Наивное философствование как познавательная деятельность

Нам также близка позиция М.К. Мамардашвили, который полагает философию принципиально открытой культурной формой, в которой происходит экспериментирование с самими предельными формами и условиями мыслимости. Результатом этого экспериментирования, производимого с наличным языком и мыслительным

материалом, является изобретение форм, открывающих новые возможности мышления, человеческой самореализации, культуры. Реальное поле философии, согласно Мамардашвили, является неким континуумом философских актов, реализующих определенную мысленную неизбежность. Более того, Мамардашвили считает, что различия в философских системах возникают лишь на этапе языковой экспликации этих актов и их интерпретации. В итоге мы видим принципиально схожую с Кантом позицию относительно понимания философии в «школьном» и «мировом» значениях. Так, Мамардашвили различает «реальную философию», которая едина, и «философию учений и систем», предметом которой является «реальная философия» [7: 9].

Мы разделяем позицию К. Ясперса, согласно которой «философия доступна каждому», ибо философствование имеет смысл только тогда, когда оно «вливается в человеческое бытие, которое определяется тем, насколько оно уверено в бытии и через него в самом себе» [12: 225]. Поэтому философское мышление всегда «изначально», т.е. каждый человек осуществляет его самостоятельно. Отсюда обращение Ясперса к наивным детским интерпретациям философских проблем. «Отнюдь не редко из уст ребенка мы слышим то, что по своему смыслу непосредственно восходит к глубинам философствования», – пишет Ясперс (Там же). Эмоциональная составляющая наивного философствования, связанная с глубоким психологическим переживанием, потрясением от пребывания на границе «знание – незнание», выделяется Ясперсом посредством смысловой параллели между «изначальным философствованием» детей, с одной стороны, и состоянием душевнобольных – с другой.

Во «Введении в философию» Ясперс использует несколько понятий для определения оснований философствования. Это – «начало» (Anfang), «происхождение» (Ursprung) и «исток» (Quelle) [12: 227]. Если «начало» (Anfang) трактуется Ясперсом исторично в духе «школьного» понятия философии, то понятие «изначальное» (Urspr . u . ngliche) трактуется как некий субъективный импульс к философствованию, «исток» (Quelle), который свойствен любому человеку (в том числе и ребенку) независимо от его принадлежности к той или иной философской традиции или «стратегии» философствования.

Мы полагаем, что можно объединить понятия изначального и истока (звучащих несколько метафорично) в более емкое понятие «основания» без какого-либо ущерба для их содержания. В таком случае основания субъективной способности человека к наивному философствованию мы, вслед за Ясперсом, связываем с такими концептуальными аффектами, как удивление , сомнение и душевное потрясение .

Удивление как концептуальный аффект философствования отмечалось, как известно, еще Платоном и Аристотелем. Это прежде всего пассажи из «Теэтета» Платона о том, что «изумление есть начало философии» [8: 208], а также из «Метафизики» Аристотеля о том, что «и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать» [1: 69 – 70]. Однако, по мысли М. Хайдеггера, просто утверждать, что удивление есть причина философствования, было бы слишком поверхностно, преждевременно и искажало бы суть рассуждений Платона и Аристотеля. «Если бы они придерживались такого мнения, – пишет Хайдеггер, – это означало бы следующее: некогда люди удивились именно сущему, тому, что оно есть и что оно есть. Под влиянием удивления начали они философствовать. Едва лишь философия пришла в движение, удивление, как импульс, стало излишним и поэтому исчезло» [11: 155]. Однако, вслед за Хайдеггером, мы определяем удивление не как импульс, а как основание философствования. Удивление как «архэ» «присутствует и правит в каждом шаге философии», а удивление как «пафос» создает специфический настрой на философствование. «В удивлении мы удерживаем себя. Мы словно отступаем перед сущим – перед тем, что оно существует, и существует так, а не иначе. И удивление не исчерпывает себя в этом отступлении перед Бытием сущего – как отступление и самообладание, оно в то же время пленено и словно сковано тем, перед чем отступает. Таким образом, удивление есть disposition (рас-положенность), в которой и для которой раскрывает себя Бытие сущего. Удивление является тем настроем, в каком греческим философам было дано соответствие Бытию сущего» (Там же: 156).

Удивление настоятельно ведет к познанию. В удивлении я осознаю свое незнание. Я ищу знание ради самого знания. Философствование становится для наивного

ИЗВЕСТИЯ ВГПУ философа некой интеллектуальной игрой, освобождением от стесненности жизненными потребностями. Пробуждение осуществляется в свободном от цели взира-нии на вещи, в вопросах: что это все означает и откуда все это происходит, – вопросах, ответ на которые, зачастую, не направлен на практическую пользу, но приносит интеллектуальное удовлетворение. Мы делаем акцент на слове «интеллектуальное», поскольку помимо эмоционального удовлетворения, что соответствует исключительно частной потребности, достигается удовлетворение требованиям и условиям проблемы, порождающей идею, цель и метод действия. А это уже условия всеобщие и объективные.

