Неизвестный замысел критической статьи Достоевского о драме А. Ф. Писемского "Горькая судьбина"
Автор: Тихомиров Борис Николаевич
Журнал: Неизвестный Достоевский @unknown-dostoevsky
Статья в выпуске: 4, 2018 года.
Бесплатный доступ
В статье на основе нового текстологического прочтения записи в перечне творческих планов Достоевского рубежа 1859-1860 гг. («Анания и впечатления» вместо принятого в академической публикации «Апатия и впечатления»), а также анализа его переписки конца 1859 г. с Плещеевым, из которой следует, что писатель восторженно отнесся к литературной новинке этого времени - драме А. Ф. Писемского «Горькая судьбина», высказывается и обосновывается гипотеза о намерении Достоевского написать литературно-критическую статью, посвященную этому произведению с преимущественным вниманием к его главному герою - крестьянину Ананию Яковлеву. В общих чертах характеризуется предполагаемое содержание этого неосуществленного замысла.
Достоевский, писемский, "горькая судьбина", неосуществленный замысел, текстология, историко-литературный комментарий, литературно-критическая статья
Короткий адрес: https://sciup.org/147225973
IDR: 147225973 | DOI: 10.15393/j10.art.2018.3741
Текст научной статьи Неизвестный замысел критической статьи Достоевского о драме А. Ф. Писемского "Горькая судьбина"
С вязь текстологии и историко-литературного комментария — важный, но далеко не самоочевидный принцип. Может показаться, что для аутентичного прочтения сложного места в автографе текстологу прежде всего требуется острота профессионального зрения. Однако на практике нередко случается, что даже прекрасно освоивший особенности письма того или иного автора специалист, готовящий рукопись к публикации, проведя скрупулезный анализ графического облика сложного места автографа, оказывается либо в ситуации «текстологической неопределенности», вызванной множественностью графически равноправных вариантов, либо в недоумении от того результата, в котором убеждает его профессионально искушенное зрение. И тут критерием аутентичности или правомочности полученного прочтения может стать историко-литературный комментарий, создающий более широкий и качественно иной контекст, нежели локальный контекст самого автографа, позволяющий текстологу укрепиться в том нетривиальном решении, принять которое на основе одного лишь графического анализа он был не готов, сознавая его малодоказательность.
Дальнейшее изложение ставит своей задачей проиллюстрировать указанный принцип связи текстологии и историко-литературного комментария. Причем сугубый интерес приводимого примера состоит в том, что в качестве
текстологического материала взят автограф Достоевского, уже не однажды публиковавшийся, в том числе и текстологами как 1-го (1972), так и 2-го (2014) академического Полного собрания сочинения писателя1. Однако методика, примененная автором данной публикации, позволила предложить новое прочтение, казалось бы, давно и хорошо освоенного автографа и подвести под него достаточно прочные, как представляется, историко-литературные основания2.
Творческих рукописей Достоевского 1850-х гг. практически не сохранилось. До нас не дошли ни подготовительные материалы к «Дядюшкиному сну» или «Селу Степанчикову и его обитателям», над которыми писатель работал в Семипалатинске, ни черновые записи, отражающие начало работы над «Записками из Мертвого Дома». Единственным исключением являются наброски, сделанные писателем на отдельных листках, сложенных в небольшую самодельную «тетрадку», которые можно достаточно точно датировать ноябрем 1859 — началом января 1860 г. 3 Бòльшую часть этих листков занимает датированный «23 ноября <1859 г.>» (с некоторыми дополнениями под датой «7 января <1860 г.>») 4 развернутый проспект неосуществленной повести «Весенняя любовь», записанный под рубрикой «Новые идеи романов, драм, повестей» (см.: ПСС 2 3; 497–501), а также наброски к критическому отзыву «Замечания на статью Семевского о книге Устрялова: Царевич Алексей Петрович» 5 и выписка из статьи Л. Оптухина (И. В. Павлова) «Восток и запад в русской литературе» 6 (см.: ПСС 1 18; 104–107).
Кроме этих развернутых связных записей, на одной из страниц содержится лаконичный набросок в несколько строчек, озаглавленный «В 1860 год» ( ПСС 2 3; 501). В нем под № 1–5 перечислены названия произведений, над которыми Достоевский планировал работать в первый год после своего возвращения в Петербург 7 . Высказывалось мотивированное предположение, что первый из замыслов, названный в перечне «Миньона» (не без оглядки на «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гете и «Лавку древностей» Диккенса), предвосхищает сюжетную линию Нелли в романе «Униженные и оскорбленные» (см.: ПСС 2 3; 667, 627–629, примеч.). Вторым зафиксирован уже упомянутый неосуществленный замысел повести «Весенняя любовь». Третьим номером идет «Двойник» с указанием в скобках: «переделать» — это планы переработки повести 1846 г. (позднее отразившиеся в двух сериях набросков в записных книжках Достоевского 1861–1862 и 1862–1864 гг.; см.: ПСС 2 1; 607–614). Четвертыми названы «Записки каторжника», под которыми надо разуметь будущие «Записки из Мертвого Дома». Пятый пункт публикаторами академического Полного собрания сочинений дважды — и в 1-м, и во 2-м изданиях — прочитан как «Апатия и впечатления» ( ПСС 1 3; 447; ПСС 2 3; 501) 8 .
