Мотив насилия в прозе З. Прилепина

Главный герой прозы Захара Прилепина – это, как правило, молодой мужчина, еще не преодолевший свой максимализм; именно в этом заключается его ценность для писателя, ибо протагонист не связан ничем, еще не нашел своего места в этом мире и в то же время не очерствел сердцем. Однако идеализм в лице протагонистов часто сталкивается с отрезвляющей реальностью; подобный конфликт, как правило, становится основным в прозе Захара Прилепина. Физическое и моральное насилие как принуждение другого и подчинение его, принудительное навязывание чуждой ему воли становится в этом случае утверждением своей позиции. В прозе данного писателя это явление появляется регулярно, тем самым позволяя говорить о мотиве насилия как «составной части сюжета» [1, с. 293] его произведений.

В одном из произведений писателя насилие становится основным мотивом; речь о романе «Черная обезьяна». Главный герой с развитием сюжета «распадается»; уже первые слова книги дают определенную установку ожидания для читателя: «Когда я потерялся – вот что интересно...» [2, с. 5]. Ужасы, с которыми он сталкивается – дети-убийцы, неясный и оттого еще более страшный план Шарова, – есть лишь выражение его внутреннего состояния. Его семья распадается, дети заброшены, а жена ближе к финалу романа мелькает в окне сумасшедшего дома. Липкий ужас, возникающий у читателя при прочтении романа, дополняется к тому же летней жарой. Но в центре этого ада – сам герой, не знающий не только места назначения своего пути, но и того, что с ним происходит. Именно в «Черной обезьяне» наиболее выпукло присутствует тема насилия как совершенно иррациональной и хаотичной стороны художественного мира. Избиение главного героя кавказцами, воспоминания об издевательствах в армии, наконец, его собственная жестокость по отношению к жене и детям – во всех случаях насилие (не всегда принимающее форму физического) становится совершенно немотивированным. Сам протагонист наделен склонностью к нему, хоть и не осознает этого. Писатель говорит о герое романа следующее: «Люди тотально не способны ни контролировать себя, ни отвечать за себя» [3]. Подобное высказывание позволяет Л. Калиниченко закономерно предположить, что «…проблема деморализации общечеловеческих ценностей в романе "Черная обезьяна" вынесена автором на первый план» [4, с. 81]. Насилие в отношении других является в этом случае формой неадекватного ответа на события художественного мира, обусловленной нестабильностью психического состояния самого главного героя, вызванной отсутствием моральных и этических ориентиров.

Существенный элемент поэтики прозы данного писателя ‒ особое отношение героев к телу и, как следствие, к чувственным, плотским ощущениям. Собственное тело для героев З. Прилепина порой выступает как микрокосм – единственное место, где они могут хоть как-то отгородиться от внешнего хаотичного мира. Именно поэтому телесное насилие имеет особое значение в контексте прозы писателя; оно становится вторжением в личное пространство протагониста и обостряет его восприятие бытия. Перенесение им акта насилия является важным этапом в становлении индивидуального бытия и взаимодействия с внешним миром.

В романе «Санькя», повествующем о членах радикальной партии, мало политики – намного больше эмоций и харизмы отдельных героев. Согласно Прилепину, революция ‒ не просто смена одной правящей партии другой, но прежде всего ‒ страсть, сила, решительность и ‒ далеко не в последнюю очередь ‒ уверенность в правильности своей позиции. Соответственно, в романе основную роль играет не столько комплекс идей, выдвигаемых той или иной партией, сколько харизма ее членов и их смелость. В подобной ситуации здоровая агрессия как форма утверждения своего мировоззрения становится неизбежной и необходимой.

Главный герой романа, попав в одиночестве в Ригу, не демонстрирует ни того, ни другого, ему некомфортно и плохо; положение осложняется и его миссией – убийством другого человека. Поэтому, когда его «работу» внезапно делает за него другой, возникает необходимость как-то реализовать копившуюся потребность в насилии. Именно поэтому Саша Тишин, в принципе не склонный к издевательствам над другими, избивает следившего за ним журналиста. Но более всего данный эпизод примечателен внутренними репликами героя, речью, обращенной к самому себе, не имеющей логического смысла, но относящейся к предстоящему деянию: «Русские туристы нападают на латышских кошек» [5, с. 220]. Для него это форма психоэмоциональной разрядки, способ отвлечься от серьезности предстоящего деяния – убийства как одного из самых морально тяжких преступлений. Но он идет на этот поступок как на осуществление справедливости, превозмогая в первую очередь собственное нежелание. Таким образом, здесь мы видим насилие героя и по отношению к другому, и по отношению к самому себе, к своей личности.

