во имя св. пророка Илии, в то время приписанной к Томской епархии. Устроенные со временем в Кульдже православные храмы сыграли важную роль в формировании православной колонии в Илийском крае и в дальнейшем деле распространения православия в Средней Азии и Западном Китае.

Крымская войн а потребовала пересмотра всей церковно- дипломатической стратегии Российской империи. Опыт первой половины XIX в. показал, что и России, для укрепления ее позиций в этих регионах, удобнее и надежнее действовать по уже налаженным церковным каналам. Благоприятные условия для расширения миссионерской деятельности в Китае возникли в связи с Тяньцзиньскими трактатами, заключенными с Китаем сначала Россией (1/13 июня 1858 г.), а вслед за тем и другими державами. Все они включали пункт о разрешении пребывания в Китае христианских миссий не только в важнейших портах, но и внутри империи. У русских дипломатов, как светских, так и церковных, не было сомнений, что западные миссионеры прибудут в Китай сразу же по ратификации договоров.

Для предотвращения иностранного влияния на границе с Китаем, митрополит Филарет, наряду с «апостолом Аляски» епископом Камчатским Иннокентием, считал необходимым расширить деятельность миссионеров в Приамурье и Китае. Большой вклад в развитие миссионерства на Дальнем Востоке внес граф Е. В. Путятин, известный дипломат, первым из европейских дипломатов подписавший трактат с Японией, участник переговоров с Китаем о разграничении по Амуру. Во время продолжительного пребывания в некоторых китайских портах, в том числе, в Шанхае, он, ознакомившись с деятельностью католических и протестантских миссий в Китае, первым обратил внимание правительства и высшего духовенства на необходимость противостояния инославным миссионерам: «Если мы не будет иметь в тех странах правильных миссий, то дела наши не получат прочности… Пока мы думаем, католики и протестанты действуют, и если мы себя не оградим, то они, прошед Китай и Тибет, подойдут к нашим границам и перейдут чрез них»19.

При этом успехи русских миссионеров представлялись Путятину столь незначительными, что он считал возможным «отказаться и, вероятно, навсегда от участия в сем деле»20 или же вести совместную работу с католиками, пользуясь их опытом21. Митрополит Филарет, отвергнув высказанное вице-адмиралом предположение о сотрудничестве с западными миссионерами, выступил в защиту Русской духовной миссии в Пекине, предлагая активизировать русских миссионеров в Китае. Московский архипастырь считал необходимым поднять дело миссионерской проповеди на должную высоту, подчеркивая не только его духовное, но и политическое его значение.

Не оставляя надежду «видеть Православную Россию деятельно участвующей в сем подвиге», митрополит Филарет предлагал «действовать отдельно»22, начав дело с сухопутной границы, не пересекаясь там с иностранными миссионерами, но и не оставляя в бездействии Пекинскую миссию. Это мнение митрополита Филарета послужило отправной точкой для выработки новой концепции русского церковного присутствия в Китае и преобразования пекинской Русской духовной миссии в миссионерское учреждение.

В дальнейшем практически все проекты, связанные с «китайской» проблематикой прорабатывались совместно с митрополитом Московским: на протяжении 1860– 1867 гг. митрополиту Филарету неоднократно приходилось составлять отзывы по тем или иным делам русского православного присутствия в Приамурье и Китае — он участвовал в составлении проекта преобразования Пекинской духовной миссии в 1860– 1864 гг., разрабатывал концепцию Миссионерской Академии в 1860–1866 гг., в 1862 г. внес важные коррективы в свод правил «обеспечения духовенства в Приамурском крае», который предполагалось распространить на все российские епархии (кроме за-падных)23, ходатайствовал о назначении вернувшегося в Россию начальника Русской духовной миссии в Пекине архимандрита Гурия (Карпова) настоятелем московского Симонова монастыря24.

Русская Америка . Митрополит Филарет принимал горячее участие в судьбе епископа Иннокентия и всемерно содействовал его трудам: все миссионерское служение о. Иоанна Вениаминова и его восхождение по иерархической лестнице было связано с именем свт. Филарета. Свт. Иннокентий признавался, что «ничего не таил от московского митрополита»²⁵. Свт. Филарет же, в свою очередь, по словам биографа митрополита Иннокентия И. П. Барсукова, «когда приходилось говорить о нем, всегда говаривал: “В этом человеке что-то апостольское”»²⁶.

