Некоторые итоги сравнительно-правового анализа специальных оснований уголовно-правого поощрения, применяемого к лицам, добровольно заявившим о ложности ранее данных ими свидетельских показаний

Сообщение свидетелем либо потерпевшим не соответствующей действительности информации небезобидно. Красноречивы в указанном отношении итоги диссертационной работы В.А.Блинникова. Автором отмечено, что в 25% случаев, рассмотренных им, лжесвидетельство влекло нарушение сроков предварительного расследования, в 42% – разрешение дела спустя лишь 3–4 месяца с момента их возбуждения; в 7% ситуаций без достаточных оснований возбуждались уголовные дела, осуществлялся арест и предание суду. Кроме того, нередко ложные показания обуславливали принятие несправедливых судебных актов, как то: 1) осуждение невиновного и усиление ответственности, назначение чрезмерно сурового наказания (4%); 2) неосновательное смягчение наказания (5%); 3) оправдание виновного (6%); 4) возвращение дела на доследование или новое судебное разбирательство [1, с. 10]. Вполне закономерным явлением в этой связи выглядит наличие в УК РФ статьи, закрепляющей уголовную ответственность за заведомо ложные показания, заключение эксперта или неправильный перевод (ст. 307). Оправданно и наличие в указанной статье примечания, согласно которому свидетель, потерпевший, эксперт, специалист или переводчик освобождаются от уголовной ответственности, если они добровольно в ходе дознания, предварительного следствия или судебного разбирательства до вынесения приговора суда или решения суда заявили о ложности данных ими показаний, заключения или заведомо неправильном переводе. Ведь, «любое государство осознает не безграничность своих сил и средств в борьбе с преступностью, поэтому дифференцирует подходы к лицам, совершившим преступления …» [2, с. 106].

Большинство ученых в целом положительно оценивают профилактический потенциал приведенного положения, однако, встречается и резко отрицательное отношение к соответствующему предписанию. «Однако остается непонятным социальный и уголовно-правовой смысл этого примечания, – пишет по этому поводу П.В. Тепляшин. – Ведь субъект преступления, заявляя о ложности ранее данных показаний, заключения или перевода, неизменно дискредитирует правосудие в глазах общественности и снижает эффективность государственной власти в этой сфере. Более того, невиновное лицо по причине лжесвидетельства может уже несколько месяцев или даже лет находиться в изоляторе, а его близкие подвергнуться неодобрительному общественному отношению» [3, с. 93-94].

Приведенное суждение представляется, однако, излишне категоричным. Не случайно законодатели многих государств используют уголовно-правовое поощрение в целях уголовно-правого воздействия на лиц, давших в ходе процессуальной деятельности заведомо ложные показания либо заключение эксперта или сделавших заведомо неправильный перевод, хотя объем поощрения при этом оказывается различным: от смягчения наказания либо отказа от его назначения до полного освобождения от уголовной ответственности. Вместе с тем важно подчеркнуть, что обращение к зарубежному законодательному опыту позволяет увидеть либо сделать более рельефными недостатки действующей редакции примечания к ст.307 УК РФ.

Так, буквальное толкование анализируемого примечания позволяет рассматривать факт заявления о ложности предоставленной в процессуальной форме информации как основание освобождения от уголовной ответственности при соблюдении условий добровольности и своевременности сделанного заявления. Между тем подобная интерпретация чревата отказом суда от всесторонней оценки ранее данных свидетелем либо потерпевшим показаний.

Ведь ложность самого заявления о даче неправдивых показаний не такое уж редкое явление. Так, Б., преследуя цель помочь М. избежать ответственности последним, решил изменить свои, данные 23 сентября 2004 г. в ходе дознания, показания, изобличающие М. в совершении хищения, предусмотренного ч. 1. ст. 160 УК РФ, осуществленного 19 сентября 2004 г. на территории ООО «АгроКаустик», расположенного в пос. Лычак Фроловского района Волгоградской области. 11 июня 2008 года он в открытом судебном заседании по рассмотрению того же дела в отношении М., будучи пре-

дупрежденным об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, по ст. 307 УК РФ, заявил, что 19 сентября 2004 года он с М. не встречался, на территорию ООО «Агро-Каустик» в тот день не ездил. Показания Б., данные суду, последний позднее счел неправдивыми, а в отношении М. был вынесен обвинительный приговор. Позднее приговором Фроловского городского суда Волгоградской области Б. был осужден по ч. 1. ст. 307 УК РФ [4].

Мы полагаем, учитывая сказанное, что одним из недостатков законодательной техники, используемой при формулировании примечания к упомянутой статье, является неполное отражение в нем фактического состава освобождения от уголовной ответственности. Здесь отсутствует указание на факт, порождающий уголовную ответственность – на то преступление, в связи с которым лицо освобождается от уголовно-правовых последствий. Формулировки соответствующих положений некоторых зарубежных уголовных кодексов в этом отношении выглядят более привлекательно. Так, Примечание 1 к ст. 297 УК Азербайджанской Республики начинается с фразы: «Лица, указанные в ст. 297.1 настоящего Кодекса, освобождаются от уголовной ответственности, если …». Таким образом, одним из направлений совершенствования примечания к ст. 307 УК РФ является четкое указание в нем на то преступление, за которое лицо освобождается от уголовной ответственности.

