Национальная память и русская культура

Память — это судьба и совесть нации, это мера национального бытия. Исчезновение памяти (беспамятство) ведёт к смерти культуры, нации, цивилизации. Осквернение народной памяти в периоды социальных разломов («чёрные мифы», пустота, историческая ложь и заблуждения) — это неизбежность, которую на каждом этапе истории приходится преодолевать. Русская память это тысячелетняя история — изменить её содержание практически невозможно, пока существуют русские.

Каждому поколению русских приходится разгадывать свою историческую миссию снова и снова, обнаруживать в ней новые исторические и культурные смыслы. Однако всегда в этой миссии остаётся главное — православная вера, традиции, русская классика, народная культура.

Русская память — это национальная память, её формирование началось с появления православной молитвы, умения созерцать мир в самые суетные времена, любить жизнь во всех её проявлениях и способности жертвовать собой во имя Родины. Русское слово (в самом широком смысле) дало начало русской культуре, когда стало возможным запоминание имён, значений, образов и смыслов — самого дорогого, что есть у любого народа. Духовного смысла бытия.

Русская память не похожа ни на одну другую. Это таинство времени и пространства, духовное измерение русского человека. На вопрос что помнить, а что забыть — у русских нет ответа, они уже помнят то, что необходимо для бытия нации и уже забыли то, что их разрушает.

Своеобразие акта припоминания-забывания особо заметно в фольклоре, пословицах : «Не будь грамотен, будь памятен!», «Помни своих, не забывай наших!», «Тому тяжело, кто помнит зло», «Забыл, что женился, да и пошёл спать на сенник», «Память намозолил, всё перезабыл», «Иван непомнящий (родства и родины, т. е. бродяга)». «Иванов, не помнящих родства» в духовно-культурном смысле стало слишком много на русской земле и это не просто незнание своей истории, а убийственное для национальной души равнодушие («и смысл и память потеряв»).

Национальная или народная память (в русском восприятии это практически синонимы) живёт вопреки разрушительным войнам и искусственным идеологиям, вопреки культурным имитациям и религиозному фарисейству. «Как объяснить тот факт, что миллионы провинциальных девушек-подростков идентифицировали себя с Татьяной Лариной, а миллионы юношей — с Печориным и Онегиным? Усилиями идеологии этого объяснить нельзя — она, напротив, выставляла свои заграждения вокруг данных типов, дотошно разъясняя их классовую ограниченность. Но нация провела «идеологию»: она совершила прорыв к родной классике…»1 Что это — парадокс советской эпохи или память русской души?

Русский человек до конца сомневается, не потому что не знает, как поступить правильно, а по причине детского протеста души, когда не хочется жить по правилам, иногда по причине какого-то иного очень важного для отдельного человека жизненного смысла. Шукшин называл таких людей «чудиками».

Религиозные вершины или житейские истины для русского человека — не важно — и то, и другое — требует одинаковой самоотдачи.

Между святостью и риском быть уничтоженным в свою эпоху — вырисовывается русский характер. Обычно так появляются символические фигуры памяти, характеризующие смысл русского бытия — поэт, монах, философ, воин.

Память русских отличается от памяти других народов, потому что сформирована русским языком и русской культурой. Помимо этого она привязана к таким пространственно-временным ассоциациям, которые больше никому не доступны. Это и восхищает, и страшит.

Русская память добра, потому что русские не знают мести. Даже в отношении врага, русский стремится к исполнению своего Долга по совести, без злобы в сердце, но отчаянно, храбро, безудержно и рискованно приближая победу. Месть не в русской традиции («око за око, зуб за зуб» — эта максима не вошла в русскую повседневность).

Если русская память добра, то сами русские и злы, и добры одновременно. Злость нужна для подвига, для окончательного утверждения русской миссии на земле. Без неё не было бы русской цивилизации и побед в самых страшных войнах человечества, поэтому память войны это неотъемлемая часть русской души. Кроме сохранения православной веры и русской культуры, требуется защита исторической территории России, что невозможно без носителя памяти — русского народа, воли национальной элиты. История России это история войн, история побед и поражений. Россия как пристань православного Духа всегда вызывала живой интерес у иностранцев, которые стремились приехать и хотя бы немного ощутить нашу загадочность и таинственность.

