"Не избитые за Христа": изображение антииконоборческого сопротивления в житиях св. Иоанникия и св. Петра Атройского

DOI:

Цитирование. Сенина Т. А. (монахиня Кассия). «Не избитые за Христа»: изображение антииконобор-ческого сопротивления в житиях св. Иоанникия и св. Петра Атройского // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2020. – Т. 25, № 6. – С. 231–242. – DOI:

Введение. Иконоборческая эпоха вдохновила византийских агиографов на создание житий новых святых – в основном епископов и игуменов, которые активно защищали ико-нопочитание перед лицом ереси, терпя тюремные заключения, бичевания, ссылки и лишения. Но существует и другой тип житий, чьи герои, аскеты и чудотворцы, не терпят гонений за веру, и их участие в антииконоборчес-ком сопротивлении невелико: яркими образцами здесь являются два жития св. Иоанникия Великого, написанные монахами Петром и Саввой, и две версии жития св. Петра Атрой-ского, созданные тем же Саввой. Цель насто- ящего исследования – выяснить, каким образом авторы этих житий делали своих героев участниками православного сопротивления, несмотря на скудость подтверждающих фактов; выявить ряд обстоятельств, оставшихся за кулисами житийных сцен; заострить внимание на том, как монах Савва в житии Петра Атройского стремился примирить позиции вифинского монашества в лице Иоанникия и студийского монашества в лице св. Феодора Студита, чьи взгляды на христианскую жизнь расходились.

Методы. В основу работы положен метод аналитического исследования источников, проясняющий их логику и содержание путем сопоставления содержащихся в них свидетельств о конкретных лицах и событиях.

Источники по теме включают жития Иоанникия Великого, Петра Атройского и Ев-стратия Агаврского, житие, сочинения и письма Феодора Студита. При анализе источников использованы работы Д. Афиногенова, С. Евтимиадиса, В. Лорана, С. Мэнго, Т. Сениной и А. Тимотина, посвященные византийской агиографии и иконоборческой эпохе.

Исследователи отмечали, что в житиях Иоанникия и Петра слабо отражена тема ан-тииконоборческого сопротивления – в частности, об этом упоминали В. Лоран [12, р. 51], Д. Афиногенов [2, с. 508], С. Евфтимиадис [10, р. 111], А. Тимотин [17, p. 183]. Однако отдельных научных работ, где детально рассматривается данная проблема, в настоящее время нет.

Анализ. Иоанникий Великий (762–846; см. [14; 3]) имел крестьянское происхождение, был неграмотен, молодость провел на военной службе, которую самовольно покинул в 792 г., дезертировав с поля боя. Видимо, именно это побудило его пойти в монахи и удалиться подальше от столицы, в окрестности горы Олимп в Вифинии, где он жил в основном отшельником, периодически переходя с места на место (подробнее: [14; 2, с. 516–523 и примеч.]). Со временем к нему стали приходить монахи и миряне, которых он наставлял и помогал в бедах и болезнях; его связывали дружеские отношения со св. Мефодием, патриархом Константинопольским.

Первое житие Иоанникия (BHG 936 1 [6]; далее ЖИ(п), цитируется в переводе Д. Афи- ногенова [2, с. 513–595]) было написано в 846/ 847 г. монахом Петром; второе (BHG 935 [18]; далее ЖИ(с), цитируется в переводе Д. Афиногенова [2, с. 595–656]) написано монахом Саввой в 850-х годах. Основным источником сведений для Петра послужили рассказы св. Евстратия Агаврского, которому Иоанникий, по словам агиографа, «все поверял» и с чьих слов написано житие (ЖИ(п), § 12); Савва, видимо, использовал текст Петра и ряд других источников [2, с. 511–512]. Неизвестно, в какой степени агиографы приукрасили и дополнили рассказы Евстратия, но они явно предприняли усилия, чтобы сделать Иоанникия борцом с ересью, хотя фактически он таковым не являлся.