Для правоприменительной практики немаловажным является также решение проблемы обеспечения полноты описания в законе позитивного посткриминального поведения лжесвидетеля, которое выступает основанием для избавления от уголовно-правового обременения. В этой связи следует задаться вопросом, а достаточно ли подобного заявления для такого объема уголовно-правового поощрения, если оно не сопряжено с заменой ложных показаний на соответствующие действительности. Ведь свидетельские обязанности в этом случае так и останутся неисполненными.

Интересно, что иной подход к определению основания для уголовно-правового поощрения вставшего на путь позитивного посткриминального поведения свидетеля продемонстрирован в некоторых УК стран континентальной Европы. Так, в ст. 463 Уголовного кодекса Испании закреплено положение, согласно которому «освобождается от наказания тот, кто, представив ложные показания по уголовному делу, откажется от них во время и в форме необходимой для достижения правды до вынесения приговора в процессе». Упоминая о форме отказа от ранее данных ложных показаний, как о необходимой для достижения правды, испанский законодатель тем самым требует замены ложных показаний на правдивые. Согласно ч. 1 ст. 158 УК ФРГ основанием для факультативного смягчения наказания либо отказа от применения последнего выступает своевременное исправление показания. С учетом зарубежного опыта следует уделить повышенное внимание вопросу о целесообразности скорректировать в этом отношении анализируемое примечание.

Не следует, однако, забывать и о таком способе побуждения свидетеля, заявившего о ложности показаний, к исправлению последних, как угроза привлечения к уголовной ответственности по ст. 308 УК РФ. Не логичнее ли будет в случаях отказа свидетеля предоставить соответствующую действительности информацию напоминать ему об уголовно-правовых последствиях такого отказа? Возможно, целесообразно предусмотреть эту ситуацию непосредственно в УПК РФ, возложив на суд обязанность заново допрашивать свидетеля, отказавшегося от ранее данных им ложных показаний, с учетом всех правил, предъявляемых к допросу. Но и примечание к ст. 307 УК РФ тогда важно будет сопроводить оговоркой примерно следующего содержания: «При наличии к тому оснований свидетель или потерпевший подлежат уголовной ответственности за отказ от дачи показаний в соответствии со ст. 308 настоящего Кодекса».

Что же касается предъявления требования исправления показаний, заключений, либо неправильного перевода в качестве обязательного условия освобождения, то оно было бы не всегда справедливым и уместным.

Во-первых, такое требование вряд ли правильно адресовать лицам, обладающим правом отказаться от дачи показаний.

Во-вторых, предъявлять подобное требование эксперту вообще нереально, поскольку уголовнопроцессуальный закон не предусматривает возможности замены экспертом своего заключения. Согласно ч. 2 ст. 207 УПК РФ «в случаях возникновения сомнений в обоснованности заключения эксперта или наличия противоречий в выводах эксперта или экспертов по тем же вопросам может быть назначена повторная экспертиза, производство которой поручается другому эксперту». Нетрудно было заметить, что и в ст. 462 УК Испании и в ст. 353 УК ФРГ речь шла об исправлении исключительно показаний свидетеля.

В-третьих, добиваться получения нового перевода от переводчика, представившего ложный перевод, неактуально, поскольку он, как, и эксперт, не является незаменимой процессуальной фигурой. Не случайно УК РФ не предусматривает уголовной ответственности за отказ ни от дачи экспертного заключения, ни от предоставления перевода.

Можно предположить, что необходимость учета этих и им подобных нюансов и заставила законодателя отказаться от закрепления в примечании к ст. 307 УК РФ в качестве условия освобождения от уголовной ответственность за данное преступление корректировки предоставленной информации.

А вот адресованный российскому правотворцу упрек в том, что он не связывает возможность освобождения лжесвидетеля от уголовной ответственности с таким условием, как отсутствие реального причинения существенного вреда гражданам, организациям либо его заглаживание, представляется справедливым. В этом отношении примечание к ст. 307 УК РФ уступает некоторым своим зарубежным аналогам. Так, одной из причин, по которой исправление ложных показаний может быть признано запоздалым, немецкий законодатель называет следующую: «если в результате деяния был нанесен вред другому лицу». Во-первых, несправедливо приносить в жертву интересам раскрытия преступления права и охраняемые законом интересы граждан (а нам думается, что и организаций). Это действительно не согласуется также с принципом гуманизма, определяющего социальное назначение уголовного закона – обеспечивать безопасность человека. Во-вторых, ситуации освобождения от уголовной ответственности лжесвидетелей, чьи ложные показания (а равно лиц, давших заведомо ложное заключение или сделавших заведомо неправильный перевод) повлекли тяжкие последствия, должны быть исключены, независимо от того, кто выступает потерпевшим от этого: граждане, организации или государство. Но, на наш взгляд, реализация подобного предложения должна сочетаться с претворением в жизнь другой рекомендации – конструированием в ч. 3 ст. 307 УК РФ (которой следовало бы дополнить рассматриваемую статью) особо квалифицированного состава лжесвидетельства (лжесвидетельство, повлекшее тяжкие последствия). При этом подходе можно было бы распространить действие примечания лишь на случаи совершения лжесвидетельства, не отягощенного данным квалифицирующим обстоятельством.