Русских нельзя забыть, если кто-то пытается — они сразу напоминают о себе. Память о русских ещё сильнее, чем память русских о самих себе. Русские слишком велики, чтобы обижаться на попытки их завоевать. Русский человек избирательно относится к своему прошлому, наверняка зная, что в нём надо оставить, а что забрать с собой в продолжительное настоящее. Если русскому народу плохо — будет плохо и всем остальным, потому что наш народ достоин счастья и, если кто-то вздумал его обидеть, то Божий гнев будет страшен.

Русский человек слишком порядочен перед самим собой, перед Богом, а потом уже перед всеми остальными. Только русский способен на безумные, странные поступки, которые могут быть объяснены стремлением к мечте или к совершенно простой житейской цели — грандиозность действий в обоих случаях будет одинакова. Русским человеком движет Любовь — любовь к семье, Родине, Богу — у него нет других жизненных смыслов. Память укрепила в сознании народа эти ценности, к которым стремятся самые заблудшие души.

Русские уважают культуру и духовные святыни других народов, вплоть до защиты не своих культурных ценностей в войнах. Русские вступаются за самых слабых, даже без надежды победить.

Европа совершенно иначе осмысливала тему памяти — через «помнящую культуру», «культуру памяти», «политику памяти и забвения», «коммеморативную культуру» и многие другие довольно интересные сюжеты, связанные с возможностью конструирования практически любого содержания памяти. Только они почти не работают в России. Наиболее важной представляется «живая память» или «память русской души» как созерцание, чувствование, «угадывание» подлинного и величественного, отрицание лживого и недостойного.

Когда власть пытается «затмить» память о значимых для народа событиях — это не удаётся, даже в условиях использования самых эффективных технологий политики. Не удаётся по причине того, что русский народ это естественная культурно-историческая общность, а не искусственный конструкт. История возникновения русской нации отличается от всех остальных, именно в ней заложены ответы на вопрос: почему невозможно сконструировать удобный для власти тип верования, организовать историческую память как любое обращение к прошлому или создать новую национальную (в гражданском понимании) общность. Национальная память реальна, объективна, имеет свои законы развития, которые не поддаются искусственной организации. Пределы русской памяти не в терпении, а в способности переживать эпохи социальных революций. Предательство национальной элиты (Беловежские соглашения), разделённость русского народа в постсоветский период обнажила самые горячие темы национальной памяти.

Память ведь «не просто продолжается, но должна каждый раз по-новому выторговы- ваться, учреждаться, сообщаться и усваиваться» (Ассман), что требует её оформления в новых государственных и политических формах. Что происходит с национальной памятью в эпоху войн, революций, радикальных социальных перемен? Она дробится. Борьба различных политических сил затмевает родной привычный образ Отчизны, подменяя его борьбой за разные ценности. В этом противостоянии формируются конкурирующие конфликтные версии культурно-исторической памяти, претендующие на статус национальной памяти. Победитель этого противостояния утверждает свой вариант видения прошлого, настоящего и будущего, меняет носителя памяти (так возник советский народ), вкладывает огромный идеологический потенциал в политику памяти и забвения для создания новой общности (например, россиян).

Бог на стороне России, поэтому Время расставляет и, в очередной раз, расставит всё по своим местам. Русская память пробивается сквозь любую идеологию, потому что она представляет собой подлинную национальную идею.

Наследование памяти невозможно (хотя много написано о генетической памяти), возможно наследование «общих воспоминаний и умолчаний», когда в сложные времена из каких-то подсознательных глубин вдруг возникает устойчивая картина прошлого, дающая представление о том, как жить дальше. Это необъяснимо, невыразимо, но работает. Для возрождения такого рода «воспоминаний/умолчаний» необходимо верно расставлять акценты — что помнить, а что забыть — иначе память может быть жестока со своим носителем. В каждую эпоху находятся русские люди, сердцем чувствующие «правду на земле» — удача для нации, если их сумеют вовремя услышать.

Культурное наследие без наследников не имеет будущего, как и наследники в состоянии «беспамятства» не могут обрести подлинное богатство русской культуры.