Автор ЖИ(п) вообще уделяет борьбе с иконоборчеством мало внимания; гораздо больше его волновал конфликт вифинского монашества, а затем патриарха Мефодия и его сторонников со студийскими монахами, учениками Феодора Студита. Конфликт особенно разросся после 843 г. на почве неприятия студитами ряда аспектов церковной политики Мефодия [8], но имел более долгую историю: он касался как споров о пределах церковной икономии (снисхождения к нарушениям правил), так и поведения православных в эпоху гонений на веру. Феодор Студит связывал одно с другим, указывая, что при иконоборцах легко отпали в ересь те, которые ранее привыкли закрывать глаза на нарушения канонов [4, с. 5–8, 45–58].

Вероятно, после смерти императора Льва V (820) имел место также некий конфликт между Феодором и Иоанникием и, соответственно, их почитателями. Феодор к тому времени был признанным лидером православной оппозиции, многие обращались к нему за советами, круг его общения и влияния был огромен [4, с. 70–74]. Иоанникий же был известен более всего в среде вифинских монахов, которые в целом не были затронуты гонениями, скрываясь в разных труднодоступных обителях и келлиях. Позиция Феодора была жесткой: монах, желающий во время господства ереси оставаться православным, должен не только не иметь молитвенного и бытового общения с иконоборцами, но и не жить в монастырях до окончательного торжества иконопочитания. В письме к игумену Евстра- тию Феодор говорит, что поведение адресата породило молву, будто он дал подписку иконоборцам, поскольку при Льве V он, «будучи задержан царским чиновником, не подвергся мучениям, а был отпущен», ведь «никто из говоривших смело» в защиту икон «не остался без заключения в темницу или, по крайней мере, без ссылки или изгнания». Подобные люди в свое оправдание говорили, что путем соглашения с властью сохранили монастыри и храмы с иконами (чаще всего ценой этого была подписка с обещанием не выступать в защиту икон), но Феодор подчеркивает, что «все это не могло быть спасено иначе, как изменой истинному исповеданию». В сохранении храмов нет пользы, если верующие «из угождения еретикам забывают смелость» и не хотят страдать за православие: «Как? Одни умирают, другие отправляются в ссылку, иные подвергаются бичеванию, иные заключаются в темницу; горы, пустыни, скалы и пещеры населены блаженно гонимыми, – а мы остаемся дома и думаем, что не получаем вреда?» (Письмо 448 [16, Pt. 2, p. 632–633]; здесь и далее перевод писем Феодора цитирую в основном по [5, т. III], где номера писем идентичны с изданием [16]).

Соблазнительно отождествить адресата письма с игуменом Агаврским Евстратием, наперсником Иоанникия. Правда, издатель писем Г. Фатурос считает, что это, «вероятно», другой Евстратий [16, Pt. 1, р. 416*, Anm. 825], а в житии самого Евстратия (BHG 645) сказано, что после начала гонений на иконы он, оставив свой монастырь, ушел к Иоанни-кию и возвратился в обитель только после торжества православия [19, p. 374–376, § 10 и 12]; но в этом житии о гонениях на иконы и о торжестве иконопочитания упомянуто вскользь, рассказ почти целиком посвящен чудотворениям героя, что само по себе может вызвать подозрения как попытка что-то скрыть, ведь на иконоборческую эпоху приходятся целых 28 лет жизни святого. Очевидно, большего доверия заслуживает информация о Евстратии в ЖИ(п) и ЖИ(с). ЖИ(п) сообщает, что он часто навещал Иоанникия, рассказывая о гонениях на иконопочитателей (§ 25, 30–31), но оставался вместе с отшельником лишь иногда, а в основном жил неподалеку (§ 14, 25, 30–31, 54, 56). Согласно ЖИ(с), после начала гонений Евстратий покинул свой монастырь и «долгое время жил и подвизался» вместе с Иоанникием (§ 21), но потом они снова оказались врозь и виделись только по временам (§ 24). Агиографы также сообщают, что во время гонений при императоре Феофиле Евстратий, подобно другим исповедникам, оставил монастырь и скитался, «а некоему Антонию из той же обители, согласившемуся с еретиками, предводители ереси вверили игуменство и владение тем монастырем» (ЖИ(с), § 30; ср. ЖИ(п), § 66); однако когда ок. 823 г. группа иконопочитателей пришла повидаться с Иоанникием, встреча состоялась «в Агаврском метохе, где чтится все-почтенный храм Святого Илии», там же находился и Евстратий (ЖИ(п), § 36; ЖИ(с), § 28), который со своими монахами продолжал использовать и подворье Св. Агапия (ЖИ(п), § 31). Из этих сведений трудно понять, что было в царствование Льва V с Агав-рским монастырем, но его подворья, видимо, продолжали использоваться; при Михаиле II Евстратий снова вернулся в Агаврский монастырь, откуда опять ушел при Феофиле, а игуменом стал иконоборец Антоний. Интересно, что последний несколько раз приходил к Иоан-никию каяться в общении с еретиками, но потом опять возвращался к прежнему, однако отшельник каждый раз принимал и увещевал его (ЖИ(п), § 66; ЖИ(с), § 36). Итак, сообщения источников не исключают вероятности, что до 821 г. Евстратий Агаврский в какой-то момент при своих перемещениях по Вифинии был схвачен имперским чиновником 2, но по неясной причине (дал подписку иконоборцам?) был отпущен без вреда.