Митрополит Филарет убедил его принять монашеский постриг после смерти супруги в 1840 г., содействовал учреждению Камчатской епархии, участвовал в архиерейской хиротонии Иннокентия, всемерно поддерживал его последующие миссионерские труды. Митрополиту Филарету принадлежит редактирование составленной о. Иоанном инструкции для священников- миссионеров под названием «Наставление священнику, назначаемому для обращения иноверных и руководствования обращенных в христианскую веру»27. Изначально эта инструкция, с изложением принципов православного миссионерства, была предназначена для священников, трудившихся на Аляске, впоследствии же стала служить руководством для всех православных миссионеров, трудившихся в различных миссиях Русской Церкви28.

Особенно ценным стала поддержка владыки Филарета, когда в конце 1840-х — начале 1850-х гг. епископ Иннокентий вынужден был ходатайствовать о перенесении епархиальной кафедры из Ситки на азиатский континент. Позже, в конце 50-х годов, свт. Филарет поддержал проект преосвященного Иннокентия об учреждении викариатств Камчатской епархии — с кафедрами в Якутске и Новоархангельске.

Оба святителя принимали огромное участие в распространении православного миссионерства в Северной Америке, на Дальнем Востоке и в Китае. Митрополит Филарет находился в многолетней переписке с преосвященным Иннокентием, и выразил согласие на предложение А. Н. Муравьева избрать владыку Иннокентия на московскую кафедру.

Когда владыка Иннокентий, уже в сане митрополита Московского, предложил создать самостоятельную американскую епархию, в которую должны были вой ти все приходы Аляски и Алеутских островов, центром новой епархии он предложил сделать Сан- Франциско. Предложение митрополита Иннокентия опиралось на принятое в 1864 г. определение Синода о постройке церкви и на достигнутые тогда же дипломатические договоренности, отправной точкой для которых послужило мнение митрополита Филарета по вопросу открытия храма в Калифорнии, высказанное им в марте 1864 г.: «Дело само за себя говорит что надобно. Да скажет Церковь Российская: надобно! Да не падет слово на землю бесплодно»29. Церковь в Сан-Франциско была построена в 1874 г.

Митрополит Филарет и национальные интересы Российской империи

Приведенные примеры убедительно свидетельствуют о том, что мнения и экспертные отзывы митрополита Филарета фактически определяли курс церковной политики России не только на православном Востоке, но и в Западной Европе, Северной Америке, Китае, на Дальнем Востоке. Митрополит Филарет проявил себя незаурядным дипломатом: на первом месте у него всегда стояли не только интересы Церкви, но и национальные интересы государства.

У московского святителя не было сомнений в политическом характере западного миссионерства. Как члену Св. Синода, ему неоднократно приходилось участвовать в рассмотрении дел, связанных с инославным присутствием в России и в граничащих с Россией регионах. В 1835 г. были закрыты Шотландская миссия, основанная в 1802 г. в Каррасе вблизи административного, военного и транспортного центра Кавказской губернии Георгиевска, и швейцарская Базельская миссия, с 1821 г. действовавшая в Астрахани с целью «удовлетворения религиозных нужд швейцарцев и немцев — жителей Поволжья»30, а спустя год обосновавшаяся на границе с Персией в столице Карабахской провинции Шуше, где находилась резиденция военноокружного начальника мусульманских провинций и откуда миссионеры совершали поездки в Багдад и Тебриз.