Перечень этот, зафиксированный в верхней части оборота 4-го листа указанной «тетрадки», разрывает связную запись «Замечаний на статью Семевского…», расположенную на листах 3–4 об. и, следовательно, сделан раньше них. С другой стороны, название замысла «Весенняя любовь», появившееся в наброске, датированном 23 ноября <1859 г.>, не предваряет начало записи (л. 1), а возникает на второй странице (л. 1 об.) в процессе письма, что позволяет считать его твердую фиксацию в перечне замыслов относительно более поздней по времени9. Таким образом, набросок-перечень «В 1860-й год» можно датировать в интервале между концом ноября 1859-го — началом января 1860 г.10
В 1-м академическом издании запись, сделанная под № 5, была кратко прокомментирована так: «“Апатия и впечатления” — по-видимому, один из публицистических замыслов Достоевского» ( ПСС 1 3; 540). Несколько более подробный комментарий находим в «Летописи жизни и творчества Достоевского»: «Возможно, что это условное название задуманной публицистической статьи <…>, связанной с недавно вышедшим романом Гончарова “Обломов”: в нем тема апатии является сквозной (апатия, т. е. “сон души”, — ч. II, гл. III — привычное состояние героя). Возможно, с этой же записью связан замысел статьи, условно названный “Гончаров”. — XX, 168» [Летопись…: 282].
В том же русле следуют и интерпретаторы этой записи в словаре-справочнике «Достоевский: Сочинения, письма, документы» (2008), подкрепляя и развивая соображение составителя «Летописи…» наблюдениями над употреблением в творчестве Достоевского слов «апатия» и «впечатления». В частности, ими указан фрагмент из «Петербургской летописи» (1847), в котором «апатия» как нередкое состояние типа современного мечтателя обусловлено у Достоевского именно «впечатлением», производимым действительностью на его сердце:
«Нередко же действительность производит впечатление тяжелое, враждебное на сердце мечтателя, и он спешит забиться в свой заветный, золотой уголок <…>. Мало-помалу проказник наш начинает чуждаться толпы, чуждаться общих интересов, и постепенно, неприметно, начинает в нем притупляться талант действительной жизни. Ему естественно начинает казаться, что наслаждения, доставляемые его своевольной фантазиею, полнее, роскошнее, любовнее настоящей жизни. Наконец, в заблуждении своем он совершенно теряет то нравственное чутье, которым человек способен оценить всю красоту настоящего, он сбивается, теряется, упускает моменты действительного счастья и, в апатии , лениво складывает руки…» ( ПСС 1 18; 34).
Здесь же высказано предположение, что роман Гончарова «Обломов», опубликованный в 1859 г., возможно, дал «импульс творческой мысли Достоевского, который планировал под новым углом зрения (по сравнению с повестью 1840-х гг. “Белые ночи”. — Б. Т. ) вернуться к художественному анализу мечтательства как специфического явления национальной жизни»
[Загидуллина, Тихомиров: 280]. В такой перспективе неосуществленный замысел «Апатия и впечатления» квалифицируется не как публицистический, а с большей вероятностью — как замысел художественный. Продолжая данную мысль, можно было бы поставить в связь «апатию» из анализируемой записи с «сознательной инерцией» ( ПСС 2 5; 135) героя «Записок из подполья», который, действительно, становится в творчестве Достоевского 1860-х гг. новой, оригинальной вариацией типа петербургского меч-тателя 11 . Общая картина творческой эволюции писателя и место в ней замысла «Апатия и впечатления» обрисовались бы при таком взгляде достаточно органично.
Точка зрения составителя «Летописи жизни и творчества Ф. М. Достоевского» И. Д. Якубович на неосуществленный замысел «Апатия и впечатления» как литературно-критический, связанный с романом И. А. Гончарова «Обломов», получила развитие в примечаниях ПСС 2. Но их составитель Т. С. Соколова не отвергает и точку зрения, высказанную авторами статьи в словаре-справочнике «Достоевский: Сочинения, письма, документы», интерпретировавшими «Апатию и впечатления» как замысел художественный. Приведя дополнительные наблюдения как в пользу одного, так и другого подхода, Т. С. Соколова заключает, что, «поскольку мы располагаем только условным названием неосуществленного замысла, однозначно ответить на вопрос о его жанре не представляется возможным» ( ПСС 2 3; 669, примеч.).