Стоит отметить, что Иоанникий снисходительно относился к печально известному эконому Иосифу, с которым связаны серьезные конфликты в Константинопольской Церкви – сначала из-за отношения ко второму браку императора Константина VI и последующих спорах об икономии, затем из-за связанной с Иосифом иконоборческой уловки, в результате которой были завлечены в ересь многие иконопочитатели; Феодор Студит нещадно поносил Иосифа за раскол и соблазн, внесенный в ряды православной оппозиции [4, с. 5–8, 48–51, 56–57, 63–65]. Но мы обнаруживаем Иосифа в числе «избранных отцов» и

«благочестивых мужей», пришедших побеседовать с Иоанникием в 823 г., причем святой лично обращается к нему, предрекает скорую смерть и призывает подготовиться к ней ( ЖИ(п) , § 36; ЖИ(с) , § 28). Автор ЖИ(п) утверждает, что студиты возмутились предсказанием Иоанникия (указывая, что время смерти каждого известно только Богу), и упрекает их в отсутствии смирения; но, думается, реальной причиной возмущения была любезность отшельника к столь одиозной личности. Агиограф очевидным образом хочет унизить неприятных ему студитов; он даже лишает Феодора почтительного эпитета, тогда как Иосифа величает «господином». Иоанни-кий в его описании крайне мягко обходится с Иосифом, туманно говоря о том, что их свидание до настоящего времени было, «наверное», неблаговременным. Можно представить, как это должно было возмутить студитов, учитывая то, что Иосиф и сам присоединился к иконоборцам во время гонений, и увлек за собой массу людей, ослабив православную оппозицию. Неизвестно, когда именно он снова примкнул к православным, но это явно произошло после смерти Льва V, когда быть ико-нопочитателем стало достаточно безопасно. Разумеется, настоящие исповедники не могли уважать подобного человека. Но биографы Иоанникия фактически обеляют Иосифа, описывая там же и его благочестивую кончину. Конечно, мы не знаем, как в реальности, а не на страницах жития, отшельник относился к Иосифу, но данный эпизод показывает, что у почитателей Иоанникия и Феодора взгляды на христианскую жизнь и благочестие существенно расходились.

Феодор настаивал, что в эпоху гонений на веру «не только выдающиеся по своему положению или знаниям должны подвизаться, беседуя и наставляя в православном учении, но и занимающий место ученика обязан смело говорить истину», а если игумены хранят молчание или дают подписку не собираться вместе и не учить иконопочитанию, «то это – измена истине»; нельзя «Богу предпочитать монастыри и страданиям за благо – земное благополучие» (Письмо 149 [16, Pt. 2, р. 265–266]). Студит подчеркивал, что обязанностью любого игумена было покинуть монастырь, чтобы терпеть гонения, и побудить к тому же своих монахов, а пребывание в обители под предлогом сохранения храмов и налаженной монашеской жизни – отступничество (Письмо 432 [16, Pt. 2, р. 606–608]); «не может быть общения у гонимых с негонимыми, и не только не гонимыми, но и платящими подать гонителям из управляемых ими монастырей» (Письмо 495 [16, Pt. 2, р. 729]). Подвижники вроде Иоанникия формально могли не присоединяться к иконоборцам и не давать подписки, но они оставались «негонимыми», и тем самым в глазах Феодора их аскетические подвиги обесценивались: «Пусть отец Иоанникий с подобными ему имеет пустыню и гору – ты же возлюби послушание и гостеприимство. Он в настоящее время не терпит гонения – ты же гоним за правду. Он не заключен в темницу – ты же находишься в темнице ради Господа. Он не бит – ты же избит за Христа. Насколько это выше тех подвигов!» – проповедует Студит своим монахам (Малое оглашение, 38 [5, т. II, с. 91]).

