Нейроэтика как этика нейронауки

* Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 16-03-00117а «Социальнокультурная революция в нейронауке: предпосылки и значение для логики, эпистемологии и философии науки».

Характеризуя современную ситуацию в науке, можно с уверенностью констатировать поистине революционные изменения, происходящие в сфере исследований головного мозга. Своеобразным показателем этих изменений является формирование особой междисциплинарной области исследований, связанных с изучением структуры и функций мозга, получившей название «культурная нейронаука». Предметным полем нейронауки являются процессы, происходящие на уровне отдельных нейронов, их сетей, связанные с ними психические процессы и когнитивные способности: мышление, эмоции, память, воля, сознание и в первую очередь их зависимость от социокультурых факторов. Исследования нервной системы ведутся в нейронауках на разных уровнях организации: от молекулярного до изучения самосознания, творческих способностей, социального поведения. С развитием культурной нейронауки связано появление таких дисциплин, как нейрофилософия, нейроэкономика, нейросоциология, нейробиология, нейроинформатика, нейроэтика и т. д.

Нейроэтика может рассматриваться с двух позиций. Во-первых, как преломление проблем нейронауки в сфере биоэтики, как своеобразная этика нейронауки. В данном случае нейроэтика может быть понята как часть биоэтики, поскольку она занимается этическими, социальными и правовыми последствиями открытий в нейронауке и их применения.

Определяя нейроэтику как часть прикладн-го этического знания, возникающего на границе культурной нейронауки и биоэтики, мы получаем возможность понять ее конституирующие черты сквозь призму сущностных характеристик биоэтического знания. Современный этап в развитии этики характеризуется не только новым практическим материалом, требующим этической рефлексии, но и новым пониманием проблем морали, ее предмета и задач. Процесс, характеризующий глубинные, сущностные изменения этики, Л. В. Коновалова называет «гуманизацией», поворотом этики к феноменам индивидуального человеческого существования [4, с. 5]. Биоэтика сегодня — это не только область междисциплинарных исследований, возникшая на стыке медицины, экспериментальных исследований с участием человека и этики, но и социальный институт этических комитетов. Биоэтика как часть прикладной этики «работает» с вопросами моральной допустимости применения достижений научного развития, нравственной ответственности ученого, влияния научнотехнического развития на сущностные характеристики человека. Биоэтические принципы и правила были сформулированы в связи с новыми угрозами человеческой жизни и достоинству, развитием и технологизацией медицины и стали своеобразным ответом на научно-технические инновации [7, 8].

К сфере исследований в нейроэтике можно отнести следующие основные области: «последствия открытия нейронауки для понимания самости, субъективности, свободы воли и ответственности; средства и инструменты социальной политики, обеспечивающие доступ к новым ресурсам и сферам здравоохранения и образования; терапевтические интервенции и достижения в терапевтической практике; общественное обсуждение проблем и обучение» [2, с. 11]. Не претендуя на полноту, остановимся на некоторых проблемах, возникающих в обозначенных областях исследований, и рассмотрим их сквозь призму биоэтических принципов «не навреди», «делай благо», уважения автономии пациента и справедливости, а также правил правдивости, конфиденциальности и информированного согласия.