В результате вместо полутора строчек в ПСС 1 примечания к записи «Апатия и впечатления» в ПСС 2 занимают теперь почти две страницы, намечая несколько историко-литературных контекстов, в которых допустимо интерпретировать указанный замысел Достоевского.
Однако можно утверждать вполне определенно, что все эти интересные соображения основаны на недоразумении — неверном прочтении рассматриваемой записи из наброска «В 1860-й год». Как установлено текстологами Петрозаводского государственного университета, работающими под руководством проф. В. Н. Захарова, пятый пункт в перечне творческих замыслов писателя должно читать не как «Апатия и впечатления», но как — «Анания и впечатления». При обращении к автографу нельзя не согласиться, что это действительно так 12 .

Илл. 1. НИОР РГБ . Ф. 93.I.3.1. Л. 4 об.
Как, однако, должна быть интерпретирована эта запись в новом прочтении? В поисках решения проблемы укажу, что в 1859 г., когда Достоевским был сделан набросок «В 1860-й год», наиболее заметным литературным явлением стала публикация в журнале «Библиотека для чтения» драмы А. Ф. Писемского «Горькая судьбина»13, среди главных героев которой — молодой крестьянин Ананий Яковлев. В свете этого факта запись из рассматриваемого перечня может быть истолкована как отражение намерения Достоевского написать литературно-критическую статью с разбором характера, типа героя Писемского. Писатель буквально планирует: «<Дать разбор> Анания…».
Насколько такая догадка выглядит правдоподобно?
А. Ф. Писемский вошел в литературу, когда Достоевский был на каторге. Его известность началась с публикации в журнале «Москвитянин» осенью 1850 г. повести «Тюфяк»14. Успех «Тюфяка» вызвал у Писемского энергичный прилив творческих сил. В начале 1850-х гг. он много печатается в московских и петербургских журналах. В 1853 г. уже выходит из печати трехтомник его «Повестей и рассказов», изданный при участии М. П. Погодина. Тогда же он начинает писать для сцены: первый его опыт в драматическом роде — комедия «Ипохондрик» (1852). Ко времени выхода Достоевского с каторги (январь 1854 г.) Писемский, наряду с Островским и Львом Толстым, — бесспорно, одна из наиболее значительных фигур в русской литературе, заявивших себя в последние четыре года.
О новом литературном явлении много и охотно пишет критика. Достоевский, по-видимому, первоначально познакомился с именем Писемского в одном из критических отзывов, скорее всего на трехтомник его сочинений. Уже в первом письме к брату Михаилу, которое он пишет сразу же по выходе с каторги (еще из Омска, где он целый месяц до отправки в Семипалатинск провел в гостеприимном доме К. И. и О. И. Ивановых), живо интересуясь новинками литературы и демонстрируя, что с первых же дней на свободе он начал жадно читать всё, что появилось в последнее время, Достоевский упоминает и Писемского как громкое, но неизвестное ему литературное имя: «Как ты с литературой и в литературе? Пишешь ли что-нибудь? — спрашивает он брата. — Что Краевский и в каких вы отношениях? Островский мне не нравится, Писемского я совсем не читал, от Дружинина тошнит, Евгения Тур привела меня в восторг. Крестовский тоже нравится» ( ПСС 1 281; 174).
«Москвитянин», в котором преимущественно печатался Писемский в 1850-е гг., раздобыть в Сибири, очевидно, было сложно. В письме уже 1856 г. из Семипалатинска тому же брату Михаилу Достоевский называет лишь те произведения Писемского, которые были опубликованы в «Современнике»: «Писемского я читал “Фанфарон” и “Богатый жених”, — больше ничего. Он мне очень нравится. Он умен, добродушен и даже наивен; рассказывает хорошо». При общей положительной оценке Достоевский тут же делает и критическое замечание: «…одно в нем грустно: спешит писать. <…> Идеи смолоду так и льются, не всякую же подхватывать на лету и тотчас высказывать, спешить высказываться. <…> …мне кажется, он мало сдерживает перо» (ПСС1 281; 210).
Еще через два года, в 1858 г., когда в «Отечественных записках» начинает печататься крупнейшее произведение Писемского этого десятилетия — роман «Тысяча душ» — Достоевский вновь горячо высказывается о столь интересующем его авторе. «Но неужели ты считаешь роман Писемского прекрасным? — пишет он брату в ответ на восторженную оценку Михаилом первой половины “Тысячи душ”15. — Это только посредственность, и хотя золотая, но только все-таки посредственность. Есть ли хоть один новый характер, созданный , никогда не являвшийся? Всё это уже было и явилось давно у наших писателей-новаторов, особенно у Гоголя. Это всё старые темы на новый лад. Превосходная клейка по чужим образцам, Сазиковская работа по рисункам Бенвенуто Челлини» ( ПСС 1 281; 312).