Говоря о качестве формулировки примечания к ст. 307 УК РФ, уместно затронуть еще одну проблему, касающуюся описания в законе содержания признака добровольности и своевременности заявления о ложности представленной информации. Речь идет об указании в примечании на временной интервал, в рамках которого должно быть сделано признание, способное обусловить освобождение виновного от уголовной ответственности. Ведь в примечании к ст. 307 не конкретизировано, о решении по какому именно делу идет речь: по делу, при рассмотрении которого даны ложные показания, либо по возбужденному по факту лжесвидетельства. Лишь путем напряженных логических рассуждений и, исходя из направленности примечания на минимизацию вредных последствий лжесвидетельства, можно исключить второй вариант толкования. На практике таковой, однако, встречается. Примечательным в этом отношении является постановление, вынесенное 20.02.2013 Верхневилюй-ским районным судом Республики Саха (Якутия) по делу Н.В. Гаврильевой, обвиняемой в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 307 УК РФ. Сославшись на анализируемое примечание, упомянутый суд принял решение прекратить уголовное дело по обвинению Гаврильевой по ч. 1. ст. 307 УК РФ в связи с признанием вины за дачу ложных показаний в качестве свидетеля, данных суду 22.06.2012 по уголовному делу по обвинению Н.Н. Васильева по ч. 1 ст. 105 УК РФ. Суд усмотрел основание для прекращения дела в том, что «подсудимая Гаврильева Н.В. в данном судебном заседании призналась, что по делу Васильева Н.Н. она дала ложные показания» [5]. Представляется, что подобное толкование закона, которое имеет место отнюдь не в единичных случаях [6], противоречит его смыслу. Сделанное при таких условиях признание не может быть сочтено своевременным, поскольку не способно повлиять на судьбу дела, по которому были даны ложные показания.

Обращение к зарубежному законодательству позволило установить разнообразие в правовой регламентации ответа на соответствующий вопрос. Так, в Уголовном кодексе ФРГ в качестве препятствия для признания заявления о ложности показаний своевременным, помимо вышеупомянутого обстоятельства, указывается также на следующие причины отказа в этом: когда заявление уже больше не может быть использовано при вынесении решения; когда было дано свидетельское показание о совершении этим лицом деяния или было начато следствие. Представляет интерес и ст. 837.07 Уголовного Кодекса штата Флорида (США), которая признает достаточной защитой от любого преследования за дачу ложных показаний или ложного заявления отказ от данных показаний лишь при условии, «если лицо сообщает о ложности показаний или сделанного заявления в ходе того же непрерывного процесса и если 1) ложное утверждение существенно не повлияло на судебное разбирательство или 2) лицо сообщает о ложности сделанного заявления до того, как стало очевидным, что ложность заявления будет выявлена». Наконец, отметим и специфику определения временных рамок для соответствующего заявления, заслуживающего уголовного-правового поощрения болгарским законодателем. Наказание не применяется согласно п. 2 ч. 1 ст. 292 УК Болгарии, «если лицо отказывается перед надлежащим органом от своего ложного свидетельского показания, перевода, толкования или заключения до вступления приговора или решения в силу и до возбуждения против него за это уголовного преследования».

Не трудно заметить, что УК Болгарии, ФРГ и штата Флорида объединяет, по крайней мере, одна особенность в регламентации основания применения уголовно-правового поощрения лжесвидетеля, признавшего ложность своих показаний, выгодно отличающая соответствующие законоположения от формулировки примечания к ст. 307 УК РФ. Даже их буквальное толкование не допускает примене- ния подобного поощрения к лицу, в отношении которого уже начато уголовное преследование либо возникли обоснованные подозрения в ложности данных им показаний, заключения или неправильности перевода.

Во избежание тиражирования судебных ошибок в реализации основания освобождения от уголовной ответственности, закрепленного в примечании к ст. 307 УК РФ, а также в целях повышения роли данного примечания в обеспечении решения стоящих перед правосудием задач считаем необходимым, чтобы российский законодатель обратил внимание на это важное для практики преимущество названных трех уголовных законов.

Мы не призываем отечественного правотворца слепо копировать тексты иностранных законов, однако, вынуждены напомнить высказанные более 135 лет назад слова известного теоретика уголовного права Н.Д. Сергиевского. «Национальное направление, – писал ученый, – есть необходимое условие всякого действительного прогресса; но из этого еще не следует, чтобы русский криминалист мог ограничиться исключительно своим отечественным правом и закрыть глаза перед всем нерусским» [7, с. 78].