Национальная экономическая политика суверенитета и ретроспективный анализ ее формирования

Омский государственный университет путей сообщения, Омск, Россия, ,

,

Под экономической политикой суверенитета подразумевается такая экономическая политика государства, в структуре которой экономическая политика по обеспечению национальной и экономической безопасности государства является приоритетной по отношению к экономической политике открытой рыночной экономики, модифицирующей ее под приоритетные цели формирования независимого поведения страны в мировой экономике. Формулировка современной экономической политики Российской Федерации как политики именно суверенитета является более точным отражением сформулированной на инвестиционном форуме 2021 г. корректировки распространенного в зарубежных теориях термина «экономика-крепость» («экономическая крепость»). Так, возражая против оттенка «жизнь за крепостными стенами», имеющегося в значении слова «крепость», российский президент предпочел использовать вместо предложенного ему в вопросе термина «экономическая крепость» иную трактовку – создаваемый страной рост ее суверенитета , в том числе экономического¹. Такой подход более точно отражает и суть появившегося в 2022 г. еще одного терминологического заместителя – «островизация». Применительно к технологическому суверенитету экономики термин «суверенитет» не только наполнен экономическим содержанием, но и одновременно отрицает узкий смысл термина «островизация» (отказ от прежней политики открытости национальной экономики мировому хозяйству).

Таким образом, отождествление современной национальной экономической политики России с политикой суверенизации точно отражает актуальные в экономической политике изменения. Политика суверенитета имеет прямое отношение именно к экономической безопасности национального хозяйства и ее обеспечению. Различные аспекты экономической безопасности, включая технологические, продовольственные и другие ее виды и условия появления, широко освещены в трудах Л.И. Абалкина, С.Ю. Глазьева, А.Д. Некипелова, С.Н. Сильвестрова, В.К. Сен-чагова, Е.Б. Ленчук, А.Г. Зельднера. Проблема, однако, в том, что экономическая политика в ее современном виде находится в значительном рассогласовании со своей основой в виде экономической теории, вместо которой чаще находится совершенно сторонняя для теории экономики геополитика. Так, политика «островизации» опирается на геополитическую теорию 1993 г. «Остров Россия» В. Л. Цымбурского, поддерживаемую и ныне в политических исследованиях (Меже-вич, Шамахов, 2020). Попыткой показать особенности возникшего противоречия между теорией экономики и экономической политикой, а также историческое формирование данной проблемы и является данная статья.

В анализе применяются исторический метод и связанный с ним метод единства исторического и логического в качестве важнейших методов исследования проблемы; использовались также методы аналогии, анализа и синтеза.

Проблема возникшего рассогласования современной российской экономической политики и ее фундамента в виде теории рыночной экономики открытого типа берет свое начало с момента плавного замещения радикальных рыночных реформ 1990-х гг. этапом интенсивных институциональных реформ, датируемым началом нового века. Новый этап реформ касался институциональных пробелов либо провалов в эффективности действия законодательства, а также восстановления иерархии ответственности звеньев различных уровней в государственной системе управления, утраченной на начальном этапе радикальных рыночных реформ. Были также введены в действие новые документы в области национальной безопасности, ставшие поводом для углубленного системного изучения нормативных параметров экономической безопасности.

На этот же период приходится и введение первого функционального инструмента обеспечения безопасности за счет доходов от производства и экспорта нефти (при превышении установленной базовой «цены отсечения» доходов) – специально созданного при федеральном бюджете Стабилизационного фонда. Практика, как видим, опережала встраивание теории экономической безопасности в экономическую теорию, а первичный инструмент создания новой экономической политики, являясь уменьшением зависимости от дестабилизации, показал названием фонда и первую сферу соприкосновения теорий.

В конце нулевых произошло дальнейшее сближение теории с практикой суверенной политики, но уже со стороны изменений в нормативной базе обеспечения национальной безопасности. Так, в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года специально упоминалась ее опора на концепцию долгосрочного социально-экономического развития, а также отчасти и на концепцию устойчивого развития. Тем самым, по сути, практикой нормативных документов теория экономической безопасности как части национальной безопасности была увязана в структуре экономической теории вместо антициклической стабилизации с теориями экономического роста и развития, являясь и частью концепции устойчивого развития хозяйства. С момента принятия в 2014 г. Федерального закона № 172-ФЗ о стратегическом планировании в Российской Федерации экономическая безопасность, став характеристикой качества роста и устойчивого развития хозяйства, была взаимоувязана, включая и принятую в 2017 г. специализированную Стратегию экономической безопасности Российской Федерации на период до 2030 года, с иными документами стратегического планирования. Предназначение на эти цели Стабилизационного фонда Российской Федерации, преобразованного в Фонд национального благосостояния, возникло с 2016 г. с дополнением функции страхового резерва регулирующей, по сути, функцией финансирования дефицита бюджета.