В отличие от предыдущих отзывов о произведениях Писемского это письмо от 31 мая 1858 г. интересно тем, что в нем Достоевский не ограничивается общими оценками, но переходит к критическому разбору отдельных образов романа. «Окончание 2-й части решительно неправдоподобно и совершенно испорчено, — продолжает он. — Калинович, обманывающий сознательно, — невозможен. Калинович по тому, как показал нам автор прежде, должен был принести жертву, предложить жениться, покрасоваться, насладиться в душе своим благородством и быть уверенным, что он не обманет. Калинович так самолюбив, что не может себя даже и про себя считать подлецом. Конечно, он насладится всем этим, переночует с Настенькой и потом, конечно, надует, но это потом, когда действительность велит, и, конечно, сам себя утешит, скажет и тут, что поступил благородно. Но Калинович, надувающий сознательно и ночующий с Настенькой, — отвратителен и невозможен , то есть возможен, только не Калинович…» ( ПСС 1 281; 312).
Этот пассаж важен для настоящего исследования тем, что в нем прорывается желание и готовность высказаться о творчестве Писемского в литературно-критическом ключе. Фактически перед нами искусно очерченная критическая миниатюра, которую вполне можно представить в составе журнальной статьи, посвященной разбору «Тысячи душ».
У меня, однако, речь идет не о романе «Тысяча душ», а о драме Писемского «Горькая судьбина», которая будет напечатана в следующем, 1859 г., в № 11 журнала «Библиотека для чтения».
Судя по сводному «Указателю имен» в последнем томе ПСС 1, среди опубликованных текстов Достоевского не только развернутых суждений (вроде приведенного выше о «Тысяче душ»), но и просто оценочных упоминаний «Горькой судьбины» как будто нет16. Вместе с тем достоверно известно, что писатель сразу же прочитал драму Писемского по ее опубликовании и горячо о ней высказался. Оценка «Горькой судьбины», причем чрезвычайно высокая, была дана Достоевским в несохранившемся, к сожалению, письме
А. Н. Плещееву из Твери в Москву от 10 декабря 1859 г. Об этом позволяет заключить ответное письмо корреспондента писателя от 13 декабря, в котором Плещеев, в частности, пишет: « Восторга твоего относительно драмы Писемского не разделяю, и ставлю Грозу неизмеримо выше» [Долинин: 449].
Во-первых, обращу внимание, что переписка Достоевского и Плещеева с обсуждением «Горькой судьбины» хронологически абсолютно совпадает с перечнем замыслов писателя, озаглавленных «В 1860-й год», где содержится запись «Анания и впечатления». Весь блок записей в самодельной «тетрадке» Достоевского я выше датировал ноябрем 1859-го — началом января 1860 г. Причем перечень замыслов по внешним признакам в автографе был отнесен мною ко времени не ранее 23 ноября. Этот факт, наряду с восторженной оценкой писателем «Горькой судьбины» и упоминанием в перечне имени главного героя драмы, делает выдвигаемую гипотезу вполне правдоподобной. О готовности Достоевского в конце 1850-х гг. высказаться о творчестве Писемского в литературно-критическом ключе выше также уже шла речь.
К сожалению, письмо Плещеева не позволяет конкретизировать восторженную оценку Достоевским «Горькой судьбины». Корреспондент писателя сосредоточивается на собственном критическом отношении к драме Писемского. Впрочем, можно осторожно предположить, что, «не разделяя восторга» Достоевского, А. Н. Плещеев, возможно, акцентирует в своем отзыве прежде всего те моменты, где позиции их не совпадают. Приведу поэтому его суждение о «Горькой судьбине» целиком. «По-моему, положения в этой драме как-то не выявлены, — пишет Плещеев, — и впечатление она оставляет не полное, неопределенное» [Долинин: 449]. Прервем пока здесь цитату и зададимся вопросом: не подсказало ли указание корреспондента Достоевского на неполноту и неопределенность целостного впечатления от драмы Писемского необходимости обратить в задуманной литературнокритической статье специальное внимание и к этой стороне художественной организации пьесы?17 В таком случае формулировка «Анания и впечатления » приобретает вполне внятное содержание, а датировка перечня замыслов может быть уточнена по соотношению с письмом Плещеева: предположительно не ранее середины декабря 1859 г.