Иоанникий, восхваляемый как «строгий хранитель и исполнитель неукоснительного соблюдения заповедей и непорочной и православной веры посредством благочестивого жития», «громогласно провозгласивший <...>, что Христос может изображаться, и нисколько не побоявшийся и не постыдившийся» ( ЖИ(п) , § 1, 2), узнав о начале гонений, бежит подальше в леса, что агиограф оправдывает так: «Но пусть никто, услышав о бегстве нашего преподобного отца, не подумает, что он испугался тирана или смерти, <...> но, услышав, как <...> Господь в божественных Евангелиях заповедует: Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой (Мф. 10:23), – он из-за этого бежал, одновременно и сдерживая в себе храбрость», – таким образом святой показал смирение и был сохранен Богом «во спасение многим и на пользу спасаемым» ( ЖИ(п) , § 19; ср. ЖИ(с) , § 18). По мысли агиографа, это хорошо; не случайно, когда среди пришедших к Иоанникию православных возник спор о том, какая добродетель выше, тот ответил: «Нет другой добродетели выше смиренномудрия»; этому противопоставлено высоко-умие студитов ( ЖИ(п) , § 36).

Агиографы сделали Иоанникия своеобразным героем иконоборческого сопротивле- ния: сам не терпя никаких преследований за веру, святой обличает еретиков через посредство других лиц и делает предсказания касательно иконоборческих императоров. Он предсказал отпадение в ересь Льва V и гонение на церковь (ЖИ(п), § 16–17; ЖИ(с), § 16), причем его пророчество якобы даже дошло до императора, но без всяких последствий (ЖИ(п), § 17). Он обличил своего родственника-иконоборца, после чего тот, не раскаявшись, ослеп и вскоре умер (ЖИ(п), § 35; ЖИ(с), § 27). Иконоборческого митрополита Ингера он призывал раскаяться и оставить кафедру, предрекая ему скорую смерть, но тот не послушался и умер еретиком; судя по контексту, Иоанникий был знаком с ним еще до того, как иконоборцы сманили его обещанием архиерейства (ЖИ(п), § 38; ЖИ(с), § 30). К Иоанникию якобы пришли посланцы императора Феофила, чтобы спросить, надо ли поклоняться иконам, на что отшельник произнес апологию иконопочитания, грозя иконоборцам вечными мучениями, однако Феофил «не исправился, <...> но остался в ереси» (ЖИ(с), § 45). Наконец, Иоанникий предрекает смерть Феофила, восстановление иконопочитания и патриаршество Мефодия (ЖИ(п), § 69; ЖИ(с), § 46), а затем внушает патриарху не принимать в священном сане иконоборческих епископов и клириков, но всех их низложить (ЖИ(с), § 47). Таким образом, хотя увещания Иоанникия пропадают всуе, и никто из иконоборцев не кается, святой получает ореол борца за православие и становится участником церковно-политических событий.

ЖИ(с) сообщает, что низложенные иконоборцы обвинили Иоанникия в неправосла-вии, и тогда он в присутствии многих верующих произнес православное исповедание (§ 48). Но, согласно раннему ЖИ(п), святой сделал это не из-за нападок иконоборцев в 843 г., а раньше, когда некоторые стали спорить: «Вдобавок к дару знамений украшен ли великий Иоанникий и словом веры? Или по простоте и неучености в чем-то ошибается?» – и «решили пойти к нему за молитвой и досконально исследовать» его веру (§ 55). Исповедание, вложенное агиографом в уста святого, заимствовано из сочинения св. патриарха Никифора [2, с. 565, примеч. 138]. Неученый монах едва ли когда-либо произносил по- добную речь, но появление ее в житиях не случайно: о взглядах Иоанникия в самом деле могли ходить нелестные слухи в православной среде, что подтверждается историей с отшельником Феоктистом, известной из переписки Иоанникия с Феодором Студитом.