Первую группу таких проблем можно обозначить как «когнитивные усовершенствования» [2, 3, 5]. Они связаны с реальными возможностями современной нейронауки и фармацевтики значительно повлиять на качество когнитивных способностей человека: увеличить объем памяти, скорость восприятия информации, улучшить концентрацию внимания или добиваться обратных эффектов, подавляя память, например, для устранения последствий стрессовых ситуаций. Важно заметить, что получаемые улучшения будут превосходить те эффекты, которые возможно получить «естественным» путем через формирование определенных навыков, стимулирование интереса или упорные тренировки. В данном случае речь идет не только о терапевтическом использовании достижений нейронауки. Моральные проблемы возникают при неклиническом использовании таких интервенций, когда показателем является не патология, а желание самой личности улучшить качество жизни или, как вариант, профессиональные и социально-статусные требования. Поэтому биоэтиче-ский принцип «делай благо» приобретает более широкое значение, и следование ему далеко не однозначно. Какие изменения и в каком объеме допустимы? Необходимо ли вводить ограничения по использованию этих «улучшителей» для определенных профессий или видов деятельности, например, прохождения тестов при приеме на работу или сдачи экзаменов? Не превратится ли стимулирование мозговой активности в квалификационные требования для некоторых профессий (учёных например)? Возможно ли при этом игнорировать некоторые побочные эффекты применения этих препаратов, например, возникновение тяги к азартным играм, ради достижения блага человечества? Не окажется ли избавление от рассеянности или раздражительности с помощью специальных препаратов такой же обязанностью, как соблюдение чистоплотности? Какое представление о благе позволит найти однозначный ответ на эти вопросы? Как далеко могут зайти такие вмешательства, не вызывая вопросов о сохранении самости человека? Мыслительный эксперимент, позволяющий ответить на вопрос, что можно изменять в человеке и до каких границ, чтобы мы по-прежнему считали его человеком, приобретает особую актуальность, если мы изменяем мозг. Ведь именно мозговая активность определяет сознательные процессы, а следовательно, во многом и наше «Я».

Открытия в культурной нейронауке, превращенные в технологии, становятся новым ресурсом в сфере образования и здравоохранения. Как практически любой ресурс, эти технологии (особенно на первых порах) являются дефицитными, их доступность и распределение — это не только управленческая, но и этическая проблема. Речь идет о реализации биоэтическо-го принципа справедливости. Знания, полученные в различных отраслях нейронауки, позволяют не только решать терапевтические задачи диагностики и лечения различных заболеваний мозга, но и, как уже было указано, выступать средствами улучшения когнитивных способностей человека. Существует опасность появления еще одного вида неравенства. Реальная возможность получить «улучшенный мозг» для одних и, как следствие, конкурентные преимущества в широком смысле и отсутствие таких перспектив у других, вплоть до их дискриминации. С другой стороны, целый веер нравственных дилемм обнаруживается при анализе использования этих достижений властью или для власти. По-видимому, делом ближайшего будущего окажется обнаружение «мозговых» показателей лжи, то есть обнаружение нейронного коррелята лжи. Джуди Иллес и Стефани Дж. Бёрд в своей статье «Нейроэтика: этика нейронауки в современном контексте» указывают на реальные достижения в этом направлении исследований [2, с. 14]. Следствиями использования этих знаний могут стать как явно положительные в социальном плане результаты, например, исключение судебных ошибок или прозрачность политических кампаний, так и очень тревожные: отсутствие интеллектуальной автономии как невозможность скрыть информацию или политический контроль за инакомыслие. Но даже положительные следствия применения подобных открытий, превращение их в широко используемые технологии не гарантируют отсутствия моральных проблем, а именно проблемы ложно положительных результатов. И тогда то, что представлялось панацеей от ошибочных судебных вердиктов, станет их источником. Можно сказать, что это «воскрешение» проблемы использования полиграфа, но на новом уровне знаний и технологий. Обнаружение лжи — это только формальный итог, ничего не говорящий о ее содержании и причинах. Сохранится ли право отказа от этой процедуры или она станет обязательной и с новой остротой поставит проблему автономии личности, защиты индивидуальной конфиденциальности и информированного согласия?