Как только удивление нашло интеллектуальное удовлетворение в познании, сразу же заявляет о себе сомнение. Хотя объем знаний человека постоянно растет, но при критической проверке ничто не остается несомненным. Прежде всего, открывается понимание того, что чувственные восприятия обманчивы, они не совпадают с тем, что находится вовне. Философствуя, человек прибегает к сомнению, пытается радикально воплотить его в жизнь либо в жажде отрицания путем сомнения вплоть до агностицизма, либо задаваясь вопросом: где же обрести уверенность, не подвластную никакому сомнению и способную выдержать любую критику? Примечательно, что уже в наивном философствовании сомнение имеет, по сути, методологическое значение, являясь предварительной ступенью познания. Сомнение становится источником критической проверки любого знания. Философствование же делает сомнение посредником в обретении достоверности. Помимо всего прочего, в сомнении как основании наивного философствования человек обретает достоверность собственного Я в качестве субъекта, посредника. Именно сомнение дает ему уверенность в реальности, значимости, первоосновности собственного Я.

Опираясь на данные Е.В. Субботско-го, занимавшегося исследованием «фундаментальных структур рациональности» у детей, мы приходим к выводу, что уже в возрасте от 4 до 14 лет сформированы все необходимые основания к философствованию. Например, раньше всего детьми подвергается сомнению ситуативно-веро- ятностное знание, затем – знание о тождестве зрительных образов вызвавшим их реальным предметам, некоторые виды «конкретных знаний», полученных от взрослых («Не согласен, когда в книгах пишут одно, а сами делают другое»). Суб-ботский допускает возможность сомнения в истинности знаний этого типа еще до того, как у ребенка сложатся более или менее устойчивые представления об истине и ее критериях. Позже у ребенка возникает способность подвергнуть сомнению более устойчивые и очевидные для него данные чувственного опыта – адекватность восприятия формы своего тела («Может быть, я инопланетянин, похож на осьминога, сплю и мне снится, что я человек») и предметов мира («Может, я сплю и вижу предметы такими, а проснусь – там столы сделаны из пуха, комнаты похожи на шары, а планеты квадратные»). Субботский утверждает, что большинство детей уже на шестом году жизни допускают, что глаз не всегда видит предметы точно такими, каковы они на самом деле, однако вплоть до 11 – 12 лет категорически отвергают возможность сомнения в общем подобии (адекватности) образа предмету (так называемый «наивный реализм») [10: 72].

Интеллектуальное удовольствие от познания, которое получает человек философствуя, заставляет его продолжать поиск достоверности. Постепенно он приходит к осознанию себя самого в своей жизненной ситуации. Он понимает, что многое в его власти, он может сам влиять на жизненные ситуации. Но наряду с этим ему открывается смысл «пограничных ситуаций» (К. Ясперс). Человеку открывается, что выйти из этих ситуаций, избежать их, изменить их он никогда не сможет. После удивления и сомнения осознание этих пограничных ситуаций есть еще одно основание наивного философствования. Здесь познание сопряжено с глубоко переживаемым душевным потрясением. Но философствование и здесь в состоянии дать человеку некое интеллектуальное удовлетворение. Философствование может стать условием для коммуникации. В понимании К. Ясперса, только удовлетворение в подлинной коммуникации делает нас в философском смысле не такими ранимыми в «пограничных ситуациях» [12: 235]. Хотя к наивному философствованию человек приходит благодаря способности удивлять- ся, сомневаться, через опыт пограничных ситуаций, но в конечном счете – в силу наличия воли к подлинной коммуникации. Это с самого начала проявляется уже в том, что философствование в форме интеллектуальной игры предполагает общение, человек выражает себя, хочет быть услышанным, сущность его философствования есть сама сообщаемость.

Наивное философствование играет во многом терапевтическую, а не гносеологическую роль, отсеивая то, о чем что-то может быть сказано, от того, о чем сказать невозможно. Оно не занимается установлением истин, а является проясняющей терапевтической деятельностью по очищению языка от систематически вводящих в заблуждение высказываний или симулякров. Именно поэтому наивное философствование вступает в противоречие со сложившимися формами и стандартами познавательной деятельности.

Наивное философствование как спонтанная познавательная деятельность есть во многом непредсказуемая сторона человеческой познавательной активности, это творчество, имеющее своим источником мир потенциального. При этом пространство поиска истины для наивного философствования, с нашей точки зрения, есть прежде всего пространство выбора. Все богатство, все возможные взаимодействия и вербализация смыслов происходят в данном промежуточном пространстве, пограничье . Речь идет о наличии в нашем сознании принципиально неустранимого «зазора» между бытием и пониманием ввиду невозможности для субъекта одновременной фиксации объекта и самого акта сознания (т.е., другими словами, фиксации самого себя в качестве наблюдателя). Мы считаем, что в пространстве «пограничья» могут рождаться смыслы из ассоциаций всего исторического времени существования социума, а значит, и человеческого сознания. Пространство выбора, пространство реализации спонтанности познания возникает с необходимостью потому, что наивное философствование всегда находится в поиске решения проблемных познавательных ситуаций как жизненно важных и жизненно обусловленных, поэтому нужны посредники, медиаторы, которые могут приблизить горизонты жизненного мира, ассимилировать пограничные зоны.

В этой связи характерна позиция К. Ле-ви-Строса, который обосновал универсальную роль опыта мифа, где последовательной заменой одних пар противоречий другими, аналогичными, в многомерном пространстве сознания достигаются постепенное стирание противоречий и разрешение познавательных проблем [6: 126 – 127]. Поэтому наивное философствование характеризуется мифической в своей основе интенцией к символизму, дающей возможность унифицировать данные опыта, столь противоречивые и не сводимые в своих конкретных формах к единству, способному наделить смыслом и значением разрозненные элементы универсума.