Об этом Феоктисте ходили слухи, что он проповедовал разные еретические взгляды. Феодор письменно убеждал его отстать от заблуждений, однако Феоктист не ответил, и смущение среди православных продолжалось. Тогда Феодор написал Иоанникию ( Письмо 461 [16, Pt. 2, р. 657–658]), прося вразумить Феоктиста, – отшельники, видимо, были знакомы и жили недалеко друг от друга. Затем Феодор снова написал Феоктисту ( Письмо 485 [16, Pt. 2, р. 712–713]), призывая покаяться, чтобы не «подвергнуться вечному осуждению» за смущение верующих: «Ибо я забочусь о твоем спасении и слышу, что между вами и другими братиями происходит раскольническое несогласие не малое, но весьма сильное, так что принадлежащий к пастве народ разделился на две противоположные части, из которых одна нападает на другую и удаляется от взаимного общения», – очевидно, что смущение среди верующих было сильным, а у Феоктиста нашлись единомышленники и защитники. На это письмо Феоктист ответил, уверяя игумена в своем православии, – мы узнаем об этом из следующего письма Феодора к нему, где Студит просит подтвердить отречение от конкретных еретических взглядов и передает привет Иоанникию ( Письмо 490 [16, Pt. 2, р. 722–724]). Вследствие этой истории, породившей соблазн и множество слухов, под подозрение в непра-вославии могли попасть и знакомые Феоктиста, в том числе Иоанникий. Неизвестно, как последний отнесся к вмешательству Феодора в этот скандал, но его почитатели, судя по резким выпадам в ЖИ(п) против студитов, едва ли были этому рады.

А. Тимотин предполагает, что исповедание веры помещено в житие Иоанникия, чтобы замаскировать действительные проблемы с православием отшельника, и считает, что рассказы об обличении еретиков Иоанники-ем могут быть попыткой скрыть его дружескую связь с иконоборцами: из житий видно, что он был знаком и поддерживал связь с не- которыми иконоборческими епископами и игуменами, а также с рядом чиновников и придворных, которые едва ли остались незатронутыми ересью [17, р. 192–194]. Подобное поведение среди исповедников иконопочитания считалось предосудительным: Феодор Студит в одном из писем иконоборческого периода говорит, что «акривия (акрфпа, то есть строгая точность в соблюдении правил) совершенно возбраняет правомысленному иметь сопри-частие с иноверными и сходиться с ними и для пищи, и для питья, и для общения» (Письмо 507 [16, Pt. 2, р. 754]). Между прочим, в ЖИ(с) (§ 2, 4–5) упомянут интересный факт из молодости Иоанникия: в детстве и юности он, как и его родители, «был одержим иконоборческой ересью», от которой отстал только в 790 году. Если это правда, то Иоанникий действительно мог питать определенные симпатии к знакомым иконоборцам и относиться к ним с долей снисхождения, памятуя собственное прошлое.

«Святость Иоанникия, – замечает А. Ти-мотин, – сильно отличается от святости большинства святых, чьи жития были составлены после восстановления иконопочитания в 843 г. – патриархов, митрополитов и игуменов влиятельных монастырей, прославившихся особенно через терпение гонений во время второго иконоборчества. Напротив, Иоанникий – несмотря на усилия, приложенные в этом направлении его агиографами – не стал жертвой иконоборческой политики Льва V и Феофила и лишь с трудом мог сойти за сторонника икон» [17, р. 183]. Иоанникий в описании его биографов – это «богоносный Моисей нашего времени» ( ЖИ(с) , § 29), «законодательствующий народу делами и выводящий его из житейского помрачения, то есть мирского моря» ( ЖИ(п) , § 2). Таким образом, миссия отшельника состояла более в молитве и проповеди аскетических идеалов и добродетелей, в том числе посредством пророчеств и исцелений, чем в борьбе за православие.