Наконец, особую группу составляют проблемы применения новейших технологий для предсказания некоторых аспектов поведения и склонностей личности [5]. Сегодня речь идет не только об обнаружении на нейронном уровне предрасположенности к некоторым заболеваниям или пониженному потенциалу развития. Хотя и здесь обнаруживается круг трудноразрешимых проблем на стыке био- и нейроэтики: использования и сохранения конфиденциальности этой информации, особенно в случаях, когда излече- ние обнаруженных заболеваний оказывается невозможно, добровольности проверки с помощью подобных методик и т. д. Дело касается предрасположенностей к «социальным» болезням: наркомании, алкоголизму, агрессивности и преступному поведению. Основополагающие принципы права, понятие правонарушения могут претерпеть существенные изменения в связи с перспективой знания о склонностях к опасным социальным девиациям. Информация о конкретной личности, которая открывает применение этих технологий, способна изменить жизнь не только конкретного человека и его ближайшего окружения, но и преобразить облик общества. Как отмечает Б. Г. Юдин, очень трудно оказывается определить грань между терапевтическим вмешательством, целью которого является предотвращение аномалии или ее искоренение, и воздействием, направленным на улучшение человека, получение у него желаемых свойств и характеристик. Корень проблемы заключается в отсутствии четких критериев болезни и здоровья, нормы и патологии и в медицинском, и в социальном смысле [10, с. 261—281].

Рассмотрение нейроэтики как части био-этического знания позволяет яснее увидеть ее существенные характеристики. Во-первых, ее открытый характер, невозможность однозначного и единственно правильного решения, всегда и везде работающей схемы, а потому уникальность, «частность» решений. Во-вторых, невозможность решения на уровне теоретических размышлений, их непосредственная связь с практикой нравственного поведения с достаточно четкой ориентацией на конкретные социальные сферы, необходимость профессиональной строгости оценки, регулирования и контроля. В-третьих, наличие противоположных нравственных оценок этих проблем среди специалистов и в общественном мнении, а потому публичность и диалоговый характер принятия решений при реальном столкновении интересов различных социальных субъектов. В-четвертых, особая общественная значимость проблем, невозможность ограничить их рамками определенного типа социальных связей, например, врач — пациент, экспериментатор — испытуемый, их широкое влияние буквально на все сферы общественной жизни. И, наконец, настоятельная необходимость переосмысления моральных представлений, норм, оценочных суждений, их связей и иерархий, появление новых установок и запретов в конкретных областях социального взаимодействия. В завершение следует отметить, что нейроэтика, так же как и биоэтическое знание, имеет, безусловно, характер трансдисциплинарный. Профессиональные дискурсы специалистов в области медицины, исследований мозга, генетики оказываются недостаточными и для формулировки возникающих проблем, и тем более для их осмысления и разрешения. Необходимо объединение знаний философских, юридических, богословских, естественно-научных дисциплин с одновременным выходом за узкодисциплинарные границы знаний и методологий [9, с. 72].

Вторым аспектом в понимании нейроэтики является ее представление как исследования нейронных оснований морального поведения и способов морального освоения действительности. В этом случае мы касаемся проблем онтологического статуса самой морали и морального субъекта. Решение этого вопроса в теории морали представляет многообразные вариации, располагающиеся между двумя крайними позициями. Первая являет собой своеобразную «натурализацию» морали, «взгляд снизу», когда мораль понимается как непосредственно вырастающая из социальных инстинктов животных. Вторая крайность отказывает морали в каких-либо природных основаниях, противопоставляет моральность «злому», эгоистичному природному началу и рассматривает ее как чисто социальный феномен. Достижения в социальной и куль- турной нейронауке заставляют по-новому взглянуть на проблему понимания источников и сущности морали. Современная революция в нейронауке изменяет представления об основаниях человеческой деятельности, приводит к отказу от идеи универсальности познающего субъекта. Факты культурной, деятельностной и нейробиологической детерминации человеческой активности заставляют пересмотреть представления о процедуре целеполагания и нормативно-этического оформления деятельности. Результаты исследований показывают, что культура способна оказать существенное влияние на характер процессов мозговой деятельности, вплоть до изменения их генетических основ. А изменение так называемой «природы» человека делает его склонным к определенным аспектам восприятия природной и социальной реальности, формам и характеру активности по ее преобразованию [6]. Иными словами, можно говорить об адекватности модели «коэволюции генома человека и его культуры» в понимании формирования и развития морали [1]. Этот аспект представляется особенно важным, так как затрагивает философско-мировоззренческие основания нейроэтических проблем, такие важные категории, как «личность», «субъект», «сознание», «свобода», «ответственность» и потому заслуживает отдельного разговора.