С 2014 г. наступил, однако, новый этап российской экономической политики суверенитета как вынужденный этап корректировки в связи с введенными по отношению к России санкциями, принятыми США, ЕС и рядом их стран-партнеров, значительно усиленными в текущем году. Параметры сформированной им политики суверенитета достаточно многочисленны и признаны зарубежным сообществом инструментом, позволяющим достаточно успешно влиять на условия устойчивости развития отечественного хозяйства. Это и использование Фонда национального благосостояния на регулирующие балансировку бюджета цели, и сравнительно низкий долг России по отношению к ВВП, и накопленные масштабные резервные запасы. Специализация Российской Федерации на доходах от нефтегазового экспорта также опровергает теорию зависимости, создавая взаимную зависимость в случае ее концентрации одной страной для группы других стран.

Результаты анализа показывают и достаточно широко разветвленную структуру инструментов проведения российской национальной экономической политики суверенитета, и длительный этап ее формирования с начала нового века, что позволяет говорить и о теоретической новации в названии данной политики как имеющей право на отражение современных ее вариантов. Однако полученные результаты еще не говорят о системной стройности данной политики в смысле прочности ее связи с экономической теорией. Так, несмотря на внешнюю состыковку теорий экономической безопасности и экономики, между ними существует внутреннее коренное противоречие в целевых установках практического их воплощения. Например, при обеспечении экономической безопасности главным критерием устойчивости ответственных за эту безопасность звеньев хозяйства является вовсе не привычная для экономической теории эффективность функционирования объекта для его субъекта-собственника, а присущая государственному управлению целесообразность самого по себе функционирующего объекта, обеспечивающего этим контролирующему субъекту его экономическую безопасность. Критерий целесообразности функционирующего объекта или процесса, предназначенного для обеспечения экономической безопасности, тем больше расходится с критерием эффективности, чем больше требуется затрат на это обеспечение, меньше потребность превышения результата над затратами либо меньше функциональная связь затрат и результата.

Отчасти это противоречие между несовпадением критериев функционирования объектов и процессов снимается через решение вопросов, касающихся обеспечения экономической безопасности, за счет бюджета и функционирования разных материальных и финансовых резервов в хозяйстве. Это нивелирует проблему обязательности текущего эффекта достижением качества роста и максимизацией эффекта в долгом периоде. Однако лишь обеспечение, а не сама экономическая безопасность, строго связана только с теорией управления. Чтобы понять это, само наличие противоречия не выводится в теорию на уровень противоречивости критериев. Оно либо игнорируется с увязыванием определения экономической безопасности с непротиворечивым, но и недостижимым идеалом эффективности (экономики, технологий и т. п.), либо, как у А.Д. Некипелова, смещается на уровень проявлений противоречивости политики, блокирующей действие частных инструментов «подушки безопасности» (Некипелов, 2021, с. 84), либо и вовсе признается мнимым. Мнимость противоречия, указываемая Д.В. Трошиным, вместо поиска связи выводит экономическую безопасность из структуры теории экономики, необоснованно отождествляя не обнаруженные лично им закономерности экономической безопасности вне теории управления с полным их отсутствием (Трошин, 2021, с. 134–135, 140). Но разница между мнимостью противоречия и его снятием точно такая же, как и между обеспечением безопасности в управленческих действиях на основе теории управления и теорией экономической безопасности в составе теорий роста и развития хозяйства.

Напротив, в развитых странах устойчивый термин «экономика-крепость» как аналог «построения» данной политики не только появился. В этом термине ныне еще и расширили узкую трактовку связи его с хозяйственным устройством тюремного режима, распространяя ее на развитие стран в условиях санкций как построение «крепости» в виде блокировок-препятствий санкциям и даже охватывая такие лидирующие в развитии страны, как США времен президентства Трампа и КНР.

Исследования ученых из недружественных России стран наглядно показывают данную расширительную трактовку этого термина «для любой страны» (Lubin, 2022; Farrell, 2019). Более того, важен и такой аспект термина «экономика-крепость», как применение его к странам, участвующим в процессах деглобализации с начала кризиса 2008–2009 гг. и последующей волны «Индустрии 4.0».

Таким образом, формирование новой отечественной экономической политики как политики экономического суверенитета, с одной стороны, является возникшим с начала нового века встраиванием политики в области обеспечения экономической безопасности в структуру классической политики открытой рыночной экономики Российской Федерации. С другой стороны, новая политика не замещает прежнюю, а в большей степени ее модифицирует, когда вместо отрицания политики открытости для международного сотрудничества и взаимодействия экономики России в нее вводятся лишь рамочные условия приоритета суверенности своих действий. Это такая независимость от имеющихся в международных экономических отношениях правил взаимодействия национальных хозяйств, при которой они перестают противоречить обеспечению национальной и экономической безопасности Российской Федерации. Одновременно прояснился и ряд связей теорий экономики и экономической безопасности, места последней в теориях роста и развития экономики и связи суверенной политики с тенденцией к деглобализации, возникшей с кризиса 2008–2009 гг. и появления «Индустрии 4.0».