Савва, второй агиограф Иоанникия, написал также житие св. Петра Атройского, подвизавшегося в Вифинии в ту же эпоху (773– 837, память 1/14 января) 3. Петр родился в малоазийском селении под Пергамом, с детства прислуживал в местном храме, в возрасте 18 лет ушел в Вифинию к горе Олимп, где и монашествовал всю жизнь, сначала под руководством отшельника Павла, потом будучи руководителем основанного последним монастыря Св. Захарии, а также нескольких других, созданных им самим, скитов и обителей. Савва был пострижеником Петра, лично знал его, а также слышал рассказы о нем от других людей. Первое житие Петра (BHG 2364 [12, р. 65–225]; далее ЖП), судя по ряду выражений, написано после 846 г. [12, р. 14–15], но в нем мало отражены исторические события эпохи; основное содержание текста составляют рассказы об аскетических подвигах святого, о его руководстве монахами и о совершенных им многочисленных чудесах 4. Спустя 14 лет, в 860–865 гг., Савва создал второй вариант жития (BHG 2365 [13, р. 77– 171]; далее ЖП(р)), «чтобы открыть верным не внушающий зависти сущий в нем дар Бога, нисколько не перестающий совершать таковые чудеса и после его преставления, и чтобы заградить уста еретичествующих иконоборцев, показывая, что Бог, простирающий чудодействующую руку, по слову апостола, удостоверяет нашу веру» (ЖП(р), § 86b) 5. Он отредактировал предыдущий текст, дополнив его некоторыми вставками, в том числе ан-тииконоборческой направленности, и рассказами о посмертных чудесах Петра.

Житие Петра выглядит как попытка объединить две линии поведения – вифинских монахов, подобно Иоанникию избегавших вступать в открытый конфликт с иконоборцами и не терпевших гонений, и исповедников иконопочитания, подобных Феодору Студиту, активно боровшихся с ересью и гонимых. Когда в 815 г. начинаются гонения на иконы, Петр говорит своим монахам: «Божественные Писания повелевают нам не бросаться в искушения, но давайте, соединившись по двое или трое узами любви, уйдем в пустыню, чтобы и веру нашу сберечь неоскверненной, и не отступить от установлений нашего ангелоподобного общежития», – после чего «сообщество братий удалилось в лесистые места» (ЖП, § 13). Так поступил со своими монахами и Феодор Студит: осужденный императором на ссылку, он заповедал всем братиям уйти из монастыря. Это считалось у исповедников за правило: «Мы узнали, что вы оставили монастырь и скрываетесь в горах во ис- полнение заповеди, повелевающей это из-за христоборных гонителей», – пишет Феодор одному игумену после 816 г. (Письмо 170 [16, Pt. 2, р. 291]). Студиты жили в разных местах небольшими группами; некоторые из них тоже были схвачены иконоборцами и бичеваны или посажены в тюрьму [1, с. 780–781, 785, 851, 857, 869–871]. Феодор все царствование Льва V провел в тюрьмах и был дважды бичеван за то, что вел обширную переписку, укрепляя иконопочитателей и обличая ересь [1, с. 761–778, 786–802]. В это время Петр отправился в Эфес и Хоны, где храмы, по утверждению агиографа, «еще не были тиранически захвачены злославными» (ЖП, § 13), затем провел почти год на Кипре и, возвратившись к Олимпу, поселился отшельником, наставляя приходящих к нему братий в студит-ском духе: «не сходиться с еретиками ни для еды, ни для питья, ни для молитвы, ни для псалмопения и не приветствовать их». Однако далее следует рассказ о том, как Петр служит в своем монастыре, хотя, казалось бы, он не должен был туда возвращаться (ЖП, § 14). В ЖП(р) в этом месте сделана вставка: Петр решает вместе с братиями вернуться в монастырь, узнав, что он не захвачен еретиками и стоит пустой. Затем описано чудо святого: когда во время литургии «пришел какой-то еретик-кровопиец с толпой людей, желая его схватить, окружил храм и сам встал у входных дверей», Петр окончил службу и «прошел посреди них совершенно невидимый», так что иконоборец удалился ни с чем. Так агиограф, с одной стороны, делает Петра объектом преследования еретиков, но при этом святой чудесным образом избегает ареста. Впрочем, его монахи иконоборцев не интересуют: никого из них, в отличие от студи-тов, не хватают, не принуждают к отречению от икон и не бичуют – очевидно (хоть агиог-раф и молчит об этом), как не представляющих особой опасности для властей, в противоположность студитам, которые старались, подобно своему игумену, обличать еретиков и ободрять православных. Вторично Петр с братиями покинул монастырь только после начала гонений при императоре Феофиле (ЖП, § 63).