О деятельности в Закавказье Шотландской миссии среди сектантов и армян Российской империи и контрмерах генерала А. П. Ермолова, служившего в 1816–1827 гг. главноуправляющим гражданской частью и пограничными делами в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях, митрополит Филарет напомнил в одном из своих «миссионерских» отзывов: «У нас на Кавказе, во времена генерала Ермолова, Англия пыталась сблизиться, чрез своих миссионеров, проповедью и деньгами, как с неприязненными нам, так и с мирными, или покоренными, племенами. Но Ермолов уничтожил их стремления всеми, зависевшими от него средствами и распоряжениями. Иначе мы вели бы впоследствии войну уже не с дикарями, а частию с образованными, и стало быть, с опаснейшими врагами»³¹ '

Здесь идет речь о попытках Ермолова противостоять иностранным миссионерам посредством подготовки православных проповедников и созданием особого Общества «для проповедования греко-российской веры» при Осетинской духовной комиссии. Как показано в статье В. М. Муханова, Ермолов, наблюдая «печальные последствия бесконтрольной миссионерской деятельности среди горцев» как русских, так и западных проповедников, настаивал на «необходимости ее упорядочения», в том числе путем высылки и не допущения впредь иностранных миссионеров, в действиях которых видел «вред распространению христианской веры на Кавказе и его умиротворению»32.

Однако, несмотря на одобрение предложения Ермолова наместником Кавказа графом И. Ф. Паскевичем и издание высочайшего указа «Об учреждении Общества из духовных особ для проповедования Греко- Российской веры на Кавказе» (13 апреля 1829 г.)33, до реализации первого кавказского миссионерского проекта дело не дошло «как в силу трудоемкости поставленной задачи, так и в связи с ухудшением военнополитической ситуации на Северном Кавказе»34.

В 1840 г. Св. Синод принял решение о закрытии англиканской миссии в Забайкалье (1818–1841 гг.), члены которой не только способствовали «распространению старообрядчества и сектантства», насаждая среди бурят предубеждения против православия и мнение о русских, как «идолопоклонниках», но и навлекли на себя подозрение в том, что вместо христианской проповеди занимаются «“противорусской” политикой среди инородцев и даже шпионажем на востоке страны в пользу Великобритании»35. Высочайшее повеление о закрытии Забайкальской миссии последовало в 1841 г. после начала Первой Опиумной вой ны ввиду «изменившихся политических обстоятельств»36.

Особенно отчетливо позиция митрополита в отношении иностранных миссионеров была высказана в связи с разграничением России с Китаем в результате подписания Тяньцзиньского (1858 г.) и Пекинского (1860 г.) трактатов. В отзыве на рапорт графа Е. В. Путятина митрополит Филарет отмечает антицерковную и антироссийскую направленность западного миссионерства: «Наблюдение над распространением христианства в Китае иностранными миссиями, и свобода, приобретенная христианству в Китае новым трактатом, уже возбудили голос, неужели Россия откажется от участия в сем деле со своей стороны? Неужели допустить иностранных миссионеров проникнуть и сюда [в Россию] и распространить здесь свои действия, которые, конечно, будут не в пользу наших и религиозных и государственных видов?»37

Митрополит Филарет и Миссионерская Академия. Для того, чтобы достойно и эффективно противостоять католическим и протестантским миссионерам, имевших прекрасное образование как в области теологии, так и в сфере светских наук, требовались люди, обладавшие профессиональными знаниями и прошедшие специальную подготовку к миссионерскому служению. «Светские отличия не сотворят миссионеров, — писал митрополит Филарет в декабре 1857 г. — Их надобно образовать и одушевить благочестивой ревностью; а это не так скоро и легко можно сделать»38. Примерно в то же время вице-адмирал граф Путятин выступил с предложением учредить особое учебное заведение для подготовки православных миссионеров, что было вызвано острой потребностью в православных миссионерах как внутри империи, так и за ее пределами.

Предложение нашло деятельную поддержку у митрополита Санкт- Петербургского и Новгородского Григория (Постникова), который представил в Синод проект миссионерского института в селе Грузине Новгородской губернии, бывшем имении графа Аракчеева. 21 декабря 1858 г. проект был одобрен императором, однако для его реализации требовалось разработать устав миссионерского учреждения.

Митрополит Филарет критически отнесся к предложенному проекту, по поводу которого писал к наместнику Свято- Троицкой лавры архимандриту Антонию: «Разные вопросы на меня сыплются, как снег. Некоторые из них походят для меня на загадки… таков вопрос о миссионерском учреждении»39. Он усматривая ряд трудностей для жизнеспособности новой «школы миссионерства»: чрезмерно большое число учащихся (200 человек), отсутствие учителей и методик для обучения местным языкам, сложность выбора места для обучения миссионеров, в которых «образовать должно не застенчивое одиночество, но свободное присутствие духа для обращения с людьми даже при необыкновенных встречах»40.