Далее Плещеев переходит к рассмотрению отдельных образов «Горькой судьбины» (здесь он оказывается близок тому, как в 1858 г. Достоевский критически разбирал образ Калиновича из «Тысячи душ»): «Бабенка, — пишет он о Лизавете Яковлевой, — решительно не удалась. Не знаешь, что она такое — любит ли она действительно помещика (Чеглова-Соковнина. — Б. Т.) или ей только понравилось жить на барском дворе да барский … попригляднее мужицкого показался. Самому герою (Ананию Яковлеву. — Б. Т.) — ты начинаешь сочувствовать только в конце пьесы — потому что он несчастен и в этом несчастии держит себя честно. — Но до этого времени — нельзя вполне принять его сторону, если всё, что рассказывает жена его, о том, как ее отдали насильно, как он ревновал и бил и ругал ее, справедливо. Вот мое личное мнение…» [Долинин: 449].
Свое собственное впечатление Плещеев дополняет ссылкой на мнение актера Прова Садовского. «Ему нравится, — сообщает он Достоевскому оценку Садовского, — но и он говорит: нет, всё — не то, что-то; обстановка, второстепенные лица: Никон («задельный мужичонка». — Б. Т. ), зять помещика (Золотилов. — Б. Т. ) — чиновник (Шпрингель. — Б. Т. ) — всего лучше. Так оно и есть» [Долинин: 449].
У нас нет данных, позволяющих говорить, насколько приведенные Плещеевым суждения о персонажах второго плана (свои и Прова Садовского) совпадали или не совпадали с оценками Достоевского, но в отношении Анания Яковлева они, судя по всему, должны были разойтись радикально. «Восторг» Достоевского, о котором свидетельствует его корреспондент, несомненно, был вызван главным героем «Горькой судьбины» (недаром и статью о драме Писемского он мыслит прежде всего как разбор «Анания»). В отзыве Плещеева, снисходительном, поверхностном и сопровождаемом рядом оговорок, о восторге говорить вообще не приходится.
Отмечу также, может быть и случайную, но тем не менее значимую деталь: в перечне замыслов «В 1860-й год» запись «Анания и впечатления» непосредственно следует за «Записками каторжника». Это напоминает нам, что восторженная оценка «Горькой судьбины», и прежде всего, как я предположил, ее центрального героя — трагической фигуры мужика-питерщи-ка Анания Яковлева, из ревности и поруганного чувства справедливости совершившего в состоянии аффекта преступление (убившего прижитого его женой от барина грудного младенца) и покаянно принимающего за свой грех страдание, — что такая оценка этого типа из народной жизни дана автором будущих «Записок из Мертвого Дома», задумывающегося над «философией» преступления ( ПСС 2 4; 16), развернувшего в своей «каторжной эпопее» несравненную типологию преступлений, обусловленных как индивидуальными особенностями преступников, так и общим состоянием русской национальной жизни.
Трудно сказать, были ли в это время уже задуманы Достоевским финальные строки «Записок из Мертвого Дома», в которых сосредоточен пафос изображения писателем каторжного простонародья, но, несомненно, и крестьянин Ананий Яковлев, которого в финале драмы отправляют в острог, подпадает под эту проникновенную характеристику: «Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно» ( ПСС 2 4; 257) 18 .
Достоевский удивительно и порой неожиданно умел «додумывать» литературных героев, созданных другими художниками19. Можно только гадать, какие качества Анания Яковлева должны были привлечь его преимущественное внимание и могли бы быть акцентированы в задуманной литературно-критической статье. Возможно — строгое и серьезное отношение героя к жизни, стремление жить в соответствии с христианской правдой, природное чувство собственного достоинства; возможно — глубина его самоосуждения, смирение в финале перед судьбою («горькой судьбиной») и народным миром, принятие на одного себя ответственности за всё произошедшее; возможно — что-то еще…
Наряду с Островским, Тургеневым, Львом Толстым для Достоевского конца 1850-х — начала 1860-х гг.20 Писемский относится к тем немногим современным «замечательным писателям», обратившимся к темам «из народного быта», которые «взглянули первые , взглянули с новых и во многом верных точек зрения, заявили в литературе сознательно новую мысль высших классов общества о народе» ( ПСС 1 19; 178)21. Из переписки Достоевского известно, что он был знаком с вышедшей в 1856 г. книжкой А. Ф. Писемского «Очерки из крестьянского быта», включавшей рассказы «Питерщик», «Леший» и «Крестьянская артель»22. Однако оценка этих произведений писателем нам неизвестна. «Горькую судьбину», повторю это еще раз, Достоевский прочитал с «восторгом». Значит, можно утверждать, что слова о «новой и во многом верной точке зрения», «новой мысли <…> о народе», которые он находил в творчестве Писемского, в первую очередь необходимо отнести именно к этой драме. Таковой, как надо полагать, должна была стать и общая тенденция задуманной, но не осуществленной литературнокритической статьи Достоевского о «Горькой судьбине».