Упомянутое чудо с невидимостью не единственное у Петра: в другой раз он стал невидим при встрече на дороге с епископами, «поскольку они держались ереси преступных иконоборцев» (ЖП, § 19). При этом своим спутникам-монахам он велел идти дальше и, по сути, отдуваться вместо него: они вступили в разговор с еретиками, которые расспрашивали их, куда делся Петр, который в это время стоял тут же на обочине, – несомненное чудо, но едва ли православные исповедники сочли бы эту историю непредосудительной. Однако здесь чудо по крайней мере увязано с нежеланием Петра общаться с еретиками, тогда как в похожей истории с Иоанники-ем, когда он сделался невидим, причиной было просто желание, чтобы его не увидели случайные встречные (ЖИ(п), § 61; ЖИ(с), § 34).

Иногда Петр обличал иконоборцев: одного больного отказался исцелять, пока тот не поклонится иконе Христа, другому открыл, что причина его паралича – ересь, и тот выздоровел сразу после покаяния ( ЖП , § 24); но подобные обличения лично для Петра опасности не представляли. Однако интересно отметить, что они приводят к покаянию и исцелению еретиков, тогда как обличения Иоан-никия в адрес иконоборцев заканчиваются лишь их смертью без покаяния.

Кроме того, Петр со своим родным братом Павлом, который тоже стал монахом, однажды посетили заключенного в тюрьму за иконопочитание св. Афанасия Павлопетрско-го (ЖП, § 23), и на обратном пути в монастырь с ними произошла история, представляющая собой единственный в жизни Петра случай прямого исповедничества (ЖП, § 26). Монахи встретили некоего иконоборца, который спросил: «Откуда вы и куда держите путь? Вы не из раскольников-иконопоклонников?» В ответ Петр исповедал иконопочитание, после чего иконоборец избил его палкой и ногами, а потом отвел обоих братьев к иконоборческому экзарху Ламарису. Тот посадил их в тюрьму и попытался сманить Павла, обещая ему епископство в случае присоединения к иконоборцам, а после отказа велел бичевать его. Петр призывал не трогать Павла, угрожая Божией карой, но Ламарис не послушался и тут же умер от сильного носового кровотечения, после чего «его друзья-гонители, увидев это, охваченные великим страхом, немедленно освободили преподобных». Эта история едва ли понравилась бы настоящим исповедникам, которые провели в заточении годы, пострадали от жестоких бичеваний, а некоторые, как Евфимий Сардский и Фаддей Студит, умерли после них. Но хотя попытка агиографа сделать из своего героя исповедника веры выглядит не слишком удачной и убедительной, она, тем не менее, отличает ЖП от житий Иоанникия.

Особенно ярко стремление ЖП примирить вифинскую и студийскую позиции отразилось в том, что Петр поддерживает прекрасные отношения как с Феодором Студитом, так и с Иоанникием. К Феодору Петр обращается, став жертвой клеветы в 820-е годы. Некие епископы и игумены позавидовали славе Петра как целителя-чудотворца и стали говорить, что он творит чудеса не Божией, а демонской силой. Петр пытался примириться с ними, «но они совсем не приняли его, но многие изгоняли его как колдуна». Тогда Петр «с великой скорбью отправляется к Феодору, во святых исповеднику, игумену Студийскому, находившемуся в изгнании с остальными отцами, <...> и со слезами открывает ему слухи, которые распространяют о нем злоревностные и завистливые люди». Студит попросил Петра честно рассказать о своей жизни и узнал о его чрезмерной аскезе: тот много лет не ел даже хлеба, питаясь одними овощами, носил вериги и ходил босым. «Услышав это, великий исповедник Феодор приказал своим послушникам предложить ему богатую трапезу и принудил преподобного вкусить всего вместе с ним, надел ему на ноги сандалии и покрыл накидкой его волосяной стихарь». Поскольку Петр смиренно принял это, Феодор убедился, что причина его подвигов не в тщеславии, и написал письмо к клеветникам, где сообщал, что «тщательно исследовал жизнь» Петра и нашел, «что он ни в чем не заблуждается, но, более того, превосходит многих подвижников нашего времени». После этого «восстававшие против святого изменили поведение и приняли блаженного, пусть и против желания» (ЖП, § 37–38) 6. Показательно, что Петр в такой ситуации ищет защиты не у патриарха или какого-либо епископа из числа исповедников, а у игумена Студийского, и что слово Феодора оказывается для остальных законом. В ЖП(р) добавлен еще один эпизод (§ 41 bis), где Петр отправляется к Феодору, просто «чтобы навестить его. А тот, любезно приняв его и дружелюбно приветствовав, возрадовался духом. Посему отец советуется с ним обо всех своих делах, обсудив и то, что касалось братии». К сожалению, далее в тексте лакуна, и неизвестно, о чем беседовали оба игумена, но сама по себе история еще раз показывает, что Петр относился к Феодору с большим уважением.