Святитель кардинально переработал проект устава, о чем сообщил наместнику лавры 16 марта 1860 г.: «В миссионерском учреждении ученость я старался уменьшить. В Петербурге полагали назвать его Академиею, что предполагало более учености. Не почтенные ли попечители подали мысль о тщетной славе? Я поневоле положил их. В Петербурге положили было начальником заведения поставить епископа, а графа Путятина сделать почтенным попечителем. Тогда граф был бы над головою епископа. Чтобы избежать сего, я положил первоначальником и действительным попечителем митрополита и допустил светских попечителей, которые были бы уже дополнением, а не верхом заведения»41. Признавая крайнюю нужду в миссионерах, которым предстояло трудиться среди «язычников, магометан и раскольниками во всех местах, где такие миссионеры будут нужны»42, митрополит Филарет не отрицал тот факт, что «у нас и для православного народа нужны своего рода миссионеры, но трудно устроить сие»43.

Несмотря на высочайшее утверждение миссионерского института, далее первых организационных шагов дело не пошло: 17 июня 1860 г. скончался митрополит Григорий, после чего едва начавшаяся деятельность миссионерского заведения была приостановлена.

Общество восстановления православия на Кавказе и Миссионерское Общество. Наряду с проектом графа Путятина в конце 50-х годов XIX в. выдвигались и другие миссионерские инициативы, как, например, создание «Общества восстановления православия на Кавказе»44. С таким предложением в 1857 г. выступил наместник на Кавказе и командующий Кавказским корпусом князь А. И. Барятинский, который, сознавая важное политическое значение восстановления христианства в северо- кавказском регионе как в целях умиротворения местного населения, так и для укрепления связей с Россией, возлагал большие надежды на православных миссионеров45.

Первоначальный проект предполагал создание православного братства под названием «Братство Воздвижения Святого Креста» во главе с председателем в лице наместника и вице-председателем в лице экзарха Грузии. Целью этого «союза частных лиц», как отмечал князь Барятинский, было «поддерживать и распространять христианство между кавказскими племенами»46. В конце ноября 1857 г. император Александр II, с большим вниманием отнесшийся к инициативе наместника Кавказа, передал ее для обсуждения в Кавказский комитет, где в декабре, после обращения князя Барятинского к управляющему комитетом, было «признано полезным учредить в Петербурге особое общество для поддержания православия в Кавказских горах», о чем было сообщено в Св. Синод.

После того, как осенью 1858 г. в Синод был прислан устав Общества, обер-прокурор Св. Синода граф А. П. Толстой обратился к митрополиту Московскому с просьбой дать свою оценку новому начинанию. Однако проект устава вызвал у святителя ряд вопросов. Недоумение вызвало само название Общества, позволявшее предположить, будто бы на Кавказе православие находится в упадке, что не соответствовало действительности, поскольку там, как отмечал митрополит, «по благости Божьей, твердо стоит православная Грузинская Церковь»47. Отсюда возникал вопрос: соответствует ли название своему предмету?

Нуждалось в пояснении и назначение Общества — будет ли его деятельность ограничена возвращением православие в те области Кавказа, откуда оно было вытеснено язычеством или мусульманством, или перед ним поставлены более широкие цели — обратить в православие «людей или целые племена, которые не были просвещены христианством»? В связи с этим митрополит предлагал задуматься, «не стесняет ли наименование общества пределов дела»48.

Но, пожалуй, наибольшее возражение вызвало ограничение деятельности Общества кавказским регионом. По мнению митрополита Филарета, который как никто другой понимал проблемы, связанные с нехваткой кадров и ресурсов, в которых остро нуждалась Церковь для распространения и укрепления православия в империи и за ее пределами, вместо отдельных региональных миссионерских обществ для Кавказа, Сибири, Центральной Азии или «новоутвержденного на Востоке предела» следовало учредить единое «Российское общество распространения православного христианства»: «В одной Церкви, в одном государстве, для одной православно- христианской цели, при одних и тех же источниках пособий, два общества, совершенно раздельные, представляли бы в своем разделении несообразность с очевидными причинами и побуждениями к единству»49.

Свою позицию святитель аргументировал тем, что «одно общество удобнее, нежели два, снабдит себя людьми и распорядится ими. Вместо одной администрации одного сообщества, два общества имели бы две, без сомнения, с большими издержками. Люди, расположенные к содействию и благотворению, останавливались бы пред сим разделением в недоумении, что оно значит и к которому обществу пристать?»50

Учреждение нескольких обществ, ставивших перед собой миссионерские задачи, привело бы, по мнению митрополита Филарета, к «бóльшим издержкам и неблагоприятного для дела неравновесия». Был приведен и такой аргумент, как единство целей, для реализации которых требуется создание определенной структуры каждого общества, включавшей руководство, членов, попечителей, благотворителей и проч., что удобнее реализовывать из одного центра.

Критически отнесся святитель и к положению устава о назначении председателем Общества «высокого светского чиновника», наделенного неограниченными полномочиями назначать членов совета Общества, а также аннулировать решения этого совета. Особенно неприемлемым данный параграф был для митрополита Филарета еще и потому, что вице-председателем предполагалось назначить предстоятеля Грузинского экзархата, который оказывался в таком случае в подчиненном положении светскому лицу, в то время как во главе Общества, преследовавшего миссионерские цели, находившиеся в ведении Церкви, в качестве председателя или первенствующего члена, должен стоять, по глубокому убеждению московского архипастыря, авторитетный представитель церковной иерархии. «Уклонение от подчинения епископа светскому сановнику не происходит от желания чести, — писал святитель, — но соображено с предметом»51.

Митрополит Филарет предложил свой проект структуры Общества: оно должно «удостоиться высочайшего покровительства»; в его состав должны входить 1) три первенствующие члена (одним из которых должен быть член иерархии, либо, что, по мнению митрополита Филарета, «всего приличнее», первенствующий член Св. Синода, второй — из светских сановников, третий — из духовных или светских лиц, в зависимости от обстоятельств); 2) почетные члены, среди которых могли быть и женщины; 3) действительные члены, которые входят в совет Общества или избирают его из своей среды; 4) члены- сотрудники; 5) члены- благотворители, в число которых также могли входить лица женского пола. Кроме того, к благотворительной помощи Обществу «обязываются все члены, кроме почетных», однако не исключались добровольные приношения последних. Целью Общества и каждого из его членов было «служить распространению царства Христова».

При учреждении единого всероссийского церковного Общества, по мнению святителя, «удобнее будет возбудить и определить содействие ему собственно церковное»: церковный статус Общества давал ему то преимущество, что позволял рассчитывать на подписку ежегодных пособий от монастырей и приходских церквей. Отдельно оговаривалось, что штаб-квартира Общества должна находиться в Петербурге, в епархиях же могут создаваться его отделения «по усмотрению потребности и удобности»52.

Мнение московского святителя не охладило ревности инициаторов «кавказского» Общества: осенью 1859 г. князь Барятинский вновь вернулся к вопросу о его открытии, убеждая руководство Кавказского комитета в Петербурге, что это «необходимо для полного умиротворения Кавказа и составляет прямую и неотложную обязанность государства», в то время как «ни в отношении Сибири, ни в отношении к Китаю ничего подобного не существует»53. 9 июня 1860 г. после доработки устава Общество получило высочайшее утверждение. А спустя пять лет, 16 июля 1865 г. под всемилостивейшим покровительством государыни императрицы54 было основано и Миссионерское Общество — «в видах распространения христианства между инородцами- нехристианами и язычниками, населяющими Империю (кроме Кавказа) и пограничные к нам места»55.

Помимо Сибири и Китая, Алтая и Забайкалья, миссионерскую работу предполагалось вести и в пограничных с Западным Китаем областях Центральной Азии, о чем митрополит Филарет писал еще в 1852 г. Однако как тогда проект митрополита Филарета и Парфения (Агеева) не встретил поддержки Министерства иностранных дел, так и Министерство внутренних дел, опасаясь « каких-либо запутанностей или беспорядков внутри подвластных нам нехристианских населений», вызванных присутствием православных миссионеров, рекомендовало в 1865 г., «чтобы Совет предполагаемого Общества предварительно принятия решения об отправлении Миссий в упомянутые местности входил в сношения с главными начальниками наших пограничных областей»56.

Несмотря на давно назревшую потребность в учреждении Миссионерского Общества, несмотря на наличие целого штата лиц, вошедших в состав Совета, в обязанности которых, как подчеркивал митрополит Филарет, входило «возбуждение, поддержание и развитие в членах Русской Церкви сочувствия к миссионерскому делу»57, реальная работа Общества началась лишь в 70-е годы XIX в., после передачи его в ведение митрополита Московского Иннокентия (Вениаминова)58.

Заключение

Приведенный краткий и далеко неполный обзор участия свт. Филарета в различных миссионерских проектах Русской Православной Церкви позволяет наблюдать динамику развития православного миссионерства внутри и за пределами Российской империи. Когда в 40-е годы XIX в., в условиях активизации деятельности западных миссионеров потребовались контрмеры по укреплению, защите и сохранению православия как на православном Востоке, так и в Северо- Тихоокеанском регионе, возросла востребованность православного российского духовного (в том числе, миссионерского) присутствия. Актуализация «миссионерской» повестки была деятельно воспринята целым рядом известных государственных лиц, таких как великий князь Константин Николаевич, граф Н. П. Игнатьев, граф Н. Н. Муравьев- Амурский, граф Е. В. Путятин и многие другие. Особую поддержку миссионерскому делу за рубежом оказывала императорская чета, Александр II и Мария Александровна.

Не менее значимым вкладом в труды православных миссий было содействие выдающихся русских иерархов, сознававших не только их церковное, но и политическое значение. И одним из ключевых деятелей на миссионерской ниве Русской Церкви, о которых И. А. Гончаров отзывался как о «величавых колоссальных патриотах», был митрополит Филарет (Дроздов), вся деятельность которого была направлена на служение России, Русской Церкви и вселенскому православию.

Участвуя в качестве эксперта в делах миссионерской проповеди, митрополит Московский Филарет руководствовался прежде всего интересами православия, видя долг Православной Российской Церкви в «усилении своих подвигов для распространения христианства», а обязанность Православной России в «способствовании сим подвигам»59. Не менее важным делом святитель полагал защиту православия от инославного влияния, в распространении которого усматривал угрозу национальной безопасности империи.

Свою позицию по этому вопросу он изложил в отзыве от 30 сентября 1860 г. «по поводу распоряжения Кавказского комитета о дозволении инославным миссионерам обращать в свое исповедание язычников, проживающих на Кавказе»60. Этот отзыв, несмотря на кажущийся частный сюжет, с полным правом можно считать программным, так как в нем говорится о далеко идущих последствиях бездумного попустительства западным миссионерам со стороны правительственных кругов, не знакомых с истинным характером и целями католических и протестантских религиозных обществ.

Московскому святителю были хорошо известны методы и подходы католических и протестантских миссионеров, которые посредством проповеди, а главное ресурсов, оказывали влияние на народы как в пограничных регионах, так и в относительно недавно вошедших в состав империи областях («как неприязненные нам, так и мирные или покоренные племена»).

Не меньшую опасность представляли западные проповедники для российских подданных, как для православных, так и особенно для отошедших от православия деноминаций. Предсказуемым итогом проникновения инославных миссионеров на территорию России, как его понимал митрополит Филарет, могло стать нарушение учения Православной Греко-Р оссийской Восточной Церкви, «безверие и потрясение государственных и духовных законов, прав и обычаев», и как следствие — упрочнение, усиление и порождение раскол ов61.

Московский святитель предостерегал правительство от «горестной будущности», которую могло ожидать Россию в случае пренебрежения рисками, связанными с беспрепятственным распространением иностранного инославного присутствия. У свт. Филарета, хорошо знакомого с методами католической пропаганды на православном Востоке, на Балканах, в Китае, не возникало сомнений в том, что, оказавшись на территории Российской империи, «иезуиты, проникнув к нам под именем того или другого римского ордена, расширят соблазнения посреди наших раскольников и даже посреди православных»62. Не менее серьезными конкурентами католикам митрополит считал британских миссионеров, с их ревностью, возможностями и эффективностью в преследовании интересов, имевших отнюдь не религиозный характер: «Великобритания, не меньше иезуитов, любит обращения, и дух прозелитизма в ней так же неукротим, как и в римском духовенстве, даром, что миссионеры ее стремятся при этом к целям, предпочтительно, торговым и политическим»63.

В британском миссионерстве, имевшем хорошо организованную структуру, финансирование, опыт, широкую поддержку государства и общественности, свт. Филарет усматривал наиболее реальную угрозу российским государственным политическим интересам: «…Миссионеры Англии, с их терпением, с их твердо-стию, и особенно с их деньгами, в несколько лет обратят в христианство наших нехристиан не только на Кавказе, а и в Сибири и в целой России татары, калмыки, киргизы и т. д. все станут англичанами, усвоив себе с проповедью и язык, и культуру, и понятия, и науку, и нравы англичан. Не пройдет 20, 30 лет, — и от Кавказа до Крыма, от Амура и Каспия до границ Китая, Хивы, Бухары и т. д. — в России образуется Англия, и богатейшие, лучшие во всех отношениях края отторгнутся от нее — без войны, без политических потрясений, естественной силою непобедимых обстоятельств»64.

Инославное проникновение на территорию России святитель считал чрезвычайно «важным и грозным по последствиям делом», в этой связи его предотвращение и противостояние распространению западного миссионерства должно было способствовать решению «животрепещущего вопроса “быть или не быть православию в России и самой России”»65. В этом он видел задачу государственной власти: «Российское правительство, без сомнения, обратит внимание на то, чтобы не пришли действовать с нашей границы иностранные миссионеры, от которых наши могли бы ожидать не содействия, а столкновения»66.

Не менее важная задача стояла и перед Русской Церковью — формирование школы православного миссионерства, которому митрополит Филарет придавал большое значение, не только как инструмента для проповеди Слова Божия, но и как способа созидания дружественных добрососедских отношений в пограничных с Россией государствах в целях предотвращения антироссийского и антиправославного влияния. Где бы не возникла необходимость в присутствии православных миссионеров — внутри империи или за ее пределами — митрополит Филарет не оставлял надежду «видеть Православную Россию, деятельно участвующей в сем подвиге»67.

Постскриптум. Митрополит Филарет оказался одним из немногих православных иерархов, известных на Западе своей причастностью к миссионерской деятельности. В частности, в Нью-Йорке под редакцией Джеральда Г. Андерсона в 1998 г. был издан «Биографический словарь христианских миссий», где помещена биографическая справка о свт. Филарете Московском68. Из материалов личного фонда Андерсона в архиве библиотеки Йельского университета можно видеть, что работа автора текста (Е. С. Штейнер) по составлению справки и редактора издания продолжалась на протяжении двух с половиной лет (с 10 мая 1994 г. по 16 ноября 1996 г.)69. Главный вопрос, ответа на который ожидал редактор, заключался в том, каков был вклад свт. Филарета в дело миссий («What was his Mission contribution?»). В последней редакции текста указаны наиболее важные «миссионерские» проекты, в которых святитель принимал участие: он был активным членом Российского библейского общества (с 1814 г.), участвовал в переводе Библии на русский язык (с 1816 г.), под его руководством было осуществлено издание перевода (1858 г.). «Возможно, единственным наиболее значимым его вкладом, — пишет Штейнер, — было составление Катехизиса Православной Греко- Российской Церкви (1823), который был переведен на многие европейские и восточные языки и широко использовался православными миссионерами». Таким образом в справке отмечены наиболее значимые с протестантской точки зрения факты (перевод Св. Писания, участие в работе основанного англичанами Библейского общества), а также добавлено, что «большинство Российских православных миссий было основано под руководством Филарета», хотя в его время (и при его участии) была основана лишь одна Русская духовная миссия в Иерусалиме. Тем не менее, несмотря на недостаточное представление о миссионерской деятельности Русской Церкви и реальном вкладе митрополита Филарета в ее развитие, автор приходит к справедливому заключению, что московский святитель активно содействовал развитию православных миссий, являясь их покровителем и защитником.