Кульминация романа «Санькя» примечательна почти полным отсутствием мыслей главного героя; вся тринадцатая глава, которая описывает попытку «союзников» захватить власть, представляет из себя простую последовательность событий в их восприятии главным героем. То, что он переживает в этот момент, можно понять лишь по его репликам, но никак не из мыслей в его голове ‒ их попросту нет. Готовность к насилию, к его совершению и ответственности за него дает психологическое преимущество главному герою, за счет которого в его пользу разрешается один из основных конфликтов – между либералом Безлетовым и главным героем, причем разрешается именно с позиции силы как осознания своей правоты, которой в тот момент наделен главный герой.

Сборник повестей «Восьмерка» примечателен среди всего прочего тем, что в нем проиллюстрированы множественные ситуации, когда устоявшийся порядок, к которому привык главный герой, внезапно исчезает в считанные часы. Самый яркий пример этого – заглавная повесть, где общая ответственность за преступление разрушает квартет главных героев. В повести «Допрос» механизм обоюдного отторжения двух друзей даже пояснен писателем – осведомленность об унижениях друг друга становится невыносимой.

Жизнеутверждающая позиция квартета основных героев двигает сюжет повести «Восьмерка». Они играючи побеждают бандитов – тех самых, кого боятся практически все. Но внезапно оказывается, что своей молодой удалью они способны разрешить далеко не все проблемы; один из них, Лыков, то ли случайно, то ли намеренно убивает главаря банды. Выглядит это так, что никто не поверит в их невиновность – конфликт уже достиг достаточно высокого напряжения. Примечательно, что центробежный процесс отчуждения начинается сразу после встречи с группой персонажей, подозрительно напоминающих «союзников» из «Саньки». В этот момент и проясняется разница между героями: тщедушные мальчишки психологически оказываются сильнее дюжих омоновцев, прежде всего потому, что считают себя правыми, а свои убеждения – верными.

После осознания неизбежности расплаты практически все основные герои повести меняют свое привычное поведение на прямо противоположное: Лыков, негласный глава группы, из спокойного и собранного становится нервным и ведущим себя хаотично, Грех из бесстрашного балагура и шутника становится явно испуганным (причем напуганным по-дурному ‒ зло и истерически); даже Шорох, самый беззлобный и малословный из них, начинает проявлять агрессию по отношению к «своим»: «Ты, хорош гнать! ‒ сказал вдруг Шорох, повернувшись всем телом к Греху. ‒ Чего за гон, ты?» [6, с. 95]; ну а рассказчик задается вопросом ‒ друзья ли находятся рядом с ним? Попытка преодолеть сложившийся порядок ни к чему не приводит; насилие становится не способом принуждения других к признанию своего «я», но источником еще более серьезных проблем.

Композиционным антиподом данной повести является «Допрос». Главный герой по фамилии Новиков и его друг после совершенной в их адрес несправедливости (их ошибочно принимают за подозреваемых в убийстве и допрашивают с пристрастием) пытаются найти «правду» – заставить своего обидчика ответить за совершенное избиение. Но успеха в этом они не достигают; основная причина этого ‒ их непоследовательность. Оба, в общем-то, порядочные молодые люди: один «...улыбчивый, ласковый, немного безалаберный, очень незлобивый человек» [6, с. 118], второй – «...и водку-то перестал пить с какого-то времени. Так, пивка, винца, рюмку коньяка» [6, с. 117]. Тем более резким и неприятным для них оказывается столкновение с обратной стороной реальности, которая ошеломляет их своей жестокостью и несправедливостью.

Повесть «Допрос» в определенной мере является продолжением темы «маленького человека» и его злоключений, которая была одной из основных для русской литературы XIX века. Но в данном тексте она имеет интерпретацию, отличную от сложившейся: «маленький человек» становится способен и на подлость, и на агрессию по отношению к другим, вина которых заключается разве что в их близости. С другой стороны, Новиков не совсем соответствует пассивной роли жертвы, которая не может, не хочет, а главное – не понимает, зачем ей давать отпор своим обидчикам. Он прекрасно осознает факт нарушения своих прав как личности, слишком прекрасно, и стремится восстановить справедливость. В мире, к которому привык Новиков, подобное произошедшему с ним немыслимо; его жизнь идет по накатанной колее, а самое серьезное правонарушение ‒ легкие наркотики. Поэтому он пытается восстановить нарушенный баланс, найти справедливость. Но справедливости здесь нет и не может быть; в невнятную жизнь главного героя ворвался хаос, приняв форму физического насилия и образ слишком активного правоохранителя. Он же и показал герою повести, насколько его прекрасная и удобная, но лишенная «стержня» жизнь уязвима к агрессии извне.