В то же время ЖП рассказывает, как Петр в конце жизни навещает Иоанникия, чтобы пообщаться с ним, «ибо у этих двух отцов было такое богоблагодатнейшее единодушие, что в обоих виделся единый божественнейший образ действий и два мыслились одним богосоединенным человеком по характеру и по любви, которую они питали друг к другу» (§ 80). Когда же Петр скончался, Иоанникий имел видение, как ангелы относят его душу на небо, о чем впоследствии рассказал автору жития ( ЖП , § 81). Перед смертью Петр завещает своим братиям жить непорочно и удаляться от любого общения с иконоборцами ( ЖП , § 83).

Выводы. В эпоху второго иконоборчества в православной оппозиции существовало напряжение между вифинскими монахами и студитскими кругами, чьи взгляды на христианскую жизнь различались. Феодор Студит, чьи суждения поддерживали строгие исповедники иконопочитания, считал, что обязанность православного во время господства ереси – открыто противостоять ей, терпеть гонения и не идти на соглашение с еретиками из желания сохранить монастыри и храмы. Напротив, многие вифинские монахи предпочитали тихо жить в удаленных обителях и не вступать в конфликт с иконоборцами. Известный вифин-ский отшельник Иоанникий не терпел никаких гонений за иконы, поддерживал связь с некоторыми иконоборцами и снисходительно относился к эконому Иосифу, ответственному за раскол православной оппозиции во время гонений; наперсник Иоанникия Евстратий Агав-рский, возможно, был запятнан данной иконоборцам подпиской, а знакомый отшельник Феоктист обвинялся в ряде ересей, что породило смущение в православных кругах. Все это вызывало у части иконопочитателей сомнения в православии Иоанникия. Феодор

Студит критиковал его и ему подобных за избегание гонений, обличал Евстратия и Феоктиста, чем вызвал антипатию и гнев у ви-финских монахов, в том числе у Петра, автора первого жития Иоанникия. Агиографы, прославляя Иоанникия прежде всего как великого аскета, пророка и чудотворца, старались также сделать его участником сопротивления ереси и рассеять возможные подозрения в его неправославии, рассказывая о его антииконоборческих пророчествах и обличении еретиков, вложив в его уста пространное исповедание веры и изобразив его советником патриарха-исповедника Мефодия. Автор второго жития Иоанникия монах Савва убрал выпады своего предшественника против студитов, а в житии Петра Атройс-кого отчасти сместил акценты: в его изображении Петр, как и Иоанникий, в целом остается в стороне от активного сопротивления ереси, однако один раз все же сталкивается с иконоборцами напрямую и терпит избиение, его исцеления действенны только для иконо-почитателей, а своих монахов он, как и Феодор Студит, учит не общаться с еретиками даже в быту. С Феодором его связывают дружеские отношения, Петр советуется с ним о монашеской жизни и прибегает к его заступничеству, будучи оклеветанным; в то же время Петр изображен близким и единодушным другом Иоанникия. Таким образом, Савва попытался примирить позиции вифинского монашества и студитов, сделав Петра Атройс-кого чем-то вроде посреднической фигуры, стоящей между обеими группами.