В заключение отмечу, что приведенное выше развернутое высказывание из письма А. Н. Плещеева о драме Писемского затем непосредственно переходит в обсуждение еще не напечатанной драмы А. Н. Островского «Гроза», премьера которой совсем недавно прошла сначала в Малом театре в Москве, а затем в Александринском театре в Северной столице23. Причем начинает Плещеев словами: «Жду нетерпеливо разбора твоего Грозы» [Долинин: 449]. Этот неожиданный поворот переписки требует пояснений. Как установлено совсем недавно, во время кратковременного приезда Достоевского из Твери в Петербург в конце ноября — начале декабря 1859 г. он видел на сцене драму Островского, о впечатлениях от которой по возвращении в Тверь сообщил в письме Плещееву24. Можно предположить, что суждения Достоевского об увиденной «Грозе» и прочитанной «Горькой судьбине» в его несохранившемся письме Плещееву от 10 декабря 1859 г. были как-то соотнесены. Причем, возможно, драма Писемского была оценена им выше, нежели драма Островского. Скорее всего, именно реакцией на эту взаимную оценку Достоевским двух выдающихся отечественных драматических произведений, появившихся почти одновременно и независимо друг от друга, и была уже приведенная реплика из ответного письма Плещеева от 13 декабря: «Восторга твоего относительно драмы Писемского не разделяю и ставлю Грозу неизмеримо выше».
При общей высокой оценке Достоевским творчества А. Н. Островского 1850–1860-х гг. прямые его оценки драмы «Гроза» неизвестны. Как знать, возможно, в задуманной литературно-критической статье о «Горькой судьбине» он также планировал затронуть соотношение двух этих произведений. В таком случае надо выразить сугубое сожаление, что этот замысел Достоевского остался неосуществленным.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда (РНФ). Проект № 16–18–10034 «Рабочие тетради Ф. М. Достоевского: первая полнотекстовая публикация автографов в их динамической транскрипции», Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.
-
1 Ссылки на изд.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1972–1990 — приводятся с пометой ПСС 1; ссылки на изд.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. и писем: в 35 т. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Наука, 2013–2016. Т. 1–6 (издание продолжается) — с пометой ПСС 2 . Далее ссылки на эти издания приводятся в тексте статьи с указанием тома ( для томов ПСС 1 28–30 также полутома (нижний индекс) ) и страницы арабскими цифрами в круглых скобках. Курсивные выделения в цитатах принадлежат Достоевскому (или иному цитируемому автору), полужирные — автору статьи.
-
2 Автор настоящей статьи пересматривает здесь и свои собственные позиции, получившие развитие (правда, без обращения к текстологическому аспекту проблемы) в публикации: [Загидуллина, Тихомиров].
-
3 Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ). Ф. 93.I.3.1.
-
4 Первоначально в автографе была проставлена дата «23 июня», затем зачеркнутая и замененная на «23 ноября». На этом основании в примечаниях ПСС 2 утверждается, что «23 июня был зафиксирован только самый первоначальный проект плана» «Весенней любви», а «основная часть записей была сделана 23 ноября и 7 января» ( ПСС 2 3; 661). Однако такое истолкование можно было бы принять лишь в том случае, если бы исправление даты было сделано над строкой или текст по тексту , однако анализ автографа, в котором исправление сделано в той же строке, по ходу письма , свидетельствует об одновременности исходной записи и правки. В придачу текстологический анализ не дает оснований выделять в автографе «первоначальный набросок» и «основную часть записей»: весь текст на странице с очевидностью записан за один присест. Сказанное позволяет интерпретировать первоначальную дату «23 июня» как механическую описку, сразу же исправленную Достоевским, и датировать весь первоначальный набросок 23 ноября <1859 г.> (приписки на полях, сделанные другими чернилами, датируются 7 января <1860 г.>).
-
5 Анализ чернил и положение в «тетрадке» позволяет заключить, что конспект делался одновременно с набросками к «Весенней любви», датированными 7 января 1860 г., или несколько позднее их.
-
6 Комплект еженедельника «Московский вестник» за 1859 г. был отправлен Достоевскому в Тверь А. Н. Плещеевым 26 октября 1859 г. О том, что писатель не был знаком со статьей Павлова и не конспектировал ее прежде, свидетельствует раскрытие им в выписке псевдонима Л. Оптухин (о том, что за ним скрывается И. В. Павлов сообщалось в письме Плещеева от 27 октября 1859 г.) (см.: [Литературный архив…: 261]). Характер автографа (чернила, почерк, расположение в «тетрадке») дополнительно позволяет заключить, что
- выписка, скорее всего, была сделана одновременно с наброском к «Весенней любви» от 23 ноября или даже несколько позднее (ср.: ПСС1 18; 292, примеч.).
-
7 Кроме того, в самой гуще набросков к повести «Весенняя любовь» под повторно проставленной датой «23 ноября» сделана запись, в которой намечены еще два неосуществленных замысла: 1) «План трагедии “Фатум”»; 2) «План комедии: барыня сажает в карцер женатого учителя за то, что он женат» ( ПСС 2 3; 501).
-
8 Так же данная запись прочитана и первым ее публикатором; см.: [Гроссман: 97]. О прочтении этой записи составителями «Описания рукописей Ф. М. Достоевского» (1957) см. ниже в примеч. 12.
-
9 Факт, что в перечне отсутствуют датированные 23 ноября замыслы трагедии «Фатум» и комедии о барыне и учителе, свидетельствует лишь о том, что они были зафиксированы Достоевским, так сказать, «впрок» и не стояли в повестке творческой работы писателя на ближайший год.
-
10 Основания для возможного уточнения этой датировки см. ниже.
-
11 См.: [Одиноков].
-
12 В этой связи можно отметить, что в фундаментальном «Описании рукописей Достоевского» воспроизведение этой записи сопровождено знаком сомнения: «Апатия [?] и впечатления» [Описание рукописей Ф. М. Достоевского: 122]. К сожалению, публикаторы как ПСС 1 , так и ПСС 2 , идя здесь вслед за Л. П. Гроссманом, не уделили должного внимания этому предостережению.
-
13 См.: Библиотека для чтения. 1859. Т. СLVII. № 11.
-
14 Опубликованный в № 7 «Сына отечества» за 1848 г. рассказ Писемского «Нина» прошел совершенно незамеченным. О знакомстве с ним Достоевского нет оснований говорить.
-
15 Письмо Михаила от 5 мая 1858 г. не сохранилось. Заключаем о его содержании по ответному письму Достоевского. Интересно, что в это же время о «Тысяче душ» Достоевскому из Оренбурга в Семипалатинск также восторженно писал А. Н. Плещеев: «Читаете ли вы 1000 душ, Писемского, в Отеч<ественных> Зап<исках>? По-моему, это такая вещь, перед которой вся нынешняя пишущая братья — бледнеет. Сколько правды и знания русской действительности! Здесь характеры есть…» [Долинин: 441].
-
16 Сообщение брату Михаилу из Москвы 19 ноября 1863 г. о том, что в Малом театре состоялась премьера «Горькой судьбины», но Достоевский на ней «не был» ( ПСС 1 28 2 ; 57), и вскользь упомянутое имя героя драмы («Ананий Яковлев») в записной тетради 1876–1877 гг. в данном случае в счет не идут (см.: ПСС 1 24; 190).
-
17 Это суждение А. Н. Плещеева, действительно, является субъективным и поверхностным. Ср., для примера, прямо противоположную оценку, принадлежащую И. Ф. Анненскому, который исключительно высоко оценивал «Горькую судьбину» как начало «новой русской драмы»: «В пьесе буквально нет ни одного явления, которое бы не было нужно для ее развития, и действие развивается цельно и непрерывно» [Анненский: 60]. Хочется думать, что «впечатление» Достоевского от драмы Писемского в целом было гораздо ближе к Иннокентию Анненскому, нежели к Плещееву.
-
18 При рассмотрении образа Анания Яковлева в соотношении с героями «Записок из Мертвого Дома» интересно отметить, что длительное время, когда большая часть пьесы (три действия) была им уже написана, драматург мыслил финал существенно иначе: «Ананий должен сделаться атаманом разбойничьей шайки и, явившись в деревню, убить бурмистра» (свидетельство Писемского в записи членов его семьи цит. по: Писемский А. Ф. Собр. соч.: в 9 т. М., 1959. Т. 9. С. 608, примеч.).
-
19 Отмечу любопытные размышления Достоевского в записной тетради 1876–1877 гг. о грибоедовском Чацком в остроге и отношениях его с каторжниками , «если б его сослали» ( ПСС 1 24; 244).
-
20 В 1870-е гг. отношение Достоевского к Писемскому, напротив, резко негативное: в его отзывах преобладают отрицательные оценки; см., напр.: «…реалист Писемский — <…> это водевиль французский, который выдают нам за русский реализм» ( ПСС 1 12; 5). Охлаждение наметилось уже к середине 1860-х гг., когда в записной книжке Достоевского 1864–1865 гг. появляется раздраженная заметка: «Весь реализм Писемского сводится на знание, куда какую просьбу нужно подать» ( ПСС 1 20; 203).
-
21 Для точности отмечу, что Достоевский тут же сопровождает эту характеристику целой серией оговорок: «…хоть они все вместе взглянули на народ вовсе не так уж слишком глубоко и обширно (народа так скоро разглядеть нельзя, да и эпоха не доросла еще до широкого и глубокого взгляда)» ( ПСС 1 19; 178).
-
22 См. письмо М. М. Достоевскому от 9 октября 1859 г. ( ПСС 1 28 1 ; 349).
-
23 Публикация «Грозы» состоится в № 1 «Библиотеки для чтения» за 1860 г.
-
24 См.: [Тихомиров, 1998, 2004], [Федоренко].
Список литературы Неизвестный замысел критической статьи Достоевского о драме А. Ф. Писемского "Горькая судьбина"
- Анненский И. Ф. Горькая судьбина//Анненский И. Ф. Книги отражений. -М.: Наука, 1979. -С. 44-63.
- Гроссман Л. П. Жизнь и труды Ф. М. Достоевского: Биография в датах и документах. -М.; Л.: Academia, 1935. -383 с.
- Ф. M. Достоевский: Материалы и исследования/под ред. А. С. Долинина. -Л.: Изд-во АН СССР, 1935. -619 с.
- Загидуллина М. В., Тихомиров Б. Н. Апатия и впечатления//Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник/сост. и науч. ред. Г. К. Щенников, Б. Н. Тихомиров. -СПб., 2008. -С. 279-280.
- Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского: в 3 т. -СПб.: Академический проект, 1993. -Т. 1. -544 c. (составитель раздела И. Д. Якубович).
- Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения: в 6 т. -М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. -Т. 6. -482 с.
- Одиноков В. Г. Типы «мечтателя» и «подпольного»: Художественная диалектика образов//Одиноков В. Г. Типология образов в художественной системе Ф. М. Достоевского. -Новосибирск: Наука, 1881. -С. 41-76.
- Описании рукописей Ф. М. Достоевского/под ред. В. С. Нечаевой. -М.: Изд-во АН СССР, 1957. -589 с.
- Тихомиров Б. Н. Кто же был автором разбора драмы А. Н. Островского «Гроза»? (О статье Б. В. Федоренко «Ф. М. Достоевский -автор разбора драмы А. Н. Островского "Гроза"»)//Достоевский и мировая культура. -СПб., 1998. -№ 11. -С. 148-155.
- Тихомиров Б. Н. Вновь об обстоятельствах присутствия Достоевского на премьере «Грозы» А. Н. Островского (Ответ Б. В. Федоренко)//Достоевский и мировая культура. -СПб.; М., 2004. -№ 20. -С. 333-341.
- Федоренко Б. В. Чтобы закончить: (О споре по поводу авторства разбора драмы А. Н. Островского «Гроза»)//Достоевский и мировая культура. -СПб., 2007. -№ 23. -С. 279-280.
- Анненский И. Ф. Горькая судьбина//Анненский И. Ф. Книги отражений. -М.: Наука, 1979. -С. 44-63.
- Гроссман Л. П. Жизнь и труды Ф. М. Достоевского: Биография в датах и документах. -М.; Л.: Academia, 1935. -383 с.
- Ф. M. Достоевский: Материалы и исследования/под ред. А. С. Долинина. -Л.: Изд-во АН СССР, 1935. -619 с.
- Загидуллина М. В., Тихомиров Б. Н. Апатия и впечатления//Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник/сост. и науч. ред. Г. К. Щенников, Б. Н. Тихомиров. -СПб., 2008. -С. 279-280.
- Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского: в 3 т. -СПб.: Академический проект, 1993. -Т. 1. -544 c. (составитель раздела И. Д. Якубович).
- Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения: в 6 т. -М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. -Т. 6. -482 с.
- Одиноков В. Г. Типы «мечтателя» и «подпольного»: Художественная диалектика образов//Одиноков В. Г. Типология образов в художественной системе Ф. М. Достоевского. -Новосибирск: Наука, 1881. -С. 41-76.
- Описании рукописей Ф. М. Достоевского/под ред. В. С. Нечаевой. -М.: Изд-во АН СССР, 1957. -589 с.
- Тихомиров Б. Н. Кто же был автором разбора драмы А. Н. Островского «Гроза»? (О статье Б. В. Федоренко «Ф. М. Достоевский -автор разбора драмы А. Н. Островского "Гроза"»)//Достоевский и мировая культура. -СПб., 1998. -№ 11. -С. 148-155.
- Тихомиров Б. Н. Вновь об обстоятельствах присутствия Достоевского на премьере «Грозы» А. Н. Островского (Ответ Б. В. Федоренко)//Достоевский и мировая культура. -СПб.; М., 2004. -№ 20. -С. 333-341.
- Федоренко Б. В. Чтобы закончить: (О споре по поводу авторства разбора драмы А. Н. Островского «Гроза»)//Достоевский и мировая культура. -СПб., 2007. -№ 23. -С. 279-280.