Автором неоднократно подчеркивается ирреальность происходящего в восприятии главного героя; в голове того попросту не укладывается, как в нескольких метрах от приемной полиции, которая наполнена людьми, его могут жестоко избивать. Уже на первых страницах повести выделяется принципиальное нежелание Новикова совершить действие, которое хоть как-либо походило бы на антиобщественное и уж тем более ‒ на преступное: «Неужели он совсем не боится, что я вцеплюсь ему в лицо, в глотку?» ‒ снова спросил себя Новиков. Сам-то он знал, что никуда не вцепится» [5, с. 125]. Именно это стремление любой ценой избежать конфликта и уж тем более драки почувствовал «опер» – главный «злодей» повести, тень которого (а подчас ‒ и он сам) будет преследовать Новикова до самого конца. Он совершенно спокойно занимается последовательным избиением двух друзей, ибо знает, что не встретит отпора. Позже «отрицательный» герой зачитывает Новикову монолог, объясняющий его, «опера», поведение. Все дело в том, что протагонисту свойственна нерешительность, нежелание принять решение и цельно действовать согласно ему. Новиков как бы «боится» жить – и потому толком и не живет, но существует.

«Опер» не полноценный антагонист повести ‒ он, скорее, является воплощенным ужасом для Новикова, человеком, унизившим его. Главным же противником главного героя является он сам; на протяжении всей повести он пытается доказать самому себе и окружающим, что он «мужчина»: пытается разобраться с обидчиками, поставить на место свою женщину, доказать родителям свою состоятельность, наконец, совершить «мужской» поступок – сплавиться по реке в одиночку в подражание отцу. Но все его попытки терпят крах: во-первых, он уже встроен в эти социальные отношения в определенном качестве, и изменение его поведения воспринимается окружающими с недоумением. Во-вторых, сам акт совершения каких-либо действий, заключающийся лишь в копировании их внешнего облика без уверенности в правильности и целесообразности совершаемого (а у Новикова нет ни того, ни другого) предопределяет провал; герой не действует, а играет в действие. В-третьих, как уже было упомянуто выше, главный герой не может придерживаться твердого направления в своих действиях; основную часть повести его эмоциональное состояние близко к истерике, что в деле утверждения своей мужественности ему помочь никак не может.

Необходимо добавить, что в повести «Допрос» просто зашкаливающее количество упоминаний мужской гомосексуальности; это и однополые парочки на том месте, где хватают Новикова и его друга, и «опер», возбудившийся во время избиения, и даже родители главного героя ‒ заметив странное поведение своего сына, они вначале решают, что их сына... изнасиловали. Тем более странно это выглядит на фоне того, что подобной концентрации не найти ни в каком другом тексте Захара Прилепина. Но все встает на свои места, если принять во внимание, что текст повествует о слабом и непоследовательном герое ‒ и о его столкновении с сильным, агрессивным антагонистом. Гомосексуализм здесь играет скорее символическую роль ‒ как явление, показывающее доминирование одного мужчины над другим. Нужно не забывать и о том, что в восприятии большинства современных мужчин акт сексуального насилия над ними ‒ это худшее, что может случиться, и уж точно не произойдет с «настоящим мужчиной». Так, попав на место сборища гомосексуалистов, друг Новикова в приступе пьяной «мужественности» оскорбляет их (и потом оба друга за это поплатятся). Помимо этого, в поведении как минимум двух персонажей проявляется неявный гомосексуализм; это «опер» и дядя Новикова, в свое время побывавший в тюрьме. Впрочем, во втором случае восприятие главного героя, уже доведенного своими мыслями до неадекватного состояния, само дает соответствующий подтекст.

Мотив насилия, как телесного, так и психологического, становится одним из основных аспектов художественного мира прозы З. Прилепина. «Небытие», «пустота», встречу с которыми А. Татаринов называет одним из «смыслоорганизующих ходов в новейшей прозе» [7], в творчестве писателя принимают форму немотивированного и иррационального давления художественного мира на главного героя. Отдельные антагонисты – лишь его воплощения, встреча с которыми и вызывает кризис индивидуального сознания. Для главного героя есть лишь один способ преодолеть его – сохранить себя как твердую в своем мировоззрении личность, противопоставить внешнему хаосу внутреннюю цельность и здоровую агрессию в ее отстаивании. Отсутствие же твердой позиции вызывает поистине катастрофические последствия – от шока, который испытывает Новиков в повести «Допрос», до разрушения главным героем собственной семьи. Однако самого Захара Прилепина как автора подобный кризис не ввергает в уныние, но позволяет преодолеть ситуации, которые, возможно, отчасти были спроецированы из